Тем временем, без нас, в кишлаке Большая Дувана происходило следующее. Оборванные и грязные дервиши, которые официально выдавали себя за нищих, молились. Держась за уши, они кричали изо всех сил. Сегодня много старых таджиков съехалось из окрестных кишлаков. Мулла по секрету обещал, что святой проявит волю Магомета и сделает чудо.
В чайханах варились в котлах быки и овцы. Вареное мясо, сваленное тут же, грудами в тазах, продавалось на вес, кусками.
Но громко о предстоящем никто не говорил. Все держалось в большом секрете, и простых дехкан, а тем более колхозников решено было позвать только перед свершением чуда.
Только доверенные люди и друзья домуллы были посвящены в приготовления.
С востока приехали и Барон с Туюгуном, потерявшим купленную жену. Они проехали по Голубому берегу тогда, когда все склоны оттаяли и камни уже начали лететь вниз, подымая облачка пыли. С запада в это время прибыл и наш первый караван с зерном.
— А!.. А!.. А!.. — радостно кричали дервиши, завидя Шамши и Джолдывая во главе небольшого каравана.
Шамши слез и, хромая, заковылял в молельню. Джолдывай остался с караваном.
В дальнейшем все произошло очень просто. Караван завели во двор и развьючили. Всех караванщиков позвали в дом на плов.
— Идите, идите, я посторожу, — сказал Джолдывай караванщикам, и те ушли, благословляя его доброту.
Как только они ушли, десятка три человек окружило мешки.
— Никакого обмана, — сказал домулла, — сами видите, караван только что пришел, зерно явно отравлено.
Джолдывай клятвенно подтвердил.
— Мы возьмем отсюда семь мешков и заменим их другими мешками.
— Правильно! — закричали дервиши и тотчас же обменяли мешки. Это произошло очень быстро и незаметно.
После плова и чая все караванщики собрались во двор. Мешки были на местах.
— Все равно лошадям придется погибнуть, — сказал домулла, поглаживая бороду, — мы так добры, что дадим ослов перевезти через Голубой берег зерно.
— Благословение аллаху! — закричали дервиши и сами начали навьючивать мешки, показывая тем самым свою доброту. Караванщиков не подпускали.
— Правоверные! — закричал домулла. — Милость аллаха на вас, да будет благословенно имя его. Камни уже сыплются, и я даю своих ишаков, я ценю ваш посевной груз, дехкане, я понимаю, что вам надо сеять, что вы хотите есть пшеничные лепешки и поджаренный ячмень… — тут он повернул голову влево, не успев закончить фразы.
В это время во двор, через низкую заднюю стену дувала, на коне прискакала Сабира. Конь был весь в мыле. Толпа перед ней расступилась, и она въехала в круг.
— Джолдывай! — закричала она. — Надо ждать начальника! Развьючивай мешки!
— Нет, нет, — сказал Джолдывай, — уже камни сыплются. Каждый день все больше камней, а кроме того, кто скорей приедет в Дараут-Курган, премию получит. Я еду!
— Ты должен ждать! — закричала Сабира. Дервиши зашумели:
— Женщина, женщина спорит со старцем, женщина перебила речь домуллы, женщина, убежавшая от мужа, смерть женщине! — и они бросились к ней.
Сабира схватила со спины ружье, но десятки рук, вырвав ружье, стянули ее с лошади и бросили на землю.
Туюгун, стоявший в стороне, изумленный появлением Сабиры, пришел в себя и, как тигр, прыгнул вперед, расталкивая толпу.
— Пусти! — кричал он. — Это моя, она моя! — и из-под ног топтавших дервишей поднял Сабиру. Она уже была в обмороке.
Дервиши, как коршуны, бросились к Туюгун. В это время к домулле подбежал Барон и что-то зашептал ему.
— Правоверные! — закричал домулла. — Оставьте его, с этой грязной женщиной он сам расправится.
Туюгуна отпустили. Пол-уха у него откусил какой-то правоверный. Шатаясь, он понес Сабиру к кибитке. Подбежали два дервиша, и один из ник за помощь потребовал вторую серьгу из уха Сабиры. Первую он, «помогая» Туюгуну, оборвал в свалке. Туюгун потребовал первую.
— Может, ты и ружье хочешь? — сказал второй таджик.
— Отдай! — заорал Туюгун.
— Нет, — ответил дервиш, — ружье я возьму на память, не подходи! — закричал он, наводя ружье на приближающегося Туюгуна. — Застрелю! — Тот отступил, ругаясь.
Дервиш уже через полчаса продал ружье своему другу. У этого друга впоследствии мы и отобрали его.
Домулла продолжал объяснять караванщикам, что он жалеет лошадей, потому погрузил зерно на своих ишаков.
— Если ишака собьет, то и лошадь собьет, — говорил он. — Если ишак пройдет, то и лошадь пройдет. Ваши лошади останутся пока здесь; если ишаки пройдут, я отдам вам лошадей, и вы их порожняком перегоните быстро. Риску меньше. Если какой-нибудь ишак погибнет, то взамен здесь остается одна из ваших лошадей. Два ишака погибнут, — две лошади.
— Велик аллах, велик Магомет, велик святой, велик домулла! — закричали Шамши и караванщики.
— Аллах хранит вас! — закричал домулла. — И я пошлю с караваном опытных людей, которые за вас готовы рискнуть жизнью. За это вы привезете на ваших лошадях дров с гор.
— Это хорошо, — обрадовался Шамши и другие, — лучше сто раз дрова привезти, чем идти раз по Голубому берегу.
* * *
Караван давно уже выехал, когда Саид прискакал в кишлак Большая Дувана. Узнав, что Джолдывай выехал с караваном, поскакал за ним. Так скакал он до Голубого берега. Джолдывая он увидел на холме, у самого Голубого берега: он отчаянно что-то кричал.
Саид подскакал к нему.
— Где караван, где зерно?
В ответ Джолдывай протянул трясущуюся руку вперед. По огромному наклону горы взвивались облачка пыли: то летели камни. Можно было очень хорошо видеть, как прыгали камни по склону. Ударяясь с размаху о синюю глину и скалы, камень, как пружина, каждый раз подлетал вверх, чтобы еще сильней с размаху удариться и с еще большей силой взлететь кверху.
Мелкие камни, в три — пять килограммов, со свистом неслись вниз, делая менее крутые прыжки и, пролетев дорожку, исчезали в бездне.
Ишаки медленно шли по тропинке, шевеля длинными ушами. Прежде чем Саид догнал бы их, они должны были пройти Голубой берег.
— Хр, хр, хр, — погоняли их два незнакомых Саиду погонщика, бегая между ишаками и тыкая их в спины длинными палками с гвоздями на концах.
Погонщики-дервиши ловко лавировали между летающими камнями. Не то было с ишаками. Вот заднего ишака ударил камень, и ишак, взвившись в воздух, перевернулся вверх ногами, пролетел двадцать метров и исчез в бездне.
Очень скоро ишаки достигли ложбины, и, как будто по команде, один за другим далеко сверху полетели огромные камни по ложбине вниз.
Ишаки, шатаясь под большим грузом, подходили к ложбине и входили в нее как в конвейер смерти: камни по очереди сбивали их с дороги, и ослы, взвиваясь, исчезали в пропасти.
Оба дервиша остановились, не доходя до лавины камней, но продолжали тыкать ишаков гвоздями, подгоняя их вперед.
Маленький ишачок свернул к ложбине и задвигал ушами, остановился и закричал, как бы понимая опасность. Но дервиши, подскочив, укололи его гвоздями и сами отскочили в более безопасное место.
Ишачок засеменил ножками. Над ним свистели камни, но он бесстрашно шел вперед. Казалось, камни жалели его. Но уже у самого выхода из ложбины он остановился съесть одуванчик. В это время небольшой острый камень ударил его в живот, второй большой камень увлек его с собой. Часть ячменя просыпалась, и мешок упал на самом краю откоса. Дальше была бездна.
Джолдывай тихонько пригнулся, как-то снизу виновато взглянул на Саида и испуганно отклонился назад. У Саида глаза перекосились.
— Мерзавец! Отдал зерно дервишам! — закричал Саид и начал хлестать Джолдывая по голове камчой. Тот, даже не закричав, погнал коня в кишлак. За ним скакал Саид, и, наконец, сзади всех бежали погонщики ослов с дикими воплями:
— Назад! Назад! — кричали они. — Камни!
В этот самый момент в кишлак вошел наш караван.
Мы застали следующую картину.
Посреди площади стоял Саид, направляя на Джолдывая винтовку.
— Где Сабира? Где зерно?! — кричал он.
Взволнованная толпа окружила их.
— И зачем вам ехать?! — кричали из толпы. — Всех ишаков перебило и зерно погибло. Вот когда осыпется немного камень, через месяц, можно ехать. А теперь лучше ехать по горам, через Сох.
— Там снег еще, — говорили другие. — Через два месяца через Сох дорога будет!
— Тогда ждать и ждать, а то все равно пропадете…
Все ожесточенно жестикулировали, с ужасом показывая в сторону Голубого бе-бега.
Барон юлил в толпе, хихикал и говорил что-то Туюгуну. Увидев нас, они оба скрылись в толпе.
Сложив зерно у чайхана и поставив часовых, мы отправились к председателю.
Через час туда же пришел Саид и молча лег на кошму, не говоря ни слова. Сабиры не было.