Отчет фон Швигера о том, как он потопил «Лузитанию»
Много лет прошло с того трагического майского дня 1915 года, когда 1152 человека, половина коих состояла из женщин и детей, пошли на дно на затопленном германской лодкой «U-20» большом английском пассажирском пароходе «Лузитания».
Я всегда интересовался, в чем же заключалась правда о потоплении «Лузитании». Отчеты, изданные сразу же после катастрофы, были несколько противоречивы. Даже позже, когда Федеральный суд Соединенных Штатов Америки произвел свое окончательное следствие, мы имели только одну сторону истории, — связанные вместе отчеты уцелевших пассажиров. Рассказ, который они могли передать, заключался в описании обычного трансатлантического парохода военного времени, рейс которого был прерван внезапным взрывом; в описании кренов корабля, напрасных попыток отойти от него в спасательных шлюпках; в описаниях быстрой гибели лайнера и кошмарных часов, проведенных в воде, и т. п. Только 764 человека из 1916, бывших на «Лузитании», уцелели, чтобы рассказать о своей судьбе: 1152 невинных путешественника были посланы на смерть рукой человека, — и этим человеком был Швигер.
Начиная с того дня, когда трагедия «Лузитании» набросила свою тень над миром, многие интересовались, какова же была германская версия этого события. Время от времени, в течение целых тринадцати лет, я собирал куски информации, касавшиеся потопления «Лузитании». Собранные вместе, они дают достаточно полную картину этого драматического эпизода.
Центнер не был на борту «U-20», когда она утопила «Лузитанию». В течение этого крейсерства лодки он находился на берегу, где проходил курс беспроволочного телеграфирования. Но он оказался в состоянии рассказать мне об этом мрачном событии. Кроме того, я собрал отчеты разных лиц, которым Швигер лично рассказывал данную, историю. В сумме все это дает настоящий рассказ.
«U-20» вышла в море 30 апреля 1915 года. Ей было приказано крейсеровать в водах к юго-западу от Ирландии, неся службу подводной блокады, которую Германия объявила против Англии. Лодка должна была торпедировать всякий корабль, который будет ею встречен в зоне блокады.
5 мая «U-20» потопила английский парусник, а на следующее утро — английский пароход. В полдень того же дня она заметила пассажирский транспорт линии Уайт Стар, но корабль шел слишком далеко, чтобы его можно было атаковать торпедой. Позже вечером «U-20» торпедировала и потопила еще один английский пароход. В течение следующих двух дней «U-20» продолжала свое крейсерство у юго-западного побережья Ирландии. На море стоял такой густой туман, что о каких-либо операциях думать было бесполезно. За эти дни не было потоплено ни одного корабля. Запас топлива в лодке стал очень мал, да и торпед осталось только две. Утром 7 мая туман был еще гуще, чем накануне. «U-20» пошла домой в Вильгельмсгафен и шла этим курсом до четырнадцати часов двадцати минут. К этому времени туман несколько рассеялся. Ниже приводится перевод официального вахтенного журнала Швигера, находившегося на борту «U-20». Он был дан мне одним из товарищей Швигера по оружию.
«14 часов 20 минут. Прямо перед нами я заметил четыре трубы и мачты парохода, под прямым углом к нашему курсу, шедшего с зюйд-веста и направляющегося к Галлей Хед. В нем был опознан пассажирский пароход.
14 часов 26 минут. Продвинулся на одиннадцать пунктов к пароходу в надежде, что он изменит курс по направлению к ирландскому берегу.
14 часов 35 минут. Пароход повернул, взяв направление на Куинстоун, и тем самым дал нам возможность подойти на дистанцию выстрела. Мы пошли полным ходом, чтобы выйти на должную позицию.
15 часов 10 минут. Выпущена торпеда с дистанции 700 метров, установленная на три метра от поверхности.
Попадание в центр парохода, сразу за мостиком. Необычайно большой взрыв с громадным облаком дыма и обломками, подброшенными выше труб. В дополнение к торпеде имел место второй взрыв (котлы, уголь или порох?). Мостик и часть корабля, куда попала торпеда, были вырваны, и начался пожар. Корабль остановился и очень быстро свалился на правый борт, в то же время погружаясь носом. Похоже было на то, что он вскоре перевернется. На борту наблюдалось большое смятение. Были изготовлены шлюпки, и многие их них спущены в воду. Шлюпки, полностью забитые людьми, падали в воду носом или кормой и затем опрокидывались.
Шлюпки левого борта не могли быть спущены вследствие наклонного положения корабля. На носу корабля можно было видеть его наименование «Лузитания» написанное золотыми буквами. Трубы были окрашены в черный цвет. Кормовой флаг не был поднят. Корабль шел со скоростью около 20 миль в час».
Вахтенный журнал, в части, касавшейся данного события, заканчивается ссылкой на то, что корабль должен был затонуть. Это, видимо, могло привести к возможному предположению, что для потопления столь большого корабля нужно было выпустить две торпеды. Швигер заканчивает запись в журнале следующими словами:
«Я не мог послать вторую торпеду в толпу этих пассажиров, которые пытались себя спасти».
От Макса Валентинера, одного из наиболее известных командиров германских подводных лодок, я слышал рассказ в том виде, как его передавал Швигер своим собратьям-офицерам.
Я передам его в личном изложении Валентинера:
«Однажды, вскоре после того как «U-20» вернулась из крейсерства, в течение которого она утопила «Лузитанию», я встретил Швигера, бывшего всегда моим хорошим приятелем. Мы начали разговаривать, и он рассказал мне все подробности этого потопления, служившего в тот момент темой дня.
«Мы отправились обратно в Вильгельмсгафен, — сказал, он, — и шли поблизости от Канала. Море было бурно, стоял густой туман, шансов на какую-либо атаку было очень мало. В то же время любой шедший в тумане Эсминец мог неожиданно нарваться на нас, поэтому я погрузился на 65 футов ниже перископной глубины. Приблизительно через полтора часа после этого я услышал звук мощных винтов. Привсплыв, я заглянул в перископ и увидел большой бронированный крейсер. Он прошел прямо над нами и теперь уходил полным ходом от нас».
Швигер говорил о том, в какое неистовство он впал, пропустив такую прекрасную цель. После первых дней войны редко можно было иметь случай выпустить торпеду по какому-нибудь большому боевому кораблю вроде крейсера, и многие германские лодки никогда не видели ни одного из этих кораблей в течение всей войны.
«Когда я в волю отругался, — сказал Швигер, — то заметил, что туман рассеивается. Затем я увидел голубое небо. Лодка всплыла, и мы продолжали идти над водой. Через несколько минут после того как мы всплыли, на горизонте показался лес мачт и труб. Сначала я думал, что они принадлежат многим судам. Затем я увидел, как из-за горизонта выходит большой пароход, идущий нам навстречу. Я сразу же погрузился, надеясь его атаковать.
Находясь от нас в двух милях, пароход изменил свой курс. Теперь я потерял надежду на атаку даже при условии дачи самого полного хода. Я позвал своего штурмана, старого капитана коммерческого флота, чтобы он также посмотрел в перископ. В этот момент, когда он уже шел в рубку, я заметил, что пароход снова повернул и опять шел прямо на нас. Если бы он даже преднамеренно пошел на то, чтобы получить торпедный выстрел в упор, так и тогда не мог бы избрать лучшего курса. Короткое, быстрое сближение, и мы стали ждать.
Я уже расстрелял свои лучшие торпеды, и у меня осталось только две бронзовых — не столь хороших. Когда я отдал приказание стрелять, то пароход находился в четырехстах ярдах. Торпеда попала, взрыв был не особенно велик, но вслед за ним последовал второй, более мощный. Штурман стоял около меня. Я сказал, чтобы он взглянул на нашу жертву на близкой дистанции. Он приложил глаз к перископу и после быстрого осмотра закричал:
«Бог мой, это «Лузитания!»
Я снова занял свое место у перископа. Корабль тонул с невероятной быстротой. На палубе наблюдалась ужасная паника. Спасательные шлюпки, просто вырванные из своих мест, падали в воду. По палубам вверх и вниз бегали обезумевшие люди. Мужчины и женщины бросались в воду и пытались плыть к пустым перевернувшимся спасательным шлюпкам. Это было наиболее ужасное зрелище из всех, которые мне пришлось когда-либо видеть. Я был не в состоянии оказать им какую-либо помощь. Наша лодка могла спасти только горсть людей. А, кроме того, прошедший мимо меня крейсер находился еще не очень далеко и мог перехватить сигнал бедствия. Я полагал, что он вскоре должен был появиться. Сцена была слишком ужасна, чтобы ее можно было наблюдать, поэтому я отдал приказание погрузиться и ушел прочь»[20].
Это было то описание, которое дал Швигер вскоре после самого события.
К рассказу Валентинера я могу добавить только утверждение о том, что он существенно сходится с другими рассказами о потоплении «Лузитании» — рассказами, слышаными от Швигера и его офицеров. В различных изложениях встречается очень мало расхождений.
Не внесено никакой ясности в предположение о том, что столь быстрая гибель «Лузитании» была связана с детонацией боевых взрывчатых веществ, находившихся у нее на борту. Это предположение получило всеобщее признание в Германии. Если это было и так, то подобный взрыв все-таки не давал достаточного объяснения быстроте гибели этого огромного судна.
Существовала еще одна теория о том, что большая скорость, с которой шла «Лузитания», вызвала нарушение водонепроницаемости отсеков корабля после полученного попадения торпедой. Согласию этой теории давление воды было достаточным, чтобы ломать отсек за отсеком, пока не заполнится весь корабль. Вопрос о том, являлась ли «Лузитания» вооруженным вспомогательным крейсером, несшим на себе боезапас, или нет, был тщательно исследован федеральными властями Соединенных Штатов Америки. В результате в августе 1918 года судья Юлиус Майер вынес свое решение, в котором заявил:
«Имеются абсолютные доказательства, что «Лузитания» никогда не была вооружена и не несла на себе никаких признаков взрывчатых веществ»[21].
По возвращении в Вильгельмсгафен Швигер получил со всех сторон поздравления по случаю потопления им гигантского лайнера. Он предполагал, а его сотоварищи были согласны с ним что, несмотря на несомненное наличие человеческих жертв они не были велики, потому что корабль достаточно долго оставался на плаву. Швигер видел, что корабль быстро тонул, но не предполагал, что он погрузится так быстро, как это было на самом деле.
Только прочтя иностранные газеты, он понял размеры той катастрофы, которую вызвал. Затем он получил выговор от кайзера осудившего потопление лайнера[22]. Другие офицеры-подводники были этим горько обижены.
«Швигер просто выполнял данные ему приказы. Ему было приказано топить любой корабль, который он мог найти в блокадной зоне. Он увидел большой пароход и торпедировал его. Любой офицер с лодки «U» сделал бы то же самое, если бы был на его месте». Так говорили они все и считали, что если кого нибудь и нужно было порицать, то это только морское командование, отдавшее приказ, на основании которого действовал Швигер.
Более тщательное изучение вопроса ясно показывает, что командиры германских лодок неправы в своем заключении. Обычаи и нравы цивилизованных наций уже давно установили общепризнанный неписанный закон. Этот закон говорит, что во время войны враждующие имеют право захватывать неприятельских купцов. Закон пошел дальше и признал за воюющими право топить их призы, но только после предупреждения об этом корабля и разрешения всем находящимся на борту уйти в спасательных шлюпках. Ясно, что немцы не придерживались этого закона при потоплении «Лузитании». Отсюда какое же может быть оправдание подобному поступку?
Из собственного вахтенного журнала Швигера ясно, что он не дал предупреждения и не побеспокоился выяснить, какой корабль проходил перед ним. Он обнаружил это, вернее его подчиненный обнаружил за него, когда уже было слишком поздно. Потопив большой пассажирский лайнер, Швигер только наблюдал, как тот начал переворачиваться, затем отдал приказание погружаться и направился обратно в Германию, не приняв никаких мер к спасению женщин и детей.
Рассказал Центнер мне и о последнем крейсерстве «U-20».
Мы вышли из дока в пятницу 13 октября 1915 года. Пятница, да еще 13 — это обещало несчастье[23]. Но ничего не случилось до тех пор, пока на обратном походе у берегов Норвегии мы не встретили лодку «U-30». Она терпела бедствие. Оба ее дизеля сломались, и она давала только три узла. Мы решили остаться с «U-30» и быть около нее.
«U-30» постоянно попадала в передряги. Почти два года тому назад, когда наш подводный флот вышел в один из своих первых походов «U-30» затонула в Эмденской гавани на 120 футах глубины со всем личным составом, за исключением трех человек. Через пару дней мы проходили мимо этого места. Перестукивание людей в затонувшем корпусе корабля только что прекратилось. Три месяца спустя лодка была поднята на поверхность. После этого случая «U-30» была капитально отремонтирована. Она оказалась достаточно стойким кораблем, но теперь, стремясь добраться обратно до гавани, поломала обе машины.
Наши лодки на следующий день шли в надводном положении вблизи датского побережья и в сильном тумане одновременно сели на мель. Компас давал неверные показания, и мы оказались слишком далеко к востоку от своего курса. Под влиянием ветра, течения и волны мы крепко сели на песчаный бар. Когда мы обнаружили, что одними только ходами не сможем сняться с мели, то приступили к выгрузке с лодки балласта. То же самое сделала и «U-30». Выбросив за борт около тридцати тонн груза, она сошла с мели и отошла на глубокую воду. Но наша лодка по-прежнему сидела крепко, и все усилия освободиться были бесполезны.
Мы находились в датских территориальных водах и знали, что если нас обнаружат датчане, то мы будем интернированы. Поэтому наш командир не теряя времени послал SOS[24] в ближайшую германскую базу. К нам на помощь вышла целая эскадра миноносцев под прикрытием больших линейных кораблей. Мы боялись, что англичане перехватили наш SOS и направили несколько своих быстроходных крейсеров, чтобы нас уничтожить. Если бы они смогли объявить всему свету, что уничтожили ту лодку, которая утопила «Лузитанию», то это дало бы почти тот же моральный эффект, что и реальная морская победа. Германское морское командование учитывало это и потому послало нам на выручку большие силы.
Часть небольших судов сразу же начала стаскивать «U-20» с мели, в то время как линкоры охраняли их от противника. Но все попытки оказались безрезультатными; буксирные концы лопались три раза. Мы подождали до 11 часов — наступления полной воды, в опять ничего не вышло, лодка упорно не сходила с мели.
«Мы ее взорвем», — заявил Швигер.
Таким образом, мы взяли с лодки судовые документы, свои личные вещи и заложили несколько бомб. Спасательные суда приняли нас на борт, и мы отошли. Затем раздались громкие взрывы, и наш корабль превратился в кучку железа. Я полагаю, что «U-20» все еще лежит и ржавеет на отмели у берегов Дании.
С «U-30» на буксире спасательные суда отправились обратно в свою базу. Внезапно раздалось еще два ужасных взрыва. Мы были правы в том, что англичане перехватят нашу телеграмму. Два наших линейных корабля были торпедированы неприятельской подводной лодкой. «Гроссер Курфюрст» получил попадание в машинное отделение, а «Кронпринц» был торпедирован прямо под мостиком. Оба торпедных выстрела были лихими, но не совсем роковыми. Для того чтобы утопить эти большие дредноуты, требовалось более одной торпеды, и пострадавшие линейные корабли своим ходом дошли до базы.
Швигер вскоре вступил в командование «U-88» — лодкой новейшей конструкции и взял с собой большую часть своей старой команды. Я сделал с ним два похода и затем пропустил это крейсерство точно так же, как было при потоплении «Лузитании». Из этого крейсерства лодка обратно не вернулась. Она погибла со всем личным составом в сентябре 1917 года, вероятно в Северном канале между Шотландией и Ирландией[25].
Я никогда не слышал о том, какая судьба постигла моих товарищей. По одним данным лодка коснулась мины. По другой версии они были потоплены британским судном-ловушкой. Швигер и его люди присоединились к своим жертвам с «Лузитании» на дне океана.