Женщина увидела, что мужчина подбирает ветви подходящих пород, чтобы добыть огонь, затомилась по привычному жилью и сказала:
— Без древнего огня не будет удачи. Погибнем. Мужчина не ответил, даже не взглянул на нее. Точно в подтверждение ее слов в сумраке раздался отдаленный крик филина, птицы несчастий и смерти.
— Удачи не будет, — как эхо, глухим и горьким звуком отозвался старик.
Молодой занимался своим делом, точно слова спутников и крик филина не имели к нему никакого отношения. Юн вынул из кожаного мешка две палки. Одна из них была заострена. В широкой части другой было продолблено отверстие. Он сел на землю, прижал пальцами нога пробуравленную палку, вставил заостренный конец другой в отверстие и стал быстро вращать палку между ладонями. Показались едва заметные искры, запахло дымом, загорелся край протянутой в отверстие сухой березовой коры.
— Возвратишься? — спросила женщина старика. Молодой прервал работу. Разбуженный в дереве огонь снова незримо скрылся.
— Уйдешь? — с тоскою в голосе переспросила женщина. «Тяжело быть втроем, но вдвоем еще тяжелое», подумала она.
Молодой еще быстрее завертел палку между ладонями. Его сердило, что женщина и старик думают о прошлом, не о будущем. И женщина, и старик, и филин тяготили его дурными предсказаниями. Он был вынослив и не боялся опасностей, но ненадежные спутники — худшая помеха в пути.
(примечание к рис. )
— Вернись, если хочешь, к огню, — спокойно посоветовал он старику, исподлобья следя за ним и не проявляя ни сочувствия ни жалости.
— Вернуться? К смерти? Некуда возвращаться! Женщина поняла.
— Некуда! И вдруг из сознания ее ушло все: и тоска, и предчувствия, и сожаления. Он — повелитель — был радом. Вечер — надо есть. Придет ночь — надо спать. Придет завтрашний день — надо итти вперед. День и дела его — вот все, что она знала, что она должна была и могла знать.
Она пригнулась к земле и уверенными руками начала собирать на земле, что было съедобного.
Человек жил настоящим, угрюмый, забывчивый и легкомысленный.
Но препятствия возбуждали в нем ярость. Колеблющийся старик — это было препятствие, это была измена. Молодой решил раз навсегда внести в положение ясность. Он поднял дубину и стал медленно надвигаться на старика.
— Иди.
— Хочешь мне смерти на древнем огне? — ответил старик, отступая.
— Не я хочу — ты хочешь. Будет и у нас огонь, — спокойно ответил молодой, снова принимаясь за работу.
Загорелся костер, узкие языки огня поползли по сухим ветвям и по хвое. Ночь сдвинула стволы окружающих деревьев, приглушила шорох вершин, замедлила биение сердца. Шел к людям сон — и не доходил. Искали люди покоя — и не было его.
— Нет сна, мы никогда не возвратимся к племени, — снова негромко произнес старик, встал и вытянулся во весь рост, стараясь уловить отзвуки того, что происходит в покинутых местах.
— Нет сна, племя ищет нас, — осторожно отозвался молодой. Он давно уже вслушивался в голоса ночи, и что-то казалось ему сомнительным в их нестройных перебоях. Слушал он не одними ушами — он слушал весь. Как поверхность лесного озера морщится от слабейшего дуновения, так и он отзывался на ветер, на птичий крик, на ночные хрусты, на тишину. И тоже вытянулся, точно чтобы стать выше и охватить больший круп слышимого.
— Ушли — не вернемся, — повторил он мысль, которая полностью владела им и определяла отныне все его мысли и поступки. — Будет сила, будет — пища — не умрем.
Женщина вздрогнула и проснулась. Последние слова дошли до ее сознания бодростью, точно сильная и теплая рука мужчины легла на ее озябшее на осенней земле плечо.
Старик первый двинулся в ночную тьму, не оглядываясь на обогретую огнем лесную впадину. За ним — женщина. Последним шел молодой. Впереди опасностей было меньше, чем позади.