Задолго до вылета молодого роя беспокойным и торжественным гудом гудит налитое до краев медом дупло. Пчелы не умолкают и по ночам. С каждым часом гуще и громче становится гудение. И вдруг над тесным старым жильем живою сеткою завьется шальной рой и унесется вдоль опушки в поисках необжитого дупла. Старики отчей пещеры не понимали, что для племени пришло время роения. Сухими своими телами пытались они загородить выходы к воле.
Такого беспокойного времени не помнил никто из стариков. Скрылся Косоглазый. Заплатил жизнью за его грехи Тот Другой. Ушли Светловолосые, за ними — Крот, Лесной Кот и Рысьи Меха. Рысьи Меха увел с собою подростка. Племя походило на разбитый громом дуб, из ободранного ствола которого течет сок, а обожженные ветви торчат среди пожелтевшей сухой листвы.
Старейшины пытались собрать около себя наиболее надежных мужчин племени. Но и наиболее надежные заговаривали о том, что тесно стало племени жить на старом месте и что нужна кость для оружия и просторные леса с непуганной дичью. Ночи напролет просиживали старики в глубоком молчании. В прежнее время их решения всплывали сами собою из темного омута преданий, личного опыта и расчета. Сейчас этот омут высох, как высыхает летом весенняя топь. Утомясь бесплодными усилиями удержать на месте время, старики отдавались маленьким суетливым делам.
Порою они расходились по углам, закрывали глаза и ждали, какие посетят их сновидения. Самые древние постились и проводили ночи в пустынных местах, вдалеке от становища. Там ждали они вещих снов, из глубины сознания идущих, или случайностью подсказанных решений. Но злая сила преградила путь вещим снам. Снился им Косоглазый, умолял о помощи испуганный Стары Крючок. Видели они друг друга — не во сне, а наяву — бессильными перед сонными напастями. Древний покровитель — медведь — не приходил к ним ни с ободрением, ни с советом.
Хуже всех были ждавшие совершеннолетия юноши и девушки. Казалось, им передалось беспокойство стариков. Они стайками ходили по становищу, избегая людных мест.
Из уст в уста передавались невероятные рассказы о судьбе Косоглазого и светловолосых беглецов. Никто не верил, что они ушли далеко от становища. Их видели то среди бела дня, то на рассвете. Считалось, что они бродят вместе и вот-вот позовут племя за собою. Косоглазый являлся то в своем собственном облике, то в виде волка оборотнем шнырял у самой пещеры. Все племя разом заговорило о том, что беглецы задумали раньше всего увести с собою своих женщин. Лишь Тот Другой был забыт.
Лихорадочное оживление овладело женщинами. Кого позовут за собою? Где ждать — у реки ли, у древних ли могил? Или от самого очага поманит, разбудив ночью, осторожная рука?
Готовились уйти близкие и чужие. Шли споры. Девушки-подростки гадали.
— Он меня возьмет — я лучше Охотничьего Силка умею плести тетивы.
(примечание к рис. )
Те, что были удачливы на охотах и не уступали юношам в быстроте бега, торопили близких:
— Утренняя Ящерица, Охотничий Силок и ты, Поясок Светловолосого, — так прозвали ее за то, что неотступно ходила за светловолосым, даже когда он прогонял ее к старшим женщинам, — нечего вам ждать, идите на холм и слушайте.
У старейшин были повсюду глаза и уши. Они призывали по одному охотников-тяжелодумов, охотников-завистников, охотников с несчастливою рукою и совещались с ними.
Преданные старейшинам люди по-прежнему днем и ночью стерегли тропы вокруг селения. Засады были рассыпаны повсюду. Рыбная охота была временно оставлена. Питание племени ухудшилось. Близилась осень. Тяжелые сны проносились уже не над одними старцами, а над всем становищем. А ведь сон — это то же, что явь. Две души неизменно живут в человеке: одна ходит за ним тенью днем, а ночью покидает спящее тело, другая же стережет его неотступно вплоть до того дня, когда дыханье его смешивается с дыханьем мира — ветром.
Привели к старейшинам двух девушек. Как перепелки, крались они вдоль лесной опушки и звали светловолосых.
— Где женщины косоглазого? — насторожились старики. — Где женщина Рысьих Мехов?
Женщину Рысьих Мехов с грудными еще — хотя им шла третья осень — близнецами-дочерьми старики взяли в отчую пещеру. Ей было сказано, что она не увидит пищи до тех пор, пока не откроет, в каком направлении ушел самый опасный из отщепенцев.
— Не знаю, — ответила она.
— Не хитри, Старая Рысь! — крикнул Коренастый.
— Он никому не открывает своих мыслей. Не знаю, — тупо твердила она, и только зеленовато-серые глаза светились смехом, упорством и ненавистью. Рысьи Меха выбрал ее среди дочерей бобрового племени, не разлучался с нею и во время походов, не боясь, как боялись другие, что близость женщины ослабит его охотничью силу, делил о нею сердца убитых животных, как делят их с другом или ближайшим помощником по опасной ловитве.
— Ты знаешь… Ты ему не такая женщина, как женщины других охотников, — твердо сказал старик. — Все твои дети от него.
— Догони, спроси его.
Пойманных на лесной опушке девушек старые женщины погнали за пределы становища и ударами прутьев заставили долго и протяжно звать: «Если светловолосые близко, говорили старцы, они примчатся на зов, как молодые кони».
Ко дню новолуния старики приказали связать лыком несколько очищенных от ветвей стволов. Плот провели вдоль всего становища, останавливаясь у ближайших к реке жилищ. Старцы, их близкие, женщины и дети после неистовых плясок криками выгоняли из селения нечисть. Когда духи тревоги и разлада были изгнаны, надежнейшие из охотников стали на страже у очагов. Старцы пошли к следующим жилищам, тщательно осмотрели могильники, заглянули в каждую впадину древних камней, и остальные жители становища шумными ватагами погнали нечисть к плоту. Потом плот оттолкнули от берега и долго еще бросали ему вслед камни, палки и бранные слова, внимательно следя за тем, чтобы его не прибило к берегу.
Однако изгнание нечистых духов не принесло ожидаемой пользы. На рассвете в отчую пещеру пришли взволнованные охотники. Плот остановился на песчаной косе пониже селения. Хотя и очень густ был утренний туман, но они отчетливо видели, как Косоглазый вместе со спутниками своими — и было их не мало! — гуськом пробирались среди Камышевых зарослей.
— К становищу?
— К становищу.
— Где они?
— Скрылись. Туман их скрыл.
— Рысьи Меха был с ними?
— Нет, его мы не видели.
— Опасен один Рысьи Меха, — толковали между собою старики. — Косоглазый — глупый, шальной юнец. Светловолосые слепо идут, за ним, стадо за вожаком. Рысьи Меха ушел прямо на полдень, к большим водам, ищет племена, которым нужно то, что есть у нас. Ради мены и мести приведет он к отчей пещере чужое племя. А племя это, не отдав своего, прольет нашу кровь, отберет оружие и украшения, увидеть женщин. Рысьи Меха — враг племени. Он не должен жить.
В глубочайшей тайне — не от одних людей, но и от зверей, птиц и ветров — снаряжен был немноголюдный отряд. В назначенную для выступления ночь участники отряда, подобно другим жителям становища, улеглись на покой. И лишь когда небо едва засерело на востоке и когда влажная от предосенних рос листва застыла в холодном безветрии, они выскользнули из хижин и собрались на гребне пещерной горы, в том месте, где пролетающие на юг птицы прочертили воздушный путь на полдень.
Старики поджидали уходящих. Здесь был и Коренастый Как Дуб, с его скудным и упорным умом; и высокий насмешливый старик, который ходил плавно, точно гусь по воде; и косматый Водяник, товарищ Старого Крючка по рыбной охоте, знавший окружные реки и озера лучше, чем собственную землянку; и свирепый низенький Барсук на вывернутых ногах, о котором шла молва, что он зачат женщиной от зверя.
Старики не однажды рассказывали уходящим — каждый про то, что он шал лучше других: об озерах на пути, о горной цепи, закрытой белым мехом снегов, о непроходимой стране, дальше которой даже в минувшие времена не ступала нога людей отчей пещеры. Теперь же, напутствуя, они говорили о другом.
— Рысьи Меха не должен жить. Но тот, кто увидит, как он закрыл глаза, забудет об этом и, возвратясь к племени, ни одним словом не выдаст, что знает. — Мимо озера вверх, к истокам горных речек, а там уже один узкий и прямой путь через ущелья на полдень. Настичь Рысьи Меха надо прежде, чем он минует большое озеро.
Когда над лесом обозначился край восходящего солнца, посланных уже не было видно. Водяник и высокий Насмешник, не спеша, обходили становище. Им казалось, что молодой рой разбит, у него не стало сил для взлета. Преданные старцам, зрелые, крепкие мужчины стерегли тропы, и тут же юноши с запавшими от утомления злыми глазами стерегли этих сторожей и поджидали тех, от кого их хотели уберечь. Вялая от бремени женщина в космах сбитых волос опустила в ручей жаркие ноги и медленно забирала воду раскрытой ладонью, прижимая затем ладонь к воспаленным глазам.
— Не спят, — сказал Водяник, — раньше спали крепче.
Заря была богата золотом, росами, птичьим гамом и бунтующей кровью, но прежние зори казались старцам богаче. Туман ровной серой стеною заслонял противоположный берег. Река внизу казалась черной, гребень туманной стены светился розоватым блеском. Там, вдали, за рекой, за туманом, за блеском, была проклятая пещера, открытая Косоглазым. Она была. О ней помнили все. А ее-то и нужно было выжечь из памяти людей отчего племени.