Племя, раскинувшее свое становище у бобрового озера, уходило все дальше от исходного поселения. В конце концов оно осело возле северного конца озера и закрепилось здесь на многие века благодаря обилию рыбы и высоким дюнам, заслонявшим их от зимних ветров. Рыболовы плавали вдоль берега на челнах, которые из века в век становились все больше и надежнее.
Племя, кроме береговой полосы, заняло ближайшие к берегу острова.
У старого пещерного становища выдался ряд богатых добычею и урожаем фруктов десятилетий. Стада оленей, редея понемногу, проходили мимо по заветным тропинкам. Забегали табуны диких лошадей с их сочным сладковатым мясом. Племя усовершенствовало силки, волчьи ямы, копья. Охотники выходили на ловитву уже не в одиночку и не мелкими отрядами, а устраивали широкие облавы, ставили на заранее условленных местах западни, прятались в заранее расчищенные дупла — нарастало чувство собственной силы и право владеть этой широкой землею, насколько ее можно охватить глазом.
Когда люди сыты и добывание пищи не стоит большого труда, они много спят, потом снова жадно насыщаются — страх перед голодом передан предками — и в конце концов начинают играть.
Около жилищ появились свои, домашние, животные.
Кто-то из охотников повредил камнем крыло коршуну. Посадили коршуна в ивовую плетенку, стали давать ему мелкую рыбешку. Это был свой коршун.
Звериные тропы служили человеку дорогами. По полету птиц, по высоте и быстроте полета, он угадывал, где найти легкий перевал через горы.
(примечание к рис. )
Человек видел, осязал, обонял и слышал в те времена гораздо больше, чем видит, осязает, обоняет и слышит теперь. Он издали чувствовал запах воды, узнавал близость ее по цвету травы и по родам растений. По движению насекомых и по полету преследующих этих насекомых птиц он отмечал направление ветра, увеличение влаги в воздухе, сулящее ненастье, угадывал непроходимое болото на своем пути, гниющую под кустами тушу павшего животного, приближение опасного хищника или своего же брата — двуногого. Угрюмости стало меньше в жилищах, а веселья больше.
— Пойдешь со мною на охоту? — спрашивали охотники друг друга. И шли. Младшие и по воле и по приказу. Старшие и потому, что надо было, и потому, что страсть гнала их прочь от дома. У подростков были свои дела, свои охотничьи угодья, орудий стало больше, племя не так берегло выходящие из употребления грубые каменные топоры, улучшились способы обделки рога, кремневые орудия стали меньше и приспособленнее, и подростки владели собственным добром: ножами, дротиками, дубинками.
(примечание к рис. )
Иногда подростки зазывали к себе стариков и требовали рассказов о прошлом.
— Как ты чуть не погиб под рогами тура?
— Кто был тот сильный старик, над телом которого поставлен большой камень? И почему нарисована на стене пещеры рука с отрезанными на части суставами?
— Куда пропали старики, мужчины и дети, которые в прошлое время дождей ушли из становища? Зачем они ушли? Что с ними сталось? Отчего мы все сидим на месте и никуда не уходим?
Старики были словоохотливы, как дети. Старик рассказывал. Тур хотел прижать охотника рогами к земле, но охотник кинулся между его сильных ног. Тур был так изумлен исчезновением врага, что на минуту остолбенел, поднял голову вверх и стал оглядываться. А человек ударил его сзади копьем и ранил смертельно.
Старик, над которым поставлен большой камень, был смелый и умный охотник. У него было много женщин, и дети от него рождались сильные и смелые, как он сам. Нет возможности счесть убитых им вепрей. Благодаря его находчивости был убит большой мамонт. Много лет прошло с тех пор, и мамонт был последний, какого видели в наших местах. Мамонты уходят на восход, и нужно много лун бродить по равнинам, чтобы выследить хотя одного. Да и оленей становится все меньше. Лучше, чем ныне, жилось в минувшие времена… Оттого и положили большой камень.
(примечание к рис. )
— Мамонт? Мамонт? Покажи его нам. Мы никогда не видели мамонта. И куда уходят олени? Тоже на восход?
Старик рассмеялся.
— Какой он? Поди и посмотри. Каждый день видишь ты его над головою — на потолке пещеры. Олени же ищут мхов — на полночь от нас… Когда-то степей было меньше, а мхов больше.
(примечание к рис. )
Мальчики притихли. Те, что лежали у стены, ползком пододвинулись ближе. Старик встал, лукаво озираясь по сторонам, поднял с земли шкуру со светлой шерстью, накинул ее на себя, согнулся еще больше и начал:
— Слушай. Ходит он вот так. У него длинный нос — так. А бивни у него вот так, — старик взмахнул руками в воздухе, обрисовывая формы бивней. — Хвост у него — вот так, — старик показал рукою хвост.
Он подражал походке зверя. Глухим ревом он хотел передать его мощь. Мальчики вскочили с мест: одни от страха, другие — увлеченные игрой.
— Вот так, вот так! — кричал младший из них, подражая старику. За ним побрели, покачиваясь на ходу и выставляя вперед руки на высоте лица, другие. Одни ревели, другие вопили от страха. Старик размахивал руками и приходил все в большее неистовство. Младший из слушателей схватил в руки пращу и звонко крикнул:
— Ты — мамонт, я — охотник!
(примечание к рис. )
Звучно ударился камень, выпущенный из пращи, о чью-то грудь. Раздался крик. Мамонты забыли об игре и бросились на охотников. Началось непонятное, никем не предвиденное междоусобие. Старик недоуменно оглядывался по сторонам, потом взял в руки дубину и начал налево и направо наносить удары, не разбирая, где мамонты, а где охотники.
Увлечение прошло, представление окончилось, головы остыли. В углу стонал раненый ударом камня юноша. Он стонал — хотя стонать считалось позором — оттого, что рана его была бессмысленна. Дома, от шального камня так отвратительно погибнуть! Он это чувствовал и не мог с этим примириться. Он стонал дни и ночи, пока грудь не стала заживать и он не уверился в том, что будет жить.
Когда старик снова пришел в пещеру подростков, раненый подполз к нему и сказал:
— Расскажи еще про мамонта. Я хочу знать, как он живет.
Старику не хотелось повторять прошлый опыт. В нем самом шевелился суеверный страх перед тем волнением, которое он вызвал, изображая зверя. Он завел речь не о великих врагах человека, а о малом звере, гнездившемся бок о бок с человеческим жильем. Мыши, зайцы и кролики в стариковых рассказах оказывались находчивее мамонта, медведя и лисицы. Заяц сбивал с толку лису. Мышь собирала запасы, какие не снились и человеку. Ворон дружил с лесною нечистью, шакал был воплощением злой женщины.
Не было предела превращениям и чудесам. И почти все в этом мире превращений угрожало человеку.