Следопыты Ильменских гор

Пройдите землю и пучину

И степи и глубокий лес

И нутр Рифейский и вершину

И саму высоту небес.

Везде исследуйте всечасно

Что есть велико и прекрасно,

Чего еще не видел свет...

М. В. ЛОМОНОСОВ

ПОДАРОК ГЕОЛОГА

Ясное, весёлое утро предвещало хороший и тёплый осенний денёк: стояла уже половина сентября. Яркие, словно летние, лучи солнца пробивались сквозь густую листву тополя, росшего у самого дома. Они заглядывали в окно небольшой комнаты, зайчиками играли на её стенах.

Вот они шаловливо перебежали со стены на наши две стоявшие рядом кровати. На одной лежала я, а на другой спала сестра Лиза. Дальше, дальше и ласковый золотой лучик заскользил и упал мне прямо на лицо.

Я невольно засмотрелась на луч. Вот он упал на столик, стоявший между кроватями. На столике всё было сдвинуто и появился какой-то новый предмет.

Я мигом вскочила и взяла его обеими руками. Это была небольшая почтовая посылка, под полотном, в котором она была зашита, чувствовалось что-то твёрдое.

«Кому же это?» — подумала я и прочитала надпись: «Магнитогорск. Советская улица. Лазурите Георгиевне». От тёти Оли, конечно. И действительно, внизу было написано: «Свердловск, Ольга Николаевна Жигарёва». Тётя Оля жила в Свердловске и работала там геологом.

В это время дверь тихонько приоткрылась и на пороге появилась мама, как всегда ласковая и улыбающаяся.

— Что-то заспались мои дочки. Хотя сегодня и воскресенье, но пора вставать: уже девять часов.

— Сейчас, мамочка, — отозвалась я. — Лиза, Лазурита! Смотри, что тебе тётя Оля прислала.

— Что это? — широко раскрыла Лиза свои синие глаза.

— Скорее одевайтесь, девочки. Папа сейчас вскроет посылку, — сказала мать и на минуту остановила на нас свой внимательный взгляд.

Мы с сестрой очень походили друг на друга.

И только глаза у нас были разные: у меня — карие, у Лизы — синие, синие. «Как камень лазурит», — сказала как-то геолог тётя Оля и стала называть сестру Лизу — Лазуритой.

На днях Лизе должно было исполниться 15 лет и училась она в 8-м классе. Я училась в 7-м классе той же школы.

Через полчаса вся наша семья собралась вокруг маленькой посылки. Лиза бережно распорола полотно. Там оказался белый, гладко выструганный ящичек, приятно пахнувший сосной. Отец вынул клещами гвозди и снял крышку ящичка. На свет появился другой ящичек, вернее, шкатулочка из какого-то красивого пёстрого непрозрачного камня. В нём сочетались цвета красные, чёрные, коричневые и зелёные.

Особенно интересна была крышка. На ней был изображён уральский лес: высокие сосны с густой зелёной хвоей, небольшая полянка и на ней среди пышной травы — большие серые камни.

— Какая хорошенькая шкатулочка! — воскликнула Лиза. — Мы будем класть в неё новые ленточки.

Открыли крышку — там была вата. Дрожащими от волнения пальцами Лиза сняла верхний слой её. Там лежал какой-то предмет, завёрнутый в шёлковый платочек. Лиза развернула его. Что-то ослепительно яркое сверкнуло в лучах солнца. На платочке лежал в изящной золотой оправе камень густого тёмнозелёного цвета. Он, словно живой, вспыхивал искрящимися зелёными огоньками.

— Как красиво! — сказала мама.

— И какая работа, какое искусство гранильщика, — добавил папа. — Вот это подарочек! Настоящий подарок геолога. Ну и тётя Оля...

— А как называется этот камень? — спросила Лиза.

Никто этого не знал и не мог ей ответить.

— И почему это тётя Оля только Лазурите прислала подарок? — недоумевали мы.

Все разъяснил новый приход почтальона. Теперь уже увесистый пакет был на моё имя. В нём оказалась большая книга в зелёном переплёте, с изображением какого-то красивого камня и надписью золотыми буквами: «Акад. А. Е. Ферсман. Занимательная минералогия». В книгу было вложено письмо от тёти Оли.

Она поздравляла Лазуриту с днём её рождения и посылала в подарок шкатулочку с брошкой. Книгу тётя дарила нам обеим.

«Я не сообщаю вам, дорогие девочки, — писала тётя Оля, — названия камней, из которых сделана шкатулка и брошка. Вы сами найдите их в прекрасной книге академика А. Е. Ферсмана, которую я вам посылаю. Там же вы найдёте и описание чудесных свойств этих и других, не менее интересных минералов, которые добываются в нашей стране. Посылаю вам самые оригинальные из них.

Геология и минералогия — интереснейшие и полезнейшие науки. В наше время, в связи с бурным развитием социалистической промышленности в нашей стране, особое место заняла прикладная минералогия.

Это наука о том, как применять те или иные свойства камня в индустрии и народном хозяйстве. Многие красивые драгоценные камни, употреблявшиеся раньше лишь как предмет роскоши, теперь получают и другое значение, служат социалистическому строительству: применяются во многих областях техники. Минералогия изучает все камни: и обыкновенный булыжник, которым мостят мостовые, и красивые и редкие драгоценные камни.

Вы, девочки, хотя и живёте в таком замечательном городе, как Магнитогорск, почему-то совсем не интересуетесь камнями.

И вот мне, как геологу, хочется вам сказать словами академика Александра Евгеньевича Ферсмана: «А я очень хочу вас увлечь, хочу, чтобы вы начали интересоваться горами и каменоломнями, рудниками и копями, чтобы вы начали собирать коллекции минералов, чтобы вы захотели отправиться из города подальше... к вершинам гор... туда, где ломают камень, добывают песок или взрывают руду. Там всюду мы с вами найдём чем заняться. И в мёртвых скалах, песках и камнях мы научимся читать великие законы природы, по которым построена вселенная...»

Весь день мы с сестрой убирали овощи на своём маленьком приусадебном огороде, но, улучив свободную минуту, прибегали взглянуть на тётины подарки. Уже совсем стемнело, когда мы окончили работу, помыли руки и бросились к своим сокровищам. Я зажгла свет, Лиза открыла шкатулочку и... ахнула от неожиданности.

В шкатулке на белой вате лежал совсем не тот камень. Золотая оправа, величина и форма его были те же, но камень был не тот. Всего каких-нибудь два часа назад здесь был тёмнозелёный камень. А этот... Трудно найти слова, чтобы его описать. Он сиял малиново-красным светом, из него словно вылетали сверкающие искры.

— Мама! — закричали мы в один голос. — Тётин камень из зелёного стал красным. Какой это камень?

— Это вы узнаете из книги, — ответила мать словами тёти Оли.

...День рождения Лизы — Лазуриты праздновали через 2 дня. Наши подруги любовались невиданным, красивым, лучисто-красным камнем и яшмовой шкатулочкой и большой книгой «Занимательная минералогия».

Вскоре вся наша школа знала о «волшебном камне», который меняет свой цвет, смотря по тому, при каком свете на него смотрят. Заинтересовались этим камнем не только учащиеся, но и учителя, особенно только что окончившая институт преподавательница географии Елена Владимировна. На очередное заседание краеведческого кружка мы принесли свои сокровища: камень и книгу. На этом интересном заседании были зачитаны отрывки из книги акад. А. Е. Ферсмана.

Выяснилось, что «волшебный камень» — это александрит, обладающий своеобразным свойством менять свой цвет в зависимости от освещения. При дневном свете он тёмнозелёный. В ярких лучах солнца — нежно-фиолетовый с синевато-зелёным отливом. А при свете электричества, лампы и даже спички загорается тёмномалиновым цветом.

Не менее интересен оказался и камень яшма, из которого была сделана шкатулочка. Рисунок на её крышке был очень сложен, в нём причудливо сочетались разнообразные линии и узоры разных цветов: красного, зелёного, чёрного, жёлтого, коричневого и др. Это было сделано самой природой. Художнику-камнерезу, работавшему над яшмой, осталось только провести всего несколько линий, усилить несколько штрихов, чтобы получилась картина.

Разыскивая решение загадки волшебного камня, дошли до главы «Ильменский заповедник». Несколько последующих заседаний краеведческого кружка было посвящено изучению Ильменских гор. На одном из заседаний кружка было вынесено решение: как только настанут летние каникулы, совершить поход в Ильменский заповедник. А пока надо готовиться к этому походу: читать «Занимательную минералогию» академика Ферсмана и другие книги по минералогии. Это поможет лучше разобраться в минералах, которые встречаются в этом «Заповеднике камней».

РАССКАЗ ЛЮСИ

Как мы все мечтали попасть в Ильменский заповедник!

Но наша экскурсия в Ильмены так и не состоялась. Весной 1941 года вероломный враг напал на нашу землю. Погибла на юге тётя Ольга Николаевна. Пал смертью храбрых наш отец, ушедший на фронт в первые месяцы войны. Я с мамой и сестрой уехала к родным на Дальний Восток. Там мы с Лазуритой окончили среднюю школу и институт. И вот уже несколько лет, как Лиза — агроном, а я — инженер. Этим летом меня направили по делам завода в Магнитогорск. Когда я возвращалась на вокзал, моё внимание привлекла стройная колонна девочек-подростков в светлых платьях и красных галстуках — их было человек 30, — бодро и весело шагавших по улице города. Шествие замыкала молодая женщина. В ней я сразу узнала нашу школьную преподавательницу географии Елену Владимировну, с которой мы собирались ехать в Ильменский заповедник.

— Елена Владимировна! — воскликнула я.

Учительница обернулась, взглянула на меня недоумевающим взором. И вдруг лицо её осветилось радостной улыбкой.

— Маруся! — вспомнила она меня. — Откуда ты? — и мы расцеловались как близкие, родные люди. — Как жаль, что я сейчас уезжаю, — говорила Елена Владимировна, — сопровождаю экскурсию в Ильменский заповедник.

— В Ильменский заповедник?.. — с волнением переспросила я. — Когда-то и наш класс собирался в такую экскурсию с вами... Помните, Елена Владимировна?

— Помню, всё помню... — моё волнение передалось и учительнице.

— Елена Владимировна, я тоже поеду в Ильменский заповедник. У меня сейчас как раз начинается отпуск.

— Отлично, хотя, к сожалению, я в заповедник не еду: занята по школе. Но я еду до Челябинска. У нас будет много времени, и обо всём поговорим в дороге.

Вот и вокзал. Недолгая посадка. Гудок паровоза. Поезд тронулся. Прощай, Магнитогорск!

Нам отвели отдельный вагон. Мы разложили вещи, удобно устроились, расположились, как дома. На больших станциях девочки бегали за кипятком, покупали молоко, пили чай с домашними булочками и печеньем.

Мы с Еленой Владимировной вспоминали о тяжёлых, полных героизма годах войны, о моих одноклассниках, которые теперь стали активными участниками социалистического строительства, и о тех, которые отдали свою жизнь за свободу любимой Родины.

Скорый поезд мчался вперёд. Перед нами мелькали телеграфные столбы, семафоры, проносились мимо полустанки, посёлки, степи, пашни, зелёные полосы молодых лесов.

На одной из станций Елена Владимировна вышла на перрон и вернулась в сопровождении двух молодых девушек в походных костюмах, с рюкзаками за плечами. Это были студентки Ленинградского геологического института, приехавшие на практику в Ильменский заповедник. Группа их работала в Ильменах, они приезжали сюда по заданию профессора. Студентки сняли свои рюкзаки, вынули из них образцы каких-то неизвестных нашим девочкам минералов, достали свои минералогические молотки и показали, как надо с ними обращаться. Девочки с уважением смотрели на студенток.

Особенно понравилась всем черноглазая весёлая Люся. Она уже не первый год приезжает на лето в Ильменский заповедник и хорошо знает его. На просьбу девочек рассказать что-нибудь о заповеднике Люся познакомила их с историей заповедника.

Известность Ильменских гор начинается с XVIII века.

В 1780 году одна из партий, разыскивавших слюду, пробираясь по лесным глухим дебрям, вышла на дорогу в Чебаркуль.

Казак Прутов, сопровождавший разведочную партию, взбираясь на пригорок, заметил прозрачный камешек, оказавшийся драгоценным топазом. Прутов разрыл на том месте небольшую ямку — закопушку и нашёл в ней немало дорогих самоцветов.

В Ильменах в то время многие крестьяне-старатели мыли золото, помогали партиям в поисках слюды. После находки Прутова они наводнили Ильменские леса, строили избушки, месяцами жили в горах, ломали и разбивали кирками породу, искали дорогие самоцветы. Появились горщики, страстные любители и знатоки камня.

Одновременно с горщиками в Ильмены пришли путешественники, геологи, минералоги, горные инженеры. Они закладывают новые копи, находят новые минералы.

В 1912 году, по настоянию академика В. И. Вернадского, Горное Управление издало указ о запрещении частным лицам и предпринимателям производить горные работы на территории теперешнего Ильменского заповедника. Это была первая попытка основать в Ильменских горах минералогический заповедник. Слово «заповедник» вошло в употребление в России давно, еще в допетровские времена. Заповедывались некоторые древесные породы, строевые леса. Славилась в дореволюционное время заповедная «Беловежская Пуща». Но это не был заповедник в полном смысле этого слова. Это было излюбленное место царской охоты на вымиравших животных — зубров и лесную дичь.

На Кавказе и в Крыму были местности, где была запрещена охота населению, но там охотились князья и богатые помещики на лосей, оленей, диких коз, кабанов и других зверей.

Передовые русские люди и учёные много раз поднимали вопрос об основании в России настоящих, неприкосновенных заповедников.

Но этот вопрос был разрешён только в советское время. Только со времени Великого Октября было обращено серьёзное внимание на охрану природных богатств нашей страны. По всей территории нашего Союза появилась обширная сеть государственных заповедников, охраняющих их животный и растительный мир.

14 мая 1920 года, в тяжёлую эпоху гражданской войны, был подписан Владимиром Ильичём Лениным декрет об основании Ильменского заповедника.

Декрет гласил следующее: «Ввиду исключительного научного значения Ильменских гор на Южном Урале, у Миасса, и в целях охраны их природных минеральных богатств Совет Народных Комиссаров постановляет... объявлять отдельные участки Ильменских гор Государственным минералогическим заповедником, т. е. национальным достоянием, предназначенным исключительно для выполнения научных и научно-технических задач страны... На участках, объявляемых Государственным минералогическим заповедником, не допускается горных промыслов».

В Ильменском заповеднике, как и в других заповедниках нашей страны, охраняют и изучают различных животных, растения и минералы. Это единственный «заповедник камней», минералогический заповедник не только в нашей стране, но и во всём мире. Ильмены — природный музей, в котором собраны на сравнительно небольшой территории многочисленные и разнообразные минералы.

Со времени основания заповедника этот естественный музей камней стал неприкосновенным. В нём изучаются минералы, их физические свойства и связь с вмещающими их породами, разнообразные процессы и условия минералообразования.

Раньше такому изучению минералов в их естественной обстановке мешали частные разработки. Кроме того, старатели хищнически выбирали самые ценные и редкие минералы.

Копи ко времени основания заповедника находились в самом плачевном состоянии. Многие были завалены камнями, засыпаны землёй, заросли травой. Трудно было определить, где и в каком сочетании залегают те или иные минералы.

Но сразу после декрета о создании Ильменского заповедника начали приводить в порядок старые копи и одновременно закладывать новые. В заповеднике в настоящее время имеется более 250 копей, и в них более 150 различных минералов. Со времени основания заповедника учёным открывается широкое поле деятельности, начинается упорная, живая и интересная научная работа.

В заповедник устремляются не только учёные-одиночки, но и целый ряд научных экспедиций, работающих над разными научными темами: экспедиция Академии наук, экспедиция отдела охраны природы Главнауки, экспедиция Геологического Комитета Ленинградского горного музея и много других.

В результате деятельности этих экспедиций явился целый ряд трудов советских учёных —академика А. Е. Ферсмана, профессора В. И. Крыжановского, профессора Н. И. Смирнова, а также геологическая карта академика А. Н. Заварницкого.

В связи с развитием науки о горных породах — петрографии — подробно изучаются не только минералы, но и горные породы заповедника.

Главными задачами этого минералогического заповедника является охрана и изучение находящихся на его территории горных пород и содержащихся в них минералов, изучение их происхождения и распространения.

КАК В СКАЗКЕ

Магнитогорский поезд прибыл в Челябинск поздно вечером. Тепло распростившись с Еленой Владимировной, я вместе со студентками и девочками-экскурсантками — теперь ими руководила пионервожатая Клава — пересела на «электричку». Через два часа замелькали огни станции Миасс.

Была тёмная, безлунная ночь. Мы сошли с перрона, прошли улицу привокзального посёлка и, поднявшись на гору, вошли в лес.

Он стоял словно заснувший, безмолвный и таинственный. Высокие сосны и лиственницы, сливаясь во тьме, представлялись неуклюжими великанами с раскинутыми в стороны длинными руками. А огромные, разбросанные по лесу камни казались какими-то фантастическими, бесформенными чудовищами. Было тихо и глухо. Девочки приумолкли, видимо, робели в непривычной для них лесной обстановке.

— Свет, смотрите! — вдруг воскликнула Люба. Действительно, сквозь чащу деревьев мелькал свет. К общему изумлению, узенькая каменистая тропинка, по которой мы шли, вывела на широкую дорогу, освещенную электрическими фонарями. Это была база заповедника.

* * *

На другой день экскурсанты проснулись очень рано. Их так и потянуло к открытому окну большой застеклённой террасы, где их устроили на ночлег. Вся терраса была пронизана солнечными лучами, наполнена чудесным смолистым ароматом хвойного леса. Деревянный домик, где они находились, расположен на склоне высокой горы — среди столетних сосен и лиственниц. На ветках их порхали какие-то птички и, не умолкая, пели, щебетали, свистели на разные голоса. Далеко внизу, в рамке зелёных лесов, плескалось Ильменское озеро. У противоположного берега оно было тёмное: зеркальная гладь его отражала в себе Чашковские горы. Склоны их поросли лесом, вершины же — голые и скалистые.

Внизу, у самого дома, под огромной лиственницей появились две белокурые девочки лет 10 — 12. Некоторое время они молча и пристально рассматривали приезжих. Наконец, не выдержали.

— Вы так и будете целый день на террасе сидеть? — послышалось из-под лиственницы. — А вы где живёте? — спросили мы.

—- Живём мы рядом с вами, зовут нас Галя и Валя. А вы из Магнитогорска, мы уже знаем... Идёмте с нами купаться, — неожиданно закончили сестры.

— Клава, — окружили девочки вожатую, — пойдём купаться.

Через минуту они уже спускались вниз: терраса находилась на втором этаже. Валя и Галя наперебой знакомили гостей со всем, что их окружало.

— Вот там, под горою, — махнула рукой Галя, — станция Миасс. Вчера вы оттуда пришли. Здесь близко, всего 1,5 километра.

— Видите, Чашковские горы, —перебивает сестру Валя. — По ту сторону гор — город Миасс.

Галя и Валя показывают домики туристов у подножия Чашковских гор, на противоположной стороне Ильменского озера. а затем ведут девочек на обширную площадку на склоне горы! Там высится памятник Владимиру Ильичу Ленину. Вся фигура вождя устремлена вперед, он словно выступает с речью перед огромной аудиторией среди необъятных зелёных просторов Южного Урала.

— А что это блестит? — вдруг спросила Лиза.

— Блестит? Где? Да это роса ещё не сошла.

— Нет это не роса... А какие-то осколки...

— Да ведь это слюда, — засмеялись Галя и Валя.

Вдруг девочки спохватились: уже, наверно, много времени, а они ещё не ходили купаться.

Скорее, скорее! Прекрасно голубое озеро, его поверхность спокойная и гладкая, без единой морщинки, словно огромное голубое зеркало. Неподвижными точками стоят на нём лодки с рыбаками: в озере вылавливается много рыбы. А вода в нём тёплая и такая прозрачная, что через неё можно пересчитать на дне все камешки. Выкупавшись, собрались идти домой. Навстречу им по узкой тропке уже спускалась Александра Андреевна, мать Гали и Вали, которая накануне устраивала экскурсантов на ночлег.

— Доброе утро, Александра Андреевна! — закричали девочки. — Как у вас здесь хорошо!

— Какие здесь у вас сосны: в несколько обхватов! — восхищалась Катя.

— Какая высокая трава, — подхватила Ася. — Земля словно драгоценными камнями усыпана. А озеро... Мы на него никак наглядеться не можем.

— Здесь прямо как в сказке! — вырвалось у Нади.

— Хорошо у нас, правда, — ответила Александра Андреевна, — а теперь, девочки, идёмте кушать.

После завтрака Клава объявила, что сейчас они вместе с другой школой (из Куйбышева) отправятся с экскурсоводом на гору Ильмен-тау. Радости девочек не было границ. Но им предстояло встретиться с другой школой, и они сразу приняли серьёзный, солидный вид, какой только могут иметь школьницы 7-х и 8-х классов.

— Ильмен-тау — самая высокая точка Ильменского хребта. Высота её над уровнем моря 747,3 м. От заповедника да Ильмен-тау около 7 километров — это были первые сведения, сообщённые экскурсоводом.

Юные туристы собрались у конторы, отсюда отправились через рабочий посёлок заповедника, прошли мимо домиков бывшего посёлка торфяников (раньше здесь производилась разработка торфа), по дороге, которая ведёт на озеро Большое Миассово, среди густого соснового леса. Дощечка с надписью «На Ильмен-тау» указывала, что надо свернуть налево. На каждом повороте прибита такая дощечка. Вскоре дорога перешла в тропинку и начался уже настоящий подъём. Теперь надпись на дощечках гласила «На вышку».

«Поднимемся на одну гору, — записали потом девочки в свои дневники, — и думаем: «Ну, сейчас будем на вершине». Поднялись, стоим как бы на площадке, а перед нами высится новая гора.

Куда ни посмотришь, горы так и набегают друг на друга, словно гигантские зелёные волны. И так повторялось много раз, пока мы не достигли, наконец, вершины Ильмен-тау, которая увенчивается вышкой».

Наши экскурсанты взбирались на вышку по очереди — не больше десяти человек. Вид с вершины Ильмен-тау на несколько десятков километров вокруг был изумительный.

— Смотрите на запад, — говорил экскурсовод, — вы видите широкую долину, по которой протекает с юга на север река Миасс. Далее тянутся невысокие горы, среди которых серебрятся на солнце два небольших озера Кысы-куль и Поликарпов пруд. Дальше огромное озеро Тургояк, которое называют жемчужиной Южного Урала. У западного берега его отчётливо виден большой остров Пинаевский. В бинокль можно рассмотреть и маленький каменистый островок Чаячий. За озёрами темнеют величественные горы хребта Урал-тау с его высокими вершинами.

А теперь, — продолжал экскурсовод, — взгляните на восток. Там заросшие лесом холмы, среди них прихотливой гирляндой тянутся озёра: Аргаяш, Чебаркуль (оно в состав заповедника не входит), красивые, живописные озёра Большой Кисегач с многочисленными островами и Большое Миассово с изрезанными гористыми берегами. Ещё севернее в тумане виднеется полоска вод озера Аргази. За цепью всех этих озёр — леса, поля и степи, переходящие в необозримую Западно-Сибирскую равнину...

Спуск с горы прошёл гораздо быстрее, чем подъём. Девочки, спускаясь, делились своими впечатлениями.

Экскурсовод радовался за них.

— Вы попали, — говорил он, — в удачный день, ясный и незнойный, когда воздух чист и прозрачен и далеко видно вокруг. А в очень жаркий день все окрестности лежат в голубом тумане и рассмотреть их невозможно.

«ДОМ ЗАГАДОК»

В глухом лесу стоит большой красивый дом с мезонином, с высоким крыльцом, выходящим в палисадник, где распустились яркие душистые цветы. Когда девочкам случалось проходить мимо этого дома, они невольно задерживались: в окнах его были видны какие-то диковинные птицы с огромными, распростёртыми крыльями, рога неизвестных животных. У высокого крыльца лежали огромные глыбы камней, сверкавших на солнце. Девочки догадались, что это музей заповедника, но всё же назвали этот дом «домом загадок».

А сегодня Клава привела их к этому дому, ввела прямо в палисадник к входной двери. Над ней оказалась вывеска «Музей».

Их приветливо встретил Борис Константинович, заведующий музеем.

— Прежде чем вы приступите к осмотру экспонатов, — сказал он, — необходимо сказать вам несколько слов о нашем заповеднике.

Сначала это был только минералогический заповедник. В 1935 году территория его значительно расширилась присоединением северного Аргазинского участка. В настоящее время Ильменский заповедник имеет около 55 км в длину и 8—15 км в ширину. Площадь заповедника теперь равняется 499 км 2. Флора и фауна его стала богаче и разнообразнее. Многие учёные, принимавшие горячее участие в научной работе заповедника, высказывались за необходимость изучать в этом замечательном уголке Южного Урала не только недра, но и растительный и животный мир. Ещё в 1934 году минералог академик А. Е. Ферсман в беседе с сотрудниками заповедника сказал, что заповедными необходимо объявить не только недра, но и лесные массивы и озёра...

В 1935 году Ильмены были объявлены заповедником комплексным и полным. Задачи заповедника с этого времени расширяются. Основной задачей его ставится сохранение и изучение не только природных минеральных богатств, но и флоры и фауны Южного Урала. Кроме изучения камней, производится изучение леса, степи и болот на территории заповедника. Так же важно изучение фауны заповедника, в частности, и рыбного населения озёр и других водоёмов в целях улучшения и развития рыбных ресурсов края.

Академик А. Я. Ферсман когда-то, ещё до революции, посещая Ильмены, писал о них в своём дневнике. Он так представлял себе их будущее:

«Внизу на берегу живописного Ильменского озера, около лесного кордона, естественно-историческая станция — центр управления копями, центр экспедиций, ученических и научных экскурсий, музей, лаборатория...»

Уже в первые годы советской власти академик Ферсман пишет: «Многое сейчас стало претворяться в жизнь. Фантазии прошлого сменяются делом настоящего. Заповедник сделался реальным фактом, и ещё одно завоевание жизни пришло на смену былым юношеским мечтам... Гением Владимира Ильича был создан первый в мире Ильменский заповедник недр земли».

Заповедник делается настоящим научно-исследовательским учреждением, о котором когда-то до революции учёные могли только мечтать. В заповеднике в настоящее время есть горная, биологическая и метеорологическая станции, дом с лабораториями, научно-исследовательскими кабинетами по разным отраслям науки, в которых учёные и научные сотрудники заповедника — геологи, зоологи, ботаники, метеорологи и другие — обрабатывают собранный материал. С каждым годом всё шире развёртывается научная работа Ильменского заповедника по изучению богатств его недр, флоры и фауны.

Одним из замечательных научных учреждений заповедника является музей. Не все экскурсанты имеют так много времени, чтобы посетить все или даже некоторые копи, — на это ведь потребуется не один и не два дня. В таких случаях им на помощь приходит музей — в нём собраны самые характерные и самые интересные образцы горных пород и минералов, взятых из копей.

Не всегда удаётся экскурсантам за тот короткий срок, на какой они приезжают в заповедник, увидеть тех или иных зверей или найти какое-нибудь редкое растение, но экспонаты имеются в музее.

Музей оказывает большую помощь сотрудникам в их научной работе.

Борис Константинович хотел перейти к ознакомлению экскурсантов с минералогическим отделом заповедника. Но вдруг дверь распахнулась, и вошёл загорелый, запылённый человек в простой серой шинели, с рюкзаком за плечами. Поздоровавшись, он бережно стал снимать рюкзак.

— Простите, — сказал экскурсантам заведующий музеем, — я на несколько минут отвлекусь. Впрочем, и для вас это тоже представляет интерес...

В это время пришедший человек — это был геолог заповедника — сбросив шинель, занялся рюкзаком. Развязав его, он стал вытаскивать оттуда сено. А потом извлёк завёрнутые в бумагу огромные, сросшиеся вместе кристаллы какого-то красивого прозрачного камня.

— Это друзы горного хрусталя, — пояснил он. — Мы нашли их близ Ишкульского кордона. — И он опять принялся выбрасывать сено из рюкзака и извлекать эти прекрасные камни. Затем он порылся в карманах, достал два прозрачных камешка, показал их девочкам. Спросил, похожи ли они на эти прекрасные крупные кристаллы.

— Похожи! — хором ответили девочки. — Это кусочки такого же камня.

Тогда геолог дал им подержать в руках оба камешка. Один из них скоро нагрелся от рук и стал тёплым, а второй попрежнему оставался холодным.

— Тёплый камешек — это стекло, — пояснил геолог, — а холодный — горный хрусталь. Он гораздо лучше, чем стекло, проводит тепло, которое от руки быстро расходится по всему камню. А стекло проводит тепло плохо, потому и нагревается только сверху. Своё название этот красивый прозрачный, похожий на лёд минерал получил ещё в древнее время. Слово «хрусталь» по-гречески значит «лёд».

— Горный хрусталь всегда встречается такими крупными кристаллами? — спросил кто-то из девочек.

— Да, его кристаллы часто достигают огромных размеров. На Полярном Урале находили кристаллы горного хрусталя весом до тонны...

Горный хрусталь не только хорошо проводит тепло, но не боится жара и холода, от которых стекло обычно лопается. Благодаря этим своим свойствам горный хрусталь приобретает большое значение в промышленности, находит применение в электро- и радиотехнике.

Геолог ожидал прихода заведующего научной частью и взялся показать девочкам минералогический отдел музея.

Каких только камней они там не увидали! Прозрачные, разноцветные — голубые, синие, жёлтые, зелёные, красные... Были камни редкие и очень ценные для науки. Все они лежали в витринах — на вате и на тёмном бархате, ещё больше оттенявшем их красоту.

— А вот и Сергей Львович... — прервал геолог свои объяснения.

В музей вошёл пожилой человек с живыми, весёлыми глазами, подвижный, в широкой рабочей блузе. Это был заведующий научной частью Сергей Львович Ушков. Он увидел разложенные на столе прекрасные друзы горного хрусталя.

— Молодцы геологи, молодцы! — повторял он, рассматривая камни. — Хорошо работают. У нас уже есть в музее друзы, но эти несколько иные...

Геолог стал доставать из карманов всевозможные образцы камней различных цветов и формы.

Сергей Львович, видимо, был очень доволен. Он пожал геологу руку.

— Спасибо. Мы с вами вечерком поподробней потолкуем.

Затем Сергей Львович обратился к девочкам:

— Вы меня ждёте? — и повёл их в зоологический отдел музея.

Там они увидели чучела зверей: лосей, косуль, пятнистых оленей, бобров и других животных, а также птиц и рыб. Теперь девочки вблизи рассмотрели чучела всех животных, которым они удивлялись, заглядывая в окна «дома загадок».

Особенно привлекали внимание чучела зверей и птиц, они были как живые. Очень хороши группы «Нападение волков на беззащитную косулю», «Группа косуль» и «Косуля с телёнком», пятнистый олень, белка-летяга, бурундук, «Бобр с погрызенным деревом» и другие.

Не менее прекрасно исполнены чучела птиц: глухарь на току, тетерев на току, глухарка с цыплятами, пара гагар и другие.

Все эти замечательные группы изготовлены самим Сергеем Львовичем. Борис Константинович повёл экскурсантов на второй этаж. Там помещаются экспонаты растительного мира: образцы различных пород деревьев, кустарников, трав, богатые гербарии различных растений. В нескольких витринах под стеклом коллекции различных бабочек и жучков, полезных и вредных насекомых Южного Урала и Ильменского заповедника.

Много интересного увидели наши экскурсанты в музее заповедника.

ПРУТОВСКАЯ ЗАКОПУШКА

Ранним летним утром, когда в воздухе ещё стояла приятная свежесть и голубое Ильменское озеро дымилось туманом, наши туристки отправились в экскурсию по копям заповедника. С ними, как всегда, пионервожатая Клава и я. Экскурсию сопровождал геолог заповедника Екатерина Константиновна. Она рассказывала о происхождении Ильменского хребта.

— В далёкую геологическую эпоху, миллионы лет тому назад, на месте нынешних Ильменских гор простиралось обширное море. На дне его накапливались толщи осадков — известняков и песчаников. Бывали периоды, когда море отступало, и тогда дно его становилось сушей. Потом опять приходило, море. Прошли ещё миллионы лет. В результате горообразовательных процессов земная кора сложилась в морщины и складки: возникли горы.

Из недр земли в древние породы вторгалась огненно-жидкая масса — магма. Застывая, она образовывала кристаллические горные породы.

В трещины уже остывшей магмы поднимались остатки жидкой магмы с огромным количеством паров и газов. Постепенно охлаждаясь, они образовали пегматитовые жилы, в которых сосредоточено множество разнообразных минералов. Пегматитовые жилы, по словам академика А. Е. Ферсмана, как ветви дерева, расходились в стороны, прорезали в различных направлениях поверхностные части гранитного массива, врывались и в оболочку других пород.

Настоящее геологическое строение Ильменских гор и явилось в результате сложных геологических процессов, длившихся многие миллионы лет. Екатерина Константиновна наклонилась, подняла с земли камешек серовато-белого цвета, с чёрными блестящими крапинками.

— Это миаскит — основная порода Ильменского хребта.

Девочки рассматривали поднятый камень.

— Да это же слюда! — вдруг воскликнула Лиза, присмотревшись к чёрным крапинкам.

— Совершенно правильно, чёрная слюда, — ответила Екатерина Константиновна, — миаскиты состоят из трёх минералов: нефелина, полевого шпата и слюды. Интересно, что эта редкая порода получила название миаскита — от реки Миасс. По имени реки названы и город и станция. Видели вы памятник Владимиру Ильичу на склоне горы?

— Видели, видели, на другой же день, как приехали. И потом там бывали...

— Постамент памятника Владимиру Ильичу Ленину сооружён из этой красивой породы. Здание нашего вокзала выстроено тоже из миаскита.

— А другие породы встречаются в Ильменских горах? — спросила Уля.

— Да, конечно, много и других пород, но наиболее распространённые, кроме миаскита, гранито-гнейсы и сиениты.

Из гранито-гнейсов сложена Косая гора. Между миаскитами возвышенных частей Ильменского хребта и гранито-гнейсами Косой горы лежат породы сиенитов.

Со всеми этими породами, а также и с минералами, в них залегающими, мы познакомимся в копях. Вы видели образцы их в нашем музее, много читали о них... Но ни один музей, ни одна книга не дадут такого яркого представления о горных породах и минералах, как копи.

Только я заранее вас предупреждаю, чтобы вы потом не разочаровались. Не ждите, что копи усеяны драгоценными камнями. Надо долго рыться и искать, чтобы найти какой-нибудь редкий минерал...

Экскурсантов догоняла запыхавшаяся студентка Люся.

— Я боялась, что не застану уже вас. Екатерина Константиновна, на какую копь вы их поведёте?

— На Блюмовскую копь.

— А на Прутовскую не пойдёте?

— Нет, ведь это совсем не по дороге, совсем в другой стороне...

— Екатерина Константиновна, я хочу вас просить: не ходите вы сегодня с ними на Блюмовскую копь.

— Не ходить? Почему? — удивилась Екатерина Константиновна.

— Завтра утром наша геологическая партия отправляется на Ишкульский кордон. И я, конечно, тоже. А я девочкам обещала пойти с ними на Прутовскую копь. А раз уже обещала — надо выполнить.

— Вот в чём дело! — засмеялась Екатерина Константиновна. — Обещания, конечно, надо выполнять. Идите, Люся, сегодня с ними вы на Прутовскую копь. А завтра или послезавтра я схожу на Блюмовскую.

И вот студентка Люся Замятина повела девочек на старейшую копь заповедника, которой насчитывается до 200 лет со времени её основания. К экскурсии присоединилась группа рабочих из Бакала. Подошли к железнодорожному мосту, прошли через речку Большую Черемшанку, лесом вышли к берегу Ильменского озера. Проторённая дорожка вскоре влилась в старую Чебаркульскую дорогу. Лес становился всё гуще, полянки заросли высокой, никем не примятой травой. Повеяло сыростью и прохладой. Кое-где высились серые скалы, поросшие мхом.

Девочки вспомнили историю Ильмен, рассказанную им Люсей ещё в вагоне. И теперь им живо представилось прошлое этого края. Глухая, почти непроходимая чаща, сосны и берёзы. Среди них тропки, проложенные зверем. С трудом пробирается по этим дебрям разведочная партия, разыскивающая слюду. Вот люди выходят, наконец, на Чебаркульскую дорогу. С ними и казак Прутов. Он случайно находит дорогой кристаллик топаза. Впоследствии его закопушка превратилась в обширную копь, которая на старинных картах обозначалась: «Прутовская яма».

— А вот мы и пришли, — объявила Люся.

Перед нами лежала знаменитая Прутовская копь, одна из первых копей в Ильменских горах. Вокруг неё густой старый лес. Особенно выделяются огромные, в два обхвата, сосны, бывшие, вероятно, свидетелями первой находки топазов. Копь эта, полностью выработанная, видимо, давно не расчищалась, заросла молодыми рябинками и черёмухами, кустами малины, высокой травой, цветами, камни обросли мхом.

— Люся, что это значит? — спросила Катя. — На сосне прибита дощечка, на ней стоит «№ 74» и ещё что-то написано.

— № 74 — это номер копи, а дальше идёт перечень важнейших минералов, которые находятся в ней. Я вам уже говорила, что со времени основания заповедника копи расчищаются, нумеруются. У каждой копи висит теперь табличка с ее номером. На деревьях укреплены стрелки, указывающие направление к той или иной копи.

Прутовская копь состоит из двух выработок. Из них наиболее интересная западная. К ней-то и привела Люся девочек. Длина её около 20 метров, глубина в некоторых местах достигает 8 метров. Кое-где видны сохранившиеся остатки старинных креплений. Стены копи, сложенные огромными глыбами серых гранито-гнейсов, иногда близко подходят одна к другой и образуют глубокую и узкую щель. На дне копи, куда редко заглядывают лучи солнца, тускло зеленеет какой-то камень. Девочки по уступам забрались в копь и разбежались по её дну.

— Здесь и чёрная слюда есть, — раздались словно из-под земли глухие голоса.

— Какой красивый этот зелёный камень! — послышался опять чей-то «подземный» голос. — Люся, как он называется?

— Вылезайте наверх, сейчас буду рассказывать! — кричит в ответ Люся.

Вокруг копи горы отвалов выработанной, пустой породы, из которой взяты все наиболее интересные минералы. Но в них ещё можно найти много красивых камней. Люся выбирает несколько камней и знакомит с ними своих слушательниц.

— Вот это разновидности полевого шпата, — объясняет она, — вот белоснежные, по краям прозрачные альбиты, вот амазониты, окрашенные в яркозелёный цвет.

— А это что за камень? — спрашивает Катя. — На нём будто что-то написано...

— Это один из оригинальных камней заповедника — письменный гранит, или еврейский камень. Это белый, жёлтый, розовый или зелёный полевой шпат, испещрённый кристаллами серого кварца. Узор этих кристаллов имеет большое сходство с иероглифами и древне-еврейскими письменами. И амазонит и письменный гранит известны, как хорошие поделочные камни.

— А это что? — спрашивают девочки.

— Дымчатый кварц, он похож на стекло... Амазонит, или амазонский камень, — продолжает Люся, — это лучший «признак» для находки драгоценных камней. В породе с жилами амазонита встречаются пустоты, заполненные глинистым веществом — его здесь называют салом, — в этом-то сале и находят драгоценные кристаллы.

Люся то и дело нагибается, поднимает какие-то камни, навесу отбивает их молотком. Быстрый глаз её скоро находит и тёмнокрасные мелкие гранаты и даже тонкий кристаллик чёрного турмалина, крепко приросший к зелёному амазониту. Мы смотрим на всё это точно зачарованные. А Люся, в будущем, быть может, знаменитый учёный, поняв наше настроение, раскрывает свою записную книжечку и читает:

— «...Я никогда не видел более прекрасной картины... Нигде меня не охватывало такое чувство восхищения перед богатством и красотой природы, как на амазонитовых копях Ильменских гор. Глаз не мог оторваться от голубых отвалов и голубовато-зелёного амазонского шпата. Всё вокруг было засыпано остроугольными осколками этого камня, блестело на солнце, резко отличаясь от зелёного тона листвы и травы. Я не мог скрыть своего восторга перед этим богатством...»

Это писал Александр Евгеньевич Ферсман. В заповеднике нет копи, на которой бы не побывал этот великий учёный, — тихо пояснила она.

Почти целый день пробыли девочки на этой копи. Возвращаясь к вечеру домой, они осмотрели ещё целый ряд копей и мелких закопушек, лежавших на пути, пополнили свои сборы образцами красивых яркозелёных амазонитов, письменного гранита, слюды белой и чёрной.

В МИРЕ КАМНЕЙ

На следующий день магнитогорские школьницы опять встретились с геологом Екатериной Константиновной. Она возобновила свою беседу:

— Все маршруты для экскурсантов мы обычно начинаем с наиболее показательной копи № 6. Кстати, она и находится недалеко, на территории базы заповедника.

Это была неглубокая, до 5 метров, выработка в горной породе миаските, которая обнажилась на стенках копи.

— Я вам уже говорила, — объясняла Екатерина Константиновна, — что порода миаскит состоит из полевого шпата, слюды и нефелина.

Вот полевой шпат, яркобелый, крупнокристаллический, с перламутровым блеском на плоскостях и изломе.

А вот прослойки чёрной слюды биотита. Биотит не прозрачен и просвечивает только в самых тонких листочках зеленовато-чёрным цветом.

Третий минерал, который составляет миаскитовую породу, это нефелин. Цвета он бывает жёлтого, красного, с серым оттенком. Здесь он почти совсем серый. Благодаря серому, мутно-туманному цвету этот минерал и получил своё название: слово «нефеле» с греческого значит «облако». Нефелин имеет применение в кожевенной, керамической, текстильной и другой промышленности.

В этой копи имеются и близкие по своему составу к нефелину минералы: серовато-синий содалит и яркожёлтый и розовато-жёлтый канкринит. Оба эти минерала применяются как недорогие поделочные камни: из них изготовляются брошки и другие украшения и безделушки.

— А что это за минерал? — спросила Аня, указывая на светло-зелёные прослойки, разбросанные по всей жиле.

— Это апатит — «камень урожая», слышали о нём?

— Слышали, его много в Хибинах добывают, — сказала одна из девочек.

— Да, там его большие запасы. Он имеет огромное промышленное значение. У нас в Ильменах апатит встречается лишь в небольших количествах. В этой копи его тоже немного.

Апатит встречается в разных породах и имеет самый разнообразный вид, поэтому его нередко принимают то за берилл или кварц, то за простой известняк или крупнозернистый мрамор. За это свойство «изменчивости» апатит и получил своё название: апатит по-гречески значит «обманщик».

— А теперь мы пойдём на Блюмовскую копь, — сказала Екатерина Константиновна.

Отправились по той же дороге, по которой шли на Ильмен-тау. Только, дойдя до посёлка торфяников, свернули не влево, а вправо. Пересекли торфяник, очутились в березняке. Дорога разветвлялась на две. Свернули влево, не прошли и полкилометра, как увидели перед собой, близ дороги, гору камней-отвалов. Здесь, в трёх километрах от базы заповедника, на одном из лесистых увалов Косой горы и находится Блюмовская копь. Подойдя поближе можно было рассмотреть, что гора пересечена глубокой канавой.

— Это так называемый «академический ход», — пояснила Екатерина Константиновна.

По обе стороны высились стены из аккуратно уложенных камней. От дороги до копи проложен широкий досчатый помост. Вокруг него — россыпи.

Перед глазами юных туристок протянулись две выработки.

Из них, как пояснил геолог, одна, западная, — старая. Вторая, восточная, — новая, разработки в ней производились уже в советское время.

— Крупных выработок, — рассказывала Екатерина Константиновна, — здесь четыре. Протяжение их около 150 метров, глубина 6,5—7 метров, ширина 5 метров. Но, кроме крупных, раскопано ещё большое количество мелких шурфов-закопушек.

Девочки долго стояли молча, глядя на выработку, поражённые её грандиозностью и красотою.

— Эта копь, — говорила Екатерина Константиновна, — издавна славится богатством и разнообразием своих минералов и получила известность во всём мире. В ней имеются почти все минералы, характерные для гранито-гнейсовых горных пород. Некоторые из них вы уже встречали в Прутовской копи, например, замечательные поделочные камни — письменный гранит и амазонит.

В Ленинграде, в Эрмитаже, хранятся огромные вазы, вырезанные мастерами-художниками из камня амазонита ещё в дореволюционное время. А слышали вы, что в 1936 году амазонит добывался в Ильменских горах для изготовления знаменитой мозаичной карты СССР для Парижской выставки? Территория СССР была выложена пёстрой, с разными оттенками, яшмой, розовым родонитом и светлозелёным ильменским амазонитом...

В пустотах Блюмовской копи, как и в Прутовской копи, встречаются нежно-голубые топазы, только здесь они более крупных размеров. Встречаются и чёрные кристаллы турмалина, тёмнокрасные гранаты и многие другие ценные минералы.

Блюмовская копь произвела сильное впечатление на всех девочек. Екатерина Константиновна сообщила им, что домой в заповедник можно вернуться другим путём, тогда они увидят ещё несколько интересных копей. Мы сразу же собрались в путь. Лесная тропинка вывела нас на широкую Чебаркульскую дорогу, и по ней мы дошли до Точильной копи. Названа она так потому, что горщики, работавшие в ней, точили свои инструменты об её кварцевые отвесные стены. Здесь были уже известные девочкам амазониты, только они были густозелёной окраски. В них когда-то находили красивые голубые топазы.

Но что особенно было интересно в этой копи, это сферически изогнутые кристаллы белой слюды, получившие название «Барботов глаз».

Екатерина Константиновна, порывшись в отвалах, нашла образцы этого минерала.

— Ищите, девочки, их здесь много, — сказала она.

— Разве нам найти? — печально ответила Уля. И вдруг вскрикнула: она чуть не наступила ногой на такой же кристалл.

Девочки, согнувшись, ходили по отвалам, пристально смотрели, перебирали руками камни, отбивали молотком. И многим удалось найти Барботов глаз.

— Ну, а теперь домой, — сказала Екатерина Константиновна, — дождик накрапывает...

ЧУДЕСНЫЕ МИНЕРАЛЫ

Уезжая на Ишкульский кордон, Люся, прощаясь с девочками, подтолкнула вперёд свою подругу Нелю:

— Теперь она с вами будет всюду ходить.

Через день после отъезда Люси, окончив свои занятия, Неля собрала девочек, зашла за мной и повела нас в лес.

У линии железной дороги Оля нашла блестящий серебристо-зелёный камешек. Он, как слюда, разделялся на отдельные чешуйки.

— Это тальк, — сразу определила Неля. — Его кто-то занес сюда. Ближайшие месторождения талька находятся у северо-западной границы заповедника. Значение талька очень велико. Благодаря своей огнеупорности он стал необходимейшим материалом металлургических заводов, для плавильных и мартеновских печей. В этих печах поддерживается очень высокая температура — до 1500°. Печи, сложенные из простых кирпичей, быстро трескаются. Печи же из обожжённых тальковых кирпичей отличаются большой долговечностью.

Тальк нужен и бумажной промышленности. Его прибавляют в древесную массу, и получается высокосортная бумага — белая, блестящая, плотная, на которой не расплываются чернила.

Тальк плохо проводит тепло и электричество. С примесью талька изготовляют высшие сорта толя (просмоленный картон для крыши), отличающиеся малой теплопроводностью.

Применяется тальк и в резиновом производстве. Листы каучука при малейшем нагревании склеиваются. Чтобы избежать, этого, каучук засыпают порошком талька. Этот минерал применяется и в красильной, кондитерской, парфюмерной, химической промышленности и в производстве карандашей.

Тальк в высшей степени интересный камень — самый мягкий в мире. Особое свойство талька, — продолжала свой рассказ Неля, — это его съедобность...

— Съедобность? — девочки удивлённо посмотрели на будущего геолога.

— Да. Многие народы Африки, Азии, Южной Америки, находящиеся во власти империалистических хищников, туземных капиталистов и помещиков, не имея в достаточном количестве хлеба, употребляют в пищу различные минералы, главным образом, белую глину и тальк, несмотря на высокое плодородие земли. В маршаллизованной Западной Европе, доведенной американскими монополистами, поджигателями войны до обнищания, распространена подделка молока, сливок, муки, сахарной пудры путём примешивания талька, гипса, белой глины.,

Идёмте теперь на слюдяные копи. Только идите за мною, не расходитесь по сторонам. Мы направимся сейчас вдоль болота. Предупреждаю, будьте осторожны, — заключила Неля.

...Девочки думали, что они хорошо знают этот незначительный, как им казалось, минерал. Но слюда оказалась совсем не такой, какой они представляли её себе. Крупные кристаллы её имели вид ромбовидных пачек, расщеплявшихся на множество тончайших прозрачных листочков. А они-то раньше каждый такой листочек считали за отдельный кристалл.

— Эта копь называется Мусковитовой, — сказала Неля, — по названию белой слюды.

А вот и копь № 66. Гигантские пачки чёрной слюды достигают в ней до полуметра в диаметре. От ослепительного блеска её мы щурили глаза.

— Кое-где, — рассказывала Неля, — чёрная слюда биотит превратилась в вермикулит — слюду, содержащую в себе много влаги. Она при подогревании сильно вспучивается. Вода, входящая в состав её молекул, превращаясь в пар, раздвигает листочки слюды. Пластинка слюды, толщиной в бумажный лист, превращается при нагревании в пачку листиков толщиной около 1 сантиметра. При обжигании вермикулит увеличивается в объёме в 18—20 раз. При этом он меняет свой чёрный цвет на золотисто-жёлтый, что придаёт ему сходство с золотым самородком.

Вермикулит Ильменских гор — это ценная слюда, хороший электро, тепло- и звукоизолятор, нашедшая себе большое применение в промышленности нашей страны.

...Девочки отдыхали, вспоминали разнообразные, красивые и оригинальные камни Ильменских гор.

ИЛЬМЕНСКИЕ ГОРЩИКИ

— Мы сегодня узнали, — сказала Зоя, — что в привокзальном посёлке...

— В посёлке «Труд», — пояснила Зина.

— Не говорите все сразу, — вмешалась тут Рая.

И, наконец, Маруся докончила: — ...в посёлке «Труд» живёт старушка, которая хорошо знала семью горщиков Лобачёвых и горщицу Павелиху. Дедушка Кутейников — тот, что у ворот сторожем работает, — обещает нас к ней проводить. И мы хотели вас спросить, не пойдёте ли и вы с нами.

Я с удовольствием согласилась.

На другой день мы отправились в посёлок. Шествие возглавлял дедушка Кутейников.

За Кутейниковым стройными рядами выступали девочки. За ними шли пионервожатая Клава и я.

Вот и посёлок. Улица 8-го марта, дом Мухиных, где живёт старушка Наталия Михайловна Бухарина.

Она пригласила нас на большую террасу, рассадила на скамьях и стульях. Уселась и сама.

— Что же вам рассказывать, девочки? — спросила она. Стара я, всё забывать стала. Да и давно это было, о чём знать хотите.

— Много у нас камней было... Больше всех находил их Тимофей Лобачёв. Как наступит весна, растает снег, он скорее в лес, в те горы, где теперь заповедник. Наденет старый тулуп, шапку, рукавицы, возьмёт лопату, топор, молоток, железный ковш, чтобы промывать шлихи. На спину мешок с сухарями закинет. По целым неделям жил в лесу, в землянке либо в шалаше.

Неграмотный он был, а учёным людям, бывало, показывал «приметы» — где и как камень самоцветный искать. Знал он, Тимофей Лобачёв, в какой породе какой самоцвет бывает, а с какими камнями никогда и не встречается. Он от отца все эти повадки камня узнал. С детства камешки искал, опыт большой к старости приобрёл. Много он находил драгоценных камней — и среди речной гальки, и в корнях упавших от бури старых деревьев.

Наталия Михайловна умолкла, потом опять продолжала:

— Особенно много добывали камней Лобачёвы около озера Аргаяш. Там и сейчас сохранились Лобачёвские копи... Слыхали?

— Слыхали, даже были на них, бабушка.

— Про Павелиху вам тоже интересно? Помню и её. Я ещё замуж не выходила, а она уже немолодая была. И всё камешками занималась. Бывало, мимо нашей избы рано утром проходит. Прямая, высокая, в тёмном платке, с котомкой за плечами. Не женское это дело — горщиком быть. Но, говорили, она ловко орудовала и кайлом и киркой. И в старые копи и закопушки и в овраги за камнями лазила, отыскивала «гнёзда», где в глине самоцветы лежат. Говорили тогда люди: «Павелиха слово такое знает, потому и камни находить может»... Да дело-то не в слове. Она толк в камнях знала и любила камни. До конца жизни с ними не расставалась: бывало, уже моченьки нет, а всё камни раскладывает, перетирает, пыль с них сдувает, любуется ими. А изба у неё какая была, вы бы повидали: вся в камнях, словно музей. Солнышко как заглянет в окно, так всё в ней засияет...

Наталия Михайловна задумалась.

— Память-то у меня плохая стала. А вот сказку о камнях я вам расскажу. Когда-то в молодости слышала. Бывало, в долгие зимние вечера соберутся у нас или у соседей старики — горщики да старатели. И каких только сказок да присказок не рассказывали! А мы, ребята, притаимся где-нибудь в углу, на полатях или на печи: слушаем, даже кашлянуть боимся...

Наталия Михайловна потуже завязала кончики белого платочка, откашлялась и медленно, нараспев принялась рассказывать:

— Жил был царь Семигор. Было у него семь гор: гора золотая, гора платиновая, железная, медная, хрустальная, мраморная, самоцветная. Самоцветная — это наша Ильмен-гора. Было у царя и семь дочек. Все красивые, румяные — кровь с молоком, глаза тёмные, косы чёрные.

А младшая дочка, седьмая — тоненькая, беленькая, коса русая, очи голубые, что лазурь камень или вода в Ильмен-озере. Больше всех любил царь свою младшую дочку Дарьюшку.

Подросли дочки, и царь выдал замуж их всех, кроме младшей. Дал он им в приданое: одной дочке золотую гору, другой — медную и так каждой по горе.

А гору самоцветную, Ильмен-гору оставил младшей дочке, любимой Дарьюшке. Жаль ему было с дочкой расставаться и не хотел он её замуж выдавать. А всем женихам, которые к ней свататься приходили, ставил условие: тот будет её мужем, кто отыщет самоцвет-камень такой же голубой, как глаза Дарьюшки. Так и разогнал он всех женихов: никто не мог найти такого камня.

Пошла раз Дарьюшка на свою самоцветную гору гулять. А там пастух стадо пасёт, на рожке играет. Одет плохо, в лаптях, но Дарьюшка приметила, что он и лицом пригож и на речи умён. А он с Дарьюшки глаз не сводит. Стала дочь царская на гору ходить, с пастухом речи вести. Узнал про то царь Семигор, рассердился: велел схватить пастуха и в глубокую пещеру в той горе посадить.

Сидит Иван-пастух в пещере да копает по углам: много камней-самоцветов нашёл.

Раз принесли ему обед — хлеб с водой, а он и передаёт царю Семигору, что он нашёл камень такой же голубой, как глаза его дочери Дарьюшки. Обрадовался царь Семигор, что нашли, наконец, такой камень. И тут же испугался: какой же жених Иван-пастух для его дочери?

И придумал Семигор, как избавиться от дерзкого пастуха. Он велел ему передать, что он, царь, сдержит своё слово — выдаст замуж свою младшую дочь за того, кто найдёт камень такой же голубой, как её глаза. Но муж такой прекрасной царевны, как Дарьюшка, должен быть лучше и умнее других, а он, Иван, только простой пастух. Пусть же он покажет всем «что-нибудь такое, чего никто не знает и что всех удивит». Тогда он будет достойным мужем Дарьюшки.

Долго думал бедный пастух, сидя в тёмном подземелье. И как-то вдруг вспомнил он, что ещё мальчиком, пася скот и греясь у костра, он узнал такой камень, о каком, наверно, не знает ни царь, ни его придворные.

Передал Иван царю Семигору, что знает такое, чего никто не знает и что всех удивит.

Собралось много народу, сели все кругом, а посередине велел пастух костёр разжечь. Вышел к костру и бросил в него большой кусок чёрной слюды, который он нашёл в пещере. И вдруг камень стал расти и вырос чуть не с гору. Все испугались, бежать бросились, и царь Семигор с ними.

Только одна Дарьюшка не испугалась. Когда царь вернулся, то она сидела рядом с Иваном-пастухом и ласково с ним разговаривала. А перед ними лежал большой слиток золота.

Так и пришлось царю Семигору отдать свою дочь за Ивана-пастуха. И с тех пор люди узнали камни, которые таила в себе Ильмен-гора. гора самоцветная.

Вот и вся сказка о золотом камне, — закончила Наталия Михайловна.

— Что же это за камень такой? — спросила я.

— Да это же слюда вермикулит, — хором ответили девочки.

Поблагодарив приветливую старушку, мы вышли на улицу. Я проводила девочек на вокзал. И когда поезд отправился, медленно пошла в заповедник. Всё думала о любознательных магнитогорских школьницах, так живо напомнивших мне моё детство.

НА ИШКУЛЬСКОМ КОРДОНЕ

Коллектор Люся в назначенный день ушла со своей партией студентов-геологов на Ишкульский кордон. На базе заповедника задержались только пять студентов, в их числе Неля.

— Мы завтра тоже уходим на озеро Ишкуль, — сообщила она мне однажды. — Пойдёмте с нами. Там чудесно.

Это был поход, который надолго остался у всех в памяти. Шли пешком, ехали на попутных машинах, опять шли, взбирались на крутые склоны Ильменских гор.

На запад от нас остались рыбные озёра Кысы-куль, Поликарпов пруд и огромное, около 12 километров в длину, прекрасное и светлое озеро Тургояк. Далеко внизу, под нами расстилалась обширная долина, по которой голубой змейкой извивалась золотоносная река Миасс.

Проходили нарядными посёлками золотостарателей — с крепкими бревенчатыми домами, с неизменными палисадниками цветов перед ними, с тюлевыми занавесками и цветами на окнах. Пили густое, как сливки, молоко, слушали старательские были и побывальщины. А затем снова глухой лес... Едва заметная тропка сворачивает куда-то вниз, где сквозь поредевшие деревья голубеет вода. Сбегаем по этой, тропке и вдруг останавливаемся: перед нами зелёная полянка и небольшое зеркально-голубое озерко, заросшее по краям высоким камышом. Это Сериккуль.

Следующее озеро — Карматкуль. Зеленовато-синее, как камень аквамарин, лежит оно в оправе высоких зелёных гор. Мои спутницы долго не могли налюбоваться и покинуть его — так оно было прекрасно. Воды его, издали синие, вблизи были совсем бесцветны и прозрачны.

И, наконец, пред нами цель нашего путешествия — озеро Ишкуль, типичное горное озеро, уединённое, дикое и живописное. Берега его извилисты и каменисты. Со всех сторон его окружают высокие крутые горы. У подножия одной из них вырублен лес, и на образовавшейся площадке поставлено два маленьких домика. Издали, с озера, они кажутся совсем игрушечными.

— Который же «геологический»? — спрашивали студенты, ещё не бывавшие здесь.

— А вот угадайте, — отвечала, смеясь, Неля.

Подошли ближе. Балкон одного из домиков увит гирляндами пёстрых садовых цветов. А вся завалинка второго уложена разнообразными образцами пород и минералов. Без малейшего колебания мы вошли во второй домик. Посреди обширной комнаты — плита, несколько кроватей, два стола, заваленных образцами минералов. На обширных полках, по стенам и под потолком, на подоконниках, на полу, в ящиках — всюду камни и камни.

Гостей встречает лаборантка Нина с детскими ямочками на румяных щеках, с длинными русыми косичками. Она сообщает, что здесь с половины июня и до половины сентября помещаются геологи с лаборантами, в настоящее время им помогают две свердловских студентки и ленинградские студенты. Сейчас все они на работе. Она дежурная: осталась дома хозяйничать.

Студенты, с облегчением освободившись от молотков и рюкзаков, спешат на озеро купаться. Я остаюсь с Ниной. Её почти детские руки ловко, привычными движениями, быстро-быстро перебирают камни, которые она берёт из ящика и раскладывает в кучки на столе.

Нине 16 лет. Она любит камни, работает лаборанткой, учится в вечерней школе, хочет стать геологом.

К Нине заходит Зоя, дочь наблюдателя Крылова, на год моложе её. Зоя учится в школе в городе, лето проводит дома, на кордоне, сопутствует вместе с Ниной геологам в их походах, вместе с Ниной мечтает о работе геолога.

С интересом наблюдала я жизнь студентов на практике. Дни пролетали быстро и незаметно, в упорном, но радостном и приятном труде. Как и работники заповедника, студенты соблюдали твёрдый режим: ранним утром подъём, завтрак, приготовленный дежурными, и потом целый день работы. Иногда, если далеко уходили, не приходили и на обед. Выполняя свои задания, студенты в то же время помогали и геологам, собирали минералы, описывали копи, нашли замечательное месторождение горного хрусталя. Чудесные друзы его долгое время украшали скромное жилище геологов.

Под вечер вся дружная семья студентов возвращалась, усаживалась ужинать у костра. А потом, словно набравшись новых сил, все шумно и весело спешили к озеру, быстро сталкивали в воду чёлны, лёгкие и тонкие, словно ореховые скорлупки. Студенты на ходу вскакивали в них, брались за вёсла. Пустынное озеро разукрашивалось целой флотилией лодок, и над тихими водами его раздавалась могучая любимая песня советской молодёжи:

«От края до края, по горным вершинам,

Где вольный орёл совершает полёт,

О Сталине мудром, родном и любимом

Прекрасную песню слагает народ...»

После прогулки садились пить чай тоже у костра. Я нередко сопровождала студентов в лес, на изыскательные работы, помогала им готовить пищу, участвовала в беседах у костра. Здесь я услышала немало интересных рассказов. Особенно мне запомнился один из них.

Интересна история минерала сиенитовых жил — чевкинита, рассказанная мне одним студентом. В 1839 году профессор горного института Лисенко нашёл в Ильменских горах неизвестный чёрный, непрозрачный и тяжёлый минерал, оказавшийся очень интересным по своему составу. Минерал назвали чевкинитом. При анализе были израсходованы все найденные кристаллы чевкинита, а точного нахождения его никто не знал. Многие даже считали самое существование чевкинита сомнительным и загадочным. Так длилось до 1915 года, когда во время разработки копи № 17 (близ Рожкова ключа) профессор В. И. Крыжановский нашёл минерал, который он определил, как чевкинит. Анализ подтвердил правильность определения.

В разговор вмешался сидевший у костра молодой рабочий заповедника.

— И я слышал об этом камне чевкините да только совсем не так.

— А как, расскажите...

— Да это, собственно, и не рассказ, а сказка. Я не знаю кто её сочинил, а рассказывал мне один миасский старатель.

— Это очень интересно, рассказывайте.

— Если так, слушайте. Давно это дело было. Было и тогда много гор в Ильменах, а в них много красивых и драгоценных камней. Но не всем они в руки давались. Не все горщики были одинаково удачливы. Самый счастливый на камни был горщик Андрей Лобачёв: он всегда много их находил. А искал он камни так. В тёмную, безлунную ночь шёл в лес. Посмотрит на какую нибудь гору, а она разноцветными огоньками светится: какого цвета огонёк, такого цвета, значит, и камешек под ним в земле лежит.

Вот как-то пошёл он за камнями, а среди разных огоньков видит один особенный — чёрный, пречёрный. Никогда Андрей чёрного света не видел. Раскопал он гору и нашёл там чёрный, пречёрный камень.

Не знал Андрей, что это за камень, пошёл с ним к начальнику. Тот взял камень невиданный, обещал награду Андрею дать, а сам камень в Петербург послал. Там узнали, что это камень очень полезный и ценный, и назвали его именем большого чиновника. И устроили от радости, что нашли такой ценный камень, богатый пир. Во время пира захотели на камень посмотреть, вошли в ту комнату, где он лежал, а его уже нет. Куда исчез — так и не узнали.

Скорей послали в Ильменские горы, чтобы доставили им опять такой же камень. Начальник забыл, кто из горщиков дал ему чёрный камень. Андрей молчал: обиделся, что не дали ему награды.

Так и сгинул дорогой чёрный камень, не нашли его богатеи да важные чиновники.

Прошли те времена. Теперь народ стал хозяином земли И камень, который так и не дался несправедливым людям, сам пошёл в руки учёных людей. По каким-то приметам этот чёрный, бесцветный камень был снова найден учёным Владимиром Ильичём Крыжановским...

Рабочий умолк.

— Хорошая сказка, — одобрили студенты.

Полная луна взошла на небе.

— А теперь и спать пора...

— Всё равно сейчас, при такой луне, мы никаких камней не найдём, — пошутил кто-то.

КОСУЛЯ И ОЛЕНЬ-ЦВЕТОК

Вскоре после моего прихода на Ишкульский кордон Люся исправилась с партией студентов на обследование Мельничной горы. На склоне её в густой траве она нашла рога, сброшенные пятнистым оленем. Сначала они висели в домике геологов, а потом Люся передала их в музей заповедника.

В воскресенье, выходной день геологов, мы с Люсей и Нелей пошли за ягодами. «Мест» мы не знали, и наши корзинки и кружки долгое время оставались пустыми. Увидя просвет между высокими соснами, направились туда: на полянках, мы знали, есть много спелой клубники.

Только стали выходить из леса, как вдруг раздалось громкое неприятное «рявканье». И из леса мимо нас вихрем пролетело какое-то рыжевато-красное животное на высоких, стройных ножках.

— Это косуля, — сказала Люся.

— Ну и голосок, — удивилась Неля, — можно подумать, что это какой-нибудь хищник, вроде тигра. А на самом деле такое воздушное создание.

Мы прошли узкой тропинкой мимо глубоких шурфов и вышли на полянку, красневшую от ягод. Стали собирать зрелую душистую клубнику. Оглянулись, а косуля снова на том месте, откуда мы её вспугнули. Мы удивились: косули очень пугливы и наблюдать за ними удаётся, только удачно замаскировавшись, а эта видит, что мы на неё смотрим, и почему-то не убегает.

— Тут какая-то загадка, — сказала Люся и решительно направилась через полянку к косуле.

Забыв о ягодах, мы двинулись за нею. Когда мы подошли совсем близко, косуля снова рявкнула, сделала несколько огромных прыжков и скрылась.

Люся первая пришла на то место, где стояло животное. Осмотрелась вокруг, заглянула в шурфы.

— Скорее! — закричала она. — Маленькая косуля в яму попала.

Загадка поведения косули была теперь разгадана: мать не могла оставить в беде своего детёныша.

Мы заглянули в яму. На дне её, дрожа всем телом, стоял маленький козлёнок. Вероятно, следуя за матерью, он прыгал и играл на узенькой тропинке и, оступившись, упал в яму. В этом месте шурф был не очень глубокий, но узкий и с отвесными стенами. Козлёнок стоял на всех четырёх ножках, значит, упал удачно, не получив никаких повреждений.

Мы были в большом затруднении и не знали, что делать.

Косуля-мать снова появилась: стояла поодаль и время от времени коротко рявкала и топала ножкой.

Люся оказалась решительнее всех.

— Я лезу в шурф, — заявила она.

Но в это время за её спиной раздался мужской голос:

— Что это у вас тут за совещание? — Из лесу вышел незнакомый мужчина средних лет, с небольшой окладистой бородой, в костюме наблюдателя, с винтовкой за плечами.

— Кто вы? — спросила Неля. — Мы вас не знаем.

— Я егерь Матвеев, с кордона Сайма, может, слыхали?

— Слыхали, — отозвалась я.

— А вы — студенты?

— Да, здесь на практике, — ответила Люся, — помогите нам косулю из шурфа вытащить.

Егерь заглянул в шурф:

— Козлёнок... Уж не волк ли его туда загнал? Вам он для опытов нужен?

— Что вы, что вы? — замахали руками студентки. — Мы ведь геологи, а не зоологи.

— Ну, что же, может, Сергею Львовичу пригодится. У него не раз козлята воспитывались, — говорил егерь, а сам, не теряя времени, полез в шурф. Вот он уже на дне, поднял козлика на руки. Тот совсем и не сопротивлялся, только издал какой-то странный всхлипывающий звук, может, мать звал.

Держа одной рукой козлика, егерь другой рукой ухватился за скалистый выступ:

— Берите козлёнка!

Люся с Нелей бросились к яме, взяли животное на руки и бережно поставили на землю. Мы все залюбовались им.

Стройное хрупкое тельце на высоких ножках с блестящей рыженькой короткой шерсткой, с яркими светлыми пятнами. хорошенькая головка на стройной шейке, с длинными широко расставленными ушами, которые всё время трепетали, наверно, от волнения и страха. Но особенно хороши были глаза: под длинными ресницами, большие, тёмные, почти чёрные.

Козлик не двигался с места и только сильно дрожал всем телом.

И вдруг мы увидели: мать-косуля, издали наблюдавшая за нами, как молния, пролетела поляну. Ближе к нам её шаги замедлились. Она остановилась и издала какой-то звук, в котором мы уловили призыв и ласку. Козлик вдруг сдвинулся с места и метнулся к матери... Счастливые мать и детёныш быстро скрылись в лесу.

Мы проводили их взглядами. Лицо егеря, грозы всех волков, расплылось в доброй улыбке.

В тот же вечер за ужином Люся сказала:

— Косуль мы видели, а пятнистых оленей нет. Как же это так: прожить в заповеднике столько времени и не видеть его главных обитателей?

Наблюдатель Михаил Алексеевич Крылов предложил нам устроить «встречу с оленями». И в первый же выходной день повёл нас куда-то в горы.

— Только идите тихо, бесшумно, старайтесь не наступать на сучки, — поучал нас наблюдатель, — тогда ручаюсь, что увидите оленей.

Шли долго. Наконец, Крылов свернул с тропинки в сторону и показал нам небольшие пространства примятой травы.

— Это лёжки пятнистых оленей, — таинственно прошептал он.

Вдруг где-то совсем близко послышался треск ломаемых сучьев. Крылов сделал знак: «молчите». Неожиданно раздался резкий свист, и на тропинку выбежал пятнистый олень. На его голове красовались могучие ветвистые рога. Красно-бурые бока его были усеяны рядами белых пятнышек. Олень на мгновенье остановился и затем грациозными прыжками бросился вперёд, на поляну.

Мы последовали за ним.

Но вскоре его пятнистая шкурка совершенно слилась с пёстрым узором цветов на поляне. И только высокие рога животного мелькали среди этого моря цветов и выдавали его присутствие.

— «Олень-цветок»! — с восхищением сказала Неля. — Теперь мне стало понятно, почему его так называют китайцы.

После встреч с косулей и пятнистым оленем разговоры у костра неизменно велись вокруг этих животных. А Неля попросила наблюдателя Крылова рассказать всё, что он знает о косуле и пятнистом олене.

— О косулях особенно нечего говорить, — начал свой рассказ Крылов. — Это коренные обитатели Урала и Ильменских гор. А вот пятнистые олени — дело другое. Их родина — Дальний Восток. Ценность этих оленей заключается в их пантах. Панты — это молодые, еще не окостеневшие рога, покрытые нежной, бархатистой шерстью, переполненные кровью. Из них вырабатывается лекарственный препарат — пантокрин, и потому они ценятся очень дорого.

В дореволюционное время пятнистых оленей сильно истребляли. В советское же время на Дальнем Востоке было основано несколько заповедников и пантоводческих хозяйств, где разводят этих ценных красивых животных. Также было решено произвести акклиматизацию пятнистых оленей и в Европейской части нашего Союза.

В 1938 году в Ильменский заповедник привезли 27 оленей. Их поместили в просторном загоне близ Ишкульского кордона, наблюдали за тем, как они переносят климат Южного Урала, какие растения лучше поедают, каких совсем не едят... Затем их выпустили на волю. Олени удачно акклиматизировались, приспособились к новым условиям жизни и быстро размножаются.

По образу жизни и питанию пятнистые олени имеют очень много общего с сибирской косулей, которая распространена по всей территории заповедника. Олени и косули любят одни и те же растения, одинаково страдают из-за недостатка корма в глубоко снежные зимы и потому ещё в начале зимы уходят на более возвышенные места, где снег сдувается ветром. Для зимнего подкорма косуль и оленей по всей территории заповедника заготовляются стожки сена.

Самый страшный враг косуль и оленей — волк. Волк в заповеднике не охраняется, а находится «вне закона»: его разрешается уничтожать на всех участках и во всякое время года.

— Может, я вам что и не так рассказал — не посетуйте: ведь я только наблюдатель. Со всеми вопросами о животных обращайтесь к Сергею Львовичу. Он вам всё по-научному объяснит, — посоветовал нам наблюдатель Крылов.

У ОЗЕРА АРГАЗИ

В сопровождении наблюдателя Ишкульского кордона Крылова я и студентки Люся и Неля совершали экскурсию в северо-восточную часть заповедника, к озеру Аргази. Этот огромнейший водоём (около 100 км 2 ) искусственный. Почти 150 лет тому назад один предприимчивый купец запрудил воды реки Миасс и поставил на этом месте мельницу.

Глухие лесные угодья и заболоченные луга. Низкий кустарник и высокие, в человеческий рост, травы, тихие болотца, заросшие камышом. Влажно, жарко и душно. Ноги запутались в каких-то растениях. Я наклонилась, чтобы снять колючую плеть ежевики, и невольно вздрогнула: мимо меня, наполовину скрытая густой травой, проползала толстая тёмная полоса — змея. Она ползла медленно и показалась мне необыкновенно длинной. Я, точно одеревеневшая, не могла сдвинуться с места. Подбежавшие студентки увидели только мелькнувший хвост-змеи.

— Гадюка?

Крылов улыбнулся:

— Нет, нет. Это — полоз, родственник ужей, и такой же не ядовитый, как они.

Крылов достал из бокового кармана свою книжечку-дневник, сделал там какие-то заметки. Спрятав её, он рассказал нам всё, что знает о полозе. Цвет полоза светлобурый, с тёмными пятнами, длина никогда не бывает более двух метров.

— Только? — удивилась я.

— А вам, небось, показалось, метров 30. Всем так кажется... Потому и басен столько о нём рассказывают, — заметил наблюдатель.

Мне теперь стало понятно, как складываются эти басни. Тишина, таинственная обстановка леса, внезапный испуг при встрече с неведомой крупной змеёй — всё это богатая пища для воображения. Не рассмотрев змею как следует, люди убегают. А потом рассказывают о гигантском змее, о змее-чудовище, длиной чуть ли не 50 метров.

Достоверно выяснено, что полоз питается мелкими животными, птенцами и яйцами птиц. На человека и крупных животных не бросается, даже убегает от их преследования. Несмотря на это, каждая исчезнувшая со двора птица или погибший телёнок когда-то считались жертвами этого «чудовищного» змея.

Подходим по лосиной тропе к озеру Аргази. Далеко простираются его необъятные голубые просторы. Затаиваемся в чаще высокого зелёного камыша и ждём. Сюда приходят лоси спасаться от надоедливой мошкары и слепней. Но лосей всё нет. Мы уже теряем надежду увидеть их, как вдруг Крылов показывает на озеро: «Лось!».

На зеркальной глади чуть заметна чёрная точка. Она приближается. Вот уже видно, что это голова лося. Можно рассмотреть его мощные рога-лопаты над водою, горбоносую, с нависшей верхней губой, голову. Вот над водой появляются небольшой горб и могучие плечи животного. Они блестят на солнце длинной рыжевато-бурой шерстью. Огромный лось, выходит на берег. Широко шагая по дороге, скусывая верхушки кустарников, он уходит в лес.

Внимательно наблюдая за поведением зверя, Крылов делает записи в своём дневнике. И потом уже громко говорит:

— Лось нас не заметил. Почуять тоже не мог: ветер был с его стороны. Но у нас в заповеднике лоси вообще не боязливы и часто, завидев человека, не убегают от него.

Со времени Октябрьской революции охота на лося строжайше запрещается. Основывается ряд заповедников, в которых особое внимание уделяется охране лосей. В результате этих мероприятий количество их резко увеличилось, в некоторых местностях теперь даже разрешается охота на них.

МАСТЕР-ГРАНИЛЬЩИК

Однажды мы с Нелей отправились в шлифовальную мастерскую. За нами устремилась группа ребят-туристов из Златоустовского Дворца пионеров. Мы взошли на крылечко дома, открыли дверь и... остановились, поражённые тем, что представилось нашим глазам.

Обширная комната, в которую мы попали, была вся заполнена камнями. На всех стенах её, с полу и до самого потолка, были укреплены широкие полки. И все эти полки уложены камнями: на верхних полках камни были помельче, на нижних — покрупнее. Большие глыбы камней лежали прямо на полу. Камни разложены были и на больших длинных столах и на широких скамейках. На полу и на скамейках стояли большие и маленькие ящики и ящички, наполненные камнями.

Каких камней тут только не было! Какой разнообразной величины, формы, цветов, оттенков. Красные, синие, серые, снежно-белые, чёрные, зелёные, розовые, голубые, жёлтые, прозрачные и непрозрачные... всех не перечтёшь. Лучи солнца, падая на них через окна и открытую дверь, создавали чудную игру света и цветов.

Из соседней комнаты вышел высокий, худощавый человек в очках, с бледным спокойным и строгим лицом, с тёмными волосами, падавшими прядями на лоб.

Это был Николай Фёдорович Медведев, шлифовальный и гранильный мастер.

— Что скажете, ребятки? — обратился он к пионерам.

Дети заговорили все вместе:

— Сколько камней! Какие камни красивые! Я никогда не видела такого множества красивых камней! Откуда их столько.

— Нравятся вам камни? — спросил Николай Фёдорович.

— Очень, очень нравятся — дружным хором ответили ребята.

— Ну, тогда я вам покажу свою мастерскую. Все эти камни, за исключением очень немногих, собирал я сам на территории заповедника, в ямах-копях, оставшихся после прежних разработок камня.

Если камень очень большой, я его разрезаю на пластины при помощи вот этого резального станка, — Николай Фёдорович указал на большую неуклюжую машину. — Небольшие куски камня я разбиваю на мелкие и из них составляю коллекции — для научных учреждений, институтов, школ. Вот в этих ящиках и лежат завёрнутые в бумагу, приготовленные для отправки, минералогические коллекции.

Для школьных коллекций минералы обычно полируют, чтобы привлечь их красотой внимание учащихся. Полируем мы минералы и для нашего музея.

Николай Фёдорович повёл нас в другую комнату.

— У меня здесь как бы фабрика, а в ней два цеха: в той комнате дробильный, а здесь шлифовальный. Вот два шлифовальных станка — на них я шлифую и полирую образцы для коллекций, а также изготовляю шлифы для геологов.

— А что это такое шлифы? — спросила Маруся.

— Из кусочков камня я изготовляю тонкие полупрозрачные пластинки, наклеиваю их на стекло. Это и есть шлифы. По ним определяются физические и химические свойства минерала.

Николай Фёдорович отошёл к столу, вставил пластинку в особого рода (поляризационный) микроскоп.

— Смотрите!

Первой посмотрела пионервожатая Тамара.

— О-о! — только и могла она произнести. — Какая красота!

В микроскопе перед глазами проходят все цвета и оттенки различных минералов, находящихся в этой пластинке камня. В шлифовальном цеху стоит и гранильный станок. После гранения камень оживает, открывает свою глубину, чудесный цвет и блеск.

Николай Фёдорович собрал несколько десятков шлифов, разложил в коробочки, положил их в карман.

— Это выполненный заказ для нашего геолога, — объяснил Николай Фёдорович. — А теперь пойдёмте опять в мою дробильную мастерскую.

Он вдруг взял ковш, которым старатели промывают золото, зачерпнул из ведра воды и стал поливать камни водою. Мы с недоумением смотрели на него, а потом поняли, для чего это он делает. Даже самые тусклые камни от воды словно расцвели. Вода не только смыла пыль, но и открыла рисунок и цвет камней. Мы любовались этим необыкновенным зрелищем. А Николай Фёдорович стоял против нас и, казалось, тоже любовался... нашим восхищением.

— Теперь я вам покажу камни-самоцветы, — сказал Николай Фёдорович.

Он достал откуда-то маленькую шкатулочку. В ней, в особых отделениях, лежали на вате сверкающие кристаллы: топаз, аметист, горный хрусталь.

— Самое главное в самоцветах — это их чудесный цвет. Но бывает так, что камни, извлечённые из земли, очень красивы, а постепенно, особенно под лучами солнца, они бледнеют и тускнеют. В прежнее время горщики долгое время выдерживали камни в сырых, тёмных погребах. А чтобы вернуть камням цвет, подвергали их высокой температуре, варили в краске, в меду, кислоте, запекали в тесте, сушили в жарко натопленной русской печи.

Были люди, которые смеялись над «причудами неучей-горщиков». Но зависимость камней от температуры и, главным образом, от лучей солнца подтвердили и наши учёные.

Много интересного узнали мы от Николая Фёдоровича. Не было, кажется, того дня, чтобы мы не прибегали в его мастерскую, в которой было для нас столько интересного и полезного.

Чем больше мы узнавали Николая Фёдоровича Медведева, тем всё более нам нравился этот на вид суровый и строгий, но в действительности чуткий и добрый человек.

Неля слышала, что у Николая Фёдоровича было тяжёлое детство. Но мы не решались спросить об этом его самого.

Как-то в заповедник приехала экскурсия учащихся ремесленного училища. Как и всех ребят-экскурсантов, их привели в мастерскую Николая Фёдоровича. Старый мастер был с ними особенно приветлив, а на другой день он сказал им:

— Я радуюсь, когда смотрю на учеников ремесленного училища, когда вижу их здоровые лица, весёлые глаза и слушаю их бойкий, непринуждённый разговор, я невольно вспоминаю своё детство, когда я тоже находился «в ученье», тоже обучался ремеслу. Какая огромная разница между нами. Какая глубокая пропасть лежит между радостным детством советского ученика-ремесленника и учеником-подмастерьем далёкого проклятого прошлого...

— Николай Фёдорович, расскажите нам о своём детстве, — попросила Неля.

— Расскажите, расскажите, пожалуйста, — подхватили остальные.

— Интересно вам? — мастер окинул всех нас взглядом и сразу, без всяких предисловий, начал свой рассказ:

— Родился я в 1890 году на Полевском заводе, в 60 километрах от города Свердловска — тогда он назывался Екатеринбургом и был небольшим уездным городком Пермской губернии.

Семья у нас большая была, работник — один отец. Невмоготу стало отцу нас кормить. Начали нас отдавать «в люди». Первым отдали старшего брата.

Как сейчас помню, сильно убивалась мать, провожая своего первенца. Отвёз его отец в Свердловск, отдал в частную гранильную мастерскую.

Брата сразу же посадили гранить камни хризолиты. Условия работы были крайне тяжёлые. Дети задыхались от пыли наждака, их непосильная работа длилась 12 и более часов. Меня родители не отдали на гранильную фабрику, а устроили там же, в Полевском, в медно-слесарную мастерскую.

Хорошо помню я и этот день. Мать причесала мои непокорные вихры, примазала их коровьим маслом. На ноги велела надеть сапоги, блестевшие от толстого слоя дёгтя. Сама она оделась тоже почище, повязалась белым платочком с голубыми точечками и повела устраиваться на работу. Только после долгих её просьб меня приняли — много было тогда таких, как я, дешёвых работников-мальчиков.

Стал я ходить на работу. Работал по 12 часов в сутки, по малолетству плату получал половинную — 3 копейки в сутки.

Проработал я год — отец забрал меня оттуда и повёз в Екатеринбург. Устроил в столярную мастерскую, заключил с хозяином договор на 3 года. Погладил меня жёсткой, мозолистой рукой по голове, велел слушаться хозяина да учиться ремеслу и уехал домой.

Так началась моя жизнь в чужом городе. Кормили нас впроголодь. Часто помогал нам сосед-столяр. Он уже мало работал: стар был и руки у него слабы стали. Он ходил по миру, а что собирал, с нами делил.

Был у нас ещё друг, помогавший нам, — четвероногий друг. Недалеко была фотография, а у фотографа на цепи сидела злющая собака, которую он хорошо кормил. Не помню, как завязалась наша с ней дружба, но она всегда ласкалась к нам, когда мы брали куски из её миски.

И ещё был у нас источник питания — страшно и больно вспоминать о нём — помойка пивной, находившаяся в нашем же доме.

Кончали работу поздно вечером, потом производили уборку мастерской, проверку инструментов, заготовку лесоматериала на завтрашний день. Но самым тяжелым было, когда мастера устраивали после работы выпивку. Мы, мальчики, бегали для них за водкой, выносили все их капризы, укладывали их спать. А уже потом ложились сами — прямо на полу, на стружках. Будили нас рано, и мы никогда не высыпались. Хозяин заставлял нас уносить заказчикам мебель: ему не хотелось тратиться на перевозку её. И вот однажды мои сверстники случайно разбили большое зеркало. Били их за это нещадно — долго ходили они в синяках. Так протекала наша тяжёлая, беспросветная детская жизнь, полная унижений и побоев...

По воскресеньям я бегал к брату: учился у него гранильному делу, к которому у меня больше душа лежала, чем к столярному. Один раз я сказал брату, что я больше не в силах так жить. «Да мне ещё хуже живётся, чем тебе», — ответил мне брат. И тут же, ничего мне не говоря, написал родителям.

И вот, работаю я в мастерской — как раз ярмарка тогда была — да думаю о своём горьком житье-бытье. Вдруг открывается дверь — входят отец и мать. Это было так неожиданно, что я глазам своим не поверил.

Мать целует меня и говорит: «Что же ты, сынок, такой бледненький да худенький стал. Небось, голодный, родной мой...» И сразу же открывает кошёлку и вынимает из неё... пшеничный пирожок с капустой — румяный, пышный, домашний пирожок, какие мать всегда по воскресеньям пекла...

Я был так голоден, что, не помня себя, быстрым движением схватил пирожок и с жадностью откусил от него. Мать посмотрела на меня пристально, словно в душу мне заглянула... Глаза её слезами наполнились.

Николай Фёдорович встал с камня, на котором сидел. Губы у него вздрагивали. Он несколько раз в волнении прошёлся взад и вперёд по дорожке, затем, словно про себя, сказал:

— До смерти не забуду этой минуты, этой материнской любви и муки... — а затем громко продолжал:

— Глянул я на мать и чувствую: не выдержу, сейчас разревусь. Бросился в другой угол комнаты и там уже заплакал. Но быстро овладел собою, вытер глаза и опять вышел к родным.

Тогда заговорил отец, суровый, молчаливый человек. Он положил руку мне на плечо: «Хоть и плохо, Кольша, дома, но здесь ещё хуже». Я рассказал без утайки обо всей моей горькой жизни. Отец забрал меня.

Среди абсолютной тишины старый мастер продолжал свой рассказ:

— Я вам рассказывал уже, что мы, ученики столярной мастерской, частенько забегали во двор к фотографу. К нему водили фотографировать арестантов: под строгим конвоем, закованных в кандалы, в халатах, с тузом на спине. Сильное впечатление производил на нас вид этих несчастных. И это был первый толчок, который вызвал у меня, ещё ребёнка, протест против существовавшей власти, против царя.

Начинался 1905 год. В свободное время мы бегали на площадь, бывали на митингах, слушали зажигательные речи товарища Андрея, как называли в подполье Якова Михайловича Свердлова. Многого я не понимал: мал был, но всё же передо мной открылся новый мир, новые надежды и возможности.

Приехали мы с отцом домой на Полевской завод, а рабочие там бастуют. На Думной горе происходили митинги, и я присутствовал на них. Особенно запомнился мне агитатор — молодой, красивый студент Девяшин. Он призывал к забастовке с требованием повышения заработной платы, 8-часового рабочего дня. Ночью к рабочему Попову, где жил студент Девяшин, нагрянула полиция. Надели нашему студенту поручни, увезли его. Больше он не появлялся, ходили слухи, умер в Петропавловской крепости...

Старый мастер умолк.

Все сидели молча под тяжёлым впечатлением рассказа старого гранильщика. Никто не промолвил ни слова.

— Да что это вы пригорюнились? — опять заговорил Николай Фёдорович. — Ведь всё это — дело прошлое. Сейчас жизнь другая: светлая, весёлая, радостная. Вот пионеры сейчас в лагере отдыхают. Вы, студенты, на практику приехали... А думали ли мы когда-нибудь о такой жизни?

ЭНТУЗИАСТЫ ЗАПОВЕДНИКА

Я в кабинете заведующего научной частью Сергея Львовича Ушкова. Напротив меня, у письменного стола, — Сергей Львович в своей обычной широкой рабочей блузе, как всегда, добродушно улыбающийся. На стене висит схема распространения животных в заповеднике, вычерченная им самим.

Старейший сотрудник заповедника, зоолог, знаток и страстный любитель родной уральской природы Сергей Львович увлекательно рассказывает мне об историческом прошлом этих мест и создании здесь заповедника.

Вдруг стук в дверь. На пороге появился худощавый, пожилой человек с морщинистым, загорелым лицом, с небольшой седеющей бородкой.

— А, милости просим, — пригласил его Сергей Львович, — знакомьтесь. Это колхозник из села Тургояк Фёдор Андреевич Лепешков.

Сергей Львович часто читает лекции в посёлках, окружающих заповедник, не раз бывал и в Тургояке. В живой и интересной беседе Сергей Львович рассказывает колхозникам с необходимости заповедника, об охране животного и растительного мира.

Эти беседы имеют свои последствия. Колхозники и школьники стали оказывать активную помощь заповеднику — сообщать о встречах с хищником волком, с лосем, пятнистым оленем, косулей; прекратилось браконьерство — порубка леса и охота.

Вот и сейчас старый охотник пришел сообщить, что выследил двух волков у границы заповедника близ Тургоякского кордона. Кроме того, Фёдор Андреевич принёс найденные им в лесу оленьи рога. Принёс и какой-то белый цветочек — он его раньше никогда не встречал: может, имеет какую-нибудь ценность.

Зашла к Сергею Львовичу и ботаник Евгения Витальевна.

Вслед за ней — два наблюдателя. Один из них подал Сергею Львовичу мёртвую птицу: он нашёл её в лесу, но почему она погибла, он не знал.

— Это молодая кукушка, — определил Сергей Львович. — Причину её гибели выясним по вскрытии.

Оба наблюдателя оставили Сергею Львовичу толстые тетради — свои дневники.

Наблюдатели ушли, а Сергей Львович продолжал беседу.

— Главная задача заповедника, — говорил он, — охрана его природы. Но советский заповедник одновременно является научно-исследовательским учреждением, которое ведёт большую научную работу, имеющую практическое значение. Так геологи, найдя ценные и редкие минералы, исследуют, в каких условиях, в каких породах и совместно с какими другими минералами они залегают. Это облегчает потом нахождение их в других местностях. Ботаники заняты вопросами лесовозобновления, зоологи — акклиматизацией новых животных и реакклиматизацией животных, некогда обитавших на нынешней территории заповедника и исчезнувших вследствие неблагоприятных условий.

Большую работу по всем специальностям проводят научные сотрудники заповедника, а также учёные, съезжающиеся сюда со всего Союза. Большая доля в этой работе принадлежит нашим наблюдателям, большим энтузиастам своего дела. Это самые необходимые люди в заповеднике. По всей заповедной территории расставлены так называемые кордоны: один-два домика, в которых и живут наблюдатели со своими семьями. Всего в заповеднике 23 кордона. Первое время по основании заповедника наблюдатели несли только обязанности охраны, борьбы с браконьерами, охотниками и порубщиками леса. Впоследствии они стали помогать научным сотрудникам в их научно-исследовательской работе. В настоящее время они ведут наблюдения за зверями, птицами, рыбами, растительностью и камнями заповедника. Они первые наблюдают, как и когда распускаются почки на деревьях, расцветают цветы, первые видят, как прилетают птицы, как вьют гнёзда, сколько кладут яиц, как выкармливают птенцов. Они же производят кольцевание птиц, ловят их для зоопарков...

Все свои наблюдения и встречи с животными научные сотрудники и наблюдатели обязательно ежедневно заносят в; дневник.

Дневники эти дают богатый материал, и Сергей Львович на основании проверенных записей делает сводки. Проверку производят старшие наблюдатели и научные сотрудники.

За время своей работы в заповеднике Сергей Львович исходил всю его территорию вдоль и поперёк, знает каждую звериную тропку, каждый безымянный ручеёк. Неутомимый следопыт, учёный-энтузиаст, он всё свободное время (и в изнуряющий зной, и проливной дождь, и холод) проводит в лесу, в горах, на озёрах.

Он постоянно помогает наблюдателям окольцовывать уток, загоняя их в сети, вместе с наблюдателями проверяет учёт копытных — лосей, пятнистых оленей, косуль. Он посещает их лёжки, видит окупленные ими верхушки молодых деревьев и кустарников, находит следы их рогов на стволах деревьев. Он идёт по тропкам, проложенным от места их обитания к водопою или пастбищу. На влажной почве — на болоте или по берегу рек — находит отпечатки их ног.

Сергей Львович часто (для учёта) производит обход местности с собакой: она находит лёжки косуль и затаившихся в высокой траве телят, вспугивает выводки глухарей, обнаруживает норы барсука, наталкивается на остатки съеденных волками птиц и животных.

— Очень удачно, — рассказывал Сергей Львович, — я применяю этот способ обхода с собакой при инвентаризации птиц семейства куриных. Но определить точно количество гнездовьев уток таким способом невозможно. Одни утки селятся на берегу озера или реки, другие — среди леса: в дуплах деревьев или в пещерах между камнями. Лучше всего их наблюдать, как показал опыт, в вечерние часы кормёжки на водной поверхности озёр.

Учёт млекопитающих животных, главным образом, копытных, производится зимою, «по белой тропе».. Животные оставляют на снегу характерные для каждого следы. Вот широко расставленные следы лося, цепочка следов косули, петлянье зайца, вот отпечатки лап, похожих на собачьи, — это следы лисы (поменьше) и волка (покрупнее). А вот ямки в снегу: здесь ночевали тетерева, рябчики, глухари.

Сергей Львович сообщил мне и о планах на будущее. В 1952 году будет завезён соболь из Кроноцкого или Баргузинского заповедника и акклиматизирован в ильменских лесах. В 1953 году приступят к акклиматизации выхухоли, в 1954—55 годах — к акклиматизации степного сурка — байбака.

Сергей Львович показывает объёмистую пачку писем, написанных старательным детским почерком.

В письмах из разных отдалённых пунктов нашей великой Родины юные натуралисты спрашивают, как вылечить и воспитать раненого грача, как и чем прикармливать птиц зимою, как ухаживать за теми или иными растениями, просят дать описание жизни лося, косули...

Некоторые интересуются минералами и просят прислать коллекцию их. Получаются письма, в которых ребята спрашивают, где надо учиться, чтобы потом работать в заповеднике, как сделаться геологом, зоологом...

Загруженный работой, заведующий научной частью всегда находит время и для переписки: ни одно письмо не остаётся без ответа.

В результате длительной и плодотворной научной работы в заповеднике Сергей Львович написал немало научных трудов.

— Заповедник имени В. И. Ленина, — говорит Сергей Львович, — оправдывает своё название. Мы, научные сотрудники и наблюдатели заповедника, общими усилиями, дружной работой стараемся быть полезными нашей Родине, крепим мощь нашей великой страны...

СОКОЛИНАЯ СКАЛА

Излюбленным маршрутом посетителей Ильменского заповедника является прогулка на Соколиную скалу. Я побывала там вместе с экскурсией смоленских учителей. Соколиная скала расположена на левом берегу реки Первой Черемшанки. Это горная речка. Склоны Черемшанского лога очень живописны, обрывисты и скалисты. Русло реки завалено огромными камнями, окаймлено ивой.

Кругом сосновый и берёзовый лес, высокая трава и пёстрый ковёр цветов. Аконитов и медвежьих дудок здесь мало, но зато целые полосы других разнообразных цветов — белые, розоватые, синие, лиловые. Особенно красивы заросли горной гречихи, с ажурными, как дорогие кружева, метёлками белых, с кремовым оттенком цветов.

— Как пена! — восхищалась учительница Надежда Алексеевна, страстный ботаник,

— Горную гречиху, — рассказывал экскурсовод, по-местному, кислицей зовут. Щавеля здесь у нас мало, и её вместо щавеля в пищу употребляют: и щи варят и пироги из неё пекут. Её даже в кадушках на зиму засаливают. Вот синяя полоса оригинальных цветов змееголовника, полоса пушистых розовато-сиреневых раковых шеек, бледнорозовая полянка нежных, с поникшими тонкими стебельками цветов дрёмы или кукушкина цвета.

Между ними — красные и белые головки кровохлёбки и горного клевера, яркие, словно золотые на солнце, большие лохматые цветы козлобородника и на высоких стеблях соцветия синюхи с голубыми лепестками и жёлтыми тычинками. Глядя на этот цветок, я почему-то всегда вспоминаю такой же простенький и милый цветок незабудку.

Надежда Алексеевна с увлечением собирала цветы для школьного гербария и заразила нас своим энтузиазмом. Все мы старались помочь ей выбрать лучшие экземпляры, и она закладывала их в свою ботаническую папку. Экскурсовод время от времени щёлкал фотоаппаратом, но это её не удовлетворяло.

— Вот если бы зарисовать всё это, чтобы показать потом ребятам.

Среди учителей были и зоологи, которые гораздо более, чем растениями, интересовались животным миром Ильменского заповедника.

Где-то в вышине вдруг раздались трели, удивительно напоминавшие песнь жаворонка. Всё ближе, ближе — и они заканчивались в густой листве берёзы.

— Жаворонок поёт на дереве? — удивлённо спросил кто-то из экскурсантов.

Экскурсовод улыбнулся.

— Нет, это лесной конёк. Он окраской похож на жаворонка, но пением больше напоминает канарейку. Начиная свою» песню, конёк взлетает в воздух, а заканчивая песню, он спускается по наклонной линии и ставит крылья «коньком». Отсюда и его название.

Мы шли дальше. Где-то совсем близко послышался негромкий писк «син-син», «цин-цин». Зоолог остановился и указал на старую берёзу. Мы увидели, что по корявому, сероватому стволу её, совершенно сливаясь с ним, медленно передвигались-снизу вверх небольшие серовато-бурые птички. Они, опираясь, как дятел, на свой хвост, непрестанно засовывали свои тонкие изогнутые клювики в мельчайшие щели в коре дерева. И всё время пищали. За этот писк их прозвали пищухами.

На другом дереве вместе с пищухами лазали ещё и другие такие же не заметные на его коре птички — голубовато-серые поползни, всё время свистевшие и «цикавшие»: «тюй-тюй», «цит-цит». Поползни умеют лазить не только вверх по стволу дерева, но и сверху вниз. Этого не умеет ни одна птица.

— А вон и дупло, — указал экскурсовод, — в нём гнездо пищухи. И поползни и пищуха уничтожают много вредных насекомых. Это очень полезные птички.

— Как называется это растение? — две молодые учительницы стояли перед высоким стройным стеблем сибирской лилии — лиловой саранки.

— Такие лилии разводят у нас в садах, — говорила одна из них, — у них такие же закрученные лепестки, такие же листья. Но те кирпично-красного цвета, а эти лиловые...

Экскурсовод рассказал о богатых крахмалом луковицах саранки, некоторые уральские охотники кладут их в свою похлёбку из дичи.

— А в прежнее время, — добавил он, — целые месяцы, не имея хлеба, беглые каторжники питались сладковатыми луковицами этой лилии.

Незаметно «тропа экскурсантов», по которой мы шли, свернула к реке. Перепрыгивая с камня на камень, перебрались мы на другую сторону Черемшанки. Перед нами высилась грандиозная, почти отвесная Соколиная скала, на которой уже много лет гнездится сокол-сапсан. По уступам и карнизам, с большими трудностями стали мы карабкаться на неё. В это время высоко над скалой появились две птицы. С громкими криками они носились над нами.

— Это пара соколов-сапсанов, — сказал экскурсовод, — они беспокоятся за своё гнездо. Но до гнезда, предупреждаю, трудно добраться, да и не следует тревожить заповедных птиц. Лучше я вам расскажу о наблюдениях над сапсанами и их гнездом.

Мы уселись на широком выступе скалы, и экскурсовод продолжил свой рассказ.

— Сергей Львович в течение нескольких лет залезает на почти неприступную часть скалы, чтобы произвести ценные наблюдения за этой редкой птицей. Выяснилось, что сапсан гнезда не строит, а кладёт яйца в небольшом углублении под выступом камня. Сергею Львовичу даже удалось сделать несколько редких снимков из жизни сапсанов: яйца в гнезде, птенцы в пуху, птенцы уже оперившиеся...

Сапсан — самый быстрый, смелый, ловкий и красивый из всех соколов. У сокола-сапсана изящный и быстрый полёт. Добычу он ловит только в воздухе, стремительно бросаясь на неё на лету. Соколиная скала является свидетельницей многих птичьих драм: сюда приносят соколы свою любимую добычу — уток и других птиц.

Сергей Львович производит наблюдения над жизнью и других хищных птиц — ястреба, орлана-белохвоста, беркута, подорлика, канюка, филина и других. Он посетил до 120 гнёзд хищных птиц, исследовал их и нашёл остатки пищи птиц, не только под самыми гнёздами, но и вблизи их. Некоторые хищники, как пустельга и сова, питаются главным образом мелкими мышевидными грызунами и приносят большую пользу сельскому хозяйству. Хищники в первую очередь уничтожают более слабых и больных птиц и предотвращают этим эпидемические болезни среди лесного населения. Те же хищники, которые благодаря своей силе и ловкости истребляют совершенно здоровые экземпляры, не могут оказать большого вреда, так как они слишком малочисленны. Таковы сокол-сапсан, беркут, орлан-белохвост и другие орлы.

Наблюдения Сергея Львовича доказали, что уменьшение численности глухарей, тетеревов и рябчиков зависит не от деятельности хищников, а от различных инфекционных заболеваний. По мнению Сергея Львовича, в Ильменском заповеднике надо уничтожать только двух ястребов — перепелятника и тетеревятника.

Много интересных наблюдений производилось и сейчас производится в Ильменах.

Когда мы возвращались обратно, на тропе экскурсантов мы встретили двух молодых свердловских художников. Отмахиваясь от слепней и мошек, они переносили на свои полотна неподражаемые тона лиловой саранки. Они показали нам свои эскизы и обещали Надежде Алексеевне выслать в Смоленск «портреты» её любимых цветов.

ОЗЕРО КИСЕГАЧ

Большой Кисегач... Я много слышала о красотах этого озера, о живописности его многочисленных островов, я любовалась им с вершины Ильмен-тау. И когда туда направлялась экскурсия одной из челябинских школ, я, конечно, присоединилась к ней.

Опять та же Миассовская дорога. У подножия высокой Фирсовой горы мы свернули вправо.

Гора Косая... Над нею, широко распластав крылья, парил орёл.

Мы взобрались на перевал Косой горы, сложенной из гранито-гнейсовых пород. Слева от дороги показались многочисленные копи и закопушки, около них — горы отвалов. Издали они блестели и серебрились на солнце, Почти все эти копи — старейшие выработки в Ильменских горах — изобилуют белой слюдой.

Поворот вправо — и перед нами живописный пейзаж, не уступающий Крымскому или Кавказскому. Огромное синее озеро со скалистыми крутыми берегами, с мысами и заливами, с тёмнозелёными, словно бархатными островами и островками. На берегу озера — кордон, небольшой дом-крепость за деревянным забором. Во дворе заливалась лаем цепная собака.

Из калитки вышел высокий человек с винтовкой за плечами — наблюдатель Кисегачского кордона Владимир Михайлович Шерстнев. За ним выбежали две девочки-подростка, его племянницы. Над ними неровным полётом, то взлетая вверх, то почти касаясь их плеч, летал молодой ястребок.

— Бросали мелкую рыбёшку, — пояснил нам Владимир Михайлович, кивнув на птицу, — он и повадился её подбирать. А теперь совсем как домашний стал. В руки, правда, не даётся, но как захочет есть, прилетит и, пока не накормят его, не отстанет.

Мы решили заночевать на кордоне.

Озеро было спокойное и гладкое, как зеркало. Но вдруг, совсем неожиданно, поднялся сильный ветер. Ласковое озеро превратилось в бурное море. Огромные волны ударяли о берег. Они покрылись белой пеной и становились всё яростнее. Только среди ночи затих ветер.

С утра мы отправились на другой кордон, в Долгую курью. Шли вдоль берега по едва заметной, плохо наезженной дороге. Боясь потерять её, мы всё время поглядывали на телефонную линию: все кордоны в Ильменском заповеднике соединены телефоном. Было всего 5 километров пути, и вскоре мы опять вышли на Кисегач.

И вот мы уже на озере в двух больших лодках. В одной из них — наблюдатель Егор Васильевич Степанов. Он показал нам живописные острова озера. Самый близкий — остров Донец или Донской. Это высокая конусообразная горка, поднимающаяся прямо из воды. Верхушка её каменистая. А все склоны поросли соснами. Они растут так редко, что издали сквозь них отчётливо вырисовывается на фоне неба весь контур острова — он имеет удивительное сходство с камчатскими сопками.

Много островов на озере Большой Кисегач: Сосновый, Осиновый, Липовый, Седловатый, Крутой, Большой, Самоварчики — маленькие островки, состоящие из голого камня, без всякой растительности. Степанов направляет лодку в красивую курью Крутенькую, куда впадает речка того же названия. Берег этой курьи — высокая, обрывистая и крутая скала, словно руками человека сложенная из камней-пластинок. Под скалой — россыпи камней и валунов.

Плывём дальше. Вода озера так прозрачна, что рассмотреть можно не только огромные камни, но и песок на дне его. Хочется опустить руку и достать их. Но Степанов предупреждает, что глубина здесь не менее 10 метров, а в других местах доходит и до 34 метров.

— А вот озеро Малый Кисегач, — говорит он, — совсем мелкое. Самая большая глубина его — 15 метров. Озеро это спокойное и тихое. Бурь на нём никогда не бывает. Им там негде разыграться: площадь его всего 4 км 2.

НОЧЬ В ЛЕСУ

В полдень мы отправились на базу заповедника. Гостеприимные хозяева снабдили нас на дорогу хлебом и варёными раками: раков очень много в озере, и их усердно ловят внуки наблюдателя Степанова.

Опять глухой, шишкинский лес.

На каждом шагу в нём много нового и интересного. Вот заросли всем известного иван-чая, но его цветы здесь не ярко-красные, как обычно, а бледнорозовые и совсем белые.

В кустах нашли гнёздышко черноголовой славки. В нём лежало три яичка, красных, с бурыми крапинками. Под отчаянные крики маленьких сереньких птичек мы ушли от него подальше.

Вдруг раздался стук дятла. Остановились у дерева, но дятел издал отрывистый крик и улетел.

Потом ребята нашли жилую нору барсука с кучей свежей земли у входа, увидели рыженькую белку, на ветке заметили бумажное гнездо осы.

В стороне от дороги поднимались невысокие скалы с оригинальными гротами, очень напоминавшими русскую печь. За ними быстрый каменистый ручеёк.

Пошли дальше. Внимание экскурсантов привлекли высокие скалистые камни, так называемые «лесные корабли». Казалось, никогда не пересмотреть всех чудес, всех сокровищ, которыми обладают Ильменские горы. Спохватились мы только тогда, когда мимолетное облачко затянуло яркое солнце. И тогда только почувствовали, как ноют от долгой ходьбы ноги.

— Где же наша дорога?

На этот вопрос никто не мог ответить. Мы принялись искать дорогу, но все наши старания ни к чему не привели. Множество узеньких тропинок пересекали друг друга и расходились во всех направлениях. Пошли по одной из них, вышли к болоту. Охватило сыростью и приятным запахом грибов и багульника. Куда же это мы попали?

Пошли по другим тропкам — они тоже привели к болоту.

Сбились с дороги... Солнце между тем опускалось всё ниже. Вот оно освещало уже только верхушки сосен. Они стояли яркокрасные, точно в пламени пожара. А внизу, под деревьями, уже наступили сумерки. Выход был один: ночевать в лесу.

Выбрали возвышенное сухое местечко под сосною, устроили мягкие постели из душистого багульника. Улеглись, чтобы на другой день встать пораньше и искать дорогу.

Ночь стояла тёплая и тихая-тихая. Спать мне не хотелось: я легла на спину и смотрела на звёзды. С болота доносились крики, каких-то птиц.

— Хорошо, правда? — вдруг услышала я громкий шопот. Говорила Вера, молодая учительница, устроившаяся рядом со мной.

— Я слышала, — продолжала она, — что по приходе на базу заповедника, вы отправляетесь на Гудковский кордон. Можно и мне вместе с вами?

— А как же ваши ученики? — спросила я.

— С ними Валентина Михайловна. Я поехала самостоятельно и только примкнула к их компании.

— Ну что же, пойдёмте, — согласилась я.

— Все спят, — заговорила Вера опять. — А мне не хочется. Давайте слушать голоса леса.

Уже давно раздавались какие-то непонятные скрипучие звуки. Кто-то крикнул раза два и умолк. Опять крикнул и опять умолк. Это кричала болотная птичка коростель. За свой крик «дёрг-дёрг» она получила название дергача. Дергач иногда так увлекается пением, что к нему можно подойти, как к глухарю «под песню», совсем близко.

К дерганью коростеля присоединилось вскоре уханье выпи. Громко выл, хохотал и плакал филин.

Когда уже был близок рассвет, над нами пролетела стая птиц.

— Утки на кормёжку летят: где-то озеро близко, — прошептала Вера и сразу заснула.

Солнце стояло уже высоко, когда мы проснулись. Серёжа залез на высокую сосну.

— Два озера: одно большое синее, другое маленькое светлоголубое. А между ними лес, и на берегу белый дворец, — возвестил он.

Через полчаса мы были уже на перешейке, между озёрами Большой Кисегач и Теренкуль, в белом дворце — доме отдыха. Вокруг него разбит великолепный парк — со статуями Ленина и Сталина, с фонтанами, беседками, клумбами цветов... На одном озере происходили состязания по плаванию, на другом — отдыхающие катались на красивых, окрашенных в яркие цвета лодках.

Но нас ничто не привлекало. Мы не могли понять, как мы шли от кордона в западном направлении, а очутились на юг от него. И шли мы как будто долго, а оказывается, ушли всего на 5 — 6 километров от кордона. В доме отдыха нам дали провожатого, который вывел нас на Чебаркульскую дорогу.

— Вот эта дорога, — сказал он, — на базу заповедника. А по этой, — он указал на другую развилину дороги, — можно пройти на Гудковский кордон.

Наша компания разделилась. Валентина Михайловна со школьниками отправились на базу заповедника. Мы с Верой — на Гудковский кордон.

МАЛЕНЬКАЯ ХОЗЯЙКА ЛЕСА

Мы подходили к Гудковскому кордону. У тихого залива пруда ютилось два домика. Девочка лет 11—12 выгоняла со двора овец.

— Девочка, отец дома?

Она строго посмотрела на нас и медленно ответила:

— Мой отец погиб на фронте. Я здесь у тёти и добавила: — Заходите, пожалуйста, в избу. У нас тут беспорядок: печь новую кладём.

Мы вошли, положили свои узелки.

— Вы кушать, наверно, хотите? Павел Александрович сегодня карасиков наловил — я сейчас их поджарю.

— Спасибо, — заговорили, было, мы, но тут появился и сам Павел Александрович, высокий и крепкий пожилой рабочий, с выпачканными в. глине руками.

— Да как же это: в рыбное место попали и от рыбы отказываетесь? — забасил он. — Ну-ка, Катюша, берись за дело.

Катя мигом сбегала в погреб, принесла рыбу, почистила. И вот уже караси кипят в сметане на сковородке. После вкусного завтрака мы вышли за ворота.

— Что у вас тут интересного на кордоне?

Катя призадумалась:

— Да у нас всё интересно. Идемте!

Лес плотной стеной подступал к кордону. Катя завела нас в такую чащу, сквозь которую мы едва пробрались.

— Девочка, а мы не заблудимся?

— Что вы! —снисходительно улыбнулась Катя. — Я здесь каждый кустик знаю. Это я вас самой короткой дорогой веду.

Наконец, вышли на влажную болотистую полянку. Даже неопытному глазу было видно, что она вся истоптана следами копытных животных.

— Вот лизунец, — Катя указала на вкопанную в землю толстую палку. На развилине её был укреплён большой кусок каменной соли. —Это мы с дядей поставили, —пояснила Катя. — Лось и косуля любят соль и охотно приходят сюда лизать её. Мы с дядей часто подсматриваем за ними. — Есть в заповеднике и солонцы, — деловито продолжала Катя, — соль смешивают с землёй и песком, а затем утаптывают, ровняют с землёй. Животные охотно едят эту солёную землю. В районе озера Ишкуль есть единственный в заповеднике естественный большой солонец, но иногда он затопляется во время весеннего разлива озера.

— Откуда ты всё это знаешь, Катя? — спросила я.

— А как же мне не знать? — удивилась девочка. — Дядя мне всё рассказывает. Я с ним в обход часто хожу, помогаю ему. Наблюдаю за животными и птицами. Знаю их норы, логова, гнёзда.

— Катя, ты училась в школе? — спросила я.

— Я и сейчас учусь, — удивлённо ответила девочка. — Перешла в 5-й класс.

— А где же у вас тут школа?

— Я в городе Копейске живу с мамой, там и учусь. А сюда только на каникулы приезжаю.

— И хорошо учишься?

— Хорошо, — ответила девочка (потом мы узнали, что она круглая отличница). — Я пионерка, занимаюсь в кружке юннатов. Сейчас собираю гербарий для школы.

— Катя! Катюшка! Где ты? — раздалось с кордона.

— Тётя пришла, — сказала Катя. — Надо домой возвращаться. — И, взяв стоявшее на камне лукошко, она высыпала в него из передника набранные ею грибы.

— Когда же ты их набрала? Мы и не заметили, — удивилась Вера.

Я подумала: «Да, это настоящая маленькая хозяйка большого и родного ей леса».

ГУДКОВСКИЙ КОРДОН

Вскоре мы сидели за столом во дворе Гудковского кордона. Поодаль пылал «первобытный очаг», как его называла Катя, сложенный из камней. На нём варился ужин. Перед нами стояли глубокие тарелки с дымившейся и аппетитно пахнувшей «груздянкой». За груздянкой следовали жареные грибы и караси — настоящий лесной ужин.

Катя мигом убрала посуду, и на столе появился ярко начищенный медный самовар, парное молоко и мисочка земляники, которую она умудрилась набрать, когда пригоняла домой корову. Чай пили чинно, степенно, по-крестьянски.

— Василий Афанасьевич, — вдруг заговорила жена наблюдателя Александра Матвеевна, — я тебе забыла сказать: нынче днём, когда корову пасла, я двух диких козлят видела. Запиши!

— Нет, не запишу, — ответил наблюдатель.

— Что же, не веришь мне, значит?

— Верю, а записывать не могу. — И Василий Афанасьевич обратился к нам: — Всё у нас разговоры из-за этого выходят. Увидят они — жена да Катюша — кого-нибудь в лесу и требуют: «Запиши». А я ведь не имею права записывать то, что не видел своими собственными глазами.

Но часто бывает и по-иному: Василий Афанасьевич, как только сообщат ему о каком-либо звере или птице, тотчас же спешит в указанное место. И потом обо всём записывает в дневник. Тогда Александра Матвеевна ликует: и она тоже участвует в научной работе заповедника.

В тот вечер мы с Верой услышали много интересных рассказов о жизни на кордоне, об оленях, косулях, о недавно завезённых в заповедник речных бобрах. Василий Афанасьевич видел их на Няшевском кордоне.

По окончании ужина Василий Афанасьевич оделся потеплее, захватил с собой винтовку и ушёл.

— С обходом пошёл, — пояснила Катя.

Пришёл наблюдатель только на рассвете. Взошло солнце, настало чудесное летнее утро. Мы отправились с Катей в лес. Девочка вдруг подошла к старой кривой берёзе.

— Как вы думаете, кто живёт в этом дупле?

— Дятел?

— Нет.

— Вертишейка?

— Нет.

— Пищуха, поползень? — перебирали мы имена птиц, а Катя отрицательно качала головой.

— Кто же тогда?

— Утка!

— Не может быть! — воскликнули мы с Верой в один голос. — Утки ведь гнездятся в камыше у озера.

— Смотря какие утки, — возразила Катя. — Вот у нас в заповеднике утка гоголь... Она гнездится только в дуплах, иногда довольно высоко над землёю...

Катя повела нас на высокую каменистую горку, к большой каменной палатке. Наклонившись, она показала нам пещерку со следами бывшего здесь гнезда.

— А здесь кто жил? Угадайте...

— Орёл или ястреб, — сообразила я, вспомнив Соколиную скалу.

— Не-ет, совсем не похоже, — засмеялась Катя. — Рябчик! — воскликнула она. — А в пещере рядом вывела птенцов утка. Она осенью улетит. Рябчик же останется здесь и на зиму Ему тут хорошо: и ветер не дует и снегом не заносит.

Недалеко от нас бегала по траве птичка — коричневато-пёстренький рябчик.

— Летом рябчики кормятся на земле — насекомыми и ягодами, — рассказывала Катя. — А зимой они питаются почками деревьев.

Мы подошли к рябчику совсем близко, и только тогда он полетел в кусты и сразу исчез.

— Смотрите, вон он, — прошептала Катя, показывая на невысокое дерево. Мы с Верой ничего не видели.

— Лежит вот на той ветке, вытянув по ней головку...

Тут только мы заметили птичку, которую сначала приняли за какое-то утолщение на ветке.

Катя вывела нас на дорогу и ушла, сказав, что ей надо ещё прополоть участок картошки на тётином огороде.

Когда к вечеру мы с Верой вернулись на кордон, то увидели, что Василий Афанасьевич, надев очки, что-то писал. А рядом с седеющей головой наблюдателя склонилась тёмная головка Кати. Девочка сидела притихшая, серьёзная и старательно ровным, чётким почерком заносила дневные впечатления в свой «Дневник юного натуралиста».

РЫБА ПОД МХОМ

Мы с Верой сидели у ворот. Василий Афанасьевич чистил винтовку. Вдруг из лесу прибежала запыхавшаяся Катя с неполной корзинкой ягод:

— Дядя, какой-то человек в высоких сапогах, без шапки, с сумкой через плечо, сначала на горе стоял, осматривался кругом, потом к пруду спустился, измерял что-то, в книжечку записывал.

Василий Афанасьевич быстро поднялся и ушёл.

Через полчаса он вернулся, дружески беседуя с незнакомцем, который оказался ботаником заповедника. Он в течение всего лета бродит, собирая материал, по всей территории заповедника, никогда не придерживаясь ни дороги, ни троп.

Василий Афанасьевич с ботаником пошли в дом, а Катя подошла к нам.

— Пойдёмте рыбу удить. Только если вы умеете грести...

— А ты не умеешь?

— Нет, — чистосердечно призналась Катя.

Это, кажется, было единственное, чего не умела эта девочка.

И вот мы втроём на небольшой лодочке плывём мимо тихой заводи, сплошь покрытой белыми чашечками водяных лилий. Огибаем густые заросли камышей, выезжаем на чистое, светлое зеркало воды...

— Дальше. Вон туда! Туда! — указала нам Катя.

— К берегу? Зачем?—удивилась я.

— Это не берег...

— Там остров, — догадалась Вера. — Видите, берёзки на нём растут, сосны...

— Это не остров, а лавда, — поправила её Катя. — Пловучий остров. — Она выпрыгнула на лавду и, притянув лодку, привязала её к берёзе.

— Вылезайте, — сказала она.

Ступив на лавду, мы почувствовали, как мягко заколебался мох под нашими ногами. — Да это же болото! — воскликнула я. — Ещё провалимся.

— Нет, провалиться здесь нельзя, лавда не меньше чем в метр толщиною, — сказала Катя. — А вот и вода — в лунках. — Катя указала на круглые тёмные отверстия во мху. — Здесь и удить будем. — И она опустила все удочки в лунки.

Мы с недоумением смотрели на эту странную ловлю рыбы среди болота, из-под мха.

— Ну как, клюёт? — послышался вдруг сзади чей-то голос. Оглянулись, увидели ботаника, энергично шагавшего по болоту в своих больших сапогах.

— Вы так и по пруду шли? — стараясь быть серьёзной, спросила Вера.

— Нет, я ведь пришёл сюда с той стороны, где лавда близко подошла к берегу.

— Вы знаете, это растение-хищник?

Ботаник протянул нам маленькое невзрачное растение с розеткой из круглых листиков и отцветшими, засохшими цветочками.

— Я знаю, — сказала вдруг Катя, — мушка сядет на листик, он сразу и закроется. И сколько она ни бьётся, ей уже не выйти на волю. Говорят, росянка ест мух.

— Конечно, не верится, чтобы растение могло пожирать бабочку, муху, муравья и других насекомых. Но это так. Круглые листики росянки покрыты тончайшими красноватыми волосками, с желёзками, которые выделяют клейкую жидкость. Её прежде принимали за росу, отчего и растение получило такое название.

Когда на листик росянки садится насекомое, волоски пригибаются к нему и выделяют жидкость, по составу сходную с желудочным соком. От насекомого через несколько дней остаются только хитиновые части, а все органические вещества его растворяются и всасываются листом росянки. Тогда листик разгибается, выбрасывает остатки и снова готов для ловли насекомых.

— Вот эта лавда, — обратилась Вера к ботанику, — большая загадка для нас. Объясните нам её, пожалуйста.

— В связи с этим вам придётся познакомиться с жизнью наших уральских озёр... Интересно это для вас будет?

— Очень интересно.

— В таком случае, слушайте. Большую роль в жизни Ильменского заповедника играют его многочисленные озёра. Всего в нём насчитывается до 50 крупных и мелких озёр. Как установлено учёными-специалистами, одни из них находятся в стадии зрелости, некоторые — в стадии старости и дряхлости. Каждое озеро постепенно проходит определённые стадии развития.

Вода, как известно, разрушает породы, с которыми соприкасается. Продукты этого разрушения откладываются на дне озера. Обитающие в водах озёр животные и растительные организмы, отмирая, также опускаются на дно. Из них особенно интересны микроскопически мелкие водоросли, свободно плавающие в воде. Их нельзя рассмотреть простым глазом, но от них-то и происходит так называемое «цветение» воды ярким зелёным цветом. Неорганические остатки смешиваются с органическими, образуют озёрный ил, который на Урале носит название «няши».

Слой ила с течением времени всё утолщается, озеро мелеет. В нём начинает развиваться подводная растительность — рдест, роголистник, элодея, которую называют здесь «водяной чумой». Эти растения целиком находятся под водой, корни их очень слабы, и часть питательных веществ они усваивают непосредственно из воды — через стебли и листья.

Озеро зарастает жёлтыми кубышками и белыми водяными лилиями — кувшинками. У них широкие, блестящие, покрытые восковым налётом листья: вода на них не держится, а скатывается вниз. На длинных эластичных, точно резиновых стеблях прекрасные цветы. Кувшинки часто сплошным цветущим ковром затягивают поверхность озера.

С течением времени озёра окружаются кольцом надводной растительности: камышом, тростником, осокой. Это типичные представители жёсткой береговой растительности. Их длинны стебли и жёсткие узкие листья возвышаются над поверхность озера. Нет листьев только у камыша.

Обычно камышом называют то тростник, то рогоз, но это неправильно. Камыш принадлежит к семейству осоковых, у него длинные тёмнозелёные круглые стебли, оканчивающиеся колосками-плодами. К этому же семейству принадлежит и осока — с трёхгранным стеблем, узкими жёсткими листьями и маленькими колосками.

Рогоз имеет трубчатые стебли, увенчанные красивыми бархатисто-коричневыми шишками. Из них по вызревании летит пух — семена растения.

Тростник — неизменное растение уральских зарастающих, озёр. Заросли его тянутся иногда на целые километры. У тростника сравнительно широкие длинные листья и на конце стебля пушистые серебристо-жёлтые метёлки, которые к осени делаются бурыми.

Камыши и тростники с каждым годом всё дальше забираются к середине озера. Озеро превращается часто в сплошной «лес» зарослей, лишь кое-где между ними проглядывают светлые полоски и кружочки свободной воды. Разрастается пловучая растительность, движение воды делается всё медленнее...

Причиной заболачивания озёр является иногда и торфяной мох — сфагнум. Стоит только завестись этому мху, озеро обречено на превращение в болото. Мох развивается очень быстро, и скоро длинные полосы его уже начинают вклиниваться в чистую воду. Эти клинья соединяются вместе и образуют зелёный торфяной покров на озере — «зыбуны» или «лавды».

На них среди роскошного мха-сфагнума вырастают новые растения: брусника, клюква, толокнянка, вереск, росянка и другие. Озеро оканчивает своё существование, превращается в болото...

Теперь о пловучих островах, — сказал ботаник. — На некоторых наших озёрах наблюдается интересное явление — пловучие острова. Вода постепенно размывает берега озёр. Во время бури обрываются корневища тростников и осоки, на них наносится песок, и с каждым годом утолщается слой отмирающих стеблей и листьев. Но вот сильным порывом ветра порываются связывающие их с берегом корни — и вольные островки выплывают на озеро.

Нередко с этими островами пускаются в бесконечное плавание и птицы, устроившие на них свои гнёзда.

Торфяные острова или лавды достигают иногда больших размеров — до нескольких десятков метров. Вот и мы сейчас находимся на такой лавде.

Рыба в жаркие летние дни из открытого зеркала озёр уходит в прохладные местечки, под покров торфа.

И рыбаки ловят рыбу под мхом. Они прорубают вот такие лунки, как здесь, на Гудковском пруду. Но всё же советую вам быть очень осторожными, чтобы не попасть в такую лунку.

Теперь вас уже не удивляет рыбная ловля на болоте, под мхом?

— Нет, — засмеялись мы. — Смотрите, сколько рыбы Катя наловила...

В ведёрке плескались окуни, караси и даже одна щучка.

ДЕТИ СУМРАКА И ДЕТИ СОЛНЦА

Рассказы о няшевских бобрах, услышанные на Гудковском кордоне, не давали Вере покоя. Ей во что бы то ни стало хотелось посмотреть на них.

Ботаник заповедника Евгения Витальевна всё лето разъезжала по участкам, собирая гербарий, делая необходимые ей наблюдения. И когда Евгения Витальевна собралась ехать на озеро Большое Миассово с остановкой на Няшевском кордоне, мы попросили разрешения ехать с нею.

И вот машина мчит нас по дороге мимо целого ряда копей, мимо Савельева лога, по широким бревенчатым мостам через многочисленные речки и ручьи — три Черемшанки, Каменку. Топкую, Белую, Усков ключ.

Перед нами мелькают лиственницы, бронзовые стволы сосен и удивительно белые и чистые стволы берёз.

— Лиственница — очень ценное дерево, — сообщила Евгения Витальевна. — Её древесина, твёрдая и прочная, является лучшим строительным материалом. Это дерево отличается от других хвойных тем, что её мягкая хвоя на зиму опадает.

Кроме сосны, лиственницы и берёзы, в заповеднике встречаются липа (в небольшом количестве), черёмуха и рябина в низменных местах, осина, ольха, козья ива по берегам рек и озёр, ель и пихта (в нескольких экземплярах) и кедр (в единственном экземпляре).

Евгения Витальевна коротко рассказала нам о растительности Ильменских гор. Мы узнали, что современная растительность заповедника сложилась в послеледниковый период. Но сохранились и так называемые реликтовые растения, остатки третичного доледникового и четвертичного ледникового периодов.

Из травянистых растений реликтами являются шиверекия, лапчатка снежная, лисохвост сизый, чистотел, вороний глаз и другие.

Вера и я ещё со школьной скамьи хорошо знали растение вороний глаз, с четырьмя расположенными кольцом листьями и единственным цветком, из которого потом развивается большая синевато-чёрная ягода, похожая на глаз птицы. Знали мы и другие названные ботаником растения, только шиверекию никак не могли себе представить.

Но не беда! Евгения Витальевна на одной из остановок машины принесла маленькое незаметное растеньице с мелкими белыми цветами. Это и была шиверекия.

Мы с любопытством рассматривали знаменитый реликт, уцелевший здесь от ледникового периода.

Положив растения, Евгения Витальевна опять отправилась в лес, пригласив с собою и нас. Там она указала на небольшие заросли степной вишни. Под кустиками вишни росла лесная ягода земляника.

Ильменский заповедник лежит на границе тайги — с запада и лесостепи — на востоке. Поэтому в нём можно наблюдать чрезвычайно интересные и оригинальные явления: наряду с типичными степняками растут представители таёжной растительности. Так, северные склоны Косой горы покрыты лиственницей, а растущие там травы — типичные степняки: овсец, типчак, разные виды полыни и степного василька. Среди соснового леса встречаются участки степи, заросшие ковылём, лапчаткой и степными кустарниками: спиреей, шиповником, степной вишней. Удивительно красивое зрелище представляют среди густого леса цветущие весною молочно-белыми цветами заросли кустарниковой вишни — типичного степняка. А летом на площадках каменистой степи в лесу можно увидеть серебристые метёлки степного ковыля. Но ещё более поражает это сочетание лесной и степной растительности во мшистых сосняках, южнее озёр Большое и Малое Миассово. Там, между соснами, на сплошном моховом покрове встречаются кустарники степной вишни. А под вишней — лесные растения: брусника, грушанка, таёжная орхидея.

— Вы знаете орхидею? — спросила Евгения Витальевна. — Это чудесные цветы, да вот посмотрите сами. — Из огромного букета цветов и листьев она достала два фиолетово-синих цветка. — Вот орхидеи: башмачок крупноцветный, а это башмачок пятнистый. Эти цветы редко встречаются в заповеднике... И вот ещё у вас орхидеи, — указала она на приколотый на груди Веры букетик белых душистых цветов, — это фиалка ночная или любка двулистная. И вот это тоже орхидея, — Евгения Витальевна сорвала росший у дороги кустик всем известных кукушкиных слёзок.

Увидев разочарование на лице Веры, Евгения Витальевна поспешила добавить:

— Родина орхидей — влажные, сумрачные, тропические леса. Наши виды орхидей тоже любят влажные, тенистые леса,но не так чувствительны к солнцу. Для нас, ботаников, интересно опыление орхидей, оно происходит только с помощью насекомых.

Уже сидя в машине, Евгения Витальевна достала из дорожной сумки жестяную коробочку и высыпала себе на ладонь её содержимое.

— Жуки! Какие красивые! — воскликнула Вера. — А как они называются? Вот эти, блестящие, золотые?

— Эти золотые так и называются златки. Это — усачи. А самые крошечные жучки — короеды.

— Зачем вы их собрали? — спросила Вера.

— Все эти жуки — вредители древесины, хвои у ели и пихты. Если они сильно размножатся, то могут довести лес до гибели.

Жуки-златки имеют еще и другое название: «дети солнца», так называют их энтомологи — учёные, изучающие жизнь насекомых. В жаркие солнечные дни эти красивые жучки сидят на коре деревьев на самом припёке и никогда не бывают в тени. Златки летают быстро и легко, а ползают неуклюже и медленно. Златки всегда окрашены в яркие цвета с металлическим блеском.

Главный вред причиняют не златки, а их личинки.

Жуки-усачи, — продолжал ботаник, — бывают двух видов. Это бурый еловый усач, а это бронзовый или золотистый усач. У некоторых видов длина усов в 4—5 раз превышает длину тела жука.

А вот маленький жучок короед-типограф. Есть ещё жучки стенографы, гравёры, микрографы. Так они названы по своеобразному узору ходов, которые они прокладывают в древесине дерева. Эти ходы можно рассмотреть, если содрать кору с дерева, повреждённого вредителями.

— Няшевский кордон! Приехали, — обернулся к нам шофёр.

ИСКУСНЫЕ СТРОИТЕЛИ

Няшевский кордон... Здесь всё то же, что и на других кордонах: тишина, дикая живописная природа, дом наблюдателя за высоким забором, злой пёс на цепи. Сюда редко заглядывают посторонние люди, и жена наблюдателя Вера Степановна рада, что мы нарушили её одиночество.

— Летом у нас благодать, — рассказывала она, — ягоды разные, грибы... Воздух у нас — никакого курорта не надо. А вот зимой жутковато бывает. Муж уйдёт в обход, детей уложу, а сама заснуть не могу. Вяжу да слушаю, как вьюга воет. И вдруг собака начнёт лаять — значит, близко волки. Жутко делается.

Глубокую тишину вдруг прорезал глухой удар.

— Что это? — вздрогнули мы. — Рубят лес?

— Что вы! В самом центре заповедника? Это у нас особые лесорубы, — улыбнулась она, — бобры. Это они дерево свалили.

— Бобры? — сразу оживилась Вера. — А можно сейчас посмотреть на них?

— Не-ет! Как только придёте, так они нырнут в воду.

— Значит, мне так и не удастся увидеть бобров?

— Нет, почему же? Но только надо, пока ещё светло, затаиться где-нибудь.

— Никогда до сих пор я не слышала этого слова «затаиться», — сказала Вера, — а здесь в заповеднике я только его и слышу. То зверь затаивается от человека, а ещё чаще человек затаивается от зверя, чтобы хорошенько рассмотреть его. Так, значит, будем и мы затаиваться?

— Тсс, — подняла руку Вера Степановна.

Мы прислушались. Откуда-то издалека доносился странный звук, словно огромные крысы что-то грызли.

— Бобры дерево зубами перепиливают, — пояснила женщина. — Знаете, какие у них зубы: большие, острые, оранжевого цвета.

Послышались отдалённые всплески воды. — Это они в воду брёвна сбрасывают, — сказала она.

Пришёл домой наблюдатель Терентий Петрович Шляхтин. Узнав, что мы интересуемся бобрами, он сразу начал о них рассказывать. Потом мы узнали, что он и сам очень увлекается вопросом акклиматизации бобров в Ильменском заповеднике.

Это было два года тому назад. Из Воронежского бобрового заповедника в Ильмены привезли 20 молодых бобров. Ехали они по железной дороге, в больших ящиках с железной решёткой. На станции Миасс их уже ожидали сотрудники заповедника. Толпа ребят окружала их, когда они переносили ящики с бобрами в грузовые машины.

Бобров развезли и выпустили в пяти пунктах: у озера Арак-табан (в северной части заповедника), у озера Таткуль, в Няшевской курье Большого Миассова озера, у прудка на истоке из озера Малый Кисегач в Большое Миассово.

Около трёх недель все сотрудники, боясь вспугнуть новых жителей заповедника, далеко обходили те места, где были выпущены бобры. Потом стали замечать погрызенные ветки, сваленные деревья, утоптанные места, где бобры вылезают из воды. По этим признакам сотрудники узнали, что некоторым бобрам не понравились те места, где их выпустили. И они ушли в другие реки и озёра.

У бобров через год уже были детёныши.

На другой день с утра мы отправились на бобровую полянку. Среди травы увидели два дерева, лежавших верхушками в сторону реки.

— Бобры нарочно так валят деревья. Они ходят плохо, а плавают отлично, — объяснил Шляхтин, — поэтому они и стараются сокращать себе путь по земле.

Одно из деревьев было без веток, другое было очищено от них наполовину. Видимо, это были деревья, спиленные ночью. Недалеко стояло дерево с надрезами, сделанными зубами бобров.

— Ночью бобры будут продолжать свою работу, — сказал наблюдатель, — вам надо устроить свою засаду так, чтобы были видны эти деревья.

Долго выбирали укромное местечко и, наконец, нашли: под сосной лежало три огромных камня: между ними были небольшие просветы, в которых мы, как в окошки, могли наблюдать бобров.

— Вы должны лежать неподвижно, — сказал наблюдатель. — Иначе при малейшем шорохе бобры испугаются, и вы их больше не увидите.

Наблюдатель указал нам бобровую хатку — высокий круглый холмик, издали походивший на огромную муравьиную кучку.

И, только совсем близко подойдя к бобровой хатке, мы увидели, что это сооружение из ловко переплетённых между собою палок и очищенных от коры веток; промежутки между ветками были залеплены илом и грязью.

— Наконец-то мне довелось увидеть домик бобров, — обрадовалась Вера.

В хатке у бобров всегда сухо, потому что пол ее всегда выше уровня воды в реке. В ней имеется два входа, и оба они скрыты под водой. Но в жаркое лето вода в ручье или озере пересыхает. А в дождливое — вода поднимается и может наполнить бобровую хатку. Чтобы держать воду на одном уровне, бобры устраивают плотину. Через весь прудок тянулась стена из брёвен и веток, переплетённых и скреплённых глиной. В плотине мы увидели множество камней.

— Наши бобры приспособились к местным условиям, — сказал Шляхтин, — и стали употреблять для стройки материал, которого здесь очень много. Как-то ночью я наблюдал за бобрами: они шли на задних лапах, а в передних несли камни.

На обратном пути мы заметили на кусте шиповника наколотого на шип жука.

— Кто бы мог это сделать? Белка накалывает грибы, может, это она и жука наколола?

— Нет, это работа сорокопута, — ответил Шляхтин.

Он повёл нас в кусты, и мы по привычке, усвоенной в заповеднике, затаились. Вскоре послышалось довольно приятное пение.

Сорокопут сидел на ветке. Его не заслоняли от нас деревья; и мы хорошо могли рассмотреть красивую птицу. На фоне зелени ярко выделялось её белое брюшко. Хвост её был чёрный, спина и голова серые. От клюва к глазу тянулось ярко выделявшееся чёрное пятно. Вдруг он метнулся на землю, что-то схватил, видимо, какое-то насекомое, и полетел куда-то в кусты.

— Сейчас наколет жука на какую-нибудь колючку... — заметил наблюдатель.

— Это он на зиму себе припасает?

— Нет, это временный запас. Иногда сорокопут наколет свою добычу и тотчас же начинает её есть. Предполагают, что он накалывает её для удобства. Иногда он крупную мышь или птичку поймает и не в состоянии справиться с ними, если не пригвоздит к одному месту.

— А сорокопуты и птичек ловят?

— Да, иногда... большей частью, птенцов. Главная же пища сорокопутов — насекомые и мыши. Сорокопут — очень полезная птица.

* * *

Ещё задолго до сумерек мы с Верой пришли на выбранное нами местечко для наблюдений за бобрами. Помня наказ Терентия Петровича, мы неподвижно лежали за камнями под сосной. Вот солнце уже село. Стемнело, взошла луна, серебристый круг расплылся посередине прудка. Бобров всё не было.

Вдруг Вера схватила меня за руку. На поверхности прудка появилась какая-то полоска, точно кто-то снизу бороздил воду. Вынырнула голова бобра и снова скрылась. Животное подплыло к бобровой пристани, выставило из воды голову и осмотрелось.

Затем раздался всплеск воды, и бобр легко выбрался на берег. Встал на задние лапы, опираясь на хвост, и опять осмотрелся. И тогда, неуклюже переваливаясь, пошёл по полянке.

При свете луны мы могли хорошо рассмотреть его густой тёмно-коричневый мех и чешуйчатый лопатообразный хвост.

Вскоре вышел из воды и второй бобр. Долго ходили они по полянке, обнюхивали деревья, словно выбирали их, А потом решительно отправились к дереву, которое они вчера начали пилить. Уселись один против другого, опираясь на широкие хвосты. Бобры долго грызли, «пилили» дерево, пока оно, наконец, не дрогнуло и не стало клониться к пруду. Тогда оба зверька стремглав бросились в воду. Дерево с треском и шумом упало.

Через минуту бобры высунули свои носы из воды. Убедившись, что всё благополучно, они вылезли на берег и направились к дереву, стали отгрызать ветки, перегрызать на части его тонкий ствол. Потом они переносили ветки к пруду и куда-то уплывали, держа их в зубах.

Нас так захватило это зрелище, что мы и не заметили, как наступило утро.

ЮНЫЕ РАЗВЕДЧИКИ

Мы приехали на кордон у озера Большое Миассово, самый многолюдный в заповеднике. Здесь — биологическая и центральная метеорологическая станции. Встретили научных сотрудников, которые только недавно были на базе заповедника: летом они собирают материал по всей территории, зимой обрабатывают его в специальных лабораториях в Доме учёных на базе заповедника.

На другой же день ботаник Евгения Витальевна объявила нам, что она идёт на Сайму.

— Сайма — это полуостров, разделяющий два озера Большое и Малое Миассово. Там растёт кедр, единственный в заповеднике. И вообще там много интересного для вас, — сказал Евгения Витальевна.

И вот мы уже на узенькой тропке, которая проложена через весь полуостров Сайму, посередине его. Кругом сосны, берёзы, высокие травы, скалистые нагромождения. Незаметно мы очутились на опушке леса. Среди высоких стройных вековых сосен стоял без всяких заборов и оград маленький домик на самом берегу озера. За яркосиними водами его вздымались зеленые шапки высоких гор.

Мы направились к домику. Раздался тонкий, заливистый лай, и на цепи у домика запрыгала маленькая чёрная собачонка.

— Лютра, замолчи!—послышался женский голос, и на пороге домика появилась старушка с маленьким ребёнком на руках.

Старушка — это была мать егеря Матвеева — оказалась доброй и приветливой. Она усадила нас на скамейку под деревьями.

— Чай, умаялись, пока к нам шли, — ласково сказала она, — пить, небось, хотите: сейчас я вам молочка принесу. Да, идёмте в избу.

Бабушка уложила заснувшего внучонка на кровать, сбегала в погреб, принесла нам чудесного холодного молока.

— Кушайте на здоровье, у нас молочко вкусное, жирное.

Ни егеря Матвеева, ни его жены не было дома. И, только угостив нас, бабушка спросила, кто мы и по какому делу.

Четыре мальчика, в возрасте от трех до девяти лет, молча стояли за спиной бабушки. Но коробочка с жуками, которую положила Евгения Витальевна на стол, вывела их из неподвижности. Они стали подталкивать друг друга, шушукаться; и, наконец, один из них храбро выступил вперёд.

— Вы коллекции собираете?

— Да, — отвечала Евгения Витальевна.

— И мы тоже собираем: у нас много жуков и бабочек...

Мальчики принесли из другой комнаты сплетённую из камыша коробочку и показали своих насекомых.

— Собрали для школы, —- сообщили они и снова стали шушукаться. Выступил опять Женя, смуглый мальчик лет девяти:

— У нас тут гусеница есть на примете. Мы не поймём, что с ней делается. Может быть, вы нам объясните? Она на берёзе, что растёт около Инышки.

Инышко — это бывший залив озера Малое Миассово, но они соединялись теперь только узким протоком. Инышко мелкое, берега его, заросшие тростником и камышом, дают удобный приют водоплавающей птице. Много гнездится на нём разных уток. А весной и осенью, во время перелётов, на озере птиц «тьма-тьмущая, воды не видать», как рассказывают наблюдатели.

Недалеко от воды, с поникших веток берёзы, свешивался вниз странный ватный мешочек.

— Что это? — остановились мы.

— Гнездо ремеза, — ответили мальчики, и мы вспомнили рассказ Сергея Львовича о ремезе. Когда-то много веков тому назад, на месте озёр Малое Миассово и Инышко было одно огромное озеро. Над ним свисали ветви прибрежных ив и берёз. На них, над самой водой, устраивали свои оригинальные гнёзда ремезы. Озеро постепенно пересыхало. Деревья отмирали, на месте их вырастали новые. Теперь озера уже нет, а птицы, как и их предки, продолжают вить свои гнёзда всё на том же месте, но уже не над водою, а над сушей.

Мальчики подошли к вывернутой бурей сосне, отмерили от неё несколько шагов и остановились у невысокой берёзы.

Мы увидели на стволе дерева странную гусеницу. Она была неподвижна. Из её тела выглядывали два крошечных белых червячка.

— Да это же гусеница, в которую положил яички наездник, — сразу определила Евгения Витальевна.

Ни мы, ни мальчики не знали, кто такие «наездники».

— Это насекомые-паразиты, — продолжала Евгения Витальевна. — Вот по стволу дерева ползёт гусеница, большой вредитель нашего леса. Над ней вьётся лёгкое перепончатокрылое насекомое — наездник. Гусеница чует врага, извивается. Но наездник в конце концов «оседлает» её и кладёт в её тело множество яичек. Гусеница после этого живёт, двигается, питается. Наконец, из тела её выходят личинки наездника... она погибает. Паразит-наездник — очень полезное насекомое.

— Приеду домой, — сказала Вера, — тотчас же устрою экскурсию в лес, познакомлю ребят с насекомыми вредителями и друзьями человека. Ребята станут умелыми помощниками в борьбе с вредителями леса.

Кедр мы узнали ещё издали. Он выделялся тёмным пятном среди хвои сосен и казался почти чёрным. Ствол его стройный и тёмносерый, а не коричневый, как у сосны. А хвоя длиннее и мягче, чем у неё.

— Ему около 25 лет, — пояснила Евгения Витальевна. — На Южном Урале, недалеко отсюда, в верховье реки Киолим, растут кедры. Быть может, оттуда или с Северного Урала семечко занёс человек или птица кедровка.

— Вася видел зимой кедровку, а я нет, —сообщил Женя, — на ворону она похожа и так же громко кричит.

— К нам иногда зимой и клесты залетают, — прервал его брат.

— Клесты?

— Да, мы как-то из школы на лыжах возвращались. Мороз сильный, снег так и скрипит, и вдруг слышим: где-то недалеко птички щебечут — как в мае. Даже ушам своим не верим. Смотрим, на снегу куча шишек лущёных валяется. А на дереве много птичек — красных и зелёных — прыгают, цепляются за ветки, вниз головой свешиваются...

— Правильно, — подтвердила Евгения Витальевна. — Эти птички своим поведением и яркой окраской очень походят на маленьких попугайчиков. Поэтому их у нас и называют «уральскими попугаями».

Мы уже подходили к домику егеря, когда из-за деревьев показалась молодая миловидная женщина.

— Мама, мамочка! — закричали наши мальчики и бросились к матери.

Женщина наклонилась и ласковым движением обняла ребят.

За чаем, когда пришёл с обхода егерь Андреян Иванович, Женя, уже совсем освоившийся с нами, спросил:

— А вы не собираетесь посмотреть на страшные камни?

— Хитрые ребята, — сказала мать. — Я их одних туда не пускаю. Вот они и норовят с вами поехать.

— Там, в камнях, мы знаем, гнездо филина, — продолжал Женя, — наш Вася его нашёл.

Егерь Андреян Иванович посмотрел на сына:

— Уж больно он шустрый у нас. А вообще все у нас ребята хорошие.

— Когда мы вырастем, мы все будем наблюдателями или егерями, как папа, — весело говорил Женя.

— Я старшеньких иногда с собой в обход беру, — продолжал Андреян Иванович, — они лес знают: и зверя выследить могут и гнездо найти. Рыбу тоже умеют ловить, корни съедобные находят. И бесстрашные: ни волка, ни лося не боятся. Настоящие растут разведчики-следопыты...

ПО ЗЕРКАЛЬНОЙ ГЛАДИ

Лёгкая лодка скользит по озеру Большое Миассово с его бесконечными полуостровами-горками, проливами-воротами, заливами-курьями. Мы — я, Вера, мальчики и Андреян Иванович — рассматриваем огромную гранито-гнейсовую скалу, выдающуюся над озером близ кордона. В сравнении со снимком, сделанным лет 30—40 тому назад (его показывал нам Сергей Львович) скала сильно подмыта снизу бурными волнами озера.

Мы любуемся чудесными видами на Ильменский хребет и Косую гору, обрывистыми мысами, россыпями огромных каменных глыб, спускающихся прямо в воду. Вдруг я заметила у берега множество каких-то тёмных движущихся точек.

— Да это же утки, — пояснили Вася и Женя.

При нашем приближении одна за другой снялись две пары чернозобых гагар, пара чернети, селезень, крохаль, несколько чаек. Две птицы ещё держались на воде, и мы успели рассмотреть их странную внешность: на длинной шее маленькую голову, два чёрных рога из перьев по обе её стороны, пышный яркокрасный воротник из перьев вокруг шеи. И вдруг в одно мгновенье птицы «как в воду канули». Вынырнули они нескоро и далеко от нас.

— Ловкая птица эта чомга, — заметил Андреян Иванович, — и может долго под водой держаться.

Чомга плыла по озеру со своими четырьмя пушистыми полосатыми птенцами. Они не могли ещё быстро плавать, а летать ещё не умели. Мать, забрав их всех к себе на спину, поспешно уплыла от нас.

Откуда-то из камыша не спеша проплыла не далее чем в трёх метрах от лодки утка с утятами.

— У нас птица не пуганая, смелая, — ответил егерь на мой недоуменный взгляд.

Вера направила лодку на выводок, и тогда только мы окончательно убедились, что это не домашние птицы. Утка поплыла быстрее. Не умевшие ещё летать утята-хлопунцы быстро-быстро захлопали крылышками и, вытянувшись всем телом, словно побежали по воде вслед за матерью.

Быстрые взмахи вёсел — и мы уже на другом берегу. Пред нами новая необычная картина. Кругом камни и камни. Огромные, исполинские, с какими-то непонятными углублениями.

Картина грандиозная и загадочная. Рассказывают, башкиры в прежнее время далеко обходили эти места, когда ставили свои коши. И называли эти камни «джаман-таш» — плохой камень.

Внешний вид некоторых камней говорит о том, что к ним прикасалась рука человека. Вот хотя бы эти чашеобразные углубления: быть может, человек размалывал в них хлебные зёрна...

Здесь, как говорил нам заведующий музеем, производились археологические раскопки и найдены обломки древних каменных топоров, наконечники стрел и ножи. Здесь жил человек.

Евгения Витальевна объясняет это разрушение физическим выветриванием. Некогда высокие и неприступные массивы гранито-гнейсовых гор постепенно разрушались под влиянием солнца, воды, ветра, резких колебаний температуры.

Внезапный свист прервал нашу беседу. Мы с Верой невольно оглянулись.

Тотчас же из-за камня выглянула хорошенькая тупая мордочка зверька. Зверёк выскочил из-за камня, посмотрел на нас и бросился к другому камню. Я успела рассмотреть его нарядную полосатую шубку. Это был бурундук.

— А вы знаете сказку о том, почему у бурундука полосы на спине? — спросил Женя и продолжал: — Её рассказывал мне мой друг Юсуп, а ему бабушка говорила. «Вот как-то зимовали бурундук и медведь. Бурундук сделал себе большой запас орехов, ягод, корней. Проснётся, покушает и опять спит. А медведь запасов себе на зиму никогда не делает. Проснулся он рано весною, есть хочется, а взять еды негде, всюду ещё снег лежит. Медведь попросил у бурундука орехов. Тот сжалился и дал ему. Медведь наелся и в благодарность погладил доброго зверька по спинке своей огромной лапой с когтями. Да так погладил, что у бурундука остались на спине царапины. С тех пор у бурундуков на спине всегда тёмные полоски».

— Да, зверёк маленький, — промолвил Андреян Иванович, — а запасы большие делает: пожалуй, правда, и для медведя хватит. В складах бурундука, где он запасает себе продукты на зиму, я находил более 4 килограммов отборных кедровых орехов (это было на Северном Урале), да ещё семена трав, сушёные ягоды, грибы, корни разные. Если бурундуков много и они живут вблизи полей, они наносят им серьёзный вред — запасы их состоят тогда из отборных семян пшеницы, овса и проса.

— Смотрите, смотрите! — зашептал Вася.

По камням бежал зверёк с круглой, словно распухшей головой. Увидя нас, он быстро юркнул в маленькую пещерку.

— Видели? — сказал Андреян Иванович. — Это он свои защёчные мешки каким-то кормом набил, в гнездо тащит.

* * *

Вот мы снова на озере Большое Миассово. Узкой Проходной курьей с живописными скалистыми берегами мы переправились в озеро Малое Миассово. Эти озёра резко отличаются друг от друга. Большое Миассово достигает глубины 23 метров, Малое Миассово имеет глубину 5—7 метров. Берега его пологие, дно песчаное. Заповеднику принадлежит только западная часть озера.

Мы проехали в его восточную часть, мимо небольшого острова Хамитки из белого камня, направились к берегу, где расположена деревня Уразбаево.

Перед нами идёт моторная лодка, которая тащит две рыбацкие лодки, наполненные серебристой рыбой. При нас её выбирают из лодок, сортируют, взвешивают. Более крупную, убирают на лёд: её заберут на другой день магазины, столовые, дома отдыха. Более мелкую засаливают.

На озере Малое Миассово работает бригада рыболовецкого колхоза «16-я годовщина Октября» из села Тургояк с начала мая до конца августа. Ловится рыба: щука, окунь, налим, линь, плотва (по-местному, чебак).

— Приезжайте к нам в Тургояк осенью, — приглашали ловцы, — тогда увидите, какая рыба у нас пойдёт.

Уже звёзды высыпали на синем небе, когда мы опять сели в лодку. И по потемневшим волнам озера отправились в обратный путь. Вокруг озера нависли тёмные громады гор. Где-то на берегу раздался крик какой-то ночной птицы. Большая рыба высоко подпрыгнула и с громким плеском упала в воду.

Взошла луна. Серебряный блеск её разлился по зеркальной глади озера. Каждое движение вёсел рассыпало бриллиантовые брызги. Лодка плыла, тихо покачиваясь на волнах. Мы с Верой сидели молча, прижавшись друг к другу.

Через несколько дней я уезжала из Ильмен. Сбылась, наконец, мечта моей юности: я побывала в Ильменском заповеднике. Длительное пребывание здесь многому меня научило, расширило мой кругозор, дало мне прекрасный отдых.

В окне поезда передо мной проплывали знакомые любимые места. Я мысленно прощалась с ними, с этим прекрасным уголком нашей страны, где так вдохновенно работают советские люди.

Предо мной вставал незабываемый образ великого Ленина, основателя заповедника... Образы учёных-энтузиастов, детей-следопытов.

Вот заведующий научной частью заповедника С. Л. Ушков, окружённый трудовой армией своих сотрудников и наблюдателей. Встают в памяти многочисленные экспедиции и экскурсии в заповедник профессоров и студентов-практикантов, учителей, учащихся. А вот и славная смелая девочка Катюша Москвичёва, братья Матвеевы — разведчики с кордона Сайма и много других детей заповедника.

Все эти люди — и взрослые и дети — вкладывают свои силы в великое строительство нашей Родины, работают спокойно и уверенно, с чистой совестью, для мира и счастья своей страны и всего мира, твердо и радостно идут к победе коммунизма.