Империалистическая фаза накопления капитала, или фаза мировой конкуренции капитала, совпадает с индустриализацией и капиталистической эмансипацией прежних гинтерландов капитала, в которых происходила реализация его прибавочной стоимости. Специфическими методами действия для этой фазы являются иностранные займы, постройка железных дорог, революции и войны. Последнее десятилетие, с 1900 по 1910 г., в особенности характерно для империалистического мирового движения капитала в Азии и части Европы, граничащей с Азией, — в России, в Турции, в Персии, в Индии, в Японии, в Китае, равно как в Северной Африке. Как расширение товарного хозяйства за счет натурального и капиталистического производства за счет простого товарного производства осуществлялось при помощи войн, социальных кризисов и уничтожения целых социальных формаций, так превращение экономических гинтерландов и колоний в капиталистические самостоятельные единицы протекает в связи с революциями и войнами. Революция необходима в процессе капиталистической эмансипации гинтерландов для того, чтобы взорвать сохранившиеся со времен натурального и простого товарного хозяйства, а потому устаревшие государственные формы и создать современный государственный аппарат, приспособленный для целей капиталистического производства. Сюда относятся русская, турецкая и китайская революции. Тот факт, что эти революции — в особенности русская и китайская — одновременно с прямыми политическими требованиями господства капитала сопровождаются отчасти разными устарелыми докапиталистическими претензиями, отчасти совершенно новыми, направленными против господства капитала противоречиями, обусловливает их глубину и их могущественную силу, но затрудняет и тормозит их победоносное шествие. Война является обыкновенно методом молодого капиталистического государства, чтобы сбросить опеку старых капиталистических стран; это — боевое крещение и проба капиталистической самостоятельности современного государства. Поэтому военная реформа, а вместе с тем реформа финансовая являются повсюду введением в процесс развития хозяйственной самостоятельности соответствующих стран.
Развитие железнодорожной сети приблизительно отражает степень проникновения капитала. Железнодорожная сеть росла быстрее всего в 40-х годах в Европе, в 50-х годах в Америке, в 60-х годах в Азии, в 70-х и 80-х годах в Австралии и в 90-х годах в Африке[309].
Связанные с постройкой железных дорог и с вооружениями государственные займы во всех странах сопровождают все стадии накопления капитала — введение товарного хозяйства, индустриализацию стран, капиталистическое революционизирование сельского хозяйства и эмансипацию молодых капиталистических государств. Функции займа в капиталистическом накоплении весьма многообразны: он превращает в капитал деньги, деньги некапиталистических слоев, деньги как товарный эквивалент (сбережения людей мелкого достатка) или деньги, образующие потребительный фонд элементов, близких к классу капиталистов; он превращает денежный капитал в производительный посредством государственного железнодорожного строительства и военных поставок; он переносит накопленный капитал из старых капиталистических стран в молодые. Заем переносил капитал в XVI и в XVII столетиях из итальянских городов в Англию, в XVIII столетии из Голландии в Англию, в XIX столетии из Англии в американские республики и в Австралию, из Франции, Германии и Бельгии в Россию, а в настоящее время из Германии в Турцию, из Англии, Германии и Франции в Китай и при посредничестве России в Персию.
В период империализма внешний заем играет исключительную роль как средство, способствующее превращению молодых капиталистических государств в самостоятельные единицы. Полное противоречий содержание империалистической фазы ясно проявляется в противоречиях современной системы внешних займов. Внешние займы необходимы для эмансипации восходящих капиталистических государств, но они в то же время являются для старых капиталистических государств вернейшим средством для того, чтобы установить опеку над молодыми странами, чтобы контролировать их финансы и оказывать давление на их внешнюю, таможенную и торговую политику. Они являются лучшим средством для того, чтобы открывать для накопленного капитала старых стран новые сферы приложения и в то же время создавать для этих стран новых конкурентов, для того, чтобы расширять поле деятельности накопления капитала и в то же время суживать его.
Эти противоречия международной системы займов являются лучшим показателем того, насколько условия реализации и условия капитализации прибавочной стоимости не совпадают во времени и в пространстве. Реализация прибавочной стоимости требует только всеобщего расширения товарного производства, напротив того, его капитализация требует прогрессивного вытеснения простого товарного производства капиталистическим. Вследствие этого реализация и капитализация прибавочной стоимости втискиваются во все более узкие рамки. Это явление отражается во вложении международного капитала в постройку мировой железнодорожной сети. От 30-х до 60-х годов XIX столетия постройка железных дорог и заключавшиеся для этого займы служили главным образом для вытеснения натурального хозяйства и для расширения товарного. Такова была роль североамериканских железных дорог, построенных за счет европейского капитала, и русских железнодорожных займов 60-х годов. Напротив того, железнодорожное строительство в Азии — приблизительно за последние 20 лет — и в Африке служит почти исключительно целям империалистической политики, хозяйственному монополизированию и политическому подчинению гинтерландов. Такова же роль восточноазиатского и среднеазиатского железнодорожного строительства России. Военная оккупация Манчжурии Россией была, как известно, подготовлена отправкой войск для охраны русских инженеров, работавших на постройке Манчжурской железной дороги. Такой же характер носят гарантированные Россией железнодорожные концессии в Персии, немецкие железнодорожные предприятия в Малой Азии и в Мессопотамии и английские и немецкие железнодорожные предприятия в Африке.
Здесь нужно рассмотреть одно недоразумение, касающееся приложения капиталов в чужих странах и спроса, исходящего от этих стран. Вывоз английского капитала в Америку играл огромную роль уже в начале 20-х годов прошлого столетия; он был в значительной степени виной первого настоящего торгово-промышленного кризиса, разразившегося в Англии в 1825 г. С 1824 г. лондонская биржа была наводнена южноамериканскими ценными бумагами. В 1824–1825 гг. вновь образовавшиеся штаты Южной и Центральной Америки заключили в Лондоне государственные займы свыше чем на 20 миллионов фунтов стерлингов. Кроме того в Лондоне было размещено огромное количество южноамериканских промышленных и других акций. Внезапный подъем и открытие южноамериканских рынков со своей стороны вызвали сильное повышение вывоза английских товаров в южноамериканские и центральноамериканские государства. Вывоз британских товаров в эти страны исчислялся: в 1821 г. 2,9 млн. фунт, ст., в 1825 г. 6,4 млн. фунт. ст.
Главным предметом вывоза были здесь хлопчатобумажные ткани. Под влиянием сильного спроса английское хлопчатобумажное производство очень быстро расширилось. Было основано много новых фабрик. Стоимость обработанного в Англии хлопка-сырца составляла: в 1821 г. 129 млн. фунт, ст., в 1825 г. 167 млн. фунт. ст.
Таким образом все элементы для кризиса были подготовлены. Туган-Барановский предлагает здесь вопрос: «Откуда же взяли южноамериканские государства в 1825 г. средства для покупки вдвое большего количества английских товаров, чем в 1821 г.? Средства эти были даны самими англичанами. Займы, которые заключались ими на лондонской бирже, служили для уплаты за ввезенные товары. Английские фабриканты были обмануты ими же самими созданным спросом и в скором времени должны были на опыте убедиться в неосновательности своих чрезмерных надежд»[310].
Тот факт, что южноамериканский спрос на английские товары был вызван английским капиталом, Туган рассматривает как нездоровое, ненормальное экономическое явление. Он бессознательно перенимает здесь взгляд теоретика, с которым он не желает иметь ничего общего. Концепция, согласно которой английский кризис 1825 г. можно объяснить «исключительным развитием» отношений между английским капиталом и южноамериканским спросом, всплыла уже во время этого кризиса. Не кто иной, как Сисмонди, поставил тот же вопрос, что и Туган-Барановский, и во втором издании своих «Новых начал» описал эти явления со всеми подробностями.
«Мне представляется, что открытие огромного рынка, который испанская Америка предоставила продуктам промышленности, оказало самое существенное влияние на новое усиление английских мануфактур. Английское правительство придерживалось того же взгляда; за 7 лет, протекших со времени кризиса 1818 г., было затрачено огромное количество энергии, чтобы распространить английскую торговлю на самые отдаленные районы Мексики, Колумбии, Бразилии, Рио де ла Платы, Чили и Перу. Прежде чем министерство решило признать эти новые государства, оно уже приняло меры, чтобы защитить английскую торговлю занятием морских станций, которые долгое время были заняты линейными кораблями; при этом командиры этих кораблей имели больше дипломатической власти, чем военной. Английское министерство пренебрегло криками Священного Союза и признало новые республики в тот самый момент, когда вся Европа решила их уничтожить. Но как бы то ни были велики рынки, предоставленные свободной Америкой, они не оказались бы в состоянии поглотить все товары, произведенные Англией сверх ее собственных потребностей, если бы займы новых республик не вызвали внезапно огромного увеличения их средств для покупки английских товаров. Каждое американское государство занимало у англичан деньги, чтобы укрепить свое правительство, и хотя эти деньги составляли капитал, но они были истрачены непосредственно в том же году, как затрачивается доход, т. е. они были затрачены на покупку за общественный счет английских товаров или на уплату за товары, отправленные за счет частных лиц. В то же самое время была основана масса обществ с огромными капиталами для эксплоатации всех американских рудников, но все деньги, которые они затратили, тотчас же вошли в приход Англии; они пошли на уплату за машины, которые эти общества употребляли, или за товары, которые были отправлены туда, где эти машины должны были работать. Пока длилась эта необыкновенная торговля, во время которой англичане требовали от американцев, чтобы они на английский капитал покупали английские же товары, развитие английских мануфактур казалось блестящим. Потребление определялось уже не доходом, а английским капиталом; англичане, покупавшие и платившие за собственные товары, отправленные в Америку, только лишили себя удовольствия самим потребить эти товары»[311]. Сисмонди делает отсюда характерный для него вывод, что только доход, т. е. личное потребление, образует действительную границу для капиталистического сбыта, и пользуется этим примером, чтобы лишний раз предостеречь от накопления.
В действительности явление, предшествовавшее кризису 1825 г., до сих пор осталось типичным для периода подъема и экспансии капитала, а «исключительное» отношение образует одно из самых существенных основ накопления капитала. Специально в истории английского капитала это явление повторяется регулярно перед каждым кризисом, как это доказывает сам Туган-Барановский следующими цифрами и фактами. Непосредственной причиной кризиса 1836 г. было переполнение рынка Соединенных штатов английскими товарами. Но и здесь эти товары покупались на английские деньги. Ввоз товаров в Соединенные штаты превышал в 1834 г. их вывоз на 6 млн. долларов, но в то же самое время ввоз благородных металлов превышал вывоз последних почти на 16 млн. долларов. Еще в год кризиса — в 1836 г. — избыток ввоза товаров составлял 52 млн. долларов, и тем не менее избыток ввоза благородных металлов равнялся еще 9 млн. долларов. Эти потоки денег и долларов шли главным образом из Англии, где производилась массовая покупка железнодорожных акций Соединенных штатов. За 1835–1836 гг. в Соединенных штатах был основан 61 новый банк с капиталом в 52 млн. долларов по преимуществу английского происхождения. Следовательно, англичане и на этот раз сами оплачивали свой вывоз. Беспримерный промышленный подъем на севере Соединенных штатов в конце 50-х годов, — подъем, повлекший за собой в конечном итоге гражданскую войну, — также происходил за счет английского капитала, который опять создал в Соединенных штатах расширенный рынок для английской промышленности.
Не только английский, но и капитал остальной Европы принимал посильное участие в этой «необыкновенной торговле»; по словам Шефле, за 5 лет, с 1849 г. по 1854 г., на разных европейских биржах было приобретено американских ценностей не менее чем на миллиард гульденов. Вызванное одновременно с этим оживление мировой промышленности также разрешилось мировым крахом 1857 г. В 60-х годах английский капитал спешит создавать те же отношения не только в Соединенных штатах, но и в Азии. Он массами устремляется в Малую Азию и в Остиндию, предпринимает здесь грандиозные постройки железных дорог — длина железнодорожной сети Британской Индии равнялась в 1860 г. 1350 км, в 1870–7683 км, в 1880 — 14 977 км и в 1890 — 27 000 км. Благодаря этому сразу же появился усиленный спрос на английские товары. Но в то же самое время английский капитал тотчас же по окончании гражданской войны вновь устремляется в Соединенные штаты. Огромные постройки железных дорог в Соединенных штатах в 60-х и 70-х годах — длина железнодорожной сети равнялась в 1850 году 14 151 км, в 1860 — 49 292 км, в 1870 — 85 139 км, в 1880 — 150 717 км и в 1890 — 268 409 км — производились опять-таки главным образом за счет английского капитала. Но в то же самое время материалы для этих дорог получались тоже из Англии. Это было главной причиной быстрого развития угольной и железоделательной промышленности в Англии и потрясений в этих отраслях, вызванных американскими кризисами 1866, 1873 и 1884 гг. Здесь происходило буквально то же самое, что Сисмонди представлялось очевидным сумасбродством: англичане строили в Соединенных штатах железные дороги из собственного железа и прочего материала, платили себе за это своими собственными деньгами, но только лишали себя «удовольствия» пользоваться этими железными дорогами. Но это сумасбродство, несмотря на всякие периодические кризисы, настолько пришлось по вкусу европейскому капиталу, что лондонская биржа в середине 70-х годов была охвачена настоящей горячкой заграничных займов. В 1870–1875 гг. в Лондоне было заключено таких займов на 260 миллионов фунтов стерлингов. Их прямым последствием был остро возрастающий вывоз английских товаров в экзотические страны; капитал устремлялся туда массами несмотря на то, что эти страны время от времени становились банкротами. В конце 70-х годов Турция, Египет, Греция, Боливия, Коста-Рика, Эквадор, Гондурас, Мексика, Парагвай, Перу, С. Доминго, Уругвай и Венецуэла частично или целиком прекращали уплату процентов. Несмотря на это, в конце 80-х годов повторяется горячка экзотических государственных займов: южноамериканские государства и южноафриканские колонии поглощают огромные количества европейского капитала. Так, например, займы Аргентинской республики равнялись: в 1874 г. 10 млн. фунт, ст., в 1890 г. 59,1 млн. фунтов ст.
Англия и здесь строит железные дороги из собственного железа и собственного угля и платит за это собственными деньгами. Длина аргентинской железнодорожной сети равнялась в 1883 г. 3123 км, в 1893 г. — 13 691 км.
В то же самое время английский вывоз возрастал согласно следующей таблице (в млн. фунт, ст.):
Весь вывоз Англии в Аргентину составлял в 1885 г. 4,7 млн. фунт, ст., а 4 года спустя — уже 10,7 млн. фунт. ст.
В то же самое время английский капитал при посредстве государственных займов устремлялся в Австралию. Займы трех австралийских колоний — Виктории, Нового Южного Уэльса и Тасмании — составляли в конце 80-х годов 112 млн. фунт. ст., причем 81 млн. был затрачен на железные дороги. Длина австралийской сети равнялась: в 1880 г. 4900 милям, в 1895 г. 15 600 милям.
Англия и здесь поставляла одновременно и капитал, и материалы для постройки железных дорог. Потому Англия тоже была втянута в водоворот кризисами 1890 г. в Аргентине, Трансваале, Мексике и Уругвае и австралийским кризисом 1893 г.
В последние два десятилетия в этом отношении изменилось только то, что рядом с английским капиталом на иностранные предприятия и в особенности на займы шли в значительных количествах капиталы немецкие, французские и бельгийские. Постройка железных дорог в Малой Азии с 50-x до конца 80-х годов была выполнена английским капиталом. С тех пор в малой Азии упрочился германский капитал, который выполняет большой план Анатолийской и Багдадской железных дорог. Приложение германского капитала в Турции вызывает возрастающий вывоз германских товаров в эту страну.
Германский вывоз в Турцию составлял в 1896 г. 28 млн. марок, в 1911 г. — 113 млн. марок; вывоз в Азиатскую Турцию составлял в 1901 г. 12 млн. марок, в 1911 г. — 37 млн. марок. Значительная часть ввозимых германских товаров и в этом случае оплачивалась германским капиталом, и немцы, по выражению Сисмонди, только лишали себя удовольствия пользоваться продуктами собственного производства.
Рассмотрим вопрос поближе.
Реализованная прибавочная стоимость, которая в Англии и в Германии не может быть капитализирована и лежит там без употребления, вкладывается в Аргентине, в Австралии, в Капланде или в Месопотамии в железные дороги, в водные сооружения, в рудники и т. д. Машины, материалы и т. п. доставляются из той же страны, откуда получается капитал, за счет которого они и покупаются. Но ведь то же самое делается и внутри страны при условиях капиталистического производства: прежде чем получить производительное назначение, капитал сам должен купить элементы своего производства и воплотиться в них. Правда, продукт потребляется здесь внутри страны, тогда как в первом случае потребление предоставляется чужим странам. Но целью капиталистического производства является не потребление продуктов, а прибавочная стоимость и накопление. Свободный капитал внутри страны не имел возможности накопляться, потому что не было потребности в добавочном продукте. Но за границей, где не развилось еще никакого капиталистического производства, возник или насильственно создан новый спрос в среде некапиталистических слоев. Именно то обстоятельство, что «потребление» продукта переносится на других, и имеет решающее значение для капитала, так как потребление классов капиталистической страны — капиталистов и рабочих — при накоплении в счет не идет. «Потребление» продуктов во всяком случае должно быть реализовано новыми потребителями и оплачено ими. Для этого они должны иметь денежные средства. Эти последние им доставляет отчасти возникающий в то же время товарообмен. Непосредственно с железнодорожным строительством и с горным делом (в золотопромышленности и т. д.) связывается оживленная торговля. Она постепенно реализует авансированный на постройку железных дорог или рудников капитал вместе с прибавочной стоимостью. Текущий таким образом за границу капитал может искать поля деятельности на собственный риск, как акционерный капитал; он может находить себе приложение в промышленности или в транспорте, попадая в чужую страну при посредничестве государства, заключающего внешний заем; в первом случае акционерные предприятия, как дутые, могут скоро потерпеть крах, во втором случае кредитуемое государство может в конце концов оказаться банкротом, и капитал тем или иным путем может иногда частично пропасть для его собственников, но все это не меняет дела в целом. Таким путем отдельные капиталы пропадают часто при кризисах и в их собственной стране. Суть дела заключается в том, что накопленный капитал старой страны находит в новой стране новую возможность производить и реализовать прибавочную стоимость, т. е. продолжать накопление. Новые страны охватывают новые большие области с натуральнохозяйственными отношениями, которые превращаются в товарнохозяйственные, или с товарнохозяйственными отношениями, которые вытесняются капиталом. Железнодорожное строительство и горное дело (в особенности золотопромышленность), характерные для приложения капитала старых капиталистических стран в молодых странах, обладают свойством вызывать в среде господствовавших раньше натуральнохозяйственных отношений оживленный товарообмен; обе эти отрасли характерны в истории хозяйства как начало быстрого разложения старых экономических формаций, социальных кризисов и зарождения современных отношений, т. е. прежде всего товарного хозяйства, а затем капиталистического производства.
Роль внешних займов и вложение капиталов в иностранные железнодорожные и горнопромышленные акции служат поэтому лучшей критической иллюстрацией к марксовой схеме накопления. В этих случаях расширенное воспроизводство капитала представляет собой капитализацию уже раньше реализированной прибавочной стоимости (поскольку иностранные займы и заграничные акции не покрываются мелкобуржуазными и полупролетарскими сбережениями). Момент, обстоятельства и форма реализации капитала, текущего из старых стран в новые, не имеют ничего общего с теперешним поприщем накопления. Тот самый английский капитал, который устремлялся в Аргентину для железнодорожного строительства, мог быть раньше индийским опием, реализованным в Китае. Далее английский капитал, строящий в Аргентине железные дороги, является капиталом английского происхождения не только по своей чистой форме стоимости как денежный капитал: его вещественная форма — железо, уголь, машины и т. д. — тоже происходит из Англии, т. е. потребительная форма прибавочной стоимости уже заранее создается в Англии в форме, соответствующей целям накопления. Рабочая сила — потребительная форма переменного капитала — здесь большею частью чужая: капитал старых стран подчиняет себе в новых странах туземные рабочие силы как новый объект эксплоатации. Для простоты исследования мы можем однако принять, что рабочие силы того же происхождения, что и капитал. На самом деле вновь открытые золотоносные рудники, например, вызывают — особенно первое время — массовую иммиграцию из старых капиталистических стран, и в них работают главным образом рабочие силы этих стран. Мы можем следовательно взять случай, когда денежный капитал, средства производства и рабочие силы новой страны происходят из старой капиталистической страны, скажем, из Англии, В Англии в таком случае были налицо все материальные предпосылки накопления: реализованная прибавочная стоимость в виде денежного капитала, прибавочный продукт в производительной форме и, наконец, резервы рабочих. И тем не менее накопление в Англии не могло происходить: Англии и ее прежним покупателям не нужно было никаких железных дорог и никакого расширения промышленности. И только подъем новых областей с большими районами некапиталистической культуры создал для капитала расширенный круг потребителей и сделал для него возможным расширенное воспроизводство, т. е накопление.
Кто собственно эти новые потребители? Кто платит в последнем счете за внешние займы и реализует прибавочную стоимость основанных за счет этих займов капиталистических предприятий? История международных займов в Египте дает классический ответ на этот вопрос.
Три ряда фактов, взаимно переплетающихся, характеризуют внутреннюю историю Египта во второй половине XIX столетия: современные капиталистические предприятия крупнейшего масштаба, лавинообразный рост государственного долга и крушение крестьянского хозяйства. В Египте до последнего времени существовал барщинный труд; по отношению к земельной собственности велась самая бесцеремонная политика насилия со стороны вали, а затем хедива. Но как раз эти примитивные отношения сулили самую благотворную почву для операций европейского капитала. С экономической точки зрения здесь речь могла итти вначале только о том, чтобы создать условия для денежного хозяйства. Эти условия и были созданы путем прямого насилия со стороны государства. Мегмед-Али, творец современного Египта, применял при этом до 30-х годов метод, отличавшийся патриархальной простотой: он от имени государства «покупал» ежегодно у феллахов всю их жатву, чтобы потом продавать им из нее по повышенным ценам минимум, необходимый для их существования и для обсеменения полей. Он выписал остиндский хлопок, американский сахарный тростник, индиго и перец, и от имени государства указал феллахам, какие именно из этих растений сеять и в каком количестве; хлопок и индиго при этом объявлены были монополией правительства: они могли продаваться только правительству, и, следовательно, правительством уже перепродавались. Таким путем в Египте была введена торговля. Правда, Мегмед-Али потрудился немало и над поднятием производительности труда: он заставил раскопать старые каналы, рыть колодцы, а, главное, начал постройку грандиозных нильских водных сооружений у Калиуба, открывших серию огромных капиталистических предприятий в Египте. Эти последние распространились на четыре крупные области: на оросительные работы, между которыми первое место занимают сооружения у Калиуба, строившиеся от 1845 до 1853 г. и поглотившие, помимо неоплаченного крепостного труда, 50 млн. марок, — чтобы оказаться, впрочем негодными; далее — на пути сообщения, между которыми Суэцкий канал был самым важным и в истории Египта самым роковым предприятием; затем — на хлопчатобумажные плантации и, наконец, на сахарное производство. С постройкой Суэцкого канала Египет всунул свою голову в петлю английского капитала, из которой он уже не сумел ее вытащить. Начало было сделано французским капиталом, за которым немедленно последовал английский; конкурентная борьба между ними проходит через все внутренние смуты Египта следующих 20 лет. Операции французского капитала, построившего как огромные нильские оросительные сооружения, оказавшиеся негодными, так и Суэцкий канал, были, быть может, самыми своеобразными образцами накопления европейского капитала за счет примитивных отношений. За благодеяние, выразившееся в прорытии канала, который должен был отвлечь от Египта европейско-азиатскую торговлю и весьма чувствительно затронуть его собственное участие в этой торговле, Египет обязался, во-первых, предоставить бесплатно на ряд лет барщинный труд 20 000 крестьян и, во-вторых, принять на 70 млн. марок акций, т. е. на 40% всего капитала Суэцкой компании. Эти 70 млн. стали основой колоссального государственного долга Египта — долга, из-за которого Египет двадцать лет спустя подвергся военной английской оккупации. В оросительных работах наступил внезапно крупный переворот: старинные «сакии», т. е. черпалки, которые приводились в движение волами и которые в количестве 50 000 штук работали по 7 месяцев в году в одной только дельте, были отчасти заменены мощными паровыми насосами. Сообщение по Нилу между Каиром и Асуаном поддерживалось теперь современными пароходами. Но величайший переворот в хозяйственном отношении Египта принесло с собой разведение хлопка. Результатом американской войны за освобождение негров и хлопкового голода в Англии, поднявшего цены за килограмм хлопка с 60–80 пфеннигов до 4–5 марок, было лихорадочно быстрое разведение хлопка в Египте. Все сеяли хлопок, но в особенности этим занималась вице-королевская семья. Грабеж земли в крупном масштабе, конфискация, вынужденная «покупка» или простое хищение в очень короткое время вызвали колоссальное увеличение вице-королевских земель. Бесчисленное множество деревень превратилось внезапно в королевскую частную собственность, и никто не был в состоянии объяснить правовую основу этого явления. Все эти колоссальные пространства в короткое время должны были быть использованы для хлопчатобумажных плантаций. Но это поставило на голову всю технику традиционного египетского сельского хозяйства. Устройство плотин для защиты хлопковых полей от регулярных разливов Нила, обильное и регулируемое искусственное орошение, глубокая и основательная вспашка, которой феллах, царапающий слегка плугом свою землю, не знал со времен фараонов, и, наконец, интенсивная работа при жатве, — все это предъявляло огромные требования к рабочей силе Египта. Но этой рабочей силой было все то же крепостное крестьянство: государство присвоило себе неограниченное право распоряжения его силами. Феллахи уже тысячами были согнаны, чтобы работать в качестве крепостных на постройке водных сооружений у Калиуба и на постройке Суэцкого канала; теперь их силы потребовались для сооружения плотин, для прорытия каналов и для работ на плантациях вице-королевских владений. Те 20 000 рабов, которых хедив отдал в распоряжение Суэцкого общества, потребовались теперь ему самому, и следствием этого был первый конфликт с французским капиталом. Приговор Наполеона III присудил Суэцкому обществу 67 миллионов марок отступных. Хедив легко согласился на это потому, что эти деньги в конце концов должны были быть выколочены из тех же самых феллахов, из-за рабочей силы которых шел спор. Но вот пошли оросительные работы. Для них из Англии и из Франции была доставлена масса паровых машин — центробежных насосов и локомобилей. Многие сотни этих машин доставлялись из Англии в Александрию и отправлялись затем на пароходах, на нильских судах и на горбах верблюдов по всем направлениям внутрь страны. Для обработки земли потребовались паровые плуги, в особенности благодаря чуме рогатого скота, которая погубила в 1864 г. весь скот. Эти машины также привозились большей частью из Англии. Фоулеровское предприятие достигло внезапно колоссального расширения, особенно благодаря заказам вице-короля, которые покрывались за счет Египта[312].
Третьим родом машин, которые массами понадобились вдруг в Египте, были аппараты для очистки и прессы для упаковки хлопка. Эти машины дюжинами устанавливались в городах дельты. Сагасит, Танта, Самануд и другие города начали дымиться, как английские фабричные города. Огромные достояния через банки устремлялись в Александрию и в Каир.
Крушение хлопчатобумажной спекуляции произошло уже в следующем году, когда цены на хлопок упали после заключения мира в Соединенных штатах в несколько дней с 27 пенсов за фунт до 15–12 и в конце концов до 6 пенсов. В следующем году Измаил-паша набросился на новую спекуляцию — на производство тростникового сахара. Теперь, после того как южные штаты Северной Америки потеряли своих рабов, Египту, который пользовался крепостным трудом феллахов, стало выгодно с ними конкурировать. Египетское сельское хозяйство второй раз было поставлено на голову. Французские и английские капиталисты нашли новое поле для быстрого накопления. В 1868 и в 1869 гг. было заказано 18 гигантских сахарных заводов, с ежедневной производительностью в 20 000 кг каждый, — следовательно, с производительностью, которая в четыре раза превосходила производительность самых крупных из известных до тех пор предприятий. Из этих 18 заводов 6 было заказано в Англии, 12 — во Франции. Но вследствие франкопрусской войны большая часть заказов перешла к Англии. Вдоль Нила через каждые десять километров должно было быть построено по одному заводу, и каждый завод должен был быть центральным пунктом участка в 10 квадратных километров, который поставлял бы сахарный тростник. Каждый завод при работе полным ходом нуждался ежедневно в 2000 тонн сахарного тростника. В то время как сотни старых паровых плугов хлопчатобумажного периода лежали сломанными в разных местах, была заказана сотня новых плугов для разведения сахарного тростника. Феллахи тысячами сгонялись на плантации, в то время как тысячи тех же феллахов трудились над постройкой канала Ибрагима. Палка и хлыст из кожи гиппопотама работали во-всю. Скоро возник вопрос насчет средств сообщения; для того, чтобы доставлять на заводы сырье, каждый завод надо было немедленного окружить сетью железных дорог, потребовались переносные полевые железные дороги, проволочно-канатные дороги и локомотивы для обыкновенных дорог (Strassenlokomotive). Эти колоссальные заказы тоже выпали на долю английского капитала. В 1872 г. была открыта первая гигантская фабрика. На первых порах при перевозках работало 4000 верблюдов. Но обеспечение производства достаточным количеством тростника оказалось невозможным. Рабочий персонал был совершенно не приспособлен: крепостной феллах не мог под влиянием кнута превратиться в промышленного рабочего. Предприятие это рухнуло, и многие заказанные машины даже не были изготовлены. Сахарными спекуляциями в 1873 г. закончился период грандиозных капиталистических предприятий в Египте.
Кто давал капитал для этих предприятий? Международные займы. За год до своей смерти (1863 г.) Саид-паша заключил первый заем, который номинально равнялся 66, а фактически — за вычетом комиссионных, дисконтных и т. д. — 50 млн. марок наличными. Он завещал Измаилу этот долг и суэцкий договор, который в конечном итоге взвалил на Египет долг в 340 млн. марок. В 1864 г. был заключен первый заем Измаила, равный номинально 114 млн. из 7%, а фактически, наличными, 97 млн. из 81/4%. Этот заем был израсходован в течение одного года; 67 млн. ушли на отступные Суэцкому обществу, а остаток был поглощен главным образом хлопчатобумажными предприятиями. В 1865 г. последовал первый так называемый даирский заем, заключенный через англо-египетский банк под залог частной собственности хедива; он равнялся номинально 68 млн. из 9%, а в действительности 50 млн. из 12%. В 1866 г. через фирму «Фрилинг и Решен» был заключен новый заем номинально на 60 миллионов, а наличными 52 миллиона. В 1867 г. через оттоманский банк был заключен еще заем номинально на 40 млн., а фактически на 34 млн. Текущий долг равнялся в то время 600 млн. Для консолидации части этого долга в 1868 г. через банкирский дом «Оппенгейм и племянник» был заключен огромный заем на номинальную сумму в 238 млн. из 7%; в действительности Измаил получил на руки только 142 млн. из 13 1/2%. Но этих денег не хватило на роскошное празднество по случаю открытия Суэцкого канала, — которое происходило в присутствии собравшихся верхов европейского придворного и финансового мира и полусвета и которое сопровождалось безумным расточительством, — и на новый бакшиш в 20 млн. суверену-султану. В 1870 г. через фирму «Битофсгейм и Гольдшмидт» был заключен заем номинально на 142 млн. из 7%, а фактически на 100 млн. из 13%. Он пошел на покрытие расходов сахарного периода. В 1872 и в 1873 гг. последовали два займа, заключенные через Оппенгейма, один малый заем на 80 млн. из 14%, а другой большой на номинальную сумму в 640 млн. из 8%. Но так как европейские банкирские дома при выдаче второго займа платили отчасти закупленными ими египетскими векселями, то этот заем дал в действительности только 220 млн. наличными и сократил наполовину текущий долг.
В 1874 г. была сделана попытка заключить внутренний заем на 1000 млн. марок из 9% годовых, но она дала лишь 68 млн. Египетские бумаги стояли на 54 процентах своей номинальной стоимости. Государственный долг за 13 лет, протекших со смерти Саид-паши, увеличился с 3293 000 фунтов стерлингов до 94 110 000 фунтов стерлингов, т. е. приблизительно на 2 млрд. марок[313]. Банкротство было близко. На первый взгляд эти операции представляют собой верх безумия. Один заем следовал за другим, проценты по старым займам покрывались новыми займами, и колоссальные заказы английскому и французскому промышленному капиталу оплачивались капиталом, занятым у англичан и французов.
Европейский капитал, при всеобщих криках Европы о безумном хозяйничании Измаила, делал в Египте беспримерные сказочные дела — гешефты, которые удались капиталу на его всемирноисторическом пути один только раз. Это было фантастическое модернизованное издание библейских жирных коров Египта.
Прежде всего каждый заем означал ростовщическую сделку, при которой от пятой до третьей части (и даже больше этого) якобы занятой суммы прилипало к рукам европейских банкиров. Но ростовщические проценты так или иначе должны были быть уплачены. Откуда же брались для этого средства? Их источник должен был находиться в самом Египте, и этим источником был египетский феллах, т. е. крестьянское хозяйство. Оно-то в последнем счете и доставляло все важнейшие элементы грандиозных капиталистических предприятий. Оно доставило землю, ибо так называемые личные владения хедива, выросшие в короткое время в грандиозные пространства и образовавшие основу для ирригационных планов и хлопчатобумажных и сахарных спекуляций, были составлены путем грабежа и вымогательства из бесчисленного множества деревень. Крестьянское хозяйство доставляло и рабочие силы, и притом доставляло их даром. Содержание рабочих во время их эксплоатации было предоставлено их собственным заботам. Крепостной труд феллаха был основой технических чудес, которые европейские инженеры и европейские машины являли в области оросительных сооружений, средств сообщения, сельского хозяйства и промышленности Египта. Над водными сооружениями у Калиуба и над Суэцким каналом, на постройках железных дорог и плотин, на хлопчатобумажных плантациях и сахарных заводах трудились бесчисленные армии барщинных крестьян; они перебрасывались по мере надобности с одной работы на другую и безмерно эксплоатировались. И если техническая неприспособленность крепостного труда к современному капиталистическому производству обнаруживалась на каждом шагу, то это, с другой стороны, покрывалось неограниченной властью над массами, которая была дана здесь в руки капитала, продолжительностью эксплоатации и условиями жизни и работы трудящихся.
Но крестьянское хозяйство доставляло не только земли и рабочие силы: оно доставляло и деньги. Этой цели служила налоговая система, которая под влиянием капиталистического хозяйства наложила на феллаха кандалы. Поземельный налог на крестьянские земли все время повышался и достиг в конце 60-х годов 55 марок на гектар, в то время как крупные землевладельцы платили по 18 марок за гектар, а королевская семья за свои огромные земли ничего не платила. К этим поборам все время прибавлялись новые специальные налоги. Так, для содержания оросительных сооружений, которые приносили пользу почти исключительно только вице-королевским владениям, взималось по 21/2 марки с гектара земли. За каждую финиковую пальму феллах должен был платить 1 марку 35 пф., за каждую глиняную хижину, в которой он жил, — 75 пф. Ко всему этому нужно прибавить подушную подать, которая взималась в сумме 61/2 марок с каждого человека старше 10 лет. В общей сложности феллахи уплатили при Мегмеде-Али 50 млн., при Сайде — 100 млн. и при Измаиле — 163 млн. марок.
Чем выше становилась задолженность европейскому капиталу, тем больше выколачивалось из крестьянского хозяйства[314]. В 1869 г. все налоги были повышены на 10% и взысканы вперед за 1870 г. В 1870 г. поземельный налог был повышен на 8 марок с гектара. Население деревень верхнего Египта стало сокращаться, хижины разрушались, и земля оставалась необработанной, потому что крестьяне избавлялись этим от уплаты налогов. В 1876 г. налог на финиковые пальмы был повышен на 50 пф. Целые деревни выходили, чтобы вырубать свои финиковые пальмы, и их пришлось удерживать от этого ружейными залпами. Выше Сиута в 1879 г. погибло от голода, как передают, 10 000 феллахов, так как им не под силу стало покрывать налог за орошение своих полей и так как они зарезали свой скот, чтобы избавиться от уплаты налога за него[315].
Из феллаха была высосана последняя капля крови. Египетское государство выполнило функцию всасывающего аппарата в руках европейского капитала, и оно стало излишним. Хедиву Измаилу была дана отставка, и европейский капитал мог приступить к ликвидационным операциям.
В 1875 г. Англия купила 172 000 суэцких акций за 80 млн. марок, за что Египет ей еще до настоящего времени должен платить процентов на 394 000 египетских фунтов стерлингов. Начали действовать английские комиссии по «упорядочению» египетских финансов. Замечательно, что европейский капитал совершенно не испугался отчаянного положения обанкротившейся страны и изъявил готовность предоставлять для ее «спасения» все новые колоссальные займы. Кау и Стокс предложили для конверсии всех долгов заем в 1520 млн. марок из 7%; Райверс Вильсон считал, что требуется 2060 млн. марок. Credit Foncier закупил миллионы краткосрочных векселей и попытался консолидировать весь долг займом в 1820 млн. марок, но безуспешно. Но чем отчаяннее было финансовое положение страны и чем меньше было надежд на ее спасение, тем ближе становился тот неизбежный момент, когда вся страна со всеми ее производительными силами должна будет попасть в когти к европейскому капиталу. В октябре 1870 г. представители европейских кредиторов высадились в Александрии. Над финансами Египта был установлен двойной контроль английского и французского капиталов. От имени двойного контроля были изобретены новые налоги, крестьяне были сильно прижаты, и в 1876 г. удалось возобновить временно прекращенную в 1877 г. уплату процентов[316]. Претензии европейского капитала стали теперь центральным пунктом хозяйственной жизни и единственным мотивом финансовой системы. В 1878 г. была создана новая комиссия и полуевропейское министерство. В 1879 г. египетские финансы были на долгое время отданы под контроль европейского капитала в лице Commission de la Publique Egyptienne в Каире. В 1878 г. чифлики, земли вице-королевской семьи, обнимавшие 431 000 акров, были превращены в государственные домены и заложены европейским капиталистам в обеспечение государственного долга; то же самое было сделано с даирскими землями, личной собственностью хедива, насчитывавшей 485 131 акр, преимущественно в верхнем Египте; впоследствии они были проданы одному консорциуму. Большая часть остальных земель перешла в руки капиталистических обществ, в особенности Суэцкого общества. Земли мечетей и школ были конфискованы Англией в возмещение расходов по оккупации страны. Мятеж египетских войск, которые благодаря европейскому финансовому контролю голодали, в то время как европейские чиновники получали блестящие оклады, и провоцированное восстание обескровленных масс в Александрии дали желанный повод для решительного натиска. В 1882 г. английские войска вступили в Египет, чтобы уже не покидать его и сделать покорение страны результатом грандиозных капиталистических операций, имевших место в Египте в продолжение двадцати лет, и завершением ликвидации египетского крестьянского хозяйства европейским капиталом[317]. Между европейским ссудным и промышленным капиталом происходит, как мы видели, такая сделка: египетские заказы промышленному капиталу Европы оплачиваются ее ссудным капиталом, а проценты одного займа покрываются за счет капитала другого займа. Эта сделка при поверхностном рассмотрении кажется бессмысленной, но с точки зрения накопления капитала в ее основе лежит весьма рациональное и «здоровое» отношение. Если отрешиться от маскирующих посредствующих звеньев, то окажется, что европейский капитал пожирал египетское крестьянское хозяйство: огромные пространства земли, бесчисленные рабочие силы и масса продуктов труда, которые в виде налогов вносились государству, все это в последнем счете превращалось в европейский капитал и подвергалось накоплению. Ясно, что эта операция, которая свела нормальный ход многолетнего исторического развития к 2–3 десятилетиям, стала возможной только благодаря кнуту из кожи гиппопотама и что именно примитивность социальных отношений Египта создала несравненный операционный базис для накопления капитала. Одновременно со сказочным увеличением капитала на одной стороне, и как его экономический результат, на другой стороне, рядом с процессом разорения крестьянского хозяйства возникает товарное обращение, а напряжение производительных сил страны создает условия для его развития. Площадь обрабатываемой и защищенной плотинами земли возросла в Египте за время правления Измаила с 2 до 2,7 млн. гектаров, сеть каналов увеличилась с 73 000 до 87 000 км, а железнодорожная сеть с 220 000 до 410 000 км.
В Суэце и в Александрии были построены доки, а в Александрии- грандиозные портовые сооружения; для меккских пилигримов было установлено пароходное сообщение по Красному морю и вдоль сирийских и малоазиатских берегов. Египетский вывоз, который в 1861 г. равнялся 89 млн. марок, поднялся в 1864 г. до 288 Млн.; ввоз, который при Саид-паше равнялся 24 млн. марок, возрос при Измаиле до 100–110 млн. марок. Размер торговли, которая после открытия Суэцкого канала оправилась лишь в 80-х гг., определялся следующими цифрами (в млн. марок):
При таком быстром развитии товарного хозяйства сам Египет при помощи европейского капитала стал, конечно, собственностью последнего. В Египте обнаружилось то же самое, что было в Китае и не так давно в Марокко: за спиной международного займа, железнодорожного строительства, водных и тому подобных культурных сооружений поджидал своей очереди милитаризм, эта исполнительная власть капиталистического накопления. В то время как восточные государства лихорадочным темпом проходили свое развитие от натурального хозяйства к товарному и от товарного к капиталистическому, они пожирались международным капиталом, ибо, не отдавшись ему, они не оказались бы в состоянии совершить указанный переворот.
Другой удачный пример дают для новейшего времени операции немецкого капитала в Азиатской Турции. Европейский, а в особенности английский капитал давно уже пытался покорить себе эту область, лежащую на старинном торговом пути между Европой и Азией[318].
В 50-х и 60-х годах английский капитал построил железнодорожные линии Смирна-Айдин-Динер и Смирна-Кассаба-Алашегир, получил концессию на продолжение этой линии до Афиун-Карагиссара и арендовал часть Анатолийской дороги от Гайдар-паши до Исмида. Наряду с этим французский капитал овладел частью постройки железных дорог. В 1888 г. на сцену выступил немецкий капитал. В результате переговоров с французской финансовой группой, представленной оттоманским банком, образовалось международное деловое соглашение (фузия), согласно которому германская финансовая группа должна была участвовать в крупных анатолийских и багдадских железнодорожных предприятиях 60%, а международный капитал — 40%[319]. Анатолийское железнодорожное общество, за которым стоит главным образом немецкий банк (Deutsche Bank), было основано как турецкое общество 14 редшеба 1306 г., т. е. 4 марта 1889 г.; оно должно было взять в свои руки функционировавшую с начала 70-х годов линию от Гайдар-паши до Исмида и выполнить концессию на железнодорожный участок Исмид-Эксишегир-Ангора (845 км). Общество имеет право и на проведение линии Гайдар-паша-Скутари и железнодорожных веток на Бруссу, на постройку — по концессии 1893 г. — дополнительной сети Эскишигер-Кония (около 445 км) и, наконец, на постройку участка Ангора-Кайсария (425 км). Турецкое правительство дало обществу следующие государственные гарантии: за каждый километр участка Байдар-паша-Исмид 10 300 франков валового дохода в год, а за каждый километр участка Исмид-Ангора 15 000 франков. Для этой цели правительство предоставило Administration de la Dette Publique Ottoman право прямо удерживать доходы, поступающие от сдачи в откуп десятины в санджаках Исмид, Эртогрул, Кутахиа и Ангора. Administration de la Dette Publique Ottomane должна была из этих доходов платить железнодорожному обществу столько, сколько нужно добавить, чтобы получить гарантированный правительством валовой доход. На каждый километр участка Ангора-Кайсария правительство гарантировало ежегодный валовой доход в 775 турецких фунтов золотом = 17 800 фр. золотом, на километр участка Эскишегир-Кония 604 турецких фунта = 13 741 фр.; в последнем случае доплата не должна была превышать 219 турецких фунтов = 4995 фр. с километра в год. Если же валовой доход превышает гарантированную сумму, то правительство получает 25% избытка. Десятины санджаков Трапезунд и Гумухгане уплачиваются прямо Administration de la Dette Publique Ottomane, которая со своей стороны вносит железнодорожному обществу следуемые ему согласно гарантии доплаты. Все десятины, предназначенные для выполнения данных правительством гарантий, образуют одно целое. В 1898 г. гарантия дохода линии Эскишегир-Кония была повышена с 219 турецких фунтов до 296.
В 1899 г. это же общество получило концессию на постройку и эксплоатацию в Гайдар-паше порта с относящимися к нему сооружениями, ему была также предоставлена концессия на выдачу варрантов, на постройку элеваторов для хлеба и депо для всякого рода товаров, а также право производить все выгрузки и погрузки при помощи собственного персонала. Оно получило, наконец, — это относится уже к области таможенной политики — право устройства своего рода портофранко.
В 1901 г. Анатолийское железнодорожное общество получило концессию на Багдадскую дорогу, т. е. на линию Копия-Багдад-Басра-Персидский залив (2400 км), которая при помощи линии Кония-Эрегли-Бургурлу присоединяется к анатолийскому участку. Для выполнения концессии старое общество основало новое акционерное общество, которое передало основанному во Франкфурте-на-Майне обществу постройку дороги на первых порах до Бургурлу. С 1893 г. до 1910 г. турецкое правительство доплатило за линию Гайдар-паша-Ангора 48,7 млн. франков и за линию Эскишегир Кония 1,8 млн. турецких фунтов, итого 90,8 млн. франков[320]. Наконец концессия 1907 г. передала в руки общества работы по осушке Каравиранского озера и по орошению кенийской равнины. Эти работы должны быть проведены за счет правительства в продолжение 6 лет. На этот раз общество авансирует правительству необходимые капиталы — до 19,5 млн. франков — с уплатой 5% годовых и с погашением в 36 лет. Этот заем турецкое правительство гарантировало: 1) 25 000 турецких фунтов в год из избытков от десятины, остающихся после удовлетворения железнодорожных гарантий и гарантий по разным займам; заведывание десятиной, как известно, находится в руках Administration de la Dette Publique Ottomane; 2) разницей между десятинным сбором с орошенных земель и средним сбором, полученным с них за последнее пятилетие, предшествовавшее концессии; 3) чистым доходом, который получается от оросительных сооружений, и 4) доходом от продажи осушенных или орошенных земель. Для выполнения названных выше работ общество основало во Франкфурте-на-Майне строительное общество «для орошения конийской равнины» с капиталом в 135 млн. франков.
В 1908 г. общество получило концессию на продолжение Конийской железной дороги до Багдада и Персидского залива опять с гарантией валового дохода с километра.
Четырехпроцентный багдадский железнодорожный заем в трех сериях (54, 108 и 119 млн. франков), заключенный для доплаты разниц между действительным и гарантированным валовым доходом, был обеспечен десятиной Айдинского, Багдадского, Моссулского, Диарбекирского, Урфского и Алеппского вилайетов и налогом на баранов в Конийском, Аданском, Алеппском и др. вилайетах[321].
Здесь совершенно ясно обнаружилась основа накопления. Германский капитал строит в Азиатской Турции железные дороги, гавани и ирригационные сооружения. Всеми этими предприятиями он выжимает из азиатов, которых он применяет как рабочую силу, новую прибавочную стоимость. Но вся эта прибавочная стоимость и примененные в производстве средства производства, полученные из Германии (железнодорожные материалы, машины и т. д.), должны быть реализованы. Но кто способствует их реализации? Отчасти вызванное железными дорогами и портовыми сооружениями товарное обращение, которое развивается в среде натуральнохозяйственных отношений Малой Азии. Но поскольку товарное обращение растет не настолько быстро, как это нужно для потребностей реализации, натуральные доходы населения при посредстве государственной машины насильственно превращаются в товар, а затем в деньги и обращаются на реализацию капитала и прибавочной стоимости. Таков смысл «километровых гарантий» валового дохода самостоятельных предприятий чужого капитала, таков же смысл реального обеспечения (Pfandbtirgschaft) при займах. В обоих этих случаях в бесконечных вариациях отдаются в обеспечение так называемые «десятины» (Ueschur), а эти десятины являются натуральными налогами с турецких крестьян — налогами, которые малу-по-малу были доведены до 12–12 1/2%. Крестьянин азиатских вилайетов должен платить «десятину», потому что она в противном случае попросту взыскивается с него при участии жандармов и государственных и местных чиновников. «Десятины», которые представляют собой старинное проявление азиатской деспотии, основанной на натуральном хозяйстве, собираются турецким правительством не непосредственно, а через откупщиков, своего рода собирателей налогов ancien regime; государство продает им с аукциона предстоящий сбор податей, причем эта продажа производится для каждого вилайета (провинции) отдельно. Если десятина какой-нибудь провинции куплена отдельным спекулянтом или консорциумом, то они продают десятину каждого санджака (округа) другим спекулянтам, которые в свою очередь уступают свою долю целому ряду более мелких агентов. Но так как каждый желает покрыть свои расходы и загрести по возможности больше прибыли, то десятина по мере приближения к крестьянину растет лавинообразно. Если откупщик ошибся в своих расчетах, то он старается возместить свои убытки за счет крестьянина. Имея почти всегда долги, крестьянин с нетерпением ждет того момента, когда он будет иметь возможность продать снятую им жатву; но, собравши хлеб, он часто неделями должен дожидаться молотьбы: он должен ждать пока откупщику десятины заблагорассудится взять причитающуюся ему долю. Откупщик, совмещающий обыкновенно в своем лице и хлебного торговца, пользуется этим положением крестьянина, весь сбор которого может сгнить в поле, чтобы принудить его продать этот сбор по низким ценам; против жалоб недовольных он защищается при помощи чиновников, в особенности при помощи муктаров (старост)[322].
Международному Conseil d'Administration de la Dette Publique Ottomane, который заведывал между прочим налогами на соль, табак и спиртные напитки, шелковой десятиной и податями с рыболовов, в качестве километровых гарантий и обеспечения займов отдавались в залог десятины с соблюдением в каждом отдельном случае следующего дополнительного условия: Conseil принимает участие при заключении контрактов на сдачу в откуп этих десятин, выручки же десятин должны доставляться откупщиками прямо в вилайетские кассы и конторы Conseil. Если не оказывается откупщика, то турецкое правительство складывает поступающую десятину в магазины и вручает ключи Conseil, а он уже принимает продажу десятины на собственный счет.
Экономический обмен веществ между малоазиатским, сирийским и месопотамским крестьянством, с одной стороны, и немецким капиталом — с другой, происходит таким образом следующим путем. Зерно производится на полях вилайетов Кония, Багдад, Басра и т. д. как простое средство потребления первобытного хозяйства, но в качестве государственного налога тотчас же попадает в руки откупщика. Только в его руках зерно превращается в товар, а из товара в деньги, которые переходят в руки государства. Эти деньги, представляющие собой не что иное, как превращенную форму крестьянского зерна, которое даже не производилось как товар, отчасти служат для уплаты государственных гарантий предприятиям, строящим и эксплоатирующим железные дороги; эти деньги служат, стало быть, для реализации средств производства, потребленных при постройке и эксплоатации железных дорог, и прибавочной стоимости, выжимаемой при этом из азиатского крестьянина и пролетария. Но так как при постройке железных дорог применяются средства производства, произведенные в Германии, то превращенное в деньги зерно азиатского крестьянина служит в то же время для превращения в деньги прибавочной стоимости, выжатой из немецкого рабочего при производстве этих средств производства. При этой функции деньги переходят из рук немецкого государства в кассы Deutsche Bank; отсюда они в виде учредительской прибыли, тантьем, дивидендов и процентов попадают в карманы господ Гвинеров, Сименсов, их управляющих, акционеров, клиентов Deutsche Bank и всей ее разветвленной системы дочерних обществ и накопляются как капиталистическая прибавочная стоимость. Если откупщик как посредствующее звено отпадает, что предусмотрено в концессиях, то весь запутанный ряд метаморфоз сводится к своей наиболее простой и ясной форме: крестьянское зерно прямо переходит в руки Administration de la Dette Publique Ottomane, т. е. в руки представительства европейского капитала, и еще в своей натуральной форме становится доходом немецкого капитала и капитала других иностранных государств; крестьянское зерно осуществляет накопление европейского капитала еще раньше, чем оно сбрасывает свою собственную крестьянско-азиатскую потребительную форму; оно реализует капиталистическую прибавочную стоимость раньше, чем оно стало товаром и реализовало свою собственную стоимость. Обмен веществ протекает здесь в своей грубой и неприкрытой форме — непосредственно между европейским капиталом и азиатским крестьянским хозяйством; турецкое государство сводится при этом на роль политического аппарата для эксплоатации крестьянского хозяйства в интересах капитала, — такова подлинная функция всех восточных государств в период капиталистического империализма. Предприятие, кажущееся с внешней стороны нелепой тавтологией, расплатой за немецкие товары в Азии немецким же капиталом, при котором бравые немцы лишь уступают хитрым туркам «удовольствие» пользоваться огромными культурными сооружениями, по существу представляет собой обмен между немецким капиталом и азиатским крестьянским хозяйством — обмен, который совершается при помощи принудительных методов государственной власти. Результаты этого таковы: мы имеем на одной стороне прогрессирующее накопление капитала и возрастающую «сферу интересов», как предлог для дальнейшей политической и хозяйственной экспансии немецкого капитала в Турции, и на другой стороне — железные дороги и товарное обращение на основе быстрого разрушения, разорения и ограбления азиатского крестьянского хозяйства государством и возрастающей финансовой и политической зависимости турецкого государства от европейского капитала[323].