Статья Сисмонди против Рикардо, помещенная в майской книжке «Revue Encyclopedique» за 1824 г., вызвала наконец на сцену тогдашнего «prince de la science economique», Ж. Б. Сэя, слывшего представителем, наследником и популяризатором школы Смита на континенте. В июле того же года Сэй — уже после того, как он полемизировал с концепцией Сисмонди в своих письмах к Мальтусу, — вновь, выступил против него в «Revue Encyclopedique» в статье под заглавием: «О равновесии между потреблением и производством», на которую Сисмонди в свою очередь опубликовал краткое возражение. Таким образом последовательность полемических турниров была, собственно, обратна последовательности теоретических зависимостей. Ибо именно Сэй первый сообщил Рикардо и через последнего передал по наследству Мак Куллоху указанное учение о богом установленном равновесии между производством и потреблением. В действительности Сэй уже в 1803 г. высказал в XXII главе I книги своего «Traite d'economie politique»: «О рынках сбыта» следующее лапидарное положение: «…за продукты платят продуктами. Поэтому если нация имеет слишком много продуктов одного какого-нибудь рода, то средство избавиться от них состоит в том, чтобы произвести продукты другого рода»[155]. Мы имеем здесь наиболее знакомую формулировку той мистификации, которая была принята в качестве краеугольного камня учения о гармонии как школой Рикардо, так и вульгарной экономией[156]. Главный труд Сисмонди по существу говоря состоял в непрерывной полемике против этого положения. Теперь же, в «Revue Encyclopedique», Сэй на упреки отвечает упреками и делает следующий неожиданный оборот: «…Когда возражают, что всякое человеческое общество благодаря человеческому знанию и умению пользоваться силами природы может производить все предметы, способные удовлетворить его потребности и увеличить его наслаждения в большем количестве, чем это самое общество в состоянии потребить, то я спросил бы, чем же объясняется в таком случае, что мы не знаем ни одной нации, которая была бы вполне обеспечена, так как даже у тех наций, которые слывут цветущими, семь восьмых населения обходятся без массы продуктов, которые считаются необходимыми не только в богатых, но даже в семьях со скромным достатком. Я живу теперь в селе, расположенном в одном из богатейших кантонов Франции. И тем не менее там из двадцати домов имеется девятнадцать, при посещении которых я вижу лишь грубую пищу и ничего такого, что свидетельствовало бы о благосостоянии семьи, — ничего из тех вещей, которые англичане называют „комфортабельными“ и пр.»[157].
Приходится удивляться медному лбу превосходнейшего Сэя. Ведь это он утверждал, что в капиталистическом хозяйстве не может быть никаких затруднений, никакого избытка, никаких кризисов и никакой нужды, ибо товары покупают друг друга и нужно только все больше производить, чтобы все кончалось к общему удовольствию. В его руках это положение стало догматом вульгарно экономического учения о гармонии. Сисмонди выступил против этого с резким протестом и доказал несостоятельность этого взгляда: он указал на то, что можно сбыть не любое количество товаров и что доход общества (v + m) представляет собой крайнюю границу, до которой возможна реализация товарной массы. Но так как заработки рабочих сводятся к голому эксистенцминимуму и так как потребительная способность класса капиталистов также имеет свои естественные границы, то расширение производства приводит к задержкам в сбыте, к кризисам и к еще большим страданиям народных масс. Но вот появляется Сэй и возражает с виртуозно разыгранной наивностью: «если вы утверждаете, что вообще возможно производить слишком много продуктов, то почему в нашем обществе так много нуждающихся, неодетых и голодных? Объясни мне, граф Эриндур, это противоречие природы!» Сэй, главная уловка позиции которого состоит в том, что он игнорирует денежное обращение и оперирует непосредственным товарообменом, обвиняет теперь своего оппонента в том, что он говорит об избытке продуктов не по отношению к покупательным средствам общества, а по отношению к его действительным потребностям! Но Сисмонди как раз в этом кардинальном пункте своих дедукций во всяком случае не оставил никаких сомнений. Ведь он отчетливо говорит в главе шестой II книги своих «Nouveaux Principes» следующее: «Даже в том случае, когда в обществе находится большое количество людей, которые плохо питаются, плохо одеваются и имеют плохие жилища, это общество желает лишь того, что оно в состоянии купить, а оно может покупать лишь при помощи своего дохода».
Несколько дальше Сэй сам с этим соглашается, но он вместе с тем навязывает своему оппоненту новую мысль: «Нация, — говорит он, — испытывает недостаток не в потребителях, а в покупательных средствах. Сисмонди полагает, что эти средства увеличатся, если количество продуктов уменьшится, если цены на них будут поэтому более высоки, и их производство будет доставлять рабочим большую заработную плату»[158]. Сэй пытается здесь опошлить теорию Сисмонди, который выступил против самых основ капиталистической организации, против анархии производства и всего ее способа распределения, и свести эту теорию до степени своего собственного вульгарного метода мышления или, вернее, метода болтовни: он превращает его «Новые начала» в защиту «редкости» товаров и дорогих цен. И он в соответствии с этим поет хвалебный гимн успехам капиталистического накопления; он говорит, что если производство будет оживленнее, если количество рабочих сил будет многочисленнее, а размеры производства расширятся, то «нации вообще будут лучше снабжены всем необходимым». Сэй прославляет при этом преимущества стран, наиболее развитых в промышленном отношении, над средневековой нищетой. Напротив того, «максимы» Сисмонди, по мнению Сэя, в высшей степени опасны для буржуазного общества: «Зачем он требует рассмотрения законов, которые обязывали бы предпринимателя обеспечивать существование нанимаемого им рабочего? Подобного рода рассмотрение парализовало бы предпринимательский дух; одно только опасение, что государство может вмешаться в частные договоры, является бичом и составляет угрозу для благосостояния нации»[159]. Возражая против общей апологетической болтовни Сэя, Сисмонди еще раз возвращается к дебатам по существу: «Но, право, я никогда не отрицал, что Франция могла со времени Людовика XIV удвоить свое население и учетверить свое потребление, как он возражает мне; я лишь утверждал, что увеличение количества продуктов составляет благо, когда на них существует спрос, когда они покупаются и потребляются; но увеличение продуктов, наоборот, является злом, когда на них нет спроса и когда вся надежда производителя сводится к тому, чтобы лишить потребителя продуктов конкурирующего с ним предприятия. Я старался доказать, что естественный ход развития наций состоит в прогрессирующем возрастании их благоденствия, следовательно, в увеличении их спроса на новые продукты и в увеличении средств для покупки последних. Но последствия наших учреждений и нашего законодательства, которые лишили рабочий класс собственности и всякой защиты, были побудительной силой для неурегулированного труда, производившего такое количество продуктов, которое не соответствует ни спросу, ни покупательным силам, и еще более обострявшего вследствие этого нужду». И он заключает дебаты, приглашая сытых сторонников учения о гармонии подумать над явлениями, «имеющими место в среде наиболее богатых народов, где рядом с материальным богатством беспрестанно растет общественная нищета, где класс, который производит все, с каждым днем все более ставится в такое положение, когда удовлетворение его потребностей становится все менее возможным». Этим резким диссонансом противоречий капитализма заканчивается первая контроверза по поводу проблемы накопления капитала.
Если резюмировать ход и результаты первого спора об этой проблеме, то можно установить два положения:
1. Несмотря на всю путаницу в анализе Сисмонди здесь все же сказывается его превосходство над школой Рикардо и над мнимым главой школы Смита: Сисмонди рассматривает вещи с точки зрения воспроизводства; поскольку это возможно, он пытается уяснить понятия стоимости — капитала и дохода — и вещественные моменты — средства производства и средства потребления — в их взаимоотношениях во всем общественном процессе. В этом он стоит ближе всего к Ад. Смиту. Но он сознательно выдвигает противоречия всего процесса, которые у Смита выступают в качестве его субъективных теоретических противоречий как основной тон своего анализа, и формулирует проблему накопления капитала как узловой пункт и главное затруднение. Этот шаг Сисмонди означает несомненный прогресс по отношению к Смиту. Напротив того, Рикардо с его эпигонами, подобными Сэю, в продолжение всего спора вращаются исключительно в области понятий простого товарного обращения; для них существует лишь формула Т-Д-Т (товар-деньги-товар), причем они еще упрощают ее до степени непосредственного товарообмена и думают, что они при помощи этой тощей мудрости исчерпали все проблемы процесса воспроизводства и накопления. Это — шаг назад по отношению к Смиту, и Сисмонди решительно выигрывает по сравнению с этой ограниченностью. И как раз в качестве социального критика он обнаруживает здесь гораздо больше понимания категорий буржуазного хозяйства, чем присяжные апологеты последнего, подобно тому, как впоследствии Маркс в качестве социалиста обнаружил неизмеримо более отчетливое понимание differentia specifica капиталистического хозяйственного механизма во всех его деталях, чем вся буржуазная политическая экономия. И если Сисмонди (в главе седьмой книги VII), возражая Рикардо, восклицает: «Как! Богатство все, а человек ничто?» — то в этом находит свое выражение не только «этическая слабость» его мелкобуржуазного понимания по сравнению со строго классической объективностью Рикардо, но и обостренный благодаря социальному чувству взгляд критика на живые общественные связи хозяйства, следовательно, и на его противоречия и затруднения, — взгляд, которому противостоит неподвижность и ограниченность абстрактного понимания Рикардо и его школы. Полемика подчеркнула лишь, что Рикардо и эпигоны Смита в одинаковой мере не оказались в состоянии понять загадку накопления, заданную им Сисмонди, и тем более решить ее.
2. Но решение загадки уже потому было сделано невозможным, что вся дискуссия была сведена с главного пути и концентрирована вокруг проблемы о кризисах. Взрыв первого кризиса естественно господствовал над дискуссией, но он столь же естественно мешал обеим сторонам понять тот факт, что кризисы вообще представляют собой не проблему накопления, но лишь его специфическую внешнюю форму, лишь момент в циклической фигуре капиталистического воспроизводства. Следствием этого было то, что дебаты в конце концов должны были закончиться двойным qui pro quo: одна сторона при этом выводила прямо из кризисов невозможность накоплений, другая прямо из товарного обмена — невозможность кризисов. Дальнейший ход капиталистического развития должен был довести ad absurdum оба эти вывода.
Несмотря на это критика Сисмонди как первый теоретический клич против господства капитала сохраняет за собой большое историческое значение: она показывает разложение классической экономии, которая не смогла справиться с поставленными ею же проблемами.
Если Сисмонди испускает тревожный крик против последствий капиталистического господства, то он во всяком случае не был реакционером в том смысле, чтобы мечтать о докапиталистических отношениях, хотя бы он при случае и выставлял с удовольствием преимущества патриархальных форм производства в сельском хозяйстве и в ремесле над господством капитала. Он многократно и весьма энергично протестует против этого; так, в своей статье против Рикардо в «Revue Encyclopedique» он пишет: «Я уже слышу восклицания, что я выступаю в качестве противника усовершенствований в области сельского хозяйства, техники и всякого человеческого прогресса, что я несомненно предпочитаю варварство цивилизации, так как плуг есть машина, а заступ еще более старая машина, что согласно моей системе человеку следовало бы обрабатывать землю руками. Я ничего подобного не говорил, и я должен раз навсегда протестовать против всех тех выводов, которые приписывают моей системе и которых я сам никогда не делал. Я не был понят ни теми, которые на меня нападают, ни теми, которые меня защищают, и мне не раз приходилось краснеть как за моих союзников, так и за моих противников… Следует внимание обратить на следующее: я нападаю не на машины, не на изобретения, не на цивилизацию, а на современную организацию общества, которая, лишая рабочего всякой собственности, кроме рук, не дает ему ни малейшей гарантии против конкуренции, против бешеной торговли, которая всегда оканчивается ему во вред и жертвой которой он должен неизменно явиться». Исходной точкой критики Сисмонди, вне всякого сомнения, являются интересы пролетариата, и он с полным правом может формулировать свою основную тенденцию следующим образом: «Я желаю лишь искать средства, чтобы обеспечить плоды труда тем, кто трудится, и пользу от машины тем, кто приводит эту машину в движение». Правда, когда ему приходится ближе характеризовать общественную организацию, к которой он стремится, он уклоняется от этого и признается в недостатке своих сил: «но вопрос о том, что нам остается делать, бесконечно сложен, и мы не намерены теперь заняться его обсуждением. Мы желали бы убедить экономистов настолько же, как мы сами в этом убеждены, что их наука до настоящего времени идет по ложному пути; но мы не имеем достаточного доверия к себе, чтобы указать им истинный путь. Требуется слишком большое напряжение нашего ума, чтобы уяснить себе современную организацию общества; где же найти того выдающегося человека, который был бы в состоянии постичь еще не существующую общественную организацию, который мог бы постичь будущее, когда нам так трудно понять настоящее?» Это открытое признание в неспособности взглянуть через капитализм в будущее около 1820 г. отнюдь не должно было послужить к стыду Сисмонди, ибо это было время, когда господство крупного промышленного капитала только что перешагнуло через свой исторический порог и когда идея социализма была возможна лишь в ее утопическом виде. Но так как Сисмонди таким образом не мог ни выйти за пределы капитализма, ни вернуться назад, то для его критики остался лишь мелкобуржуазный средний путь. Скептицизм по отношению к возможности полного развития капитализма и тем самым производительных сил приводил Сисмонди к тому, что он призывал замедлять накопление и умерить бурное движение к расширению господства капитала. И в этом кроется реакционная сторона его критики[160].