Глава восемнадцатая. Проблема в новом издании
В совершенно иных исторических рамках, чем первые две, разыгралась третья контроверза по вопросу о капиталистическом накоплении. На этот раз действие происходило в период от начала 80-х до середины 90-х годов; ареной была Россия. Капиталистическое развитие в Западной Европе к тому времени уже достигло степени зрелости. Былая розовая концепция классиков Смита-Рикардо, относящаяся к эпохе, когда буржуазное общество переживало еще начальные стадии развития, давным давно сошла со сцены. Небеспристрастный оптимизм вульгарноманчестерского учения о гармонии также замолк под влиянием потрясающего впечатления мирового краха 70-х годов и могучих ударов грозной классовой борьбы, которая, начиная с 60-х годов, разгоралась во всех капиталистических странах. Даже от покрытых социал-реформаторскими заплатами гармоний, которые пользовались широкой известностью в Германии еще в начале 80-х годов, вскоре осталось лишь одно похмелье; 12-летний период испытания, период исключительного закона против социал-демократии, вызвал грозное отрезвление; он окончательно сорвал все покровы с «гармоний» и показал голую действительность капиталистических противоречий во всей их наготе. С тех пор оптимизм был еще возможен лишь в лагере восходящего рабочего класса и его теоретических вождей. Это был, конечно, не оптимизм по отношению к естественно или искусственно установленному внутреннему равновесию капиталистического хозяйства и его вечному бытию, а оптимизм в том смысле, что вызванное капиталистическим хозяйством могущественное развитие производительных сил как раз благодаря его внутренним противоречиям является прекрасной исторической почвой для прогрессивного развития общества по направлению к новым экономическим и социальным формам. Отрицательная, понижательная тенденция первого периода капитализма, которую некогда только и видел Сисмонди и которую еще Родбертус наблюдал в 40-х и 50-х годах, сменилась теперь повышательной тенденцией, полной надежд победоносной борьбой рабочего класса в его политическом и профессиональном движении.
Такова была историческая среда в Западной Европе. Иную картину представляла в то время Россия. Здесь семидесятые и восьмидесятые годы во всех отношениях являются переходным временем, периодом внутренних кризисов со всеми его муками. Крупная промышленность под эгидой высоких таможенных пошлин переживала лишь свои медовые месяцы. В начавшемся в это время форсированном поощрении капитализма абсолютистским правительством введение в 1877 г. золотых пошлин на западной границе явилось поворотным пунктом. «Первоначальное накопление» капитала прекрасно процветало в России при поощрении разнообразными государственными субсидиями, гарантиями, премиями и казенными заказами и пожинало такие прибыли, которые для Западной Европы в то время уже отошли в сказочное прошлое. Внутреннее положение России представляло при этом менее всего привлекательную и отрадную картину. В деревне упадок и разложение крестьянского хозяйства под гнетом фискального грабительства и под влиянием денежного хозяйства создали ужасное положение — периодические голодовки и периодические крестьянские волнения. С другой стороны, фабрично-заводский пролетариат городов не успел еще в социальном и духовном отношении консолидироваться в современный рабочий класс. В самом крупном, Московско-Владимирском центральном промышленном районе, который является важнейшей областью русской текстильной промышленности, пролетариат был еще большей частью тесно связан с сельским хозяйством и состоял наполовину из крестьянских элементов. Соответственно с этим примитивные формы эксплоатации вызвали примитивные проявления обороны. Лишь в начале 80-х годов стихийные волнения на фабриках Московского района, сопровождавшиеся разрушением машин, дали толчок к первым основам фабричного законодательства в стране царей.
Если хозяйственная сторона общественной жизни в России выявляла таким образом на каждом шагу вопиющие диссонансы переходного периода, то ей соответствовал и кризис в духовной жизни. Самобытный русский социализм в лице народничества, которое теоретически базировалось на особенностях аграрного строя России, стал политическим банкротом после того, как его крайнее революционное проявление — террористическая партия Народной Воли — потерпело фиаско. С другой стороны, первые работы Георгия Плеханова, которые должны были содействовать распространению в России марксистского метода мышления, относятся лишь к 1883 и 1885 гг. и в первое десятилетие имели, невидимому, еще слабое влияние. В продолжение 80-х, а отчасти и 90-х годов в умственной жизни русской интеллигенции — именно оппозиционно настроенной, социалистической интеллигенции — господствовало своеобразное смешение «самобытных» пережитков народничества и схваченных на лету элементов теории Маркса, — смешение, наиболее характерной чертой которого был скептицизм по отношению к возможности развития в России капитализма.
Вопрос о том, должна ли Россия по примеру Западной Европы пройти путь капиталистического развития, очень рано стал занимать русскую интеллигенцию. Она видела и в Западной Европе прежде всего темные стороны капитализма, его разлагающее влияние на традиционные патриархальные формы производства, на благосостояние и обеспеченность существования широких народных масс. С другой стороны, русское крестьянское общинное землевладение, знаменитая община, казалась возможной исходной точкой для более высокого социального развития России, которая, минуя стадию капитализма с его страданиями, должна более коротким и менее мучительным путем, чем западноевропейские страны, вступить в светлое царство социализма. Стоило ли пренебречь этим счастливым исключительным положением, этой единственной в своем роде исторической возможностью, и форсированным насаждением в России капитализма — при помощи государства — уничтожать крестьянские формы собственности и производства и широко открыть двери пролетаризации, нищете и необеспеченности существования трудящихся масс?
Эта основная проблема господствовала над умственной жизнью русской интеллигенции со времени крестьянской реформы и даже раньше — со времени Герцена и, в особенности, Чернышевского; она являлась центральным пунктом, вокруг которого сформировалось все своеобразное народническое мировоззрение. Это идейное направление, которое вылилось в различные разновидности и течения, — начиная с явно реакционных учений славянофильства и кончая революционной теорией террористической партии, — породило в России огромную литературу. Она, с одной стороны, дала богатый материал в монографиях о хозяйственных формах российской жизни, в особенности о «народном производстве» и его своеобразных формах, о сельском хозяйстве крестьянской общины, о кустарной промышленности, об артели, а также о духовной жизни крестьянства, о сектах и т. п. С другой стороны, появилась своеобразная беллетристическая литература — художественное отражение полных противоречий социальных отношений, в которых старое боролось с новым и на каждом шагу осаждало ум сложными проблемами. Наконец, из того же источника в 70-х и 80-х годах произошла оригинальная доморощенная философия истории — «субъективный метод в социологии», которая сделала «критическую мысль решающим фактором общественного развития», или, точнее, превратила деклассированную интеллигенцию в носителя исторического прогресса; эта философия истории нашла своих поборников в лице Петра Лаврова, Николая Михайловского, проф. Кареева и В. Воронцова.
Во всей этой обширной и широко разветвленной народнической литературе нас интересует здесь лишь одна сторона — полемика по вопросу о видах на капиталистическое развитие в России, и то лишь постольку, поскольку она опиралась на общий анализ общественных условий капиталистического способа производства. Ибо и этот анализ должен был сыграть большую роль в русской полемической литературе 80-х и 90-х годов.
Речь шла прежде всего о русском капитализме и его перспективах, но возникшие отсюда дебаты коснулись, естественно, общей проблемы развития капитализма, причем пример и опыты Запада сыграли самую выдающуюся роль в качестве материала для доказательств.
Для теоретического содержания начавшейся дискуссии имел решающее значение тот факт, что достоянием образованной России был не только марксовский анализ капиталистического производства в том виде, как он изложен в I томе «Капитала», но и вышедший уже в 1885 году II том, содержащий анализ воспроизводства капитала, взятого в целом. Это придало дискуссии существенно другую окраску. Проблема кризисов уже не замаскировывала больше, как в прежних случаях, истинную сущность исследования. Вопрос о воспроизводстве капитала в его целом, о его накоплении, в его чистой форме впервые был поставлен в центр спора. Анализ уже не терялся больше в беспомощных блужданиях вокруг понятий дохода и капитала, отдельного и совокупного капитала. Спорящие стороны стояли теперь на твердой почве марксовых схем общественного воспроизводства. И, наконец, на этот раз речь вообще идет уже не о споре между манчестерством и социал-реформизмом, а о споре между двумя разновидностями социализма: скептицизм по отношению к возможности капиталистического развития поддерживался в духе Сисмонди и отчасти Родбертуса мелкобуржуазной народнически-путаной разновидностью русского социализма, которая однако сама постоянно ссылается на Маркса; оптимизм поддерживался марксистской школой в России. Декорации таким образом целиком переменились.
Из двух главных представителей народнического направления один, Воронцов, известный в России главным образом по его литературному псевдониму В. В. (его инициалы), был оригиналом, который совершенно терялся в политической экономии и к которому как к теоретику вообще нельзя относиться серьезно; напротив того, другой, Николай-он (Даниэльсон) был человек широкого образования, основательный знаток марксизма и к тому же автор русского перевода I тома «Капитала» и личный друг Маркса и Энгельса, с которыми он состоял в оживленной переписке (изданной в 1908 г. на русском языке). Однако именно Воронцов оказывал в 80-х годах огромное влияние на общественное мнение русской интеллигенции, и именно против него должен был в первую голову вступить в борьбу русский марксизм. По интересующему нас вопросу об общих возможностях развития капитализма против обоих вышеназванных представителей скептицизма в 90-х годах выступил целый ряд оппонентов — новое поколение марксистов, вооруженных историческим опытом и знанием Западной Европы: рядом с Георгием Плехановым выступили проф. Каблуков, проф. Мануйлов, проф. Исаев, проф. Скворцов, Владимир Ильин, Петр Струве, Булгаков, проф. Туган-Барановский и др. В дальнейшем мы ограничимся главным образом тремя последними авторами, так как каждый из них дал более или менее законченную критику народнической теории и в интересующей нас здесь области. Этот в известной мере блестящий турнир, державший в 90-х годах в напряжении российскую социалистическую интеллигенцию и закончившийся бесспорным триумфом марксистской школы, открыл марксизму как историко-экономической теории официальный доступ в русскую науку. «Легальный» марксизм открыто укрепился в ту пору на кафедре, в журналах и в русской экономической литературе — со всеми теневыми сторонами этого положения. Десять лет спустя, когда возможности развития русского капитализма открыто показали всем свою оборотную оптимистическую сторону в виде революционного подъема пролетариата, из названной плеяды марксистских оптимистов ни один — за единственным лишь исключением — уже не находился в лагере пролетариата.