Сдвиги в аграрной экономике Техаса
Они на голод жаловались, смели Пословицы нам повторять о том, Что с голода и крепости сдаются, Что корм собакам нужен, что от неба Ниспослан хлеб не богачам одним… Шекспир, «Кориолан»
Аграрная экономика Техаса переживает полосу таких радикальных изменений, масштабы которых, по словам одного специалиста, «превосходят воображение и понимание среднего человека». В широком смысле слова, эти сдвиги характеризуются тремя довольно известными явлениями: во-первых, исчезновением системы кропперства и аренды и заменой ее системой мигрантского «вольного» труда, во-вторых, усилением механизации земледелия и, в-третьих, таким социальным явлением, как быстрая урбанизация населения. В итоге происходит массовое вытеснение техасских кропперов и арендаторов с земли, с одной стороны, и обострение проблемы мигрантского труда — с другой. Но для того чтобы постигнуть социальную и экономическую природу этих перемен, необходимо хотя бы в общих чертах охарактеризовать источники и развитие нынешней обстановки.
1. Край нищеты
До 1880 г. Техас представлял собой девственную сельскохозяйственную «империю»; большая ее часть принадлежала государству «или земельным спекулянтам, которые сами в этих местах не проживали»[199]. На всей территории штата были расположены огромные земельные владения, приобретенные в свое время еще по королевским дарственным испанцами или скупленные за бесценок спекулянтами. Эти огромные латифундии охватывали богатейшие и плодороднейшие земли штата, причем на возделываемых землях применялась старая плантаторская система, принесенная сюда на Запад вместе с распространением хлопководства.
Отличаясь от большинства других штатов южной конфедерации сравнительно мало развитой экономикой, Техас больше пострадал от своего отсталого развития, чем от краха, вызванного гражданской войной. В Техасе одинаково нехватало капиталов и населения, и только около 1880 г. он стал понемногу выходить из состояния неизвестности. К концу гражданской войны здесь оказалось 182 566 освобожденных негров, составлявших 30,2 % его населения. В Техасе, по словам одного автора, «негры-вольноотпущенники чураются всего, что отдает прежним рабством», и предпочитают положение кроппера или арендатора[200]. В действительности это была все та же старая плантаторская система, но под иным названием, которое давало неграм иллюзию независимости. Вполне естественно, что по мере развития хлопководства в Техасе система кропперства и аренды превратилась в постоянный источник сельскохозяйственной наемной рабочей силы и была связана не только с проблемой методов земледелия, но и с проблемой трудовых отношений. На этой малонаселенной территории кропперство превратилось в средство обеспечения постоянного резерва труда. Таким образом, если формально методы рабовладельческой экономики уже не существовали, то, как писал Вильям Биззель в своей книге «Земледельческий Техас» (1924), «они еще долгие годы продолжали оказывать влияние на экономику и социальную структуру сельского хозяйства»[201].
Удаленность от рынков и необходимость разведения товарной культуры привели к закреплению хлопководства как преобладающей отрасли земледелия Техаса. После 1880 г. Техас быстро превратился в ведущий хлопководческий район Америки. Параллельно расширению площади, занятой под хлопком, распространялась система кропперства и аренды земли. Вот почему, несмотря на то, что Техас был новым и экономически недостаточно развитым штатом, доля арендаторского земледелия в Техасе оказалась необычайно высокой. В 1880 г., когда Техас находился еще в начальной стадии колонизации, 37,6 % ферм на этой территории обрабатывались арендаторами. С тех пор их доля в земледелии непрерывно росла. В 1890 г. процент арендаторов возрос до 41,9, в 1900 г. — до 49,7, в 1910 г. — до 52,6 и в 1920 г. — до 53,3[202]. В течение всего этого 40-летнего периода Техас отличался наиболее высокой долей арендаторского земледелия в стране.
Но несмотря на это, уже в 1900 г., главным образом в результате резкого повышения цен на землю, появились признаки неустойчивости системы арендаторства и кропперства. В период с 1900 г. по 1910 г. Техас, выражаясь словами одного историка, «находился в переходной стадии». Когда в Канзасе и Небраске уже почти вся земля, отведенная под гомстеды, была расхватана поселенцами, общее движение земледельческого населения повернуло с запада на юго-запад. Уже на пороге нового века буквально в две недели оказалась заселенной Оклахома, а начиная с 1900 г., поток поселенцев, направлявшихся на юго-запад, стал просачиваться в Техас.
Крупные земельные компании, скупившие огромные массивы по цене 50–75 центов за акр, стали продавать свою землю спекулянтам по цене 7–8 долл. за акр. Те, в свою очередь, поделили свои земли на более мелкие участки и стали продавать их по цене 25–30 долл. за акр под фермы стремительно прибывавшим поселенцам. Как только на территории штата появились первые группы фермеров, были пущены в ход весьма хитрые приемы для того, чтобы поощрить дальнейший приток поселенцев. Стали проводить специальные кампании по распродаже земли; добились снижения пассажирских железнодорожных тарифов и даже организовали движение специальных поездов, которые доставляли в Техас тысячи покупателей земли. «Под громадным давлением этого мигрантского потока, — писал журнал «Кольере» в 1910 г., — цены на землю в самых плодородных районах Техаса начали расти. Рост этот продолжается до сих пор». За один только 1908 г. железнодорожная компания «Род-Айленд» доставила на территорию Техаса 89 тыс. «постоянных поселенцев». Спекулятивный характер этого резкого роста земельных пен, вызванного потоком «железнодорожных мигрантов», подтверждается тем, что хотя за период с 1900 по 1910 г. цены на фермы в Техасе возросли почти вдвое, они все же считались невысокими по сравнению со средним уровнем цен на землю в стране в целом. Спекулятивный рост земельных цен требовал всемерного усиления рентабельности фермерского земледелия. Вследствие этого землевладельцы стали оказывать все большее давление на арендаторов и кропперов, повысили ставки арендной платы, установили дополнительные обложения и стали взимать более высокую долю урожая с издольщиков.
Рост земельных цен с 1900 г. не только чрезвычайно ухудшил положение рядового арендатора, но и превратил кроппера в батрака, чей труд оплачивается в натуре. Появились три категории арендаторов: треть этих людей сравнительно преуспевала; треть была на грани нищеты, а остальные «представляли собой бесшабашную толпу людей, похожих на наших городских поденщиков»[203]. Последняя из этих категорий и представляла собой нарождавшийся сельскохозяйственный пролетариат, или нынешних батраков-мигрантов. Недовольство среди фермеров-арендаторов настолько усилилось уже в тот период, когда Техас переживал начальную стадию колонизации, что в 1912 г. в результате острой избирательной борьбы, развернувшейся вокруг вопроса об арендаторском землепользовании, губернатором штата был избран Джемс Фергюсон. Но даже своими попытками добиться лучшей доли фермеры-арендаторы только ухудшили положение. Им удалось добиться издания закона об охране гомстеда, в результате чего мелким земледельцам был чрезвычайно затруднен доступ к кредитам. Затем они попытались различными способами упорядочить самую систему арендного землепользования. В итоге, однако, эта система распространилась еще шире, и с нею вместе распространилась нищета.
2. «Ночные всадники»
Недовольство среди техасских кропперов и арендаторов начало приобретать организованную форму в сентябре 1909 г., когда был впервые организован «Союз арендаторов». В создании этого союза принял участие Оскар Амерингер, издатель и редактор газеты «Америкен гардиан», выходившей в Оклахома-Сити. Но подлинной душою этого дела был Том Хики, ирландец по происхождению и бывший шинфейнер[204], непримиримый враг крупного землевладения. Под его руководством «Союз арендаторов» достиг на Юго-Западе замечательных успехов, а в дальнейшем реорганизовался в «Земельную лигу». Организация имела очень интересный печатный орган «Ребел фармер» («Фермер-повстанец»), выходивший под редакцией Хики в городе Хэллстсвиле штата Техас.
Учитывая дальнейший ход событий, значительный интерес представляют требования, выдвинутые «Союзом арендаторов» от имени кропперов и арендаторов. Прежде всего они требовали, чтобы жилище состояло не менее чем из двух комнат с пристройкой, чтобы дом был оштукатурен и имел деревянный пол. Они потребовали создания арбитражного суда для разбирательства споров между землевладельцами и арендаторами и потребовали, чтобы в этих судах «не разрешалось появляться и выступать адвокатам». Далее, они требовали, чтобы при доме была конюшня не меньше, чем на три стойла, и птичник. Они требовали от властей введения системы страхования посевов, приобретения штатом по установленным судебными или налоговыми органами ценам пустующей фермерской земли и сдачи ее в аренду только действительным фермерам. Арендаторы таких земель должны были платить в качестве аренды четвертую часть урожая, а после возмещения этим способом всей установленной стоимости надела, включая 2½% годовых, арендатору предоставлялось право постоянного пользования землей. В случае отказа от дальнейшей аренды ему согласно этим требованиям возмещались все расходы по увеличению урожайности своего надела. «Право пользования землей, — гласила эта программа требований, — должно сохраниться в силе впредь до развития кооперативного земледелия из ныне существующей системы».
Когда эти требования встретили отказ, члены «Союза арендаторов» приступили к практическим действиям. Всякий раз как происходило насильственное выселение арендатора, его опустевший дом ночью сгорал. Против непокорного землевладельца применяли и такой метод борьбы, как засевание по ночам его собственных владений сорными травами. «Бывало, — писал один автор, — что в одну ночь ферма стоимостью в 10 тыс. долл. превращалась в бесценок на много лет». Сеятели сорняков прославились как «ночные всадники» своего времени. Это движение «ночных всадников» стало грозой земельных спекулянтов и банкиров. К тому же подавить его было трудно. За эти действия в городе Макклейн, в Оклахоме, были привлечены к судебной ответственности некоторые из вожаков «Союза арендаторов», но, к величайшему удивлению землевладельцев, их быстро оправдали. Движение стало распространяться на Юго-Западе с такой быстротой, что уже в 1915 г. в Техасе заседала выездная сессия Комиссии по вопросам производственных отношений, которая поставила себе задачей по возможности устранить источник боевого движения фермерского населения в Техасе и Оклахоме.
В ходе работы этой комиссии стало ясно, что система арендаторского и кропперского землепользования вступила в стадию распада. Начавшееся с 1900 г. нашествие новых поселенцев и приток капиталовложений извне чрезвычайно ухудшили положение фермеров-арендаторов. До этого преобладала система, при которой землевладельцу отдавали четвертую часть урожая хлопка и третью часть урожая других культур (преимущественно кукурузы). Но по мере роста цен на землю владельцы земли стали требовать все большей доли урожая. Они потребовали половины урожая хлопка, дополнительной наценки на аренду земли и сверх того квартирной платы за жалкие жилища арендаторов. Так как арендные договоры большей частью были устные и только в редких случаях на срок более года, положение арендатора становилось все более шатким. «Всем распоряжается лендлорд, — говорил один из свидетелей, выступавших на заседаниях Комиссии по вопросам производственных отношений, — и арендатору остается лишь слушаться его приказаний». «Владельцы ссудных касс и банкиры, — говорил другой свидетель, — помогают землевладельцам заставлять арендаторов расширять хлопководство. Нет никакой надежды на создание многоотраслевого земледелия до тех пор, пока всей землей владеет горсточка людей». Владельцы крупных земельных массивов не только требовали перехода исключительно на разведение хлопка, но и сопротивлялись осуществлению программы дорожного строительства, чтобы тем самым помешать арендаторам уходить в другие места. Неизбежным следствием системы арендаторства и кропперства явилась хищническая эксплоатация земли. Фермеры, как говорили в ту пору, выжимали из почвы последние соки, потому что их взоры были прикованы к земельному рынку, и из рачительных земледельцев они превращались в своего рода золотоискателей.
Слабое развитие общественно-политической жизни, характерное для Техаса и Оклахомы наших дней, является прямым следствием разрушительного действия системы аренды и кропперства. На заседаниях Комиссии по производственным отношениям в 1915 г. множество свидетелей указывало на то, что под влиянием тяжелых условий существования арендаторы утратили всякий интерес к общественной жизни. Каждый считал, что он доживает здесь, может быть, последний год. Люди перестали интересоваться работой школ и местными общественными организациями. В 1915 г. на территории Техаса насчитывалось 90 тыс. детей, никогда не посещавших школы, — это были дети мигрантов. Таким образом, арендаторская система почти полностью исключила возможность создания сети сельских школ.
В аграрном Техасе, в этом штате пионеров-поселенцев, возникли острые классово-враждебные отношения. «Существует ли в настоящее время недовольство среди арендаторов?» — спросил одного свидетеля председатель комиссии Франк Уолш. «Еще бы!» — ответил свидетель. Другие тоже рассказывали об «острой вражде между землевладельцами и арендаторами». Для того чтобы понять, как эти настроения складывались, нужно знать, что в период с 1890 по 1910 г. на Юго-Западе произошла отчетливая классовая диференциация. Лендлорд, нажившись на росте земельных цен, сдавал свои владения в аренду и перебирался в город, где становился торговцем или банкиром, не переставая при этом быть и землевладельцем. Он стал вкладывать свои капиталы в хлопкоочистительные предприятия, в операции на хлопковом рынке и в земельные спекуляции. В глазах арендаторов и кропперов город вступил в заговор против них. «В ряде случаев, — говорил на заседании комиссии техасский хлопковод Йири, — землевладелец является также крупным городским торговцем и банкиром; арендаторов он связывает по рукам и ногам, и никакой другой торговец ничего не может продать арендаторам, потому что они обязаны торговать только с этим человеком, а если приходится обращаться за ссудой, то опять-таки в его же банк». Другой свидетель, выступавший от имени «Союза фермеров», весьма метко определил положение, существующее на Юге: «Вот уже двадцать лет как фермеры, банкиры и торговцы занимаются увлекательной игрой, которая по-нашему называется жульничеством».
Характеризуя этот новый класс земледельцев, юрисконсульт «Союза арендаторов» Патрик Нэйгл выразился весьма ясно и просто. «Они хозяева прессы, — заявил он, — они хозяева церкви, они хозяева школы». В тот период, по его словам, в Оклахоме насчитывалось 100 тыс. арендаторов, но менее сотой части их сыновей и дочерей были студентами Оклахомского университета.
Только названный выше класс землевладельцев, занимавшийся земледелием как «побочным» делом и составлявший 15 % сельского населения, владел фермами, которые не были обременены закладными. «Это те самые, гуманные, христианские джентльмены, — заявил Нэйгл, — которые прежде чем подписать кабальный арендный договор, самым тщательным образом проверяют не только наличие мулов у арендатора, но и возраст самого арендатора, количество членов его семьи и состояние их здоровья. При существующей системе, — заявил далее Нэйгл, — арендатор может лишь превратиться в пеона или раба. Все, что он выращивает на земле, он несет в залитые электрическим светом города и складывает к ногам паразитов, которые и устанавливают цены. Он принимает из их рук плату, у них же покупает то, что ему нужно, причем цены устанавливают опять-таки они. Фермеру, непосредственно обрабатывающему землю, остается одно — твердо знать, по какой дороге добираться в город. Что касается рынка, для арендатора это темная игра, в которой его всегда и неизменно обжулят и обставят». По свидетельству профессора Техасского университета Вильяма Леонарда, кропперы и арендаторы глубоко возмущены направленной против них социальной дискриминацией. «Эти люди еще не социалисты, — заявил проф. Леонард, — но они уже начинают поглядывать в сторону социализма».
«Жульническая игра» держит арендаторов и кропперов в вечной долговой кабале. В лавке на плантации им приходится платить повышенные цены; при покупках в кредит у городского торговца (который в ряде случаев является их же лендлордом) им даже не предоставляется 10-процентная скидка при расчете наличными. Девять десятых техасских арендаторов, заявляет проф. Леонард, «уже заложили свою живую тягловую силу, и более чем у половины арендаторов под закладом находятся орудия производства и урожай». В 1915 г. ипотечные начисления в Техасе составляли в среднем 12 % в год. Долгами были опутаны все арендаторы: 30 % из них задолжали в магазинах, 60 % — в банках и 10 % — в других местах.
При такой системе арендатор фактически лишь сам себе платил заработную плату! Доктор Люис Хэйни заявил, например, что в Техасе арендаторы занимают деньги «не для того, чтобы вложить их в свое хозяйство и извлечь прибыль, и не для того, чтобы скопить на черный день. Техасский арендатор занимает деньги только для того, чтобы располагать своего рода оборотным капиталом, который по существу, однако, представляет собой заработную плату. Иначе говоря, он берет взаймы, чтобы самому себе выдать заработную плату, да еще приплачивает заимодавцу проценты по ней».
При распределении земельных наделов землевладельцы выделяли арендатору надел лишь такого размера, который он смог бы обработать силами своей семьи. Размер такого надела лишь в очень редких случаях превышал 100 акров. Таким образом фермера-арендатора заставляли эксплоатировать неоплаченный труд членов своей семьи — женщин и детей, но лишали возможности пользоваться еще чьим-либо трудом. Этим способом он был привязан к своей полусотне акров и мулу.
Но несмотря на то, что большинство крупных земельных компаний штата довольствовалось совершенно непроизводительной системой кропперства (так как ставки налогового обложения были низки, а цены на землю непрерывно росли), к моменту заседания комиссии Уолша в 1915 г. процесс индустриализации земледелия уже породил в Техасе начатки крупного фермерского хозяйства.
Фирме «Колмэн-Фултон пасчур К°» в ту пору принадлежало огромное поместье, площадью около 1 млн. акров; в свое время эта земля была приобретена по цене от 50 до 75 центов за акр. В 1913 г. поместье описывалось как «крупное, сугубо рентабельное и великолепно организованное сельскохозяйственное предприятие на 100 тыс. акров»[205]. В принадлежавших той же компании четырех поселках на территории поместья проживало более 5 тыс. рабочих и служащих; ежегодно из этого поместья вывозилось сельскохозяйственной продукции на сумму более 1 млн. долл. Под хлопок было отведено 8 тыс. акров земли, а дочернему предприятию этой фирмы принадлежало 6 хлопкоочистительных заводов и бумагопрядильная фабрика. Как и на других крупных фермах, существовавших тогда в Техасе, в этом поместье применялся поденный труд рабочих-мексиканцев. Уже тогда, заявляет проф. Леонард, белым кропперам пришлось «столкнуться с новыми конкурентами — мексиканцами». На одних крупных фермах стали появляться мигранты-мексиканцы, на других кропперы были вытеснены вследствие применения труда заключенных. Одним из владельцев таких поместий был Барлсон, впоследствии министр почт США. Именно он в 1917 г. запретил выход «Ребел фармер» — первой в стране газеты из числа тех, что были запрещены во время первой мировой войны.
К 1915 г. обстановка в Техасе вполне созрела для массового ухода арендаторов и кропперов. К этому времени 25 % арендаторов начисто лишились какой-либо собственности, а собственность 54 % арендаторов составляла менее 400 долл. на семью. Заявления, которыми Том Хики засыпал Комиссию по вопросам производственных отношений, обнаружили картину невероятной нищеты, которая воцарилась уже тогда. «Половина нашего народа, — писал один из жалобщиков, — не имеет даже курной хижины для жилья; в комнатках размером 4×5 м проживают семьи численностью до восьми душ». «Мы все превратились в стадо роющихся в помоях свиней, — писал другой арендатор. — У большинства людей не только нет обуви, но и наготу свою прикрыть почти что нечем. Иные женщины ходят в обуви из тряпок». «Арендаторы в ужасном положении, — гласило третье заявление. — Властям города Темпл приходится теперь снабжать пищей и топливом очень многих людей, а дела идут все хуже». Эти печальные письма и заявления в адрес комиссии Уолша посыпались со всех концов Техаса, но настал 1917 год, и все это было забыто.
Чарльз Холмэн, один из специалистов, выступавших на заседаниях этой комиссии в 1915 г., знал, в чем корень зла. «Арендаторы, составляющие большинство земледельческого населения Техаса, — заявил он, — не столько обрабатывают землю для себя, сколько переходят на положение батраков… Весьма значительное число фермеров-арендаторов, фактически став батраками, уже не отвечает старому представлению феодальных времен об арендаторах. Такой батрак-арендатор или кроппер весьма сродни батраку-сезоннику. Основная разница между батраком-сезонником и фермером-арендатором состоит в том, что первый в одиночку переходит с места на место и так бредет через всю страну, в то время как фермер-арендатор, переходя от этой фермы к другой, везет с собой в крытом фургоне семью». «Каждый год, — заявил на заседании комиссии Уолша свидетель Нобл, — все большее число людей вливается в класс, который можно охарактеризовать как класс мигрирующих, вконец обнищавших арендаторов». В 1915 г. было подсчитано, что к последней категории принадлежат две трети техасских арендаторов.
Сущность этой системы, которая привела к массовому обнищанию в этом крае западной колонизации, блестяще изложена Йири. «Проблема арендаторства, — заявил он, — решилась бы скоро сама собой, если бы только арендатору был оплачен хлопок, который он вырастил, и труд, который он в него вложил».
В тот период было установлено, что за свой хлопок кроппер или арендатор выручает столько, сколько он получил бы, если бы ему платили из расчета по доллару в день. Собранный кропперами хлопок, заявил йири, «представляет собой его заработную плату, и если выручка от продажи хлопка на рынке меньше издержек производства, это просто означает, что хлопкороб получит меньше одного доллара в день за свой труд. Одного доллара в день, конечно, нехватит, чтобы содержать семью, но труд кроппера дополняется бесплатным трудом членов семьи — женщин и детей, которые, вместо того чтобы вести хозяйство и ходить в школу, работают в поле. Мы уже воздвигли из этих материальных потерь на хлопке памятник невежеству, истощенной земле и разоренной деревне, памятник армии безработных мужчин и женщин во всех больших и малых городах… В долинах рек и в восточном Техасе преимущественно эксплоатируется бесплатный труд негров — людей, которые, выражаясь простым языком, порабощены и ограблены. К этому прибавляется порабощенное белое население. Считается, что обе эти группы людей — одна на Западе, другая на Востоке — извлекают доход из хлопководства, тогда как в действительности их доход — плод эксплоатации своей же семьи».
К 1915 г. система арендаторского и кропперского землепользования была явно на грани краха. Но так как транспорт был еще недостаточно развит, спастись от рабства было нелегко. И тогда, вместо того чтобы бежать в Калифорнию, арендаторы стали создавать свою организацию. Каких успехов удалось бы им достигнуть на этом пути, если бы не помешала первая мировая война, сказать, конечно, невозможно. Но совершенно очевидно, что они вступили на путь действительного решения этой проблемы. Это видно особенно наглядно при ознакомлении с требованиями, которые они выдвинули в 1910 г. Но после вступления США в войну вожаки «Земельной лиги» были арестованы, газета «Ребел фармер» была закрыта и все это движение отошло в область истории. Никто уже не обратил ни малейшего внимания на те данные, которые были собраны комиссией Уолша в 1915 г. В связи с этим особый интерес представляет заявление Нэйгла. «До сих пор, — говорил он, — поработить американского фермера-производителя оказалось невозможным по той же причине, почему оказалось невозможным поработить индейца. Он бежал в леса. Но теперь свободных государственных земель уже не осталось и фермер-производитель стоит перед лицом кризиса. Ему приходится выбирать: либо навсегда остаться нетребовательным и безропотным, как пеон или раб, либо сокрушить мощь паразитического класса». Нэйгл, однако, не знал, что будущее откроет еще и третий путь: что фермер может стать мигрантом. «Ныне, — пишет один из работников Администрации по охране фермерского хозяйства, — мелким техасским и оклахомским фермерам уготована судьба индейцев и бизонов, если не будет положен предел тенденции к поглощению мелких ферм крупными»[206].
3. Удар нанесен
Система арендаторского и кропперского землепользования была в корне подорвана в Техасе еще в 1915 г., но только двадцатью годами позже ей спели отходную. Ныне этой системы в Техасе более не существует, она мертва. Остается лишь совершить погребальный обряд и предать ее земле. Последствия перехода от системы кропперства с ее полуфеодальными чертами к системе мигрантского наемного труда, построенного на индустриально-капиталистических началах, являются поистине революционизирующими. Наиболее ярко проявился этот процесс в Техасе, но он грозит распространиться по всему Югу, и, если это случится, поток мигрантов на дорогах будет исчисляться десятками тысяч.
Целый ряд факторов, максимально проявивших себя к 1935 г., выбил опору из-под этой системы в Техасе. Одним из таких факторов была механизация, вызвавшая глубокие социальные сдвиги, в результате которых тысячи техасских земледельческих семей пустились в странствие по лицу земли. В области хлопководства процесс механизации начался приблизительно в 1926 г. Сперва он нашел свое выражение в переходе от однорядных к многорядным сельскохозяйственным машинам. Применение многорядных машин значительно увеличилось в 1934 г. в связи с распространением универсального трактора. Тракторный парк в Техасе увеличился с 37 тыс. в 1930 г. до 99 тыс. в 1938 г. По мере расширения тракторного парка повысилась доля механизации труда, а доля ручного труда на работах по уходу за посевами резко сократилась. Применение двухрядного прицепного оборудования на всех фермах в районе Техасского нагорья приведет к сокращению числа ферм до 58 % по сравнению с данными переписи 1935 г., а применение четырехрядного оборудования приведет к сокращению числа ферм до 33 %[207]. Во многих районах Техаса посевы хлопка и уход за ними механизированы на 80 %.
Политика правительства также оказала значительное влияние на темп механизации. Правительственная программа регулирования сельского хозяйства в области хлопководства значительно способствовала вытеснению кропперов и арендаторов землевладельцами и присвоению последними всего фонда государственных субсидий. Во многих случаях эти субсидии используются для закупки оборудования, которое, в свою очередь, способствует вытеснению труда кропперов и арендаторов. Эта программа регулирования сельского хозяйства, может быть, и не оказала бы такого действия, если бы правительство одновременно не установило системы помощи безработным. Тем самым крупные землевладельцы были избавлены от необходимости оказывать помощь кропперам и арендаторам в зимние месяцы, и как только удалось возложить это бремя на государство, процесс перехода кропперов в категорию рабочих-мигрантов еще больше ускорился.
Правительственная программа регулирования сельского хозяйства оказалась губительной не только для техасских кропперов и арендаторов. Чрезвычайно затруднительным в результате сокращения хлопковых посевов оказалось и положение мелкого фермера-землевладельца. Сокращение площадей под основными культурами бьет, конечно, сильнее по мелкому фермеру, который производит лишь небольшой излишек сверх потребностей своей семьи, чем по владельцу крупной фермы. В результате падения хлопковых цен многие мелкие фермеры стали еще в 1930 г. переходить к многоотраслевому земледелию, сокращая при этом площадь посевов хлопка. Установленный вскоре правительственный контроль ударил по мелким фермам сильнее, чем по крупным плантациям, так как по размеру хлопковых посевов за предыдущее пятилетие им разрешалось разводить хлопок на сравнительно небольших участках земли. Во многих случаях программа сокращенного производства сельскохозяйственных культур совсем не задела крупных фермеров и плантаторов, так как им удавалось воспользоваться государственными субсидиями для проведения необходимых мероприятий по повышению урожайности, при этом они имели возможность получать прежнее количество хлопка с меньших площадей. Мелкий фермер, обрабатывая менее плодородную почву и применяя менее производительные методы, не в состоянии подобным же образом повысить урожайность. Было установлено, что благодаря этим условиям владельцы крупных плантаций сбывали пропорционально в четыре или даже в восемь раз больше хлопка, чем мелкие хлопководы. Применяя дешевый труд мексиканских рабочих-мигрантов и более совершенные методы механизации земледелия, крупные плантаторы извлекли огромную выгоду благодаря государственным субсидиям, которые выплачивались по программе регулирования сельского хозяйства. Уже было отмечено, что на совещаниях по вопросам хлопководства в Вашингтоне представлены всегда только «хлопковые бароны». Именно они контролируют программу регулирования сельского хозяйства и пользуются всеми ее выгодами[208].
Благодаря увеличению урожайности на крупных фермах в результате технических усовершенствований и более производительных методов труда, а также уменьшению спроса на рабочую силу вследствие механизации расходы на рабочую силу сократились. Таким образом, для плантатора оказалось выгоднее и менее рискованно оплачивать труд деньгами, а не долей урожая[209]. В районах низкой урожайности и мелких хлопководческих хозяйств, которые труднее поддаются механизации, в настоящее время выгоднее сохранить систему кропперства. Кроме того, когда цены на хлопок растут быстрее, чем заработная плата, возникает тенденция к большему использованию заемного труда. И наоборот, когда цены падают быстрее, чем заработная плата, возникает тенденция к восстановлению системы кропперства. В основе обоих явлений лежит стремление присвоить как можно большую долю неоплаченного труда. При одних обстоятельствах, как, например, в районе Педмонта на юге, в настоящее время этого удалось добиться посредством сохранения системы кропперства, но в Техасе с его более широкими возможностями механизации земледелия и более низкими производственными расходами (там не требуется, например, искусственного удобрения) присвоение неоплаченного труда осуществляется при помощи перехода к системе наемного труда[210]. И несмотря на некоторую тенденцию к колебаниям между этими двумя системами в зависимости от того, какая из них в каждый данный момент больше благоприятствует присвоению прибавочной стоимости, в настоящее время установлено, что в Техасе тенденция к переходу на эксплоатацию наемного труда стала перманентной[211].
Переход этот сопровождался катастрофическими последствиями. Начиная с 1930 г., по меньшей мере 60 тыс. техасских фермерских семей оказались вытесненными с земли в результате этих перемен. В 1937 г. на территории штата было 130 тыс. безработных сельскохозяйственных рабочих[212]. По подсчетам проф. Хорэса Гамильтона, каждый новый трактор, появляющийся на полях Техаса, вытесняет 3–5 семей кропперов или арендаторов. В течение одного только 1937 г. число хлопководческих ферм в Техасе сократилось на 20 тыс. Установлено, что такое уменьшение численности ферм свидетельствует о вытеснении из земледелия не менее 20 тыс. фермерских семей. С 1935 г. этот процесс ежегодно охватывал около 10 тыс. фермерских семей. Наглядной иллюстрацией к этому процессу служит тот разительный факт, что в 1935 г. общая численность кропперов в Техасе сократилась на 28 654 человека при одновременном увеличении численности сельскохозяйственных рабочих на 25 601 человек. Для того чтобы в полной мере оценить влияние этого процесса на положение земледельческого населения, нужно учесть что в качестве кропперов и арендаторов люди могли бы при существующих ценах на хлопок получать 800 долл. годового дохода на семью, а в качестве рабочих-мигрантов в лучшем случае — 250 долл. в год[213].
Тенденция к механизации привела к увеличению размеров хлопководческих хозяйств. Для покрытия возрастающих расходов на механическое оборудование требуется увеличение размеров плантаций. За период с 1930 по г. 11 млн. акров земли в Техасе перешли от ферм размером менее 500 акров к фермам размером более 500 акров[214]. Механизация позволила увеличить среднюю площадь фермерского хозяйства, которое ведется без найма рабочей силы (за исключением уборочного сезона), со 100 до 450 акров. С 1909 по 1936 г. численность лиц наемного труда в сельском хозяйстве Техаса и Оклахомы увеличилась только на 1 %, в то время как урожайность повысилась наполовину, а средний размер хлопководческих хозяйств увеличился на одну треть. С 1920 по 1930 г. общее число фермерских хозяйств в Техасе увеличилось на 13,5 %, а с 1930 по 1935 г. только на 1 %, но размер фермы за тот же пятилетний период в среднем увеличился на 10,4 %, между тем как за десятилетие с 1920 по 1930 г. это увеличение составило 9,4 %. «Совершенно очевидно, — гласит неопубликованный отчет Администрации по охране фермерского хозяйства, из которого заимствованы эти данные, — что в период депрессии увеличение численности ферм и, в частности, среднего размера земельной площади фермы оказалось явно благоприятным для более крупных хозяйств».
Но статистические данные о вытесненных с земли фермерских семьях не дадут полной картины огромных перемен, связанных с этим фактом. Внедрение механизации, как указывает проф. Гамильтон, означает, что «фабриканты сельскохозяйственных машин и инвентаря и крупные нефтяные компании участвуют в процессе сельскохозяйственного производства, но избавлены даже от малой доли того риска, который несет фермер».
В сельское хозяйство вторглись силы извне. Быть может, временно эти перемены и окажутся благодетельными для тех фермеров, которые смогут устоять в этот переходный период, но в конечном итоге они ведут к снижению цен на сельскохозяйственную продукцию и заставляют фермера продавать ее все более дешево до тех пор, пока земледелие также не превратится в монополию. Распад фермерского хозяйства, рассчитанного на удовлетворение потребностей земледельческой семьи, оказывает губительное влияние также на сельскую школу, на местные органы власти, налоговый аппарат и на сельские городки в целом. Когда выбивается почва из-под такого фермерского хозяйства, то тем самым разрушается социальная структура деревни, а под давлением этих факторов рушится и вся ее экономика. Таким образом, происходит вытеснение не только фермерских семей, но и других социальных групп — торговцев и интеллигенции, — чьи доходы зависели от фермерской клиентуры.
4. Изгнанники
Для того чтобы увидеть, как происходит этот процесс подлинного изгнания фермерских семей с земли в Техасе, достаточно заглянуть в отчеты инспекторов Администрации общественных работ за 1938–1940 гг. Эти человеческие документы показывают действительное положение вещей в Техасе нагляднее, чем целые горы статистических выкладок государственных ведомств.
С 1935 г. процесс вытеснения земледельческого населения начал ускоряться, что прежде всего нашло свое отражение в обострении конкурентной борьбы между арендаторами за землю. Арендная плата стала расти. Землевладельцы стали требовать расчета наличными даже за пастбища, которые раньше предоставлялись в пользование фермеров бесплатно. В тех случаях, когда владелец земли разрешал арендатору оставаться на своей земле, он старался отнять у арендатора государственную субсидию посредством взимания с него дополнительной платы за аренду жилища (при старой плантаторской системе это почти не практиковалось). Было установлено, что в Техасе размер платы за жилище арендатора, как правило, был равен сумме получаемой им государственной субсидии.
Приведем несколько выдержек из отчетов местных органов власти. «Располагающие средствами люди, — гласит отчет по графству Форт-Уорт за ноябрь 1939 г., — скупают или берут в аренду крупные земельные угодья, для того чтобы присвоить государственную субсидию. Они вытесняют многих мелких фермеров — и тех, кто успешно вели свое хозяйство, и тех, кто едва сводили концы с концами. Большинство крупных землевладельцев применяет тракторы и тем самым усиливает безработицу среди батраков». В отчете по графству Хэскелл сообщается: «Землевладельцы приобретают тракторы и в дополнение к своей основной ферме берут в аренду еще одну или две. В каждом таком случае происходит выселение от одной до пяти фермерских семей. Установлено, что за последние 6 лет было вытеснено из земледелия 50 % сельскохозяйственных рабочих и 50 % арендаторов». В отчете по графству Уако говорится: «Кропперов вынуждают переходить в класс батраков-поденщиков, поскольку большинство землевладельцев отказывается в этом году сдавать им землю в аренду исполу». Отчет из графства Маршалл гласит: «Арендаторы и кропперы заявляют, что единственный способ, при помощи которого они смогут получить землю, состоит в том, чтобы отказаться от получения государственных субсидий для возмещения падения цен». С 1923 по 1938 г. площадь хлопковых посевов в Техасе сократилась на 42 %; уже одно это чрезвычайно ухудшило положение арендаторов и кропперов. Приведем выдержку из написанного скупым языком отчета о положении в графстве Клей в марте 1939 г.: «Сокращение посевов позволяет большинству фермеров справиться с собственной работой и сократить количество наемной рабочей силы, а в тех случаях, когда требуется подсобная рабочая сила, фермеры нанимают «цветных», потому что им можно платить меньше». В апреле 1939 г. местное бюро Администрации общественных работ в графстве Маршалл сообщало, что 5 тыс. фермерских семей (это были вытесненные с земли арендаторы или кропперы) обратились за помощью к Администрации по охране фермерского хозяйства, но только сотня ходатайств была удовлетворена.
Во многих случаях землевладельцы сгоняли арендаторов с земли на основании давнишней арендной недоимки. Вот что гласит по этому поводу отчет из Сан-Анджело (1939 г.): «Вследствие огромной задолженности по арендным расчетам не мало людей выселили из домов, в которых они жили последние десять лет… у многих из них были огороды, которые служили им единственным источником пропитания в месяцы безработицы. Теперь они и это потеряли, и им приходится селиться вместе с другими семьями или располагаться таборами по берегам рек». Сообщение из Форт-Уорта: «Земледелец постепенно опускался все ниже и ниже — от положения владельца фермы к положению арендатора или кроппера и в конце концов превращался в батрака. Падение это совершалось постепенно в 20-х годах и чрезвычайно ускорилось с 1930 г.». Вот что сообщает отчет по графству Уортон за декабрь 1939 г.: «В течение месяца появление двух тракторов привело к вытеснению 12 земледельческих семей только в одном из поместий нашего графства». Вот выдержка за тот же месяц и год из отчета по графству Линн: «В одном только нашем графстве в этом году будет вытеснено с земли более 500 фермерских семей». Из отчета по графству Фоллз (июнь 1940 г.): «Число ферм в нашем графстве уменьшилось с 6014 до 3843; зимой рабочие живут на территории фермы и в уплату землевладельцу за жилье прореживают весной всходы на хлопковых полях».
По мере вытеснения с земли люди вливаются в поток мигрирующего сельскохозяйственного пролетариата. К 1935 г. многие из них уже лишились своих автомобилей и не располагали средствами для оплаты проезда. Весной, явившись на хлопковые плантации в поисках работы и куска хлеба, они убедились в том, что с введением перекрестной и гнездовой механизированной системы посева спрос на рабочую силу сильно сократился. Убедились они также и в том, что на значительных площадях предоставление работы монополизировано мексиканскими подрядчиками, которые поставляли «свою» рабочую силу. Так, в июне 1940 г. лишившиеся средств к существованию земледельцы, явившись на территорию графства Ламар, убедились в том, что мелкие фермеры платят за прореживание посевов не наличными деньгами, а натурой. Многие отрабатывали на хлопковом поле свою квартирную плату. «Прополка, — гласит тот же отчет, — во многих случаях требует лишь нескольких рабочих дней, так как для ускорения обработки фермер обычно сразу нанимает большую группу батраков».
В конце лета и осенью, пытаясь найти заработок на сборе хлопка, «кочующие» арендаторы натолкнулись на еще более трудные препятствия: везде оказывалось, что «белые и негры не могут конкурировать с мексиканцами, работающими за чрезвычайно низкую плату; они были менее сговорчивы, чем мексиканские батраки, меньше привыкли к кочевому образу жизни и в отличие от мексиканцев не организованы в большие группы во главе с вожаками»[215]. Вытесненные с земли люди убедились в том, что при помощи использования огромных масс мигрантского труда плантаторам удалось сократить сроки уборки урожая с нескольких недель до нескольких дней. «С уборкой хлопка, — гласит отчет из графства Лаббок за декабрь 1938 г., — удалось управиться быстро благодаря притоку мексиканцев». «Ограничение возможности получения работы по линии Администрации общественных работ, — говорится в отчете из графства Остин за май 1939 г., — приводит к тому, что сельскохозяйственные рабочие вынуждены соглашаться на любую предложенную им плату. Один из землевладельцев в графстве Майлам, пользующийся трудом сельскохозяйственных рабочих, заплатил своим батракам в этом месяце из расчета 75 центов за день, причем половину следуемой платы выдал в талонах, подлежащих обмену только на товары в его же собственной лавке. Другой хлопковод в том же графстве платит людям по 80 центов в день, из них половину наличными, а половину по окончании уборки». Многие рабочие были так обескуражены, что в сезон 1938 г. даже и не пытались искать заработка на уборке хлопка. В отчетах по графствам Синтон и Робстаун за июль 1939 г. сообщается: «Фермер-хлопковод заинтересован только в том, чтобы хлопок был убран с максимальной быстротой, и поэтому предоставляет работу любому числу людей. Некоторые сборщики уже вернулись с плантаций и рассказывают, что на хлопковых полях работает такое множество людей, что на каждую грядку приходится по человеку. С каждым годом на долю сборщиков приходится все меньше работы. Большинством плантаций руководят не сами владельцы, которые даже не проживают там, а управляющие. В былые времена сборщикам бесплатно предоставлялись жилища, топливо и вода. Этот обычай быстро исчезает». Во многих районах ставки сдельщины упали до 35 центов за 100 фунтов собранного хлопка.
Судя по донесениям со всех концов Техаса, к концу сезона тысячи сборщиков обращаются к благотворительным организациям с просьбой помочь им оплатить проезд на родину. «Многие вернулись к себе на родину, имея в кармане столько же денег, сколько у них было, когда они уходили на заработки». Вот что говорится в отчете из графства Сан-Анджело: «Большинство вернулось совершенно нищими и поселяется у родственников или в шалашах; чтобы добраться на родину, этим людям пришлось израсходовать весь свой заработок». Характерное донесение поступило из графства Остин (май 1940 г.): «На всех крупных плантациях рабочие, получая по доллару в день, возвращают землевладельцу значительную часть этого доллара через его лавку. Печально то, что рабочим приходится переплачивать по 15–25 % за покупаемые в этой лавке товары в сравнении с ценами в городе. За последний год многие семьи сельскохозяйственных рабочих в центральных районах Техаса зарабатывали в среднем не более 5 центов в день на душу. На некоторых крупнейших плантациях сезонных рабочих-мигрантов, преимущественно мексиканцев, предпочитают местным рабочим». Приведем также выдержку из отчета по графству Форт-Уорт за сентябрь 1940 г.: «Мы беседовали с несколькими рабочими, вернувшимися с полевых работ; они заявляют, что заработки их не превышали 50 центов за 100 фунтов хлопка, а этого нехватало даже на пропитание. Один из рабочих показал нам письмо от своей жены. Она писала, что вместе с пятью детьми отправилась в Рочестер, в Техасе, к шурину для работы на хлопковых плантациях. «За неделю, — гласит письмо, — мы были заняты только два дня, и нам едва удалось заработать на пропитание. Мы бы заработали больше, но здесь живет еще один человек, у которого жена больна, и хозяин тоже дал ему немножко подработать. Ребята ходят все в прыщах от лихорадки. Стоит ли говорить о том, что я очень хочу вернуться домой? Поселиться нам было негде, и мы живем в машине».
Застрявших сезонных рабочих обычно под конвоем выводят за пределы графства, о чем, в частности, рассказывается в цитируемом ниже отчета из графства Паркер, штата Техас, за сентябрь 1940 г.: «Тяжело заболевших людей, у которых нет своих машин, гонят на расстояние 10–12 км от плантации и оставляют на дороге». Вот выдержка из отчета по графству Джонс: «Миновало то время, когда за осенний сезон можно было заработать достаточно, чтобы приобрести одежду и запастись продуктами на зиму». «По возвращении на родину, — гласят протоколы комиссии Толана, — сборщик хлопка оказывается почти в таком же положении, в каком он был до того, как пустился в странствие за куском хлеба»[216]. Не в лучшем положении оказываются вытесненные с земли арендаторы и при поисках заработка в районах других сельскохозяйственных культур. Всюду и везде дает себя знать конкуренция со стороны мексиканской мигрантской рабочей силы. Приведем некоторые типичные данные о ставках оплаты сельскохозяйственного труда: копка лука в графстве Диммит оплачивается по 60 центов в день на своем питании, без предоставления бесплатного жилья и без оплаты проезда (ноябрь 1938 г.); случайные заработки на шпинатных огородах в графстве Ларедо дают от 2,5 до 4 долл. в неделю (декабрь 1938 г.); в графстве Сан-Саба считают удачей, если на очистке орехов удается заработать на всю семью, состоящую из 4–7 человек, по 75–90 центов в день. На ощипывании индеек люди зарабатывают по 5 центов со штуки. На парниковых помидорных огородах избегают пользоваться местной рабочей силой, и 85 % работы производится профессиональными сезонными рабочими-мигрантами. Для сбора клубники нанимают опытных сезонников-мигрантов, чтобы поскорее и подешевле провести уборку. На холодильном предприятии, расположенном близ Уако, белым работницам не предоставляют работы потому, что они не справляются с нормой ощипывания кур из расчета 30 центов в час. Одна работница заявила, что от усталости не могла спать. Когда в районе графства Сан-Патрицио поспевает редис, там появляются специальные группы мигрантов-мексиканцев. Предложение труда на заводе в Минеоле, выпускающем соленья, намного превышало спрос, и в 1939–1940 гг. там совсем не было сезонных заработков. В сентябре 1940 г. урожай орехов принес доход в размере 300 тыс. долл., однако львиная доля этого дохода попала в карманы крупных фермеров, так как сборщики получают в среднем не более 6 долл. в неделю. В феврале 1939 г. Администрация общественных работ графства Колорадо увольняла рабочих, если те отказывались работать на полях только за пищу, без заработной платы. Один негр, проживавший в графстве Уако, каждый день ходил на мельницу, подбирал с земли зерна кукурузы и готовил из них похлебку. Но владелец вдруг решил использовать эти отходы на корм курам. «Что же мне теперь делать, — заявил этот негр, работавший в системе Администрации общественных работ, — в этой стране изобилия, где куры ценятся выше людей?» Люди пытаются получить работу на пшеничных полях западного Техаса. Но вот что говорит отчет из графства Деф-Смит за 1939 г.: «Здесь набирается такое множество пришлого люда, что многим местным жителям приходится оставаться без работы. Подсчитано, что в этом году сюда приезжало из других мест не менее ста грузовиков с людьми».
Исчезли многие виды заработков для людей в сельских местностях. В былые времена многие арендаторы восточного Техаса сводили концы с концами, заготовляя кедровую древесину, но лесов больше не стало. Не стало также работы и на открытых угольных разработках в Техасе. Когда открывают новые месторождения нефти, то нанимают профессиональных нефтяников-мигрантов и местная рабочая сила снова оказывается ненужной. Тысячи рабочих перебрались на дешевые земли в восточный Техас, пытаясь заняться земледелием в надежде прокормить семью, но почва восточного Техаса чрезвычайно оскудела, так как ее эксплоатировала растущая армия безработных лесорубов. В итоге земля оказалась либо истощенной людьми, либо подверглась ужасающей эрозии. Обеднение почвы сопровождалось и общим ухудшением здоровья значительной части населения. Население восточного Техаса ослаблено болезнями и недоеданием и лишено возможности получить образование.
Один из инспекторов Администрации общественных работ по Техасу сообщает, что люди, обращающиеся в это учреждение с ходатайствами о предоставлении работы, выглядят с каждым днем все более худыми, одежда их становится все более потрепанной, выражение лица все более подавленным. Долготерпение этих людей приходит к концу. Среди них свирепствуют различные болезни. Многие страдают от малярии и грыжи. У людей портятся зубы и зрение. Руководитель местных органов здравоохранения графства Сан-Августин заявляет, что в 1938 г. смертность от голода составила 75 % общей смертности. В донесении из графства Даллас за июнь 1939 г. рассказывается о том, «что дюжие, взрослые мужчины со слезами на глазах умоляют дать им работу». Инспектор из Хьюстона сообщает: «За последние две недели мне пришлось видеть самых голодных людей, каких я когда-либо встречал в жизни. Иные так ослабели, что уже не могут работать, даже когда их посылают на работу. Одна женщина, которая от слабости едва могла ходить, явилась к местному чиновнику вместе с сыном и просила работы в системе Администрации общественных работ. У нее четверо детей; вся семья уже несколько месяцев питается тем, что удается подобрать на полях после сбора урожая. Последние три дня они питались лепешками из муки с водой и солью». Другие работники сообщают в своих докладах о людях, которые раньше получали работу через Администрацию общественных работ, а теперь питаются отбросами (графство Пало-Пинто), в частности об одном человеке, который целую неделю питался одной лишь картофельной кожурой, оставляя картофель своей семье. Люди эти изо всех сил стараются дать своим детям возможность посещать школу, и поэтому со всех сторон несутся мольбы о помощи продовольствием, одеждой и деньгами для оплаты жилья.
Все эти отчеты с мест за 1938–1940 гг. наполнены рассказами о разоренных семьях, о росте мелкой преступности, о падении нравов среди когда-то энергичного и трудолюбивого земледельческого народа. Один из сотрудников Администрации общественных работ в Лаббоке, придя в отчаяние по поводу заминки с оказанием помощи одной из таких семей, сделал следующую краткую и выразительную приписку на полях официального донесения (нюнь 1939 г.): «Мы хотели бы обратить внимание на то обстоятельство, что эта женщина умирает медленной, голодной смертью».
С 1936 г. техасские власти перестали оказывать помощь нуждающимся. Местным властям было предложено самим заботиться о нуждающихся жителях независимо от их численности и возможностей, которыми местные власти располагали. Приведем данные за апрель 1939 г., характеризующие положение в Техасе:
93 939 семейным мужчинам и холостякам работа была предоставлена в системе Администрации общественных работ;
53 159 лицам, зарегистрированным в Администрации общественных работ, работа не была предоставлена;
12 197 семей получали пособия от местных властей;
105 128 человек получали пенсию по старости;
69 000 нуждающихся семей получали от государства продовольственную помощь[217].
Во всех этих категориях преобладало население сельских районов. Розничная стоимость продуктов, которые получала один раз в месяц нуждающаяся семья в составе 4 человек, составляла 3,88 долл., т. е. менее одного цента на душу на обед. Семьи, работавшие в системе Администрации общественных работ, зарабатывали в среднем 41,75 долл. в месяц; те, кто жили на пенсию по старости, получали 8,88 дол. в месяц, а семьи, зарегистрированные в местных органах помощи безработным, получали 7,47 долл. в месяц. Попытки развернуть общественные работы оказались такими же малоуспешными, как и программа по оказанию помощи. С 1937 по 1940 г. 25 095 бывших арендаторов ходатайствовали перед Администрацией по охране фермерского хозяйства о кредитах на аренду земельных участков, но только 988 ходатайств были удовлетворены[218]. Неудивительно, что к сентябрю 1940 г. более 75 тыс. детей перестали посещать начальную школу в Техасе[219]. Что касается состояния здравоохранения, то Техас расходует на эти цели менее 3,5 цента на душу населения в год. Примерно такая же сумма расходуется на ветеринарный надзор за крупным рогатым скотом, козами, мулами, свиньями и лошадьми. На свинью расходуется столько же, сколько и на человека.
После всего сказанного уже не приходится удивляться тому, что с 1 июля 1935 г. по 30 июня 1939 г. 32 850 жителей Техаса прошли через территорию Аризоны, направляясь в Калифорнию. Часть из них влилась в поток мигрантов, следовавших в разных направлениях. Но и после этого на территории Техаса осталось около 350 тыс. разоренных и вытесненных с земли арендаторов, кропперов и батраков[220]. В марте 1940 г. газета «Балтимор сан» сообщала, что в Техасе насчитывается не менее 150 тыс. обнищавших семей. Оторванные от земли в процессе социальных изменений, эти люди стали беженцами в своей собственной стране. Дело вовсе не в том, будто их влечет в другие края, например в Калифорнию; нет, эти люди бегут от голода и холода. Подобно населению разрушенных бомбами европейских городов, они вынуждены двигаться по дорогам и проселкам на поля, разбросанные по всей стране, в поисках пристанища, которого им, вероятно, не найти.
Но они не единственные беженцы, вовлеченные в эту драму социальных перемен, которая лишила деревенскую жизнь ее хваленой стабильности и превратила деревню в трясину нищеты, болезней и разбитых надежд. Даже те 400 тыс. мексиканских сезонных рабочих-мигрантов, которые на каждом шагу преграждают путь разоренным кропперам, ищущим хотя бы сезонного заработка, также являются беженцами. Они жертвы того же процесса. Они тоже беженцы. В отличие от бредущих по дорогам страны «белых» семей мексиканцы никогда не знали, что такое устойчивый образ жизни; они никогда и нигде не пускали корней, даже тех неглубоких корней, какие привязывали к земле кроппера. Являясь одним из элементов, вовлеченных в этот процесс социальных перемен, они своим дешевым трудом способствуют переходу от системы кропперства к системе мигрантского труда. Распад системы кропперства в Техасе в наши дни, когда она еще держится на далеком Юге, в известной степени объясняется широким применением труда мексиканских мигрантов-сезонников. Каково же нынешнее положение беженцев-мексиканцев в Техасе? Как же складывается повесть их жизни?