Бездомные скитальцы
Много лет назад Ленин, говоря о переменах, происходивших в земледелии Соединенных Штатов, сказал: «Исследователи как-будто даже не подозревают того, какое количество нужды, гнета, разорения скрывается за этими шаблонными цифрами»[336]. Теперь эту нужду, гнет и разорение нельзя ни отрицать, ни игнорировать. Мы внезапно столкнулись лицом к лицу с проблемой, затрагивающей жизнь всего американского народа.
1. «Выброшенные за борт»
В то время как за последние 50 лет сельскохозяйственное производство беспрерывно увеличивалось, процентное отношение сельского населения к городскому неуклонно уменьшалось и упало с 53 % в 1870 г. до 21 % в 1930 г. В настоящее время так называемая нормальная потребность сельского хозяйства в рабочей силе на 1600 тыс. рабочих меньше, чем в 1929 г. Почти несомненно, что в течение ближайших 10 лет произойдет дальнейшее сокращение. 50 % ферм — так называемая «нижняя половина» американского сельского хозяйства — не нужны для поддержания сельскохозяйственного производства на его теперешнем уровне. Более того, недавно высчитали, что для производства всех сельскохозяйственных продуктов, необходимых стране, достаточно 15 % населения Соединенных Штатов[337]. Хотя факт подобного вытеснения сельскохозяйственного населения отмечался весьма часто, почти никогда не говорилось о том, что технологическое вытеснение приводит в сельском хозяйстве к другим результатам, чем в промышленности. «Как скоро капиталистическое производство овладевает сельским хозяйством, — писал Маркс, — или по мере того как оно овладевает им, спрос на сельских рабочих абсолютно уменьшается вместе с накоплением функционирующего в этой области капитала, причем выталкивание рабочих не сопровождается, как в промышленности неземледельческой, большим привлечением их»[338]. Другими словами, этот процесс приводит к абсолютному сокращению возможности работы в сельском хозяйстве. В период огораживания общинных земель в Англии насильно согнанное с земли сельское население шло на фабрики, но теперь в Соединенных Штатах оно даже не имеет этого выхода и вынуждено превращаться в мигрантов.
Считают, что в настоящее время по стране передвигается в поисках сельскохозяйственной работы от одного до двух миллионов мужчин, женщин и детей[339]. Почти невозможно точно определить количество мигрантов, вытесненных со своих мест кризисом, — мигрантов, названных Давидом Кашман Койлом «пионерами кризиса». Филипп Э. Райн утверждает, что в течение ближайших нескольких лет мы можем ожидать массового ухода из четырех бедствующих сельскохозяйственных районов Соединенных Штатов от 4 до 6 млн. человек[340]. Генри Уоллес, бывший в то время вице-президентом, заявил в мае 1940 г. комиссии Ла Фоллета, что средний годовой доход более 1,7 млн. сельскохозяйственных семей не превышает 500 долл., «включая в эту сумму стоимость продуктов, выращиваемых ими для собственного потребления». Другими словами, в американском сельском хозяйстве имеется около 8,5 млн. человек, пытающихся существовать на средний заработок в 2 долл. в неделю на человека, или в 10 долл. на семью. По утверждению Уоллеса, «каждый из этих людей потенциальный кандидат в армию сельскохозяйственных мигрантов».
То, что за последнее десятилетие в сельском хозяйстве Соединенных Штатов свыше 1,6 млн. рабочих были вытеснены со своих мест, не дает еще полной картины разрушительного действия описанных в предыдущих главах процессов. Появление мигрантов было вызвано не только сокращением абсолютного количества потребных в сельском хозяйстве рабочих рук, но и постепенным отделением функции собственности на землю от функции ее возделывания.
Подобно тому как промышленная революция в сельском хозяйстве не началась лишь вчера, так и явление сельской миграции глубоко уходит своими корнями в прошлое. Теперь уже все признают, что имевшаяся в свое время в истории Соединенных Штатов возможность колонизации незаселенных территорий никогда не была, как это одно время воображали, «предохранительным клапаном». Она лишь задержала, как указал Луис М. Гакер, «на несколько поколений пролетаризацию американского сельского населения»[341], но ни в коей мере не предотвратила ход событий, ставших неизбежными с того момента, как капиталистическое производство активно внедрилось в сельское хозяйство. В этом отношении «неосвоенные территории» были, как я указал в предыдущих главах, с самого начала в некоторой мере лишь иллюзией. В 1880 г. в Канзасе и Небраске соответственно 16 и 18 % всех фермеров были арендаторами; «неосвоенные территории» в Оклахоме и Техасе, а позже на «Миссурийском копыте» исчезли с баснословной быстротой. Почти немедленное появление системы арендаторства на только что освоенных территориях служило само по себе разительным доказательством того, что «предохранительный клапан» не действует. Суть дела заключается в том, что, как сказал Гакер, «потребительское сельское хозяйство на Западе оказалось лишь краткой, промежуточной стадией в американской экономике: западные поселенцы с самого начала попали в сложный переплет денежных отношений» и так и не смогли, несмотря на «отчаянную борьбу за экономическую независимость», освободиться от них.
Поэтому нет ничего удивительного в том, что с 1870 г. наблюдается постоянная миграция сельских семей в городские районы. Хотя эта миграция протекает все время, она приняла особенно крупные размеры в течение десятилетия с 1920 по 1930 г., когда ежегодно переселялось с ферм в города около 1940 тыс. человек. Правда, в те же годы имелся обратный, хотя и меньший поток людей. Около 1300 тыс. человек пытались ежегодно найти в деревне уверенность в завтрашнем дне, которую они не могли обрести в городах даже в лучшие дни экономического подъема. В течение кризиса 1929–1933 гг., когда экономическое положение было шатким как в сельском хозяйстве, так и в городе, количество людей, покидающих деревню, и людей, возвращающихся в нее, было почти одинаковым. Все же за десятилетие с 1920 по 1930 г. в города переселилось на 6 млн. человек больше, чем вернулось в деревню. Этот факт сам по себе служит ярким доказательством явной неустойчивости сельского населения.
Издание в 1924 г. закона об ограничении иммиграции в Соединенные Штаты вызвало усиление сельской миграции, так как сельскохозяйственные рабочие начали замещать иностранных иммигрантов на заводах, рудниках и фабриках. Начиная с 1914 г., наши города сохранили или увеличили количество своих жителей не благодаря иностранной иммиграции, а благодаря внутренней миграции — мигрант заменил иммигранта, фермер стал рабочим. Доктор Луис Вирт отметил, что в то время как за десятилетие 1860–1870 гг. на жителей Чикаго, родившихся за границей, приходится 48 % прироста населения этого города, с 1910 по 1930 г. процент прироста за счет этой группы снизился до 5. С 1880 по 1890 г. увеличение населения Чикаго только на 31 % шло за счет людей, родившихся в других районах Соединенных Штатов, а с 1920 по 1930 г. этот процент возрос до 60. Та же тенденция к пролетаризации сельского населения теперь, конечно, появилась и в самом сельском хозяйстве. «Один из аспектов уменьшения удельного веса количества иностранных и цветных элементов в сельскохозяйственном населении страны заключается в замене этих элементов белыми, родившимися в Соединенных Штатах, — американцами. На Юге, на Западе, а также и в других местах эти американцы теперь согласны работать на любых условиях — в качестве мигрирующих рабочих, батраков, кропперов и арендаторов, и тем самым они во многих случаях вытеснили занимавших ранее эти позиции представителей другой национальности или расы»[342]. Вытесненный фермер или же его сын если и находит себе работу в городе или в деревне, то уже не как независимый собственник, а как наемный рабочий.
В течение многих лет увеличение количества арендаторов, рост фермерской задолженности и огромная текучесть сельского населения в некоторых районах страны служили показателем как отсутствия обеспеченности и уверенности в завтрашнем дне, так и быстрого отделения функции собственности на землю от функции ее возделывания. Все же оставалась в силе иллюзия, что вина кроется в самом сельском хозяйстве и не может быть приписана действию сил, не относящихся непосредственно к нему. В каждом отдельном случае проблему изолировали и рассматривали в узком аспекте как «проблему арендаторства», или проблему «фермерской задолженности», или же, наконец, как «проблему сельской миграции». Одновременно продолжала существовать иллюзия, что достаточно лишь провести небольшие изменения в экономических отношениях, чтобы разрешить эти проблемы и восстановить социальную лестницу сельского хозяйства. Но теперь эта иллюзия рассеялась. Как указывается в одном издании министерства земледелия: «За последние годы явления, ранее связанные с так называемой «социальной лестницей сельского хозяйства», изменились… Во-первых… продвижение вверх по этой лестнице через различные ступени, начиная от работника и арендатора и кончая собственником, сильно затормозилось; во-вторых… движение вниз по этой лестнице, включая потерю фермером прав собственности на землю, переход на положение ее арендатора или же полное вытеснение с принадлежавшей ему фермы, значительно ускорилось и, в-третьих… стала более заметной тенденция американских фермеров застревать на одной ступени социальной лестницы сельского хозяйства»[343]. Каждую из этих тенденций мы широко иллюстрировали по отдельным районам в предыдущих главах.
Значительное ослабление движения сельского населения в города после 1929 г. превратило многие сельские районы в «гигантские резервуары потенциальных мигрантов». Ограниченные возможности для тех, кто хочет найти работу в городе, все же лишь частично ответственны за накопление излишнего сельскохозяйственного населения в бедствующих районах. Дело в том, что развитие капитализма в сельском хозяйстве, усиливая концентрацию, ведет, с другой стороны, к росту нетоварного хозяйства, на которое тратится часть рабочего времени. Экономические силы, повышающие технический уровень сельскохозяйственного производства путем все большего внедрения механизации и увеличения капиталовложений, одновременно заставляют неисчислимое количество сельских семейств переходить к примитивному земледелию, при котором они не имеют даже простейшего оборудования, снижая и уничтожая тем самым достигнутый ранее технический уровень сельскохозяйственного производства. Вытесненные из плодородных районов в районы со скудной почвой фермеры своим присутствием на новых местах еще более усиливают и без того бедственное положение местного населения. Это отмечено министерством земледелия: «Хотя общая тенденция и направлена к усилению товарности сельского хозяйства, вытесненные механизацией рабочие очень часто переезжают в менее развитые районы… подобное перемещение означает, что сельское хозяйство этих районов станет еще менее развитым, чем сейчас»[344].
С 1929 г. по сегодняшний день все увеличивающаяся доля этого «выброшенного за борт» избыточного сельского населения, вместо того чтобы переселиться в город, вливается в поток сельскохозяйственных мигрантов. У этого населения фактически нет другого выбора, остается лишь искать какой-либо земельный участок «где — нибудь в другом месте» или же включиться в погоню за относительно малым количеством имеющейся работы в качестве мигрирующих сельскохозяйственных рабочих. Как сказал один наблюдатель: «Спокойный, оседлый образ жизни, характеризовавший ранее нашу сельскохозяйственную экономику, теперь окончательно уступил место подвижной промышленной системе». Избыточное сельскохозяйственное население либо осталось в бедствующих сельских районах (существуя на пособие), либо попыталось закрепиться на окраинах городских районов, либо переехало в захудалые сельскохозяйственные районы с более дешевым и, следовательно, более низким уровнем жизни, или же, наконец, присоединилось к процессии сельскохозяйственных мигрантов. Уже сейчас имеются все основания предполагать, что в течение ближайшего десятилетия сельскохозяйственная миграция значительно усилится. Лица, опрашиваемые комиссией Толана, сообщили, что приблизительно 400 тыс. сельскохозяйственных рабочих начнут кочевать по всей стране, перестав быть постоянными жителями какого-либо определенного штата. «Происходящее в сельском хозяйстве вытеснение при отсутствии у вытесненных людей возможности получить работу как в деревне, так и в городе, — говорит Г. Р. Толли, — служит основной причиной увеличения количества сельскохозяйственных мигрантов за последнее десятилетие. Есть все основания ожидать, что, если в будущем возникнут те же или схожие условия, количество мигрантов еще более возрастет». Так как следует ожидать, что доля сельского населения в возрасте от 15 до 65 лет, вероятно, увеличится к 1960 г. на 23 %, то, по мнению Тэйлора, «проблема безработицы в сельском хозяйстве будет беспрерывно обостряться из-за все увеличивающейся доли людей работоспособного возраста среди сельского населения»[345].
Это предположение в значительной степени подтверждается анализом уровня жизни, существующего теперь в сельских местностях. Значительная часть сельского населения, более 3 млн. семей, имеющих чрезвычайно низкий доход, уже доведены до положения неимущих крестьян. Половина этих семей полностью или частично не имеет работы, а вторая половина влачит жалкое существование, зарабатывая в год от 200 до 300 долл. на семью, если не меньше. Даже в исключительно благоприятном 1939 г. в стране имелось 1 681 667 фермеров — а с их семьями 7700 тыс. человек, — вынужденных существовать на 25 долл. в месяц на семью. В 1935 же году более миллиона из этих семейств не имели работы и получали пособие. Мероприятия по улучшению жизни сельского населения не коснулись этих семейств, да и вряд ли когда-либо их коснутся. Это «выброшенные за борт» люди — «отбросы» общественного организма. Как откровенно заявил Толли: «Теперешняя деятельность министерства земледелия не облегчила положения более 1,5 млн. бедствующего сельского населения. Выплаты на основе закона о регулировании сельского хозяйства обычно доставались фермерам тех районов, где разводят товарные культуры и живет очень мало «выброшенных за борт» людей». Исследуя пагубные последствия сельскохозяйственной безработицы (или частичной занятости), Томас К. Мак-Кормик пришел к выводу, что живущие на пособие для безработных сельские семьи — в первую очередь жертвы «обширной бесплановой экономической системы и ее последней «ошибки»[346].
2. «Предохранительный клапан» закрыт
Сокращение после 1929 г. миграции в города привело к появлению нескольких любопытных теорий миграции. Нам теперь многозначительно говорят, что миграция является результатом «отсутствия правильного соотношения между населением и ресурсами» и что, для того чтобы избежать перенаселения деревни, необходимо поддерживать постоянный приток населения из сельских местностей в города. Говорят, что достаточно ликвидировать тормозящие миграцию преграды, чтобы автоматически выровнять положение. Появляются полные романтизма сообщения с описанием героических качеств мигрантов, которые, не убоявшись трудностей современного общественного устройства, пускаются в дорогу искать счастья в далеких привлекательных местах. Мигрантов сравнивают с переселенцами, с пионерами и созидателями Америки. Нам говорят, что единственная трудность на пути миграции заключается в неправильном руководстве или же полном отсутствии такового. Но ведь самое идеальное бюро труда мира не может дать людям работу, если ее нет.
Правда ли, что при современном общественном строе сельскохозяйственная миграция из определенных сельских районов снижает диспропорцию между количеством населения и имеющимися ресурсами? Ведет ли она вообще к разрешению какой-либо проблемы в «бедствующем» районе или же в «районе с большими возможностями»? Администрация по охране фермерского хозяйства отмечает, что в районе Великих равнин, откуда идет массовая миграция, освободившиеся места многих мигрантов немедленно занимают семьи, приезжающие из крупных и мелких городов, или же молодежь только начинающая работу. В итоге общее количество сельского населения этого района почти не сократилось. В большинстве бедствующих сельских районов одна фермерская семья занимает ферму, как только предыдущая семья пускается в путь. Поэтому миграция почти не приносит никакого облегчения в отношении разрешения существующей проблемы диспропорции. В некоторых же бедствующих сельских районах миграция не только не облегчает, но еще более обостряет эту проблему. Так, например, чрезмерное сокращение населения нарушает всю социальную и политическую структуру сельского общества, которому приходится нести чрезмерные расходы по содержанию административного аппарата, школ, дорог и т. д. Стремление восстановить нарушенное равновесие ведет к быстрому укрупнению ферм, влекущему за собой дальнейшее вытеснение сельских семей. Теоретически считают, что из Южных штатов должно было бы мигрировать 9 млн. сельского населения. Например, считают, что из Арканзаса «должны куда-нибудь уехать» 450 тыс. человек[347]. На деле, однако, миграция из этих районов столь незначительна по сравнению с тем, какой она должна была бы быть, что существующее соотношение населения и ресурсов остается фактически без изменения.
Есть еще более убедительное возражение против теории, рассматривающей миграцию в качестве автоматического «предохранительного клапана». Дело в том, что общий итог перемещения мигрантов лишь частично соответствует идеальной схеме миграции, построенной учеными — специалистами по проблеме распределения населения. Заметив, что население имеет тенденцию мигрировать из районов с высоким коэфициентом рождаемости в районы с низким коэфициентом и из районов с ограниченными экономическими возможностями — в районы с широким полем деятельности, теоретики соблазнились возможностью вывести из этого заключение, что миграция — желательное само по себе явление. Но, к несчастью для теории, мигранты, и особенно сельские мигранты, имеют привычку двигаться в «неправильном» направлении. Те же силы, которые вытесняют их с земли, делают для них невозможным вновь осесть на уготованных им теоретиками местах. Например, отмечено, что миграция с ферм сильнее всего в районах с наиболее развитым товарным сельским хозяйством и что обратная миграция из городов почти не направляется в эти районы. И наоборот, районы с менее развитым сельским хозяйством, так же как и районы с очень низким сельскохозяйственным доходом, не только привлекают к себе мигрантов из городов и других сельских районов, но также сохраняют у себя большую часть естественного прироста своего населения. Так, с 1920 по 1930 г. «увеличение сельского населения было наибольшим в районах нетоварного сельского хозяйства, где почва обычно беднее, и наименьшим — в товарных сельскохозяйственных районах с наилучшей почвой»[348].
В ходе своего передвижения и по прибытии к намеченному ими месту сельские мигранты создают новые проблемы. Как уже указывалось, миграция на тихоокеанское побережье повысила в этом районе расходы на пособия безработным, снизила ставки заработной платы, создала проблемы жилья и здравоохранения, усложнила задачи органов просвещения, увеличила расходы на содержание полиции и противопожарной охраны и вызвала острые трения между мигрантами и постоянными жителями. Совершенно несомненно, что миграция не способствовала разрешению какой-либо проблемы в Калифорнии. Вместо того чтобы восстановить равновесие в однобокой сельскохозяйственной экономике этого района, она лишь закрепила антидемократические отношения, вытекающие из индустриализованного земледелия крупного масштаба. В богатых долинах Калифорнии мигранты не только не стали фермерами, но превратились в батраков, вытеснив тысячи мексиканцев. Миграция из засушливых районов Запада резко обострила в Калифорнии проблему сельскохозяйственной рабочей силы. В более широком смысле можно сказать, что «миграция в города из бедных сельских районов с очень низким уровнем жизни и образования скорее ведет к росту городских расходов, чем к благосостоянию города. Она увеличивает список безработных. Мигранты из бедствующих сельских районов берутся за работу, ранее выполнявшуюся иммигрантами из самых отсталых районов Европы. Мигранты с трудом поддаются ассимиляции»[349]. Хотя мигрантам и не возбраняется переезжать в районы с большими экономическими возможностями, они обычно там не ассимилируются, разве только поступая на самую неквалифицированную работу, где они вытесняют еще более угнетенные социальные группы.
В настоящее время те же экономические силы, которые сократили возможности, существовавшие в городе и деревне для разоренных людей, влияют также на ход миграции. Другими словами, миграция больше не представляет собой «свободного процесса». Миграция теперь не только не выравнивает диспропорцию между населением и ресурсами, но, наоборот, во многих случаях еще увеличивает ее. Нет сомнения в том, что, как сказал д-р Картер Гудрич, миграция в прошлом способствовала выпрямлению и сглаживанию существовавшей неравномерности географического размещения. Но теперь миграция проходит при совершенно других условиях, чем четверть столетия назад. Следует учесть, что даже сто лет назад доступные для поселения земли Запада не предоставляли безоговорочно возможности их освоения. Вытесненным из других районов лицам не было достаточно лишь эмигрировать на Запад, чтобы вновь стать на ноги. Доктор Хакер, например, подсчитал, что в 40-х годах прошлого века средняя пионерская семья, желавшая заняться товарным сельским хозяйством и закрепиться на новом месте, должна была иметь от 1000 до 1500 долл. Хотя стоимость переезда теперь значительно ниже, все же расходы, связанные с поселением на новом месте, неизмеримо выше и роль денег гораздо более значительна. Даже для того чтобы заняться земледелием в осушенных районах Запада, фермерская семья должна иметь примерно 5 тыс. долл. Более того, современный мигрант стремится не столько вновь обзавестись независимым хозяйством, сколько получить какую-нибудь прилично оплачиваемую работу. Как указывает комиссия Толана: «Резкий контраст между старой и новой миграцией заключается в том, что в первом случае мигранты рассматривали поселение на новых землях как средство к созданию собственного хозяйства, а во втором — стремятся лишь получить хорошо оплачиваемую работу»[350]. Однако дело заключается не только в сильном сокращении возможностей и значительном увеличении расходов на переселение, но и в том, что миграция требует больших человеческих жертв, нарушает процесс культурного приспособления и часто бывает случайной и бессмысленной.
Специалисты по экономике сельского хозяйства говорят нам, что у нас «слишком много фермеров», но мы также ведь имеем и «слишком много промышленных рабочих». С одной стороны, нам говорят, что фермеры должны уехать из деревни, а с другой стороны, в периоды промышленных кризисов экономисты утверждают, что рабочие должны «вернуться к земле». Одновременно с разработкой программ, предназначенных для поощрения движения избыточного сельского населения в города, вносятся предложения переселить безработных промышленных рабочих в деревню. Даже самые яростные проповедники необходимости непрерывной миграции из деревни в город признают, что промышленность и в условиях процветания не сможет поглотить всех имеющихся безработных, а тем паче обеспечить работой новых рабочих. Вследствие того что в прошлом мы всегда мигрировали, мы теперь пали жертвой наших собственных традиций. Как отметил Конрад Тейбер: «История развития американского народа подсказала миграцию в качестве выхода для разрешения проблем городской безработицы и сельской нищеты»[351]. Это, конечно, старая теория «предохранительного клапана» времен неосвоенных территорий, не имеющая теперь никакой практической ценности. Предохранительный клапан вышел из строя и больше не действует.
3. Бесправные американцы
Эффективность миграции резко ограничена не только все возрастающими трудностями поселения на новых местах из-за современных экономических условий, но также наличием целой системы архаических законов о поселении. Эти устаревшие законы заставляют мигрантов все время странствовать, лишая их возможности, если они не имеют работы и материально не обеспечены, долго где-либо задерживаться. Американские законы о поселении ведут свое начало от статутов о рабочих, изданных в Англии в 1349 г. Первоначально эти статуты преследовали цель закрепить рабочую силу на местах и предотвратить после эпидемии чумы 1348–1349 гг. переселение квалифицированных рабочих. Позже, в 1662 г., был издан английский закон о поселении, использовавший мысль, заложенную в статуте о рабочих, в совершенно иных целях, а именно, не для поддержки бедняков, но для того, чтобы избавиться от них. То, что говорилось о последствиях введения этих законов в Англии, в равной степени отражает теперешнее положение в Соединенных Штатах: «Ежегодно тысячи бедняков арестовывались и перевозились из одной части королевства в другую, если они не могли дать достаточной гарантии в том, что не лягут бременем на общество. Широко применялась практика «подбрасывания», т. е. произвольного удаления людей из одной общины в другую. При этом больные, умалишенные и неимущие отвозились в соседний город, где, под покровом ночи, оставлялись на улице. Даже рабочие, имевшие постоянную работу, не были гарантированы от того, что их насильно не отправят на их официальное местожительство. Когда же вопрос об официальном местожительстве был спорным (что случалось весьма часто), целые семьи перебрасывались по нескольку раз из одной общины в другую. Общины вели между собой тысячи тяжб, и миллионы фунтов стерлингов шли на судебные издержки и выселения»[352]. В этой цитате нет ни одного положения, которое нельзя было бы иллюстрировать примерами из жизни, собранными комиссией Толана[353].
На 1 января 1936 г. законы о поселении, в значительной степени базирующиеся на упомянутых ранних английских статутах, входили в свод законов 43 штатов и округа Колумбия. В настоящее время эти законы сильно отличаются друг от друга. Согласно большинству из них, чтобы считаться полноправным гражданином данного штата, необходимо доказать намерение стать его постоянным жителем. Для этого требуется прожить, не прибегая к общественной помощи, в течение определенного срока, колеблющегося от шести месяцев до трех лет. Аналогичные предпосылки определяют право жителя на врачебную помощь. Чтобы полностью представить себе всю ужасающую бессмысленность, все варварство этих законов, необходимо учесть, что они действуют не только как барьер между отдельными штатами, но также и между графствами в пределах штата и между общинами в пределах графства. Так, например, в штате Иллинойс ответственность за оказание помощи неимущим лежит на 1454 общинах. В июле 1939 г. закон этого штата о неимущих был подвергнут изменению. Согласно новому Положению лица, обращающиеся за пособием, должны безвыездно прожить не менее трех лет в той общине, к которой они обращаются за пособием. Комиссии Толана сообщили о старухе 72 лет, потерявшей право на получение пособия из-за того, что она переехала из Чикаго в Цицеро[354]. Дело усложняется еще тем, что минимальный срок безвыездного проживания, установленный законом о социальном обеспечении (охватывающим пенсии престарелым, пособия слепым, помощь детям, находящимся на иждивении), расходится со сроками, устанавливаемыми законами различных штатов о поселении. В некоторых штатах действуют даже две различные категории законов о поселении. К первой относятся законы, определяющие предпосылки поселения, необходимые для получения пособия из одного фонда, а ко второй категории — законы, устанавливающие предпосылки поселения, необходимые для получения пособия из другого источника. Кроме того, право на получение пособия по оседлости определяется общественным положением, а не зиждется на гарантированном законом праве. Поэтому, даже будучи приобретенным, оно может быть аннулировано произвольно и задним числом.
Законы США о поселении всегда никуда не годились, но после кризиса в связи со значительным увеличением миграции они стали просто невыносимыми. Различные штаты сейчас соревнуются в том, кто из них введет у себя самые жесткие законы о поселении. Стоит лишь одному штату повысить минимальный срок безвыездного проживания, как его примеру следуют другие штаты. Трудно сказать, сколько потребовалось бы бумаги, чтобы описать все те абсурдные, жестокие и бессмысленные притеснения, которым подвергаются сейчас мигранты из-за действия этих законов. Например, человек часто бывает не в состоянии привести подтверждение тому, что он действительно безвыездно проживает в данном штате требуемое законом время. Он обычно может доказать, что прибыл в штат в какое-то определенное время или около него. Но привести доказательства тому, что он не покидал пределы штата в течение 5 лет, и убедить в этом чиновников, выдающих пособие, нередко бывает чрезвычайно трудно. В другом случае человек в состоянии доказать, что он является постоянным жителем другого штата, но тот штат обычно отказывается дать ему разрешение на возвращение домой. Тогда такой человек попадает в критическое положение. Эти законы привели к бедствию нового типа — образованию класса «федеральных бездомных», которые, будучи гражданами Соединенных Штатов, в то же время не обладают правами постоянных жителей ни в одном штате. Согласно законам о поселении постоянное проживание не равнозначно юридическому понятию оседлости. Это означает, что человек может, например, считаться гражданином Иллинойса, иметь право голоса и все же не иметь права на получение какой-либо общественной помощи. Допустим, что Том Джоуд уже год не живет в Оклахоме, а в Калифорнии проживает всего лишь два года. Тем самым он потерял свои права постоянного жителя в Оклахоме, но не приобрел их в Калифорнии. Каждый год тысячи мигрирующих граждан Соединенных Штатов переправляются властями, подобно преступникам, на места их юридического постоянного жительства. Штаты обмениваются мигрантами, как воюющие стороны обмениваются военнопленными. Словно прокаженных, мигрантов гоняют из общины в общину, из графства в графство, из штата в штат. Так, к примеру, в отчете комиссии Толана говорится о печальной участи одной американской семьи, которую в течение месяца 4 раза перебрасывали из Северной Дакоты в Южную Дакоту и обратно, так как каждый из этих штатов отрицал, что он обязан заботиться о социальном обеспечении этой семьи. Кончилось тем, что эта несчастная семья очутилась на железнодорожной насыпи, по которой пролегает граница между обоими штатами.
В течение краткого промежутка времени, с 12 мая 1933 г. по 20 сентября 1935 г., благодаря деятельности Федерального транзитного бюро была достигнута какая-то видимость приличного обращения с мигрантами. Но с внезапным прекращением деятельности бюро снова воцарился хаос. Как до, так и после деятельности бюро штаты и местные органы власти прилагали все усилия, чтобы оградить себя от мигрантов путем введения жестких законов о поселении, содержания пограничной полиции, необоснованных арестов по обвинению в бродяжничестве и других методов. Сейчас подобная деятельность носит более интенсивный характер, чем даже в 1935 г. Никто до сих пор не имел достаточно мужества подсчитать, хотя бы приблизительно, сколько денег тратится ежегодно административными органами на допрос мигрантов и попытки выяснить по переписке место их постоянного жительства. Я видел разбухшие «дела» некоторых семей мигрантов, весьма напоминавшие досье по делу Дрейфуса. Вопрос, следовательно, заключается не только в том, что административные расходы поглощают баснословные суммы денег (помимо крупных затрат по перевозке, даже с учетом скидки, предоставляемой железными дорогами), но и в том, что в ходе расследования часто допускаются длительные проволочки, создающие неописуемые трудности.
В настоящее время принято обвинять мигрантов в том, что они переезжают из штата в штат якобы для того, чтобы получить больше денег в качестве пособия. На самом же деле, как показал один свидетель комиссии Толана: «Покинув дом, вы не получаете пособия». Один или два штата (например, Нью-Йорк) заботятся о транзитниках. Многие штаты оказывают временную помощь, однако лишь на тот период, пока они пытаются выяснить постоянное местожительство мигранта. Если это удается, мигрант должен согласиться вернуться в штат, постоянным жителем которого он считается, нето ему отказывают в дальнейшем вспомоществовании. Суды выносят решения, подтверждающие, что штат имеет право «выслать» транзитника независимо от согласия последнего. Вообще говоря, транзитники (т. е. люди без определенного местожительства) не только не имеют права на получение пособия, но, как указал Неле Андерсен, им вдобавок очень часто отказывают в работе, специально предоставляемой для безработных Администрацией общественных работ или другими федеральными организациями. Дело в том, что отпускаемых на подобные работы средств нехватает даже для обеспечения работой местных безработных, не говоря уже о транзитниках.
Людям, разглагольствующим о том, что миграция представляет собой полезный и необходимый «социальный процесс», регулирующий естественным путем соотношение между населением и природными ресурсами, не мешало бы на минуту прервать эти высоко теоретические рассуждения и поразмыслить над тем, что из-за существующих в США законов о поселении миграция превращается в хроническое явление. Какая может существовать у мигрантов возможность вновь осесть на землю, если их швыряют из штата в штат, из графства в графство? Поистине, любая возможность исчезает в этих условиях, подобно миражу!
4. Война и миграция
Не успели члены комиссии Толана во главе с д-ром Робертом К. Лэмбом, закончив свою большую работу, представить предварительный отчет комиссии конгрессу, как проблема мигрантов внезапно приобрела совсем другой облик. Начиная с осени 1940 г., со всех концов страны начали стекаться рабочие, чтобы поступить на работы, связанные с проведением в жизнь военной программы. Конгресс быстро осознал таящуюся в этом опасность и 26 февраля 1941 г. продлил полномочия комиссии Толана до 1 января 1943 г.
Военная программа значительно стимулировала миграцию сельских семей. Предполагалось, что приблизительно 73 % всех средств военного фонда будут истрачены в промышленных центрах, в которых имелось всего лишь 19 % всех лиц, занятых по линии Администрации общественных работ. Поэтому наплыв сельскохозяйственных рабочих в индустриальные центры не имел себе равного в истории. В военные зоны и другие места сосредоточения военной промышленности устремилось свыше 5 млн. мигрантов, что более чем вдвое превышало потребность в рабочей силе. В импровизированных лагерях, возникших близ военной верфи Мэер-Айленд вокруг Валлехо (Калифорния), я видел мигрантов, только что прибывших из Флориды, Джорджии, Техаса, Оклахомы, Миссури и Арканзаса. Когда в апреле 1941 г. в Сакраменто начались работы на Мазер-Филд, на шоссе, ведущем к участку работ, скопились машины не только из вышеупомянутых, но и многих других штатов. В газетной заметке от 9 апреля 1941 г. говорилось об «оки» 41-го года», стекающихся к форту Блисс в поисках работы. В Эль-Пасо ежемесячно в местную организацию Армии спасения обращалось в среднем 400 человек за помощью. «Эти люди едут в разбитых автомашинах, в которых они также спят. Иногда в старой, полуразвалившейся машине странствует семья из 6 человек и более». Очутившись в Эль-Пасо без денег и без работы, такие лица осаждали Армию спасения просьбами предоставить им бензин для обратной поездки домой. 20 февраля 1941 г. один известный американский журнал сообщил следующее: «Свыше 3 млн. бедняков преимущественно из сельских мест пустились за последние 6 месяцев в путь в поисках работы на военных предприятиях. Только лишь в 7 крупных городах — Чарлзтоуне (Индиана), Корпус-Кристи и Оранже (Техас), Рэдфорде (Виргиния), Детройте, Бостоне и Норфолк-Ньюпорт-Ньюзе — скопилось более 250 тыс. мигрантов». В городах Техаса, где шло строительство казарм, наблюдалась столь сильная безработица, что мигранты в ожидании работы собирались каждый день на биржах труда, именуемых «бычьими загонами». В Браунсвуде подобный «бычий загон» насчитывал в среднем от 500 до 1000 безработных в день. Аналогичные сведения поступали со всех концов страны. Но осуществление промышленностью военных заказов не только служило магнитом, притягивающим к себе рабочих из сельских районов, но и влияло непосредственно на вытеснение с земли тысяч фермерских семей. В течение одного дня правительство скупило тысячи акров пахотной земли в Айове, Миссури, Индиане, Огайо, Иллинойсе и Джорджии и уведомило фермеров, что они должны немедленно выехать. В некоторых случаях фермерам все же была предоставлена двухнедельная отсрочка. 19 апреля 1941 г. журнал «Ю. С. Уик» сообщил, что правительство выселило таким путем 40 тыс. семей. Оказывается, что эти фермеры, названные Джонатаном Даниэльсом «нововыселенными», не получили никакой компенсации, так как не являлись собственниками земли, а лишь пользовались ею. 1 марта 1941 г. Даниэльс писал в «Нейшн», что количество фермеров, выселенных в соответствии с выполнением программы военного строительства, составило за неполный год больше половины того количества фермеров, которым в течение трех лет действия «программы Бэнкхэд — Джонса» была оказана помощь в приобретении земельных участков.
Проблема значительно осложнялась тем, что многие военные предприятия были расположены в юго-восточной части Соединенных Штатов, т. е. в районах, из которых ожидалась наибольшая эмиграция сельского населения[355]. Внезапное начало проведения в этих районах крупных работ уже вызвало сильные перемещения. 15 марта 1941 г. Лоуел Клюкас описал в «Сатурдей ивнинг пост», как в несколько недель Бредфордское графство Флориды превратилось из «клубничного» центра в кипучий город, охваченный ажиотажем в связи с военным строительством. «Вдоль узкого, забитого транспортом шоссе, ведущего из города к месту строительства, — пишет он, — возникли примитивные лагери без всяких санитарных удобств. Их обитатели страдают от пыли днем и от холода ночью… Мигранты прибыли из Джорджии и Каролины. Они поставили свои допотопные машины в лесу у шоссе и живут в грузовиках с грубыми, самодельными кузовами, в передвижных домиках собственного производства, под сколоченными ими навесами, в брезентовых палатках, картонных лачугах или же в шалашах, сделанных из ветвей кустарника». Аналогичные сообщения поступали из Калифорнии, Мэна, Виргинии, Индианы, Луизианы, Техаса и других штатов. Все уголки страны ощутили на себе последствия миграции и оказались вынужденными осознать, что миграция действительно представляет собой крупнейшую проблему. Выступая 24 марта 1941 г. в Вашингтоне, Пэр Лоренц сказал, что в Южных штатах уже имеют место вспышки дизентерии, пеллагры, сифилиса и даже проказы, так как «тысячи рабочих поглощаются общинами, не имеющими соответствующих санитарных условий и почти лишенными медицинского обслуживания». Заместитель уполномоченного по вопросам здравоохранения и социального обеспечения в связи с программой национальной обороны Чарлз П. Тафт заявил (3 апреля 1941 г.), что 250 тыс. детей мигрантов, работающих на оборону, не имеют возможности посещать школу.
* * *
Консолидация рынка труда приводит к значительным социальным последствиям. Раньше изолированные в различных районах рабочие находились под сильным влиянием местных обычаев. Сейчас тысячи сельских семей покидают глушь, в которой они жили обособленно с незапамятных времен, и соприкасаются в Калифорнии, Техасе, Флориде, Иллинойсе с другими рабочими. Это обязательно вызовет значительную перемену в их характере, поведении и образе мышления. В то же время нельзя ожидать, что военная программа сможет обеспечить полную занятость всем имеющимся сельскохозяйственным мигрантам. Г. Р. Толли подсчитал, что набор в армию смог привлечь в 1941 г. 150 тыс. сельских рабочих и что, возможно, 350 тыс. человек смогут получить работу в военной промышленности. «По существу, — говорит он, — неспособность военной программы обеспечить работу всем нуждающимся в ней еще более увеличивает тревогу о диспропорции, существующей в сельском хозяйстве между населением и его возможностями. В противоположность многим предположениям и высказываниям военная программа не обещает разгрузить сельское хозяйство от излишних рабочих рук путем применения их в неземледельческих отраслях». А относительно того, что произойдет, когда военные заказы прекратятся, никто не решается даже подумать. Чем бы дело ни кончилось, весьма сомнительно, чтобы миллионы снявшихся с земли людей после окончания чрезвычайного положения безропотно и покорно согласились вернуться в глухие, бесперспективные сельские уголки страны.
* * *
Вплоть до последнего времени при рассмотрении сельских социальных и экономических проблем сельскохозяйственные рабочие предавались забвению. О них меньше известно, чем о других трудящихся Америки. Лишь за последние годы мы начали немного узнавать о том, где и как живет сельскохозяйственный рабочий. Мы узнали, что проблема сельскохозяйственных рабочих не ограничена лишь несколькими районами, выращивающими в крупном масштабе фрукты и овощи. Мы теперь знаем, что эта проблема касается всей страны и находит себе отклик во всех областях экономики. Мы знаем теперь, что, как сказал Гамильтон, «эта проблема гораздо обширней, чем предполагали даже многие вдумчивые люди». Необходимо поэтому получить представление о количестве, составе и положении сельскохозяйственных рабочих в Америке.
Перепись 1930 г. выявила, что на все рабочее население американских ферм приходится 2 727 035 наемных рабочих, 1 545 233 бесплатно работающих члена семьи и 776 278 кропперов. Большинство кропперов следует рассматривать как сельскохозяйственных рабочих, также следует поступить и со многими арендаторами. В Соединенных Штатах имеется около 1,5 млн. семей сельскохозяйственных рабочих (включая кропперов), насчитывающих около 6 млн. человек. Наемные рабочие составляют 26 % всех работающих в сельском хозяйстве. В некоторых штатах этот процент гораздо выше: в Калифорнии он составляет 57,2, в Аризоне — 53,9 и во Флориде — 46,9.
Имеется 4 основных вида сельскохозяйственных рабочих: типичный наемный рабочий; наемные рабочие, работающие группами; женщины и дети и, наконец, мигрирующие сельскохозяйственные рабочие. Постоянно проживающий на ферме типичный наемный рабочий используется главным образом в производстве кукурузы, пшеницы и других зерновых, а также в скотоводстве и в молочной промышленности. Он не представляет собой проблемы. Ко второму типу относится большое количество сельскохозяйственных рабочих, работающих на фермах, нанимающих по два, три или более человек. В июле 1935 г. на 184 тыс. ферм (с тремя и более работниками) работало более 1156 тыс. наемных рабочих, т. е. около 43 % их общего числа. В 1929 г. лишь две пятых всех ферм страны пользовались наемной рабочей силой. Женщины и дети работают в основном бесплатно, все же в 1930 г. на фермах работали за плату 171 тыс. женщин и 469 497 детей в возрасте от 10 до 16 лет. Труд этих детей использовался преимущественно на крупных фермах[356]. Сколько же имеется мигрирующих сельскохозяйственных рабочих, никому точно неизвестно. Администрация по охране фермерского хозяйства указывает в сообщении от 11 мая 1940 г., что в сельском хозяйстве США имеется по меньшей мере 500 тыс. мигрирующих рабочих, а вместе с их семьями свыше 1,5 млн. человек. Имеются все основания полагать, что это весьма заниженная оценка.
Эта социальная группа наиболее бесправная в современной Америке, если не считать наемных рабочих. Мы знаем, что около 50 % всех сельскохозяйственных рабочих имеют лишь временную сезонную работу, что у них почти или вообще нет других видов заработка и что даже в 1929 г. они «зарабатывали значительно меньше, чем требуется для обеспечения среднего уровня жизни»[357]. Согласно приводимым в одном обзоре данным о 10 графствах 8 штатов, расположенных в различных районах страны, средний заработок сельскохозяйственных рабочих за 1935/1936 г. составил от 125 до 347 долл. В отношении же Южных штатов нам известно, что там наемные рабочие, будь то кропперы или просто сельскохозяйственные рабочие, редко зарабатывают более 100 долл. в год каждый и что, даже включая стоимость предоставляемого им для домашнего пользования инвентаря и учитывая случайный приработок, их ежегодный доход почти никогда не превышает 150 долл. Мы знаем, что сельскохозяйственный рабочий в среднем занят лишь 40–60 % всего рабочего времени в году. Нам известно, что если рассматривать ставки заработной платы в сельском хозяйстве, исходя из годового, а не сезонного заработка, то они составят на Северо-Востоке 70 %, на Западе — 60 %, в Северных центральных штатах — 60 % и на Юге — 50 % средней ставки заработной платы в промышленности. Нам известно, что, как сказал Карл К. Тэйлор, «многие сельскохозяйственные рабочие даже не в состоянии послать своих детей в школу. Не имея постоянного местожительства, не имея финансового базиса, они не признаются полноправными членами общества и поэтому почти полностью выключены из социальной жизни страны. Эта социально изолированная группа, то перемещающаяся, то застревающая в каком-либо месте, подобна кораблю без руля и без ветрил». Многие из них не имеют ни крова, ни работы. В своем большинстве они лишены избирательного права. Они живут в самых ужасных жилищных условиях, какие вообще имеются в Америке. Гамильтон сообщает, что из полутора миллионов жилищ, занимаемых кропперами и сельскохозяйственными рабочими, «подавляющее большинство не отвечает самым элементарным требованиям». Мы знаем, что, как также указывает Гамильтон, «сельскохозяйственный рабочий, живущий в глухой сельской местности, почти не имеет доступа к школам, библиотекам, не может пользоваться услугами врачей и помощью общественных организаций». Поэтому он находится в очень тяжелом положении. Нам известно, что очень немногие сельскохозяйственные рабочие имеют корову, свинью или цыплят и что мало кто из них имеет возможность держать огород. И это несмотря на то, что большинство из них работает в самых богатых сельскохозяйственных районах Америки! Мы также знаем, «что возможность стать в будущем землевладельцем лежит вне поля досягаемости» для большинства из этих рабочих[358]. А это самое ужасное, ибо, как отметил однажды Карлайл: «Человек не страдает от того, что должен умереть. Он не боится даже умереть от голода. Многие люди умирают. Человек страдает и чувствует себя несчастным от того, что не знает, почему он живет в нищете и не получает почти ничего за свой тяжкий труд, который отнимает у него его физические и моральные силы, но не дает ему взамен возможности считать себя полноправным членом общества».
Сельскохозяйственный рабочий лишен возможности участвовать в социальной жизни страны. Это отверженный. Это парий. Существующее социальное законодательство не предусматривает никаких мер для защиты его прав. Что же касается любого вида общественной помощи, общественного обслуживания или профессионального обучения, то сельскохозяйственного рабочего либо просто игнорируют, либо применяют к нему политику дискриминации. Он не в состоянии вырваться из тесно замкнутого порочного круга и все лишь крутится на одном месте, подобно собаке, пытающейся поймать себя за хвост. Вряд ли у него есть какой-либо выход. Раз уж подобное положение установилось, его чрезвычайно трудно изменить. Выступая в марте 1936 г. на конференции сельскохозяйственных рабочих, Генри Уоллес сказал: «Во всей нашей экономической системе в наиболее безвыходном положении находятся сельскохозяйственные рабочие. Это еще совершенно не разрешенная проблема. Я считаю, что существующее положение может привести к глубокому потрясению».