Катнич был взволнован и обескуражен. Положительно ему не повезло. Обед был так хорошо задуман, и вот все пошло насмарку. Когда гости разошлись, Катнич припер к стенке председателя народного комитета.
— Идиот ты этакий, — шипел он, срывая с его лацкана красный бант. — И где это, черт бы тебя подрал, ты раздобыл такого гусляра? Пусть он немедленно сочинит такую же поэму о нашем вожде Тито, как о Марко Кралевиче! Под твою ответственность! Слышишь?
Председатель вылетел из своего дома красный, перепуганный насмерть.
Тем временем ординарец Катнича, курчавый партизан с плутоватыми глазами, носивший кличку Пантера, быстро смолол кофейные зерна на маленькой медной, похожей на ручную гранату мельнице, которую вместе с джезвой[34] и фарфоровой чашкой всегда возил в торбе за своим начальником, и тут же на огнище сварил кофе.
Но ни нагоняй председателю комитета, ни ароматный кофе с пенкой наверху не могли рассеять мрачного настроения Ранковича. Он продолжал неподвижно и молча сидеть в кресле. Гнев его, внешне почти неприметный, остывал медленно.
Наконец, он что-то забормотал. Катнич в замешательстве метнулся к нему, кивнув Пантере, чтобы тот удалился.
— Не волнуйся, — насмешливо процедил Ранкович.
Холодный взгляд его злых глаз наводил на Катнича ужас.
— Я доволен твоей работой, комиссар!
Катнич вздрогнул.
— Мне остается только объявить тебе благодарность за воспитание людей в духе безграничной любви к СССР, в духе вечной дружбы с СССР, в духе абсолютного понимания великой роли СССР, — язвительно говорил Ранкович. — Ты оказался таким же прекрасным воспитателем, как и Слободан Милоевич, который случайно погиб… Я даже не ожидал, что посеянные им семена упали на такую благодатную почву и проросли так пышно. В этом и твоя заслуга, конечно.
Катнич молчал, поникнув головой. Он подозревал, что именно попытки анализировать и критиковать действия руководства явились причиной «случайной гибели» его предшественника, политкомиссара Милоевича.
Ранкович на цыпочках подошел к двери и с размаху толкнул ее ногой. Она распахнулась с треском. Убедившись, что за дверью никто не подслушивает и охрана находится в коридоре, он снова опустился на стул.
— Эта стенгазета…
— Я ее уничтожу! — весь встрепенулся Катнич.
— Ни в коем случае! Ты только выдашь себя! — Ранкович нагнулся к самому его лицу. — Из нее так и прет всем советским. Это просто умилительно. Понятно, почему этот Загорянов чувствует себя здесь совсем как дома.
Катнич сделал отстраняющий жест, выражавший не то отчаяние, не то решимость.
— Ты что-нибудь придумал? — чуть слышно спросил Ранкович.
— Нет еще, но…
— Не беспокойся. Я сам займусь твоим батальоном. Бой за Синь… Я думаю, что твои руссофилы не будут щадить своих жизней ради того, чтобы не пустить горных стрелков из дивизии «Дубовый лист» на восток, в Россию?
В глазах Катнича мелькнул испуг. Теперь он понял, почему на помощь черногорцам пошло не два батальона, а один. «Явно на гибель!» Как бы уловив его мысль, Ранкович сухо засмеялся и сказал:
— Разрешаю тебе немного опоздать. Задержись пока здесь.
Все уладилось. Пили кофе и оживленно разговаривали, довольные друг другом. Катнич посвятил Ранковича в замысел своего научно-политического трактата о русско-сербских отношениях в прошлом и клялся, что блестяще защитит в нем национальное достоинство югославов, подчеркнет ведущую роль сербской нации, осветит историческое дело России — освобождение Сербии от турецкого варварства как лицемерное…
— И почему это мы всегда должны смотреть на других? — разглагольствовал он. — Мы сделаем так, что другие будут смотреть на нас. Например, такая соседка, как Болгария… Я прав?
Ранкович рассеянно кивнул головой. Он думал о своем…