Средь камней и ночи зимней,
В темном образе калек,
Под росою снежной, синей,
Засыпает человек.
Нищете своей послушный,
День холодный и ненужный
Он прошел, спеша пройти,
Потому что всем он лишний,
Потому что только нищий
Он, без цели и пути.
Ночь теперь. Ночные своды
В ярких звездах. Синь легка.
И несет стальные воды
Прочь столичная река.
Легко-каменной свободой,
В споре с дикою природой,
К звездам высятся дома.
Нищий к ним идет и ищет
Дом знакомый. Ветер свищет,
Снегом искрится зима.
Над рекою тени арок,
Свет хрустальных фонарей, —
От рабов царя подарок, —
Золотых полет коней.
Он проходит мост широкий,
Тротуар ночной и строгий,
Мягкой лестницы уклон;
Света тихое мерцанье,
Двери настежь, восклицанье, —
Как к себе заходит он.
Друг он опытный и нежный, —
Человек среди людей, —
Отряхает иней снежный
На смеющихся детей.
Отражает свет зеркальный
Стол под скатертью овальный,
Жаром дышащий обед,
И улыбки, и наряды,
И глаза, что гостю рады…
Сам он празднично одет.
— Вы откуда? — «Из больницы,
И не доктор я опять:
Все больные будто птицы
Улетели погулять.
Нынче я — садовый гений:
В дальнем поле в день весенний
Снова встретимся, и мы —
Уговор такой меж нами —
Пустошь сделаем садами,
В парках скроются холмы.» —
Гостя слушают и рады
Слову каждому внимать,
И детей сияют взгляды
И на гостя и на мать.
Говорит умно и много,
Весело, порою строго
И печально иногда;
Добрый он как надо людям
Власть имеющим и судьям,
В жизни праведным всегда.
За окном в огнях чугунный
Открывается балкон;
Вся земля и вечер лунный —
Как сбывающийся сон.
И террасы этажами
На домах больших — садами,
В лунном серебре цветут;
Гости, скрипки, звуки льются,
Все влюбленные, смеются,
Из цветов венки плетут.
Он прославлен, он играет,
И рояль большой звучит,
Сердце счастьем замирает,
Мир внимает и молчит.
Белыми к рылами руки
Опираются на звуки
И грозят судьбе слепой;
Он с землей летит, несется,
Во вселенной счастьем бьется, —
Увлекает за собой.
Видит он как воплощают
Звуки вечную мечту:
Хочет он, как души чают, —
Не погибнуть на лету;
Испытать и царство славы,
Жертву сладостной отравы,
И свободу, и любовь;
Чувство невозможной смерти,
И сиянье звездной тверди,
Сердца творческую новь…
Фейерверки над рекою
Звездной россыпью горят,
Смелой ловит он рукою,
В ночь бросает их опять.
Этот праздник — в честь удачи,
И не может быть иначе —
Он творил для всех людей:
И машины и турбины,
И не гнутся нынче спины
У отцов и матерей;
И техническою новью
Овладело и дитя.
— Как вы сделали? — «Любовью!»—
Отвечает он шутя.
Он строитель, — вот награда! —
Будет лучшее… И рада
Сотворенному душа.
— «Всё для всех, и это — наше!
Что есть лучше, что есть краше», —
Шепчет он, едва дыша.
И законы все простые,
Жизнь прекрасна и тиха,
Люди все, как в дни святые, —
Без вражды и без греха.
Лодки плавают, кружатся,
Волны теплые ложатся
На реке, среди цветов;
И глядят в цветную воду
Как в любовную свободу
Очи дев, как очи снов…
В лодку сел он. Лодка в глине,
И несет ее река,
Гонит лодку по стремнине
Хладный ветр издалека.
Волны пенятся, заносят,
Вёсла волны бьют и косят, —
Страшный бег не удержать;
Чует он голодный холод;
Всё не то, и он не молод, —
Больно на земле лежать.
Он встает, спешит укрыться
От земли и сквозняка;
Сон ли это только снится
Для больного босяка!..
Стены, ямы, переулки;
Тяжелы, поспешны, гулки,
Неуверенны шаги;
И, враждебные, едины
Все дома, — как будто льдины
Для негнущейся ноги.
Видит площадь он. Привычно
Всё вокруг — как ночь без сна
И луна над ним обычна —
В желтой мути, не ясна.
И на площади пустынной
Кто-то с крытою корзиной —
С райской птицею живой, —
Вдруг подходит, обнимает,
Головой ему кивает, —
Не живою головой.
Снял с когтями рукавицы,
Говорит: «Пришел просить?»
Общипал живую птицу,
Разломил и дал вкусить.
— «Всё абстрактно, объективно
Что-ж не кушаешь, противно
Певчей крови горечь пить?» —
Слышит голос он. И следом
Тот бежит за ним с советом —
Как любить и что любить.
И от огненной занозы
Сердцем бьется боль и страх,
Горечь мертвая и слезы
Стынут желчью на губах.
Прочь бежит он в страхе диком
От торговца с мертвым ликом
По знакомому мосту.
Звезды на небе бледнеют,
Стынет тело, руки млеют, —
Как прибитые к кресту…
Средь камней и ночи зимней
Озирает свой ночлег,
Будто снег на камнях иней,
Будто есть в Париже снег.
Хочет лечь он, и не может,
Память мутная тревожит,
Вспоминает он, дрожит;
Видит сумку с давним хлебом
И себя под страшным небом:
Он как каменный лежит.
Тусклый свет баржи маячит,
Тень воды легка, ясна,
И земное сердце плачет,
Просыпается от сна.