«Когда и сновиденья чередой…»

Когда и сновиденья чередой

Спешат уйти от скованной надежды,

Когда печаль предельною чертой

Глаза слепит, и тяжелеют вежды,

И память долго тихою рукой

Стучится вновь, у сердца замирая,

Тогда встает огромная, земная

Любовь — как свет, как огненный покой.

Она одна в неистовом бою, —

Зовет тебя и верных в испытаньи,

И держит руку слабую твою —

Как никогда — в сияющем свиданья.

Враждебная к твоей холодной мгле —

Она с тобой везде в творящей воле…

Так — воин не один на ратном ноле,

Когда за ним бессмертье на земле.

Бессонница

«Высокой тишиной, как в счастьи…»

Высокой тишиной, как в счастьи,

Раскрыта ночь. Весна опять.

И звездное — в чудесной власти, —

Чтобы молиться и сиять.

И снова голосом забвенья,

Сдержав стремительный полет

И силу неземного пенья,

Душа о радости поет.

Усни дитя. Земля ночная

Во сне с тобою говорит.

Я тоже думаю, мечтая,

Что всё печальное сгорит.

Мне спать нельзя, еще не время, —

Звезда востока не пришла…

Пусть буду волхв, а ты — то племя

Которому звезда взошла.

«Поверь, дитя, здесь будет мир…»

Поверь, дитя, здесь будет мир

Прекраснее твоих видений,

Взлетишь до счастья, без падений,

На зов благословенных лир.

Не много времени пройдет

В твоем внимательном пристрастьи,

Ты не запомнишь чуждой власти,

В глазах не встретишь страшный лёд.

И будешь трепетно внимать

Тому печальному преданью,

Когда сквозь смерть бежала ланью

С тобой твоя больная мать.

На молодом ее лице,

Быть может, тени грозовые

Увидишь ты, — как-бы живые

Воспоминанья об отце.

Земля

«Сколько радости случайной…»

Сколько радости случайной

В этой звездной тишине,

Легкости необычайной

В пролетающей весне.

К полуночному покою

Слышу зовы, голоса,

И прохладною рукою

Закрывают мне глаза.

И с мечтою терпеливой,

Как во сне, едва дыша,

Беспокойно, торопливо

Спорит жаркая душа.

Что в покое мне крылатом, —

Я один, она внизу,

Только тень, как счастье рядом,

От нее с собой несу.

А на ней горит, порою

Как любовь и как весна, —

Человеческой зарею

Пробуждение от сна.

«Восторгом тихого забвенья…»

Восторгом тихого забвенья,

Как-бы восставшая из сна,

Среди пленительного пенья

Ты и печальна и ясна.

Ночное небо в счастье шире

Простерто далью без конца,

Чтоб ты для всех горела в мире

Улыбкой звездного лица.

В ночи холодной и суровой

Руками братьев соткан свет;

Прекрасна ты в одежде новой,

Тебя прекрасней в мире нет.

Что может быть тебя дороже,

И как молиться без тебя,

И сердце бьется только строже,

Твою печаль в тебе любя.

Прими прозрачное сиянье

Весны склоненной над тобой, —

Она летела на свиданье

Уже над мертвою судьбой.

«В лесу сегодня тишина большая…»

В лесу сегодня тишина большая,

Высоко дышит легкая весна,

Летит земля средь звезд, не заглушая

Биенье сердца голубого сна.

Луна в зените — как печаль прекрасна,

Как след земли — сиянье в небесах;

Не верю я, что жертвенно напрасна

Любовь людей на огненных весах.

И новый день величия и славы,

Взволнованный любовью и огнем,

Растет из сил трагической октавы,

Когда мы верим, плачем и поем.

Какая нежность в предрассветной ночи,

И как уверенно душа летит…

Раскрой, дитя, возлюбленные очи, —

Земное царство на тебя глядит.

Поэзия

С улыбкой солнечной ты рада

Идти дорогой голубой,

Летит зеленая прохлада

Широким светом над тобой.

И в очи жизни дорогие

Ты хочешь вечностью смотреть,

И крылья вскинуты тугие —

Икаром иль звездой гореть.

Тебя теснят сердца сухие,

Какой-то осенью шурша,

Сильнее сумрачной стихии

Твоя творящая душа.

Не побежденная законом

Вотще покорности слепой,

На смерть ты первая со стоном

Свободно жертвуешь собой,

У порога

Июнь и ночь и с влажною землею

Летят они, за ними — звездный след;

Куда они, куда летят со мною,

И этот свет во мне, горячий свет.

На холмах лес и розы у порога

В кружении цветущего тепла —

Как человеческая нежность, как тревога,

Как счастье мне, и не пугает мгла.

Вторят свои волнующие речи

Земля, любовь, земля моя,

И в них — призвания, возможности и встречи,

Раскрытые крылатые края.

Горят как звезды новые творенья

В глазах людей, почти во всех глазах…

Спокойной ночи вам, не надо и смиренья,

Ни униженья в огненных слезах.

Вечерний час. Высоко пролетела

Тревога светлая. Крылата тишина.

В ней музыка земли и зрима и слышна,

Она — как ты, мечта, — и без предела.

Как ты она, — сияние и нежность,

И снят живым творящий мир с креста;

Как ты, любовная, она проста, —

Огонь сердец на ней и белоснежность.

Мечта и музыка. Видение такое —

Как будто мир до счастья долетел…

И разве ты, мой бог, не этого хотел

В свободе темной и в твоем покое?

Жизнь

Где нет надежд, любви, призваний,

Где сердце холодно молчит,

Где, в час весны высокий, ранний,

В окно никто не постучит, —

Её я вижу затаенной,

Униженной, и всё ж влюбленной.

С каким неведомым названьем

Из дальних лет она летит,

Каким еще очарованьем —

Или слезами — отзвенит, —

Всегда мучительно знакома

От роста ввысь и до излома.

И под какими небесами

Зажжет она свои огни,

Мерцая темными глазами

На догорающие дни;

И не уклонится от взгляда,

Когда измученна и смята.

Но если в ком-нибудь она,

Как-бы к самой себе влекома,

Самовлюбленна и одна,

Без родины, людей и дома, —

Она уйдет, и навсегда,

Без памяти и без следа.

«Сияет вновь огромный день…»

Сияет вновь огромный день

Своей пленительною властью;

К предельному иль к счастью

Простерта новая ступень…

И ты со мной, и голос твой

Исполнен девственной надежды,

Как-бы венчальные одежды

Надеты жизнью голубой.

Не меньше всех погибших здесь

С бедой земною ты знакома,

Но днем не бывшим ты влекома,

В глазах твоих он светел весь.

Мне кажется, вокруг тебя —

Иные души, жизнь иная,

А ты, пророчеством больная,

Не помнишь боли и себя.

«Закрытых глаз касаются порою…»

Закрытых глаз касаются порою

Виденья чудные, и благостны они, —

Все мирные. Вот там — портовые огни

В ночи горят под темною горою,

А здесь — сосновый взлёт и серебро олив.

Далекая луна скользит в морской залив…

И вдруг всё вспыхнуло, горит высоким днем:

Ручьи текут среди садов тенистых,

Плоды в руках мозолистых и чистых

Мерцают влагою и солнечным огнем;

И песнями овеянные дали

Близки вечерней сладостной печали…

И утро росное. К холмам дорога —

В полынном запахе — пустынна и тиха;

Уводит прочь она от лени и греха

До крестьянского высокого порога,

До поздней ночи вдруг, медлительной в пути, —

Чтобы себя забыть, чтобы себя найти.

…Усилье ложное, — открытые глаза

Слова в крови газетные читают;

Видения — как птицы улетают

Под небом ледяным. И только голоса

Звучат победные — о счастье и свободе, —

Мечтой труда, бессмертного в народе.

«Неукротимо вечно счастье дорогое…»

Неукротимо вечно счастье дорогое, —

В глазах его, потерянно родных,

Шумят огнем и солнце золотое,

И звезды росные в цветах степных.

Дыханье легкое земли струится

Высокой ясностью ушедших лет.

Как хочет всё для счастья повториться,

Войдя с землею в огненный рассвет!

И тихое ночей очарованье,

И сердца звонкий взлет в ответ призванья

Душа внимает, любит и горит

Средь наважденья злобы и забвенья,

Когда и ум холодный говорит,

Что людям нет от гибели спасенья.

«В белых крыльях, будто-бы в дозоре…»

В белых крыльях, будто-бы в дозоре

Гении морские, на простор

В жарком свете уплывают в море

Яхты, сердце и тревожный взор.

В синей глуби — золотая влага

Солнца южного и пленная печаль;

Боли нет, ни горестного блага,

Только времени отсчитанного жаль.

За чертой надежды и печали —

Это-ль сон или миражный взлёт, —

Где земле погибель обещали —

Брачный хор о счастии поет.

Ближе, ближе, золотые дали, —

Будьте здесь с возлюбленной семьей…

Отчего вы, люди, так рыдали

Над больной, прекрасною землей.

«Над морем ночь, огни и теплое теченье…»

Над морем ночь, огни и теплое теченье

Луны медлительной, из вод восставшей вдруг;

Не много любит страшное ученье

Слепой покорности, скользя по аду вкруг.

Покорность злобному… Не может быть сомненья —

И скорбное земли должно уйти навек…

Смотри, смотри: на краткое мгновенье —

Огромный сад средь звезд, и любит человек.

Не больно в радости, не больно в счастье этом;

Какою силою виденье удержать!

Куда летишь, земля, сгорая светом,

Чтоб так у сердца биться и дрожать.

Прованс

Никнет ветер золотой

Над сожженною равниной —

Деревенской и невинной

И по-древнему святой.

Синь далекая холмов —

Как ближайшая преграда,

Утешенье и награда

Сонной ветхости домов.

Церковь дремлет. Ей не нов

Мир большой, в грехах огромный,

И молчит, как замок темный

Из тяжелых валунов.

И в оливковых садах

Солнце прахом жарко дышит,

И земля лежит, не слышит

Счастья близкого в годах.

«Сколь счастлив я— не в небе Синей Птицей…»

Сколь счастлив я— не в небе Синей Птицей,

Что сказочно летит на облаках, —

Земля средь звезд прекрасною столицей

Как сердце бьется в творческих руках.

Она еще не в брачном одеяньи,

Еще не убрана, тиха, грустна,

И только счастье в медленном сияньи

Над ней горит, как звездная весна.

И счастлив я еще и тем отныне,

Что мне дано благую весть нести

Здесь, в трудной этой и большой пустыне,

Где розы брачные должны цвести.

«Среди враждебности земной…»

Среди враждебности земной,

Среди стихийного ненастья,

Виденьем верным предо мной,

Как свет поэзии и счастья,

Горит мечта, и сердце в ней

Ровнее бьется и сильней.

И нет покорности тогда

Пред равнодушием лукавым

Или обычаем кровавым,

Когда беспечная среда

Стоит огромною толпой,

Самодовольной и слепой.

Тогда и небо говорит,

Когда в любви земное тело

Звездою утренней горит,

И снова творческое дело

Мечта ведет улыбкой дня,

Как-бы из солнца и огня.

Жажда

Бывает так порою в час разлуки,

Когда опять, как будто бы средь льдин, —

Еще прощальные с тобою звуки

И ты уходишь прочь, во тьму, один, —

Вдруг слышишь хор и музыку, и речи,

Забыв что значит страшная беда,

Приветы слышишь радости при встрече

И как шумят счастливо города.

В горах звенит движением высоким

Севан, как море, полное воды,

Чтобы цвели дыханием глубоким

Душа Армении, поля, сады.

И в золоте Туркмении зеленой,

Где гнезда вьёт себе крылатый век,

Туркменка славит песней изумленной

Хмельное солнце средь озер и рек.

И синий свет горячей Украины, —

Как Море Черное, шумит в Днепре…

И тают вкруг тебя и тьма и льдины,

Ты не один, ты жив, ты пьян в добре.

И знаешь ты: арктические льдины

Растают все, там розы расцветут;

И путь один на пир земли, единый,

Пусть — запоздавшие, но все придут!

Прогулка в дождь

Сильный ветер, дождь осенний,

Улица пуста,

Жизнь рабочих воскресений

Жалобно проста.

Затемненные оконца

Стенами вокруг —

Будто отняты от солнца,

Как от друга друг.

Здесь трава в камнях дороги

Жадно ловит свет,

Дети здесь больны и строги,

И веселых нет.

Не спеши уйти, прохожий,

От таких детей,

Будет здесь на свет похожий

Каждой из людей.

С нами все они построят

Замки и дворцы,

Наши головы покроют

Царские венцы.

Не кричи, детей разбудишь,

Как больная мать…

Скоро ты, как дети, будешь

Счастье обнимать.

Не дивись, что щёки влажны,

Это дождь, вода;

Если б знал ты, как отважны

Счастье и беда.

Лишь на время так печально

Девочка глядит;

Скоро, скоро и венчально

Счастье прилетит.

Если б знал ты, как прекрасна

Правда о земле,

Как она чиста и властна, —

И в добре и в зле.

Ничего, что сердце бьется

Будто бы в огне;

Стихнет буря, улыбнется

Девочка в окне.

Правда

Знакомый голос осени, всё то же

Кружение, но в хрупкой тишине

Лицо ее любимее и строже,

Как никогда, в венчальной вышине.

И в первый раз, быть может, так глубоко

Взволнован лес одеждой золотой, —

Летит она стремительно, широко

В лучах земли, прекрасной и святой.

Она подобна счастью и печали,

Она — как свет, желанный свет земли,

О ней, такой, мечтатели мечтали,

Когда на смерть их связанных вели.

Тревога

Бывают дни на западе зимою —

Как-бы весенние, в потоках голубых;

Их тихий свет, простертый над травою,

Ласкает очи нищих и больных.

Сильней рука сжимает встречно руку,

И ищет взгляд смеющихся людей,

Как будто там, по солнечному кругу,

Звенит полетом стая лебедей.

К чему покой, как из последней силы! —

Его не просит совесть никогда…

Конечно, да, — его просили

Простые люди, сёла, города.

Покой им нужен для большого дела,

Для лучшего, что может жизнь им дать.

Чтобы любовь без слез на них глядела,

Чтоб в братской крови им не пропадать.

Чтобы детей от отчего порога

Не увели для проданных мечей, —

Печальная встречается тревога

В сияньи даже золотых лучей.

«В печали есть высокое значенье…»

В печали есть высокое значенье —

Как некий след возможности иной;

Порой она — как знойное влеченье

За темной монастырскою стеной.

Иную душу легкое забвенье

Уносит в даль миражных берегов, —

И слышит гениев земное пенье,

И тихий свет не ведает врагов.

Другой душе желанны уверенья

Творящих сил и радости большой;

Она — как образ нового творенья,

Как-бы сама жива иной душой.

И души есть такие, что в печали —

Подобна смерть возлюбленной сестре, —

Как будто-бы их царством величали,

Когда они в цепях и на костре.

Печаль полна видений близких —

Любви, добра и счастья на земле;

Как брачный плач она средь истин низких,

Как свет зари на траурном столе.

От света в ночь печально пробуждение,

Печаль живых — залог огромных дел;

С ночной землей луны такое бденье,

Чтоб мир живой как мертвый не летел.

«В невинности, жестокости и боли…»

В невинности, жестокости и боли

Уснули люди, близок час утра;

Скользит земля средь звезд в творящей воле,

Как будто нет и не было утрат.

И снится вновь кому-то сон чудесный,

Обещанный возможностью иной;

Кому-то вдруг высокий свет небесный

Грозит судьбой, как мертвою луной.

Навек ушел для всех и без возврата —

Как ты — единственный, неповторимый день;

Нашел ли ты любовь, свободу, брата,

Иль чем венчал в себе неверие и лень.

Или в покорности велениям природы,

Как было в древности, ты ждешь конца,

Когда твои магические годы

Коснутся смертью твоего лица.

«Монпарнас»

Тихо-тихо, еле слышно —

И порочны и сухи —

Лепестками розы пышной

Обрываются стихи

О разлуке-умираньи

О неправедной судьбе;

В час похмелья, очень ранний, —

О любви и о себе.

И покорность фразой слезной

Бьется в жалобный рассвет,

Этой ночью, вновь беззвездной,

Стало ясно: счастья нет.

— Счастья не было, не будет,

Где подруга, где вино…

Эта тоже позабудет,

Как забытая давно… —

«Милый, милый, — час рассвета,

Нам пора, пора давно;

Как мне больно, песня эта —

Будто смерть»… — Мне всё равно

Солнце страшное нам светит

В кокаине и тоске;

Кто нибудь в аду ответит

Раной черной на виске… —

…В расставаньи, в умираньи

И на грани пустоты, —

На рассветной синей длани

Стынут дымные мосты.

Бестелесно, в чадном круге —

И безвольно как нибудь —

Руки протянуть подруге,

Голову склонить на грудь…

И уходят наважденья,

Только пепел на софе

Стынет прахом всесожженья

Душ сгорающих в кафэ.

На заре предсветной, алой,

Будто созданный мечтой,

Встал народ незримой славой

Трудной, творческой, простой.

Толпа

И равнодушные не смеют

Остаться в сумрачной тоске,

Когда воителей алеют

Следы на огненном песке.

И в холоде огромной воли

Как некой вечности расчет

До новой радости и боли

Их неизбежное влечет.

И эта дальняя безмерность,

Иную душу затая

И обещание и верность,

Подобна смыслу бытия.

«…и покорно исступленье…»

…и покорно исступленье,

Что иной свободы нет:

«Преступленье и смиренье

Жили вместе много лет.»

Что томишься ты и плачешь, —

Счастья нет в такой судьбе;

Много можешь, много значишь

В дни покорные тебе.

Правда, правда, — солнце всходит

И над добрым и над злым;

Но под солнцем — сердце бродит

По развалинам земным.

Ты боишься быть не тем же

И привычным, как вчера, —

Плачь тогда и смейся меньше

В золотые вечера.

Может быть, тебя не тронет,

Он героев бьет теперь,

Злобою гремя на троне,

Твой хозяин или зверь.

Но погибнешь ты иначе

И погибнешь навсегда —

В равнодушии иль плаче, —

Если сильная беда.

Тяжесть

Так птицы бьются вольные в руках —

Твои тоскуют и дрожат ресницы:

По западу несутся колесницы,

Рожденные в холодных облаках.

Они в бою с огромною звездой.

Горят в глазах твоих, как звездное причастье

Огни победные и скорбное, и счастье

Любви земной, великой и простой.

И как звезда в ночи — усилием людей

Взошла земля твоя высоким светом,

И не мечта уже: в сияньи этом

Идут наследники и вечности и дней.

И там душа твоя, и не в бреду, —

Растет, растет она под синью неба,

И множится она, как зерна хлеба,

Для всех людей, чтоб не были в аду.

Смотри вокруг — как много на земле

Возможностей для творчества любого…

О, как легко от ветра голубого

Все колесницы вспыхнули в золе.

«Ты праздно ждешь, что вдруг родная…»

Ты праздно ждешь, что вдруг родная

Душа сойдет к тебе с высот

И, вся небесная, рыдая,

С собою к счастью унесет.

Оставь порочные надежды,

И горечь вздорную невежды,

И умиленье над собой:

Лишь полюбивших любят боги

И тех, кто не сошел с дороги,

Сшибясь со встречною судьбой.

Очей любовное сиянье

Мерцает, падает, летит, —

К тебе, быть может, на свиданье,

Но слов твоих не говорит.

А ты всё ждешь, и тьма сомнений

Теснит в тебе твой чудный гений

Который раз распятый вновь;

Наследнику земли небесной,

Как крылья звездные над бездной, —

Как власть тебе дана любовь.

1950 год

Печальны фонари ночной столицы

В тумане золотом,

Осенней памяти шуршат страницы

О бывшем и о том —

Что дни покорные сменялись властно

И уходили прочь,

Душа им жизнь дала, и не напрасно,

Но не могла помочь.

Она, одна, — бессильная, но души

Могли высоким днем

Восстать из тьмы и гибели и стужи,—

И творческим огнем.

Зима опять, и в небе холод —

Жестокий без затей —

Сжимает мир и этот странный город

Кружением смертей.

Но ты — с победою, и без сомненья

Иди на подвиг твой,

Огнем крепи и братством правды звенья,—

За счастье этот бой.

Непримиримость

Не равнодушие в любви большой,

А ненависть и отвращенье;

Не может быть тому прощенья,

Что проклято любовною душой.

За мир свой бьется так она,

Как в поле бьется воин света;

Святым огнем ее земля согрета

И от погибели отвращена.

Нельзя любви враждебное любить

И ненависть, рожденную любовью;

Я вижу мать: склонилась к изголовью,

Чтобы дитя спасти, в нем смерть убить.

«Мой друг, смотри, — неправый мир…»

Мой друг, смотри, — неправый мир,

Весь в суете преступных извращений,

Он нами жив, его кумир

Возрос на темном всепрощеньи.

Мы дни считаем: есть предел

Его разбойничьей повадке,

Всегда он злобою хотел

Всех побеждать в смертельной схватке.

Будь светом, друг, он — только грязь, —

Два мира, разных без предела;

Вчера ты видел, как кренясь,

Земля над гибелью летела —

Перегруженная тоской

И подвигом, и преступленьем…

Не уступи ее позору и такой —

Сожженной болью и томленьем.

«Когда вдруг варвары, на свет спеша…»

Когда вдруг варвары, на свет спеша,

Войдут в твой дом, мой друг, чтобы обидеть

Виденья чистые, когда душа

Твоя раскрыта будет, чтоб увидеть

Еще не бывшее и свет людей,

Где некого нам будет ненавидеть, —

Пребудь в видениях твоих, поэт,

Они — единые — и смысл и слава

Всего живущего. Звериная облава

Теснит на смерть тебя, но смерти нет.

Искупление

Природу новую собою сотвори,

Не меньше ты её в правах глубинных;

По-детски смейся, плачь, но верностью гори

Как лётный свет на крыльях голубиных.

Восходит час утра мечтою голубой,

И светел он в твоей большой надежде;

Вокруг — твой мир, неистовый, как прежде,

Но счастьем дорогим быть может час любой.

Иди на площади, — воителей зови,

И бейся сам средь косности и робких;

Ты видишь — не было ни братства, ни любви

В самоспасении, в довольстве одиноких.

И не ищи себе спасения без всех:

Свободы нет в тебе без окрыленной цели —

Чтоб люди все в тебе как счастье пели, —

Не видеть жалобный, сквозь слезы страшный смех.

И эта смерть средь нас, — она и наш раздор,—

Покорность древнему велению природы;

Что знаешь ты, к чему твой жалкий взор

На все столетия, мгновения и годы…

Еретикам

К чему псалмы и песнопенья

В блестящем храме над толпой,

И голос мертвого забвенья,

Кресты на ризе золотой;

И эти вздорные кадила,

Поклоны в злую пустоту,

Иль церковь снова пригвоздила

Уже распятого — к кресту.

Молитвы жалкие струятся

В потусторонний небострой,

И ближние уже двоятся

Самоспасительной мечтой.

И всё останется, как прежде:

В грехе и прахе плотский мир,

Спасенье праздному невежде,

И где-то в небе праздный пир.

На хорах певчая октава —

Ответ вотще, но храм звенит, —

Его языческая слава

И без Христа к себе манит.

Сокройся, юная вдовица,

С своею лептой трудовой, —

Так в небе раненная птица

Об землю бьется головой.

Всегда с мечтою кто-то дружен —

С твоей мечтой пред алтарем;

Чиновник веры им не нужен

Под золоченным стихарем.

Твое лицо иконы строже,

Любовно царствие твое,

Тебе и здесь всего дороже

Земной улыбки бытие.

Ты больше ангелов небесных

В твоем величии земном,

И только глаз твоих прелестных

Коснулась ночь недобрым сном.

Пусть в хладном сердце о небесном

Свивают темные слова, —

Ты не уймешься в слове тесном,

Твоя кружится голова

От безначального влеченья

Среди небес любви земной,

Она — и жизнь и назначенье —

Сияет счастьем пред тобой.

Покорность

Монастырская потреба,

И напрасней жизни нет:

Ночь печальных звезд и неба,

Над живыми — мертвый свет.

Это значит — в жизнь не верить

Человеческих сердец,

Что земного царства двери

Не отворят, наконец.

Это значит — поневоле

Надо жить, чтоб умереть,

Собранной травою в поле —

Как бы плевелы — сгореть.

Торжествует скорбной песней

Песнь о царствии в золе;

Будто бы она небесней

Брачной песни на земле.

За стеной

Город тихий — город мертвых,

Липы солнечно цветут,

Много новых, много стертых

Плит надгробных — там и тут.

Отзовись под черной плитой,

Жанн Кюжас семнадцать лет!

Что же, с лучезарной свитой

Смотришь ты на новый свет?

Или мертвое сгубило

Синий сон твоих очей,—

Распластало под могилой

Среди каменных ночей?

Или звездная тревога

Унесла тебя, несет

Мимо отчего порога

В этот свадебный полет?

Или, в брачное играя,

Будешь девою кружить,

Что бы, вечно замирая,

Мертвой не быть и не жить?

Женщина в храме

Расскажи мне что с тобою, —

Не печаль в тебе, не страх, —

Много любишь, иль с судьбою

Подружила на крестах;

Что же лунная лампада —

Не пожарищем горит,

Иль она тебе не рада, —

Ничего не говорит?

Здесь привычны и покорность

И вериги на плечах, —

Не твоя хмельная гордость

С жарким пламенем в очах.

Или вспомнить ты хотела

Над лампадою слепой —

Как над счастьем пролетела,

И без власти над собой?

Ни к чему в библейском споре

Счастье сердца, и сиять

Царской силою во взоре,

И покорною стоять.

TOUR EIFFEL

Прозрачен вечер на окне —

В притихшей зелени осенней;

Отражены дома в бассейне

И небо — в пламенном огне.

Мечтою каменною вкруг

Взволнован город, в час печальный, —

У сердца стынет как венчальный

Привычный и недобрый друг.

Тяжелой памятью припал

И бьется покаянным криком

Ушедший день пред светлым ликом,

Кого беспомощно предал.

Ты слышишь голос в крике том,

Как страшен он, на твой похожий…

Скользнул зевающий прохожий

По взгляду взглядом, — как хлыстом.

«Старик бездомный в улицах ночных…»

Старик бездомный в улицах ночных

Мечтал о чуде, в поисках ночлега,

О радостях съедобных и мясных,

О хлебе сладостном, белее снега.

К большому вкусу к жизни и еде

Прибавил он еще мечту надежды —

Найти бы золото, что бы в беде

Сухая боль не обжигала вежды.

И счастье вспыхнуло жестоко, вдруг,

Как если б он врага на смерть обидел,

Взметнулся огненный у сердца круг,

Он золото у ног своих увидел.

На тротуаре, под большой луной,

В движениях отчетливо крылатых,

Плевок сиял монетой золотой

Среди домов тяжелых и богатых.

«Умирали розы на кресте…»

Умирали розы на кресте,

Жарко свечи таяли в тумане,

Говорил священник о Христе,

Говорило сердце об обмане.

Не пойдет священник за Христом,

Сердце тоже не умрет с любовью,

Только вечность каменным перстом

Лучшим всем грозит крестовой кровью.

И герои гибнут на местах,

Ничего иным от них не надо:

Крепки гвозди на больших крестах,

Чтоб земное вытянуть из ада.

За стеною — городской сполох,

Глухо заперты чужие двери,

Грязный нищий знал, как сам он плох,

Чтобы, день большой, любить и верить.

Босяк. Поэма

Средь камней и ночи зимней,

В темном образе калек,

Под росою снежной, синей,

Засыпает человек.

Нищете своей послушный,

День холодный и ненужный

Он прошел, спеша пройти,

Потому что всем он лишний,

Потому что только нищий

Он, без цели и пути.

Ночь теперь. Ночные своды

В ярких звездах. Синь легка.

И несет стальные воды

Прочь столичная река.

Легко-каменной свободой,

В споре с дикою природой,

К звездам высятся дома.

Нищий к ним идет и ищет

Дом знакомый. Ветер свищет,

Снегом искрится зима.

Над рекою тени арок,

Свет хрустальных фонарей, —

От рабов царя подарок, —

Золотых полет коней.

Он проходит мост широкий,

Тротуар ночной и строгий,

Мягкой лестницы уклон;

Света тихое мерцанье,

Двери настежь, восклицанье, —

Как к себе заходит он.

Друг он опытный и нежный, —

Человек среди людей, —

Отряхает иней снежный

На смеющихся детей.

Отражает свет зеркальный

Стол под скатертью овальный,

Жаром дышащий обед,

И улыбки, и наряды,

И глаза, что гостю рады…

Сам он празднично одет.

— Вы откуда? — «Из больницы,

И не доктор я опять:

Все больные будто птицы

Улетели погулять.

Нынче я — садовый гений:

В дальнем поле в день весенний

Снова встретимся, и мы —

Уговор такой меж нами —

Пустошь сделаем садами,

В парках скроются холмы.» —

Гостя слушают и рады

Слову каждому внимать,

И детей сияют взгляды

И на гостя и на мать.

Говорит умно и много,

Весело, порою строго

И печально иногда;

Добрый он как надо людям

Власть имеющим и судьям,

В жизни праведным всегда.

За окном в огнях чугунный

Открывается балкон;

Вся земля и вечер лунный —

Как сбывающийся сон.

И террасы этажами

На домах больших — садами,

В лунном серебре цветут;

Гости, скрипки, звуки льются,

Все влюбленные, смеются,

Из цветов венки плетут.

Он прославлен, он играет,

И рояль большой звучит,

Сердце счастьем замирает,

Мир внимает и молчит.

Белыми к рылами руки

Опираются на звуки

И грозят судьбе слепой;

Он с землей летит, несется,

Во вселенной счастьем бьется, —

Увлекает за собой.

Видит он как воплощают

Звуки вечную мечту:

Хочет он, как души чают, —

Не погибнуть на лету;

Испытать и царство славы,

Жертву сладостной отравы,

И свободу, и любовь;

Чувство невозможной смерти,

И сиянье звездной тверди,

Сердца творческую новь…

Фейерверки над рекою

Звездной россыпью горят,

Смелой ловит он рукою,

В ночь бросает их опять.

Этот праздник — в честь удачи,

И не может быть иначе —

Он творил для всех людей:

И машины и турбины,

И не гнутся нынче спины

У отцов и матерей;

И техническою новью

Овладело и дитя.

— Как вы сделали? — «Любовью!»—

Отвечает он шутя.

Он строитель, — вот награда! —

Будет лучшее… И рада

Сотворенному душа.

— «Всё для всех, и это — наше!

Что есть лучше, что есть краше», —

Шепчет он, едва дыша.

И законы все простые,

Жизнь прекрасна и тиха,

Люди все, как в дни святые, —

Без вражды и без греха.

Лодки плавают, кружатся,

Волны теплые ложатся

На реке, среди цветов;

И глядят в цветную воду

Как в любовную свободу

Очи дев, как очи снов…

В лодку сел он. Лодка в глине,

И несет ее река,

Гонит лодку по стремнине

Хладный ветр издалека.

Волны пенятся, заносят,

Вёсла волны бьют и косят, —

Страшный бег не удержать;

Чует он голодный холод;

Всё не то, и он не молод, —

Больно на земле лежать.

Он встает, спешит укрыться

От земли и сквозняка;

Сон ли это только снится

Для больного босяка!..

Стены, ямы, переулки;

Тяжелы, поспешны, гулки,

Неуверенны шаги;

И, враждебные, едины

Все дома, — как будто льдины

Для негнущейся ноги.

Видит площадь он. Привычно

Всё вокруг — как ночь без сна

И луна над ним обычна —

В желтой мути, не ясна.

И на площади пустынной

Кто-то с крытою корзиной —

С райской птицею живой, —

Вдруг подходит, обнимает,

Головой ему кивает, —

Не живою головой.

Снял с когтями рукавицы,

Говорит: «Пришел просить?»

Общипал живую птицу,

Разломил и дал вкусить.

— «Всё абстрактно, объективно

Что-ж не кушаешь, противно

Певчей крови горечь пить?» —

Слышит голос он. И следом

Тот бежит за ним с советом —

Как любить и что любить.

И от огненной занозы

Сердцем бьется боль и страх,

Горечь мертвая и слезы

Стынут желчью на губах.

Прочь бежит он в страхе диком

От торговца с мертвым ликом

По знакомому мосту.

Звезды на небе бледнеют,

Стынет тело, руки млеют, —

Как прибитые к кресту…

Средь камней и ночи зимней

Озирает свой ночлег,

Будто снег на камнях иней,

Будто есть в Париже снег.

Хочет лечь он, и не может,

Память мутная тревожит,

Вспоминает он, дрожит;

Видит сумку с давним хлебом

И себя под страшным небом:

Он как каменный лежит.

Тусклый свет баржи маячит,

Тень воды легка, ясна,

И земное сердце плачет,

Просыпается от сна.

Сон о человеке

Синий свет на ратном поле.

Ночь, луна и снег везде.

И, в необычайной воле,

Тело тянется к звезде.

Понимаю — будто ранен,

Не смертельно, боли нет,

Только — сам себе я странен,

Будто вечностью согрет.

И не страшно замиранье,

Длится чувство: если встать

Снова будет снег по ране

Черным пламенем хлестать.

И не знаю как подняться,

Как идти, куда идти,

И в дыхании двоятся

Жизне-смертные пути.

Но я вижу: полем снежным —

Не в броне, не на коне, —

Человек стремленьем спешным

Приближается ко мне.

Полон простоты нетленной,

Проще радости земной,

Как хозяин всей вселенной —

Просто так — пришел за мной.

И уносит по сугробам…

А над нами свет такой —

Будто по таким дорогам

Ходит огненный герой.