Рассказ
I
Весь округ Белых-Ключей был взволнован дерзостью совершенного преступления. Даже на таких бойких промыслах, где «не без греха», то есть ежегодно совершались убийства, настоящий случай произвел особенное впечатление. Убили среди белого дня нового приискового поверенного компании наследников Апрелева. Положим, убили в лесу, но вся обстановка преступления говорила об отчаянной смелости разбойников. По дороге шли и ехали с одних промыслов на другие; дорога вообще была бойкая и людная.
— Арсюткино дело! — решили все в один голос. — Некому, окромя его…
Арсютка был в своем роде приисковый герой. Он давно уже «ходил в семи душах», то есть судился за убийство семи человек, и приговорен был к бессрочной каторге. Он был родом из Белых-Ключей и время от времени являлся на родину, где его ловили, представляли по начальству, а затем он уходил на каторгу, чтобы «в некоторое время выворотиться обратно». Все к этому привыкли, а становой Иван Павлыч, имевший резиденцию в Белых-Ключах как в центре целого золотопромышленного округа, не без самодовольства говорил, когда проходил новый слух о возвращении Арсютки:
— Ничего, пусть погуляет, а моих рук ему не миновать… Четыре раза его ло! Вил. У меня кошка с котятами не пройдет мимо… Да.
Золотопромышленная система Белых-Ключей была заброшена далеко на север Урала и занимала площадь не в одну тысячу верст. Селения были разбросаны на большом расстоянии. Даже колесные дороги были не везде, а сообщение происходило летом по рекам и лесным тропам. Зато зимой везде была дорога. Открытые лет двадцать тому назад золотые промыслы очень оживили этот край. Появились временные поселки, население увеличилось благодаря приливу промысловых рабочих. Последние набрались, по меткому выражению, «с бору да с сосенки» и представляли типичную промысловую ватагу, перекочевывавшую с места на место. Стоило пройти слуху, что где-нибудь найдено новое месторождение золота, и ватага являлась попытать счастья. Знаменитые апрелевские промыслы переживали несколько таких периодов; то они «изубоживались» — и рабочая волна с них отливала в другие места, то на них открывалось новое золото — и волна приливала снова. Сейчас промыслы находились в состоянии такого прилива.
У апрелевской компании было несколько поверенных, с главным поверенным Степаном Никитичем во главе. Это был худенький седенький старичок с маленькими глазками и какими-то смешными густыми бровями, совсем уж не гармонировавшими с мелкими чертами лица.
— Не может этого быть!.. — говорил Степан Никитич, когда на промыслах случалась оказия. — Отчего же меня не убивают? Да-с, слава богу, двадцать лет вожу и золото и деньги, и все знают, когда я еду, а вот жив. Никто еще пальцем не тронул. Я, батюшка, старый приисковый волк… Я и Арсютку сколько раз видал. Да-с…
Убитый поверенный Черняков только недавно поступил на службу в компанию и был командирован в Екатеринбург за получением из банка довольно крупной суммы для расчета рабочих. Очевидно, его поджидали на дороге и убили наповал выстрелом из засады. Ямщик убежал в лес, бросив лошадей на дороге. Убийцы похитили сумку с деньгами и скрылись. Чернякова нашли мертвым в экипаже. Это был еще совсем молодой человек, лет тридцати.
— Арсюткина работа, — уверяли все. — Отчаянный человек, одним словом…
Недели за две до убийства уже ходили слухи, что Арсютка «выворотился» с каторги и что его видели. Но кто видел и где, оставалось неизвестным, потому что все боялись отчаянного человека, которому было все равно.
— Ну и народец только! — возмущался становой Иван Павлыч. — Боятся разбойника… Да ведь у него не две головы? А что он убил Чернякова, так это верно. По работе видно…
В Белых-Ключах проживала еще мать Арсютки, больная, полуслепая старуха. Арсютка каждый раз ее навещал, но старуха молчала, и даже Иван Павлыч не сердился на нее.
— Что же поделаешь: для нас Арсютка — разбойник, а для нее сын, — объяснял он.
А об Арсютке продолжали ходить самые упорные слухи. Кто-то его встретил на дороге, потом его видели в покосной избушке, потом он просил у кого-то хлеба и т. д. и т. д. Все эти слухи Иван Павлыч принимал за личное оскорбление. Помилуйте, какой же он становой, если разбойник Арсютка ходит у него под носом и нисколько его не боится? Да и перед апрелевской компанией совестно, потому что убитый Черняков вез с собою больше двадцати тысяч и все эти деньги достались Арсютке. А тут еще Степан Никитич подзуживает. Положим, старый друг и приятель, а все-таки обидно.
Главное управление апрелевской компании помещалось в Белых-Ключах, рядом с становой квартирой. По вечерам, когда работа кончалась, Степан Никитич выходил на крылечко и кричал:
— Эй, Иван Павлыч, разе взыгранем?
Иван Павлыч в это время пил обыкновенно чай у открытого окна и отвечал:
— Да что-то аппетита нет на карты, Степан Никитич…
— Боишься остаться без трех, как в прошлый раз?
— Ах, ты, старая кочерыжка!..
Нужно сказать, что Иван Павлыч очень любил играть в карты, но считал своим долгом немного поломаться. Все-таки, как хотите, он начальство, чиновник, а Степан Никитич хоть и главный поверенный, но все-таки служит по вольному найму.
— Иван Павлыч, что же ты… а? — слышался голос Степана Никитича. — И Гаврило Федотыч уж ждет…
Иван Павлыч грузно поднялся, надел летний китель и с недовольным видом отправился в контору.
— Ну, вот и я… — хмуро заявил он, появляясь на террасе конторы, где уж был поставлен столик с закуской и Гаврило Федотыч, промысловый бухгалтер, мрачный и молчаливый господин, разбирал карты.
— Ну вот, ну вот… — бормотал Степан Никитич, играя бровями. — Надо поломаться… а? Хорошо, я тебе объявлю большой шлем… хе-хе…
Нужно сказать, что игра в карты в Белых-Ключах происходила при некоторых особенных условиях. Дело в том, что Белые-Ключи засели в болоте, и летом не было житья от так называемой «мошкары». Это маленькое насекомое, почти едва заметное, отравляло всем жизнь. Ничтожная по величине мушка лезла в глаза, уши, рот, нос и пребольно кусалась. У людей непривычных, с чувствительной кожей в один день лицо превращалось в пузырь. Единственным спасением от этой «мошкары» служили «смолокурки», то есть железные коробки, в которых тлело смолье, пускавшее струю едкого дыма. Конечно, было неприятно дышать таким дымом, кашлять от него, чихать и проливать слезы, но все-таки из двух зол это было лучшим. В июльские жары рабочие носили такие смолокурки на поясах. Особенно надоедала «мошкара» вечером, когда собиралась на огонек. У Степана Никитича была устроена специальная смолокурка для игры в карты, которая и ставилась под карточный стол, так что игроки все время находились в дыму.
— Ну, вот и отлично! — радовался Степан Никитич, когда на террасе показалась грузная фигура Ивана Павлыча. — У нас и смолокурка готова.
По обычаю, перед игрой немного выпили и закусили.
— Время наступает ночное, нужно зарядить для безопасности, — шутил хозяин. — А то еще Арсютка, того гляди, напугает…
Иван Павлыч нахмурился, но ничего не ответил: обладая веселым характером, старик иногда перешучивал.
Сели играть в преферанс. Из-под стола так и валил дым, но приходилось терпеть. Бухгалтеру везло, как всегда, и Иван Павлыч начал сердиться и рисковать.
— А вот мы вашу даму по усам, Иван Павлыч, по усам! — выкрикивал Степан Никитич, убивая считанную взятку.
Выпили еще по маленькой. Иван Павлыч раскраснелся. Тут случилось нечто необыкновенное. Иван Павлыч сходил с короля черв, а Степан Никитич убил его козырем, да еще проговорил:
— А мы и Арсютку по усам… х-ха!..
Это уж было слишком. Иван Павлыч побагровел, молча поднялся, молча надел свою форменную фуражку и молча пошел с террасы.
— Иван Павлыч, голубчик, воротись! — умолял Степан Никитич, напрасно стараясь удержать старого приятеля за рукав, — Ну, так, сорвалось с языка… Ну его к черту, Арсютку!.. Иван Павлыч, голубчик…
Но Иван Павлыч был неумолим и молча ушел к себе домой. Тогда уже рассердился Степан Никитич.
II
Нет ничего печальнее, когда рассорятся два старинных друга… Десять лет были знакомы, водили хлеб-соль, ежедневно встречались, и вдруг — нет ничего. Когда Степана Никитича спрашивали об Иване Павлыче, он с удивлением поднимал свои густые брови и говорил:
— Какой Иван Павлыч? Я не знаю никакого Ивана Павлыча…
То же проделывал и Иван Павлыч, когда его спрашивали про Степана Никитича, и прибавлял:
— Ах, да, вы говорите про этого… да, про этого… гм… Не советую вам с ним встречаться.
Прибавьте к этому, что оба друга очень скучали, угнетаемые одиночеством. Какое общество, в самом деле, можно было найти в Белых-Ключах? Иван Павлыч дошел до того, что по вечерам дулся в шашки с собственным письмоводителем, а Степан Никитич играл на флейте, и, нужно отдать ему справедливость, прескверно играл. Хуже всего было то, что им приходилось встречаться по делам службы, и они вынуждены были разыгрывать комедию старой дружбы, чтобы не подавать соблазна подчиненным.
А виновник этой глупой ссоры, Арсютка, продолжал «бегать», и его продолжали видеть в разных местах, даже зараз в нескольких местах. Иван Павлыч поклялся его поймать и налетал орлом по первым слухам, но Арсютка ускользал у него из-под самого носа с отчаянной дерзостью. Главное, что было обидно: денег у Арсютки было достаточно, — ну и шел бы с богом на все четыре стороны, так нет — засел в Белых-Ключах. Даже по ночам Ивану Павлычу спалось плохо: все грезился Арсютка. Даже начал Иван Павлыч заговариваться. Встанет к окошку, погрозит кулаком на приисковую контору и бормочет:
— Я тебе покажу Арсютку, старая кочерыжка!.. За ухо к тебе на двор приведу… Да…
Степан Никитич скучал, особенно по вечерам. Так бы и позвал Ивана Павлыча или сам пошел к нему. Раза два он 1 машинально подходил к становой квартире и даже поднимался на крылечко, а потом отплевывался и торопливо уходил к себе домой.
Чтобы как-нибудь убить время, он начал частенько уезжать на другие прииски, где можно было провести время в компании. Раз он отправился на прииск Говорливый, где жил доверенным Егоров, у которого была жена Анна Сергеевна, великая мастерица делать пельмени. День задался дождливый, дорогу развело грязью, и пара лошадей с трудом тащила легонький плетеный коробок. Верстах в шести от Белых-Ключей попался какой-то мужик с котомкой за плечами, как ходят приисковые рабочие. Он сидел на пеньке и перевязывал ногу. Когда плетенка поровнялась с ним, мужик поднялся, снял шапку, поклонился и проговорил:
— Степану Никитичу доброе здоровье!..
— А ты как меня знаешь?
— Кто же тебя не знает, Степан Никитич. Одним словом, благодетель… Все за тобой сидим, как тараканы за печкой.
Кучер остановил лошадей, чтобы поправить сбочившуюся дугу. Мужик показал глубокую рану на ноге и проговорил:
— Довез бы ты меня, Степан Никитич… Все равно один едешь, а мне по пути.
Степан Никитич понюхал табаку и пожалел промыслового человека. Славный такой мужик. Сейчас видно свою, приисковую косточку.
— Ну, садись на козлы, как-нибудь доедем, — пригласил Степан Никитич.
— На вашей работе ногу-то извел, Степан Никитич.
Мужик перевязал свою ногу на скорую руку и взмостился на козлы. Кучеру, очевидно, было неприятно везти лишнего человека, и он что-то ворчал себе под нос…
— Много вашего брата тут шляется… Всех не перевозишь. Еще лошадей пересобачишь…
Поехали. Степан Никитич любил дорогой побалагурить и подробно расспросил мужика, откуда он идет, куда и зачем. Тот отвечал все как следует быть и в заключение попросил покурить «цигарочку».
— Табаку я не курю, а вот понюхать можешь, — предложил Степан Никитич и прибавил, посмеиваясь и прищелкивая пальцем по крышке табакерки: — Это, братец, у меня оборона против разбойников… Ведь всю жизнь с деньгами по лесам езжу. А напади разбойник, я ему в глаза и брошу щепотку табачку… хе-хе!.. Пока он будет чихать да кашлять, меня и след простыл.
— И Арсютки не боишься?
— И Арсютки не боюсь… Я ему прямо всю морду табаком залеплю. Я ведь не Иван Павлыч… Хе-хе!..
— Ах, ты какой лукавый, Степан Никитич! — смеялся мужичок, покачивая головой.
Потом он прислушался и сказал:
— Степан Никитич, а ведь за нами погоня!
— Какая погоня?
— А Иван Павлыч со стражниками гонится за Арсюткой… Значит, его видели где-нибудь поблизости. В самый бы раз тебе, Степан Никитич, теперь его табаком своим посыпать…
Действительно, это была погоня, и Степан Никитич только подивился, какое у мужика чуткое ухо.
«Погоню гнал» сам Иван Павлыч в сопровождении четырех своих стражников.
— Экая, подумаешь, Арсютке честь, — заметил мужичок. — Он-то один бежит пешком, а за ним пятеро верхом гонятся. Нагнал он холоду Ивану-то Павлычу…
Погоня летела на полных рысях. Иван Павлыч издали узнал плетенку Степана Никитича и про себя обругал «старую кочерыжку», которая шляется в такую погоду по промыслам. По пути Иван Павлыч сообразил, что старикашка едет именно есть пельмени к Анне Сергеевне. «Вот лукавый старичонка!» — обругал он его про себя. Увидав сидевшего на козлах мужика, Иван Павлыч только улыбнулся: «Эге, Степан Никитич все хвастался, что не боится Арсютки, а сам теперь с обережным ездит… Вот так храбрец!.. Ах, ты, старая кочерга… Вот тебе и король черв. Смеется, видно, последний. Х-ха!..»
Догнав Степана Никитича, Иван Павлыч сделал вид, что не узнал его, и даже отвернулся: «Э, пусть чувствует, старый колдун»…
— Ишь, как гордится Иван-то Павлыч, — заметил мужик на ( козлах, передвигая свою шапку с уха на ухо. — И тебя не хочет узнавать, Степан Никитич.
— Бог с ним, — смиренно ответил Степан Никитич и угнетенно вздохнул.
Плетенка до прииска Говорливого тащилась уже часа три, и Степан Никитич даже пожалел, что поехал в такую даль за семь верст киселя хлебать.
Когда вдали показалась приисковая стройка, сидевший на козлах мужик остановил самовольно лошадей.
— Ну, Степан Никитич, спасибо тебе, что подвез, да и от погони укрыл…
Степан Никитич ничего не понимал и молча смотрел, как мужик спустился с облучка, поправил свою котомку и снял шапку.
— Спасибо, говорю, — продолжал мужик. — А встретишь Ивана Павлыча, так скажи, что, мол, Арсютка тебе поклонник прислал…
— Что-о?.. Да ты…
— Я и есть самый Арсютка… Аль не узнал, Степан Никитич?.. Ну, а теперь прощай…
Арсютка повернулся, перепрыгнул дорожную канаву и быстро зашагал к ближайшему леоку. Степан Никитич выскочил из экипажа и неистово закричал:
— Держи его, разбойника!!. Арсютка, стой!!. Кучер, держи его!..
— Да, ступай-ка сам и подержи его, — спокойно ответил кучер, почесывая в затылке. — Он тебе покажет…
— Караул!!. Батюшки, держите!.. — орал Степан Никитич, бегая около экипажа. — Арсютка, стой!..
Когда Арсютка скрылся в лесу, Степан Никитич накинулся на кучера.
— Ты… ты ведь его узнал?.. А?..
— Конечно, узнал…
— Так что же ты все время молчал, негодяй… а?
— У меня не две головы… Рядом сидели, — ну, как пырнет ножом в бок. Ты его сам посадил, Степан Никитич, твой и ответ…
— Я?! Ах, ты… Да я… я…
На Говорливый прииск Степан Никитич приехал в страшном волнении. Как на грех, Иван Павлыч сидел в приисковой конторе и пил чай. Все страшно переполошились, когда Степан Никитич рассказал о случившемся, кроме Ивана Павлыча, который довольно ядовито заметил:
— У страха глаза велики, Степан Никитич… Тебе просто поблазнило от древности твоих лет.
— Мне?!. А кучер?
— А твой кучер — просто дурак… Если он будет болтать глупости, так я его велю выдрать.
Это приключение сильно подействовало на Степана Никитича. Старик как-то сразу опустился, начал всего бояться, прислушивался по ночам к малейшему шороху и по секрету всем сообщал:
— Это был оборотень… Он по душу мою приходил… Да…
Вообще человек рехнулся.
Через полгода Иван Пазлыч поймал Арсютку, устроив облаву в лесу. Степан Никитич был вызван в качестве свидетеля, но не признал в Арсютке того мужика, которого вез на козлах.
— Да ты погляди на меня-то хорошенько, Степан Никитич, — дерзко говорил Арсютка. — Еще тогда меня табачком угощал…
— Нет, ты — оборотень… — повторял Степан Никитич.