На слѣдующее утро въ виллѣ Баумгартеновъ замѣчалась особенная оживленность.
Около полуночи принесена была депеша, увѣдомляюшая президентшу о возвращеніи совѣтника, а рано утромъ пріѣхалъ онъ самъ. Вмѣстѣ съ нимъ пріѣхали его два товарища по торговымъ дѣламъ и должны были пробыть до вечера, а чтобы имъ дать возможность повидаться съ нѣкоторыми знакомыми изъ резиденціи, совѣтникъ тотчасъ же по пріѣздѣ заказалъ роскошный холостой завтракъ.
Такимъ образомъ вся прислуга въ домѣ была очень занята, а озабоченные лакеи поминутно бѣгали вверхъ и внизъ по лѣсницамъ.
Кети всю ночь не смыкала глазъ. Всѣ впечатлѣнія дня и безпокойство о здоровьѣ Генріэтты не давали ей покоя. Она нѣсколько часовъ сряду стояла у угловаго окна своей комнаты, надѣясь сквозь густыя вѣтви деревьевъ увидать хоть золоченые флюгера на домикѣ у рѣчки, но старанія ея были напрасны, все было тихо и мрачно вокругъ.
На разсвѣтѣ она видѣла, какъ подъѣхала коляска, изъ которой вышелъ совѣтникъ и тутъ-же былъ окруженъ цѣлою толпою прислуги съ фонарями въ рукахъ. Яркія полосы свѣта падали на бѣлыя колонны въѣздныхъ воротъ, на бронзированную рѣшетку сада и выдѣляли изъ густаго мрака нѣсколько красивыхъ мраморныхъ статуй. Вся эта аристократическая обстановка весьма понравилась молодому изящному Ремеру, каждое движеніе котораго изобличало богатаго человѣка, успѣвшаго еще болѣе обогатиться. Поздоровавшись съ прислугой, онъ повелъ своихъ гостей въ приготовленныя для нихъ комнаты, и, пробывъ съ ними часа два, отправился къ себѣ въ башню, что-бы предаться тамъ необходимому отдыху.
Затѣмъ снова водворилась тишина, только свирѣпые порывы вѣтра продолжали свистѣть и длинныя вѣтки деревъ съ шумомъ ударялись объ оконныя рамы.
Къ утру Кети немного уснула, но была этимъ очень недовольна, такъ какъ она запоздала и, вмѣсто шести часовъ, отправилась къ Генріэттѣ только въ девять.
Утро было чудное, ясное, вѣтеръ стихъ и въ воздухѣ слышалось тихое дуновеніе, пропитанное ароматомъ душистыхъ цвѣтовъ.
На крышѣ докторскаго дома чирикали птички, темныя вѣтви вишневыхъ деревьевъ были усѣяны еще нераспустившимися почками, а небольшая полянка передъ домомъ покрылась уже молодою, свѣжею зеленью.
Кети, молча, взошла на мостъ и съ стѣсненнымъ сердцемъ посмотрѣла на воду; теперь волны утихли, вода текла мелкою зыбью, точно забыла, что была свидѣтельницей вѣроломнаго поступка жестокой, своенравной невѣсты.
Молодая дѣвушка замѣтила, что маленькій домикъ сіялъ сегодня особенною торжественною наружностью: кирпичный полъ въ сѣняхъ былъ усыпанъ бѣлымъ пескомъ, въ дверяхъ еще молодую гостью обдалъ ароматъ дорогой благовонной эссенціи, а на небольшомъ столикѣ возлѣ дверей, въ расписной старинной вазѣ стоялъ большой букетъ изъ ландышей, анемоновъ и сосновыхъ вѣтвей.
Старая кухарка снова поступила къ тетушкѣ Діаконусъ, она стояла уже за кухоннымъ столомъ, въ бѣломъ фартукѣ и опрятномъ платьѣ, а на лицѣ ея сіяло искреннее довольство. Но почему-же тетушка съ ранняго утра нарядилась въ коричневое шелковое платье, съ большимъ кружевнымъ воротникомъ, а на голову надѣла тюлевый чепчикъ? У Кети дрогнуло сердце отъ горя и страха; – неужели всѣ эти приготовленія дѣлались въ честь невѣсты, которая должна была явиться навѣстить больную сестру?
Старушка не сказала объ этомъ ни слова, но по ея покраснѣвшимъ вѣкамъ видно было, что она плакала. Увидѣвъ Кети, она радостно сообщила ей, что больная провела ночь спокойно и что припадокъ не повторялся.
Молодая дѣвушка поцѣловала руку доброй тетушки, а та крѣпко обняла и прижала ее къ груди, какъ нѣжно любимую дочь.
Затѣмъ она, молча, повела Кети въ спальню больной. Генріэтта сидѣла на кровати, а горничная причесывала ея богатые волосы; доктора въ комнатѣ не было, – съ часъ тому назадъ онъ ушелъ къ себѣ, что-бъ немного отдохнуть. Блѣдное лицо больной, замѣтно вытянувшееся и похудѣвшее, съ черными кругами подъ глазами, испугало Кети, но она тотчасъ замѣтила радостное и счастливое выраженіе этого лица.
Больная не могла словами описать, какъ старательно докторъ ухаживалъ за нею, какъ легко она себя чувствуетъ въ этой уютной спальнѣ, и что она боится даже подумать, что ей все таки придется покинуть ее.
Затѣмъ Генріэтта просила сестру вернуться въ виллу и принести книгу, обѣщанную ею тетушкѣ Діаконусъ, – при этомъ она выразила тоже желаніе, что-бы Флора и бабушка не слишкомъ часто навѣщали ее. По всему видно было, что больная не имѣла ни малѣйшаго предчувствія о томъ, что было говорено вчера около ея кровати и что по ея винѣ грозная туча разразилась страшною грозою. Кети съ трудомъ могла смотрѣть ей прямо въ глаза, но больная не замѣчала волненія сестры и снова повторила свою просьбу на счетъ книги, при чемъ вручила ей ключи отъ своего письменнаго стола, поручивъ также захватить съ собою нѣкоторыя письменныя принадлежности.
Полъ-часа спустя Кети вернулась въ виллу. Она все еще была подъ тяжелымъ впечатлѣніемъ, и воспоминаніе о блѣдномъ личикѣ Генріэтты наводило на нее глубокую тоску.
Поднимаясь по лѣстницѣ въ бельэтажъ, она невольно вздрогнула, когда взглядъ ея, сквозь растворенныя двери, упалъ на богато-сервированный столъ, уставленный всевозможными лакомствами и цѣлыми рядами дорогихъ винъ въ бутылкахъ и граненыхъ графинахъ.
Войдя въ комнату Генріэтты, Кети собрала все, что желала больная, и затѣмъ спустилась внизъ, что-бы поздороваться съ президентшою. Ноги ея тонули въ мягкомъ коврѣ, разостланномъ во всю длину лѣстницы, и поэтому шаги молодой барышни не были разслышаны лакеями, стоявшими въ ближайшемъ корридорѣ. Одинь изъ нихъ держалъ въ рукахъ пакетъ, только что врученный ему почтальономъ.
– Чортъ знаетъ, что такое, – ворчалъ онъ, – вотъ ужъ третій разъ какъ возвращаютъ этотъ противный пакетъ. Онъ мнѣ надоѣлъ по горло; это, значитъ, завтра опять придется перекладывать его въ другой пакетъ и надписывать новый адресъ. Право, барышня думаетъ, что у насъ только эта и забота! Самое лучшее было бы подложить его подъ плиту.
– Что-же въ немъ такое? – спросилъ другой.
– Да ничего, кромѣ бумагъ, надъ которыми барышня собственноручно надписала: „Женщины.“ Воображаю что это за ерунда! – но въ эту минуту онъ съ испугомъ обернулся и принялъ почтительную позу.
Кети показалась на послѣдней ступенькѣ лѣстницы и прошла въ спальню президентши; но ея не приняли. Вышедшая горничная сказала ей, что у президентши ранняя гостья, – кто-то изъ придворныхъ дамъ. Послѣ этого молодая дѣвушка пошла къ Флорѣ за книгою. Она, почти съ ненавистью, переступила порогъ ея комнаты и съ ужасомъ почувствовала, что не имѣетъ ни капли симпатіи къ этой гордячкѣ. Быть можетъ, Флора чувствовала тоже самое; она стояла возлѣ большаго стола, покрытаго тетрадями и книгами, и злобными глазами посмотрѣла на вошедшую.
Но Кети быстро угадала причину ея злости: на столѣ передъ нею лежалъ пакетъ съ разломанною печатью, сама же она съ презрѣніемъ бросила въ корзинку прочитанное письмо. Вѣроятно, въ эту минуту Флора вспомнила насмѣшливые слова дѣвицы Гизе и волею неволею должна была убѣдиться, что немножко ошиблась относительно своей, столь восхваляемой, статьи: „Женщины.“
– Ты, конечно, была уже у Генріэтты, – сказала Флора, поспѣшно прикрывая листомъ синей бумаги возвращенную рукопись. – Ей сегодня гораздо лучше, – я посылала рано утромъ узнать о ея здоровьѣ. Сумасшедшій Морицъ велѣлъ разбудить меня чуть не съ разсвѣтомъ для того, что-бъ я успѣла одѣться и приготовиться къ его званому завтраку. Онъ, во что бы то ни стало, желаетъ представить своихъ друзей мнѣ и бабушкѣ. Не думаю, что-бъ grand-maman была этимъ довольна.
Флора была сегодня восхитительно хороша въ новомъ голубомъ платьѣ, съ атласнымъ бантомъ того же цвѣта, въ пушистыхъ, роскошныхъ волосахъ. Нарядъ ея, конечно, худо гармонировалъ съ мрачной обстановкою рабочаго кабинета, въ которомъ скорѣе было мѣсто серьезному ученому, чѣмъ воздушной феѣ. Впрочемъ выраженіе ея лица тоже мало подходила къ веселенькому цвѣту ея платья: она была видимо не въ духѣ и чѣмъ-то сильно раздражена.
Про событія вчерашняго вечера не было сказано ни слова, – казалось, все было забыто; даже четвертый палецъ правой руки былъ сегодня украшенъ двумя брилліантовыми колечками.
На просьбу Кети на счетъ книги, Флора подошла къ одной изъ многочисленныхъ полокъ и спросила небрежнымъ тономъ:
– Генріэтта, вѣроятно, не будетъ-же сама читать эту книгу?
– Ей, конечно, не позволитъ этого докторъ Брукъ, но тетушка Діаконусъ хочетъ прочесть ее, – отвѣчала холодно Кети, принимая книгу изъ рукъ сестры.
Насмѣшливая улыбка скользнула по губамъ Флоры, а въ глазахъ блеснулъ лучъ злости и ярости; она сочла за великую дерзость со стороны Кети, что она осмѣлилась громко произнести при ней эти имена. Кети собралась уже уйдти, какъ на самомъ порогѣ столкнулась съ совѣтникомъ, который, не смотря на свое волненіе, казался сіяющимъ отъ удовольствія.
– Куда это, Кети! – вскричалъ онъ, загораживая ей дорогу. – Позволь мнѣ прежде посмотрѣть на тебя и убѣдиться, что ты здорова и невредима. – Съ этими словами онъ вошелъ въ комнату, заперъ за собою дверь и бросилъ на столъ свою шляпу. – Теперь скажите мнѣ, что здѣсь случилось во время моего отсутствія; Антонъ разсказалъ мнѣ ужасныя вещи, я просто не знаю, что дѣлать! Что подумаетъ о насъ свѣтъ? Генріэтта лежитъ при смерти, а я устраиваю званый завтракъ! Неужели правда, что на васъ напала цѣлая толпа мегеръ?
– То есть не на насъ, а спеціально на меня одну, Морицъ, – сказала Флора, – Генріэтта и Кети были только невольными свидѣтельницами. Извини меня, Морицъ, но я обвиняю лично тебя, что ненависть этихъ людей дошла до такой степени. Съ такими негодяями нужно принимать крутыя мѣры, а съ твоимъ слабымъ характеромъ и нерѣшительностью далеко не уйдешь…
– Да, я былъ слабъ въ отношеніи тебя и бабушки, – возразилъ совѣтникъ, поблѣднѣвъ отъ негодованія. – Ты не давала мнѣ покоя до тѣхъ поръ, пока я не отказался отъ своего слова, чѣмъ и возстановилъ противъ себя всѣхъ рабочихъ. Брукъ совершенно правъ…
– Прошу тебя избавить меня отъ этихъ объясненій, – вскричала Флора, краснѣя отъ злости, – ты бы лучше молчалъ, если не имѣешь другаго болѣе значительнаго авторитета…
Совѣтникъ быстрыми шагами подошелъ къ Флорѣ и посмотрѣлъ ей прямо въ глаза.
– Какъ, ты все еще продолжаешь свою вражду съ нимъ?
– Неужели-же ты думаешь, что я могу ежеминутно мѣнять свои убѣжденія?
– Да, но подумай, что будутъ говорить о тебѣ въ свѣтѣ?
– Какое мнѣ дѣло до вашего свѣта! – возразила Флора со смѣхомъ. – Не понимаю, право, какое отношеніе можетъ имѣть свѣтъ съ вашимъ фаворитомъ?
Совѣтникъ удивленно взглянулъ на свою невѣстку и схватилъ ее за руку. – Я не понимаю тебя, Флора, – сказалъ онъ съ волненіемъ, – неужели ты еще не знаешь…
– Боже мой, что же я должна знать? – прервала его молодая красавица, слегка нахмуривъ брови и топнувъ ногою отъ нетерпѣнія.
Въ эту минуту дверь быстро распахнулась и въ комнату вошла президентша. На ней было лиловое шелковое платье, придававшее темный оттѣнокъ ея, безъ того уже желтому, лицу, которое казалось сильно постарѣло за послѣднюю ночь.
Не успѣла она еще затворить за собой двери, какъ совѣтникъ быстро подбѣжалъ къ ней и съ почтеніемъ поцѣловалъ ея руку, извиняясь, что раньше не явился пожелать бабушкѣ добраго утра, такъ какъ зналъ что она все время занята была визитомъ какой-то важной придворной дамы.
– Да, г-жа Бернекъ приходила освѣдомиться о здоровьѣ Генріэтты и спрашивала, успокоилась ли Флора, послѣ вчерашняго происшествія въ лѣсу? – сказала президентша. – Да, сегодняшній день будетъ для меня весьма тяжелый, всѣ знакомые узнали о вашей несчастной прогулкѣ и, вѣроятно, не замедлятъ явиться съ различными вопросами… – Сказавъ это, пожилая дама опустилась въ кресло и, помолчавъ съ минуту, снова продолжала:
– Впрочемъ г-жа Бернекъ имѣла еще болѣе важную причину своего ранняго визита. Она, какъ извѣстно, принадлежитъ къ числу тѣхъ людей, которые всегда желаютъ первыми явиться и объявить вамъ какую нибудь новость. Вообразите себѣ, она и сегодня пришла съ тѣмъ, что-бъ поздравить меня съ новымъ счастіемъ. Боже мой, я, право, не знаю, радоваться-ли мнѣ, или плакать. Больно только сознаться, что при дворѣ царствуетъ такая несправедливость. Я думаю, каждый знаетъ заслуги нашего друга Бера, а теперь его оставляютъ безъ всякаго вниманія, точно онъ никогда не существовалъ.
– Такъ съ этимъ пришла тебя поздравить эта придворная сплетница? – сердито вскричала Флора.
– Понятно, что не только съ этимъ, дитя мое, – возразила президентша обиженнымъ тономъ. – Ты еще не знаешь, Флора, какія странныя вещи происходятъ на свѣтѣ? Часъ тому назадъ ты не могла допустить той мысли, что Брукъ сдѣланъ лейбъ-медекомъ герцога.
– Пустые разговоры! Чего только не выдумаютъ эти придворные головы! Лейбъ-медикъ! И ты вѣришь этой сказкѣ, бабушка, и принимаешь поздравленіе? – сказала Флора, громко разсмѣявшись.
– Можно подумать, что вы живете въ глухой провинціи и никогда не читаете газетъ, – вскричалъ совѣтникъ. – Вы рѣшительно ничего не знаете, что въ свѣтѣ дѣлается, а я нарочно торопился скорѣе пріѣхать, радость не давала мнѣ покоя. Во всѣхъ газетахъ есть статьи объ удивительной операціи доктора Брука. Наслѣдный принцъ сильно расшибъ голову, упавъ съ лошади, и никто, даже знаменитый профессоръ Г. не брался за операцію. Вотъ причина, почему на прошлой недѣлѣ его вызвали по телеграфу въ городь.
– И ты вѣришь, что это былъ твой фаворитъ Брукъ? – воскликнула Флора. Она попробовала улыбнуться, но губы ея окаменѣли и все лицо покрылось смертельною блѣдностью.
– Да, это былъ мой Брукъ, которымъ я горжусь! – возразилъ совѣтникъ съ живостью. – Впрочемъ онъ кромѣ того заставилъ говорить о себѣ во всѣхъ ученыхъ кружкахъ своей новой брошюрой. Я просто не могу выразить своего восторга. Онъ открылъ совершенно новый способъ для операцій; нѣтъ сомнѣнія, что ему предстоитъ блестящяя будущность!
– Блаженъ кто вѣруетъ! – сказала Флора задыхающимся голосомъ. Въ эту минуту она походила на игрока, ставившаго все свое остальное состояніе на одну карту. – Твои слова не могутъ убѣдить меня. Можетъ быть, дѣло идетъ объ однофамильцѣ Брука, а если нѣтъ, то это ничто иное, какъ волшебная сказка. – При этихъ словахъ, совѣтникъ рѣшительно потерялъ свое обычное хладнокровіе, онъ съ сердцемъ топнулъ ногою и отошелъ въ сторону. Между тѣмъ президентша стояла возлѣ письменнаго стола и нетерпѣливо барабанила по немъ своими бѣлыми пальцами. Глаза ея были обращены на Флору; она очень хорошо понимала, что въ ней происходило, и желала вывести внучку изъ неловкаго положенія.
– Твое упрямство ни къ чему не поведетъ, Флора, – сказала она; – въ концѣ концовъ ты все таки должна будешь повѣрить. Хотя я и очень удивлена неожиданнымъ извѣстіемъ, но все таки не сомнѣваюсь болѣе въ его справедливости. Кромѣ того я уже вчера вечеромъ видѣла на письменномъ столѣ Брука орденъ Герцогскаго дома.
– И ты не могла сказать мнѣ этого раньше, бабушка, – вскричала Флора, какъ ужаленная. – Почему-же ты до сихъ поръ молчала?
– Почему я молчала? – повторила президентша и голова ея слегка закачалась отъ внутренной злобы. – Какъ ты дерзка! Неужели ты не помнишь, что вотъ уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ никто не смѣетъ разговаривать съ тобой о докторѣ и я тоже сочла за лучшее молчать…
– Однако мое поведеніе было совершенно въ твоемъ вкусѣ, бабушка.
– Прошу покорно! ты, вѣроятно, заключаешь это изъ того, что я никогда не хотѣла вступать съ тобою въ споръ? – Ты всегда была ярою противницею Брука, и осуждала его строже всѣхъ его сотоварищей; нельзя было заступиться за него безъ того, что-бъ не вышло изъ этого сцены. Я думаю Морицъ и Генріэтта отлично это знаютъ. Да и теперь, вмѣсто того, что-бъ радоваться, ты сердишься за его успѣхъ! – Президентша была разсержена до глубины души и потому на этотъ разъ измѣнила своимъ правиламъ и говорила очень рѣзко.
Флора молчала, стоя спиной къ присутствующимъ, но по ея порывистому дыханію можно было заключить, что она сильно съ собой боролась.
– Скажи на милость, когда-же я могла вчера говорить съ тобою? – Вернувшись домой, ты показалась въ гостинную всего на пять минутъ. А въ домѣ доктора я ни на минуту не оставалась съ тобою на-единѣ, да и, кромѣ того, бѣдная обстановка его квартиры измѣнила расположеніе твоего духа: ты была въ сильномъ раздраженіи.
– Эта обстановка скорѣе на тебя подѣйствовала, чѣмъ на меня; зачѣмъ преувеличивать?
При этихъ словахъ Кети взглянула на сестру, которая такъ безсовѣстно лгала; въ ее ушахъ до сихъ поръ звучала еще насмѣшка Флоры надъ несчастной „хижиной“.
– Съ тобою спорить не легко, я тебя хорошо знаю. Ты, хотя и знаешь, что не права, но ни въ чемъ не уступишь своему противнику! – сказала разсерженная президентша и нервнымъ движеніемъ оттолкнула листъ синей бумаги, прикрывавшій рукопись знаменитой статьи Флоры.
– А! Эта тетрадь опять воротилась съ своего странствованія? – спросила она, указывая на рукопись, при чемъ губы ея сложились въ язвительную улыбку, – совѣтую тебѣ бросить эту статью въ корзинку. Признаюсь, что эти вѣчные отказы со стороны редакцій мнѣ просто невыносимы. Желала бы я видѣть твою злость, если-бъ кто нибудь изъ насъ осмѣлился высказать тебѣ свое мнѣніе на счетъ этой статьи; – Боже мой, мнѣ кажется ты не успокоилась бы ранѣе пяти, шести недѣль.
– Не сердись по напрасну, grand-maman, можетъ быть, ты жестоко ошибаешься въ моемъ дарованіи, – сказала Флора съ насмѣшливой улыбкой. – Ты не въ духѣ, потому что съ отставкою Бера теряешь вліятельный голосъ при дворѣ, а Брукъ ни за что не согласиться защищать твои интересы передъ нашими царствующими особами; однако я все таки не понимаю, почему ты именно на мнѣ вымѣщаешь свое неудовольствіе? Я сочту за лучшее удалиться, пока въ домѣ не водворится миръ и согласіе.
Съ этими словами она быстро собрала листы присланной рукописи и мгновенно исчезла за дверью своей уборной.
– Она неимовѣрно эксцентрична, – сказала президентша со вздохомъ. – Это контрастъ ея покойной матери, которая была крайнѣ кроткая и добрая женщина… Мангольдъ испортилъ ее тѣмъ, что слишкомъ рано далъ ей свободу и управленіе домомъ. Сколько разъ я говорила ему объ этомъ, но слова мои пропали даромъ. Ты хорошо знаешь, Морицъ, упрямство покойнаго Мангольда.
Между тѣмъ Кети направилась къ двери, съ намѣреніемъ выйти изъ комнаты, но совѣтникъ нагналъ ея и взялъ за руку.
– Почему ты такая блѣдная, Кети, такая серьезная и молчаливая? – спросилъ онъ. – Я боюсь, что вчерашнее происшествіе произвело на тебя тяжелое впечатлѣніе, здорова-ли ты?
– Вотъ уже нѣсколько дней, какъ Кети измѣнилась въ лицѣ и похудѣла, – живо замѣтила президентша; – я подозрѣваю, что она скучаетъ по своей родинѣ. Не удивляйся, этому Морицъ; Кети привыкла къ тихой, скромной, домашней жизни, гдѣ всѣ ее обожаютъ и раболѣпно вертятся вокругъ богатой пріемной дочери. А мы, при всемъ желаніи, не можемъ ей этого доставить; наша жизнь принадлежитъ свѣту, мы заняты церемонными пріемами важныхъ гостей, между которыми она, невольно теряется, – не правда-ли дитя мое? – спросила президентша покровительственнымъ тономъ, проводя рукою по волнистымъ волосамъ молодой дѣвушки.
– Къ сожалѣнію, я не могу согласиться съ вами, – возразила Кети твердымъ голосомъ и освобождая свою голову изъ подъ руки пожилой дамы. – Дома никто не ухаживаетъ за мною, а напротивъ того, меня воспитываютъ довольно строго; теперь-же, съ полученіемъ богатаго наслѣдства, положеніе мое въ домѣ будетъ еще труднѣе. Не могу тоже сказать, что-бъ ваша свѣтская жизнь была мнѣ совершенно чужда. Первый министръ города всегда посѣщаетъ нашъ домашній кружокъ, гдѣ собираются знаменитые профессора и друзья доктора. Музыкальныя свѣтила тоже часто бываютъ у насъ, и я съ восторгомъ слушаю, какъ они играютъ на моемъ плохенькомъ инструментѣ, – сказала Кети, слегка улыбнувшись и посмотрѣвъ на президентшу. – Тоску по родинѣ я никогда не испытываю, когда знаю, что я гдѣ нибудь полезна и нужна. Не пугайся, Морицъ, я хочу просить у тебя позволенія остаться здѣсь еще на нѣкоторое время, – въ виду настоящей болѣзни Генріэтты, – добавила она, обращаясь къ совѣтнику.
– Боже мой! я самъ хотѣлъ просить тебя остаться, – вскричалъ онъ съ такимъ жаромъ, что удивилъ даже молодую дѣвушку.
Президентша снова стояла у стола и задумчиво перелистывала какую-то книгу, точно она ничего не слыхала, что говорилось въ комнатѣ.
– Само собой разумѣется, что ты можешь остаться у насъ, сколько тебѣ заблагоразсудится, но только что-бъ это не была жертва съ твоей стороны, потому что Нанни и моя горничная отлично ухаживаютъ за больною, и ты можешь оставить ее безъ всякаго опасенія, – сказала пожилая дама съ важностью.
– Какое намъ дѣло до причинъ, довольно того, что Кети выразила свое желаніе остаться у насъ, дорогая бабушка, – поспѣшилъ сказать совѣтникъ, не спуская глазъ съ молодой дѣвушки. – Я точно предчувствовалъ твое желаніе продлить визитъ у насъ и привезъ тебѣ такой великолѣпный рояль, передъ которымъ нашъ инструментъ ничто иное, какъ разбитая шарманка.
– Но зачѣмъ-же это, Морицъ, – вскричала молодая дѣвушка съ испугомъ. – Боже меня сохрани оставить Дрезденъ, – онъ навсегда останется моею родиною, а здѣсь я только въ гостяхъ. Не могу-же я всюду возить съ собою рояль, вмѣстѣ съ багажемъ.
– Я надѣюсь, что ты не всегда будешь считать Дрезденъ своею родиною, – отвѣчалъ совѣтникъ съ легкимъ смѣхомъ. – Завтра утромъ будетъ привезенъ рояль и поставленъ, до поры до времени, въ твою комнату.
Президентша захлопнула книжку и положила на нее свою бѣлую руку.
– Ты измѣняешь этимъ наши планы, Морицъ, – сказала она медленно выпрямляясь, – хотя мнѣ и очень непріятно, но я сегодня-же напишу баронессѣ Штейнеръ и попрошу ея отложить свой визитъ на нѣкоторое время.
– Не понимаю, почему это нужно.
– Потому что намъ нельзя будетъ принять ее, какъ было предположено. Комната Кети предназначалась для гувернантки баронессы.
Совѣтникъ пожалъ плечами.
– Очень жаль, – сказалъ онъ, – но Кети, само собою разумѣется, останется въ своей комнатѣ.
Какимъ это образомъ совѣтникъ рѣшился противорѣчить президентшѣ и находилъ совершенно натуральнымъ, что баронесса Штейнеръ должна была уступить мѣсто Кети; тогда какъ прежде онъ не жалѣлъ никакихъ жертвъ, чтобъ съ достоинствомъ принимать у себя важныхъ гостей? Теперь онъ самъ чувствовалъ себя дворяниномъ, да еще богатымъ, имѣющимъ возможность пускать пыль въ глаза своимъ сотоварищамъ.
Пожилая дама съ неудовольствіемъ посмотрѣла на советника.
– Я сдѣлаю нужныя распоряженія, – свазала она, направляясь къ двери; потомъ прибавила тихимъ голосомъ: – не могу сказать, что-бъ мое положеніе въ этомъ домѣ было завидное.
– И это все изъ за меня! – вскричала Кети, дѣлая нѣсколько шаговъ впередъ. – Неужели-же, Морицъ, ты, дѣйствительно, хочешь достигнуть, что-бъ я помѣшала пріѣзду баронессы? Я не могу согласиться на это. Развѣ у меня нѣтъ своего угла? Какъ только пріѣдетъ г-жа Штейнеръ, я тотчасъ-же переѣду на мельницу.
– Прошу тебя не говорить болѣе объ этомъ, Кети; я буду лично протестовать противъ твоего перемѣщенія на мельницу, – возразила президентша съ холодною важностью. – Никто не можетъ упрекнуть меня въ гордости, но такихъ интимныхъ отношеній между виллою и мельницею я все таки не могу допустить, тѣмъ болѣе, что это можетъ не понравиться моей строгой подругѣ фонъ Штейнеръ. – Затѣмъ, кивнувъ головою, она обратилась къ совѣтнику: – ты найдешь меня въ голубой гостинной, когда захочешь представлять мнѣ своихъ друзей. – Съ этими словами она вышла.
Совѣтникъ спокойно ждалъ, пока не замретъ по корридору шелестъ шелковаго шлейфа и не послышится стукъ противоположной двери въ залу. Тогда онъ весело обернулся и засмѣялся.
– Вотъ тебѣ и урокъ, Кети! – сказалъ онъ. – Ты должна знать, что въ бархатныхъ лапкахъ часто кроятся очень острые когти. Эта старая кошка отлично умѣетъ царапаться. Однако теперь царствію ея скоро будетъ конецъ, она переживаетъ въ настоящую минуту тяжелое время. Съ отставкою Бера она теряетъ свое вліяніе при дворѣ и въ обществѣ. – Совѣтникъ съ самодовольствомъ потеръ руки и продолжалъ: – прошу тебя, дорогая Кети, не отступать отъ своего слова. Ты болѣе, чѣмъ кто либо изъ нихъ, имѣешь право оставаться въ этомъ домѣ, – не забывай этого!
Слова его были прерваны приходомъ слуги, доложившаго, что гости ожидаютъ совѣтника въ залѣ. Морицъ поспѣшилъ взять со стола свою шляпу и желалъ пригласить съ собою Кети, но она ловко вывернулась изъ подъ его руки и проскочила въ корридоръ. Вообще ее очень удивляла перемѣна въ обращеніи съ нею совѣтника, – она еще живо помнила его смущеніе и холодный пріемъ, съ которымъ онъ ее встрѣтилъ, а теперь онъ просто конфузилъ молодую дѣвушку своею внимательностью и чрезмѣрными ласками.