Съ тѣхъ поръ прошло больше трехъ мѣсяцевъ.
Никогда еще Кети не занималась такъ усердно музыкою, какъ въ это время; кромѣ того, она съ жаромъ принялась за науки и съ такимъ рвеніемъ просиживала цѣлые часы за книгами, точно готовилась къ какому нибудь трудному экзамену; а, между тѣмъ, молодая дѣвушка просто надѣялась, что найдетъ забвеніе въ усиленномъ трудѣ и неусыпной дѣятельности.
Каждую недѣлю она аккуратно получала подробное письмо отъ Генріэтты, и эти дорогіе листики сообщали Кети все, что происходило въ виллѣ со дня ея отъѣзда. Теперь она узнала, что президентша вновь ожила, но командуетъ въ домѣ деспотичнѣе, чѣмъ когда либо. Эта важная дама, по словамъ Генріэтты, выхваляла Кети до небесъ, за ея „тактичный поступокъ и твердый характеръ“, при чемъ Флора насмѣшливо пожимала плечами и съ ѣдкою ироніею говорила о глупыхъ, ребяческихъ выходкахъ младшей сестры. Совѣтникъ же нѣсколько дней сердился на Флору за ея непрошенное вмѣшательство. Въ тотъ моментъ, когда Генріэтта, отозвавъ его въ уединенную гостинную, сказала ему обо всемъ случившемся, онъ поблѣднѣлъ отъ испуга и злости и, только благодаря присутствію гостей, не вышло сильной семейной сцены, тѣмъ болѣе, что и Флора была въ тотъ вечеръ въ сильномъ раздраженіи, такъ какъ ея женихъ, извинясь обязанностями службы, не явился на вечеръ.
Вскорѣ послѣ того, совѣтникъ писалъ Кети и обѣщалъ пріѣхать въ Дрезденъ въ Іюнѣ „для переговоровъ“; однако письма Генріэтты сообщали, что Морицъ большую часть времени проводитъ въ Берлинѣ и что онъ ужасно заваленъ дѣлами. Такимъ образомъ обѣщанный визитъ не состоялся, а только изрѣдка на имя Кети приходили короткія, дѣловыя письма отъ опекуна, впрочемъ послѣдняя денежная посылка была послана, – ко всеобщему удивленію, – бухгалтеромъ.
Кети вздохнула свободнѣе; непріятное свиданіе, котораго она такъ боялась, было безъ сомнѣнія устранено. По всей вѣроятности, опекунъ понялъ, что ему не на что надѣяться и благоразумнымъ образомъ прекратилъ свои дальнѣйшія притязанія. Теперь Кети снова могла возвратиться въ виллу къ больной сестрѣ, но этому энергично воспротивилась заботливая докторша, такъ какъ по ея мнѣнію, молодая дѣвушка очень измѣнилась и утратила свою веселость и свѣжій цвѣтъ лица во время первой поѣздки въ виллу Баумгартеновъ. Къ тому-же баронесса Штейнеръ пріѣхала въ виллу со всѣмъ своимъ штатомъ и такъ широко расположилась, что въ бель-этажѣ не оставалось ни одного свободнаго уголка.
Кети тоже нервно содрогалась при мысли вернуться въ виллу, прежде чѣмъ Флора не переселится въ Л*. Она хорошо чувствовала, что не въ силахъ была-бы долго сохранять наружное спокойствіе и хлоднокровіе. Ей уже и въ Дрезденѣ не мало стоило труда, что бы не выказать всю потерю своего внутренняго спокойствія; она сильно боролась противъ сладостнаго непреодолимаго чувства, которое люди называютъ грѣхомъ. Вѣдь Генріэтта еще не звала ее, хотя въ каждомъ письмѣ жаловалась на одиночество, и говорила, что только благодаря заботамъ доброй тетушки Діаконусъ, она осталась жива эти мѣсяцы. Во всѣхъ письмахъ больной сестры главныя роли играли два человѣка: докторъ и тетушка. Все что происходило въ уютномъ домикѣ возлѣ рѣчки, передавалось въ мельчайшихъ подробностяхъ, даже самыя незначительныя новости разсказывались, какъ будто то были замѣчательныя событія и въ этихъ мѣстахъ письмо Генріэтты дышало жизнью и веселостью, – въ остальномъ-же оно было мрачно и скучно, а иногда нѣкоторые листки казались еще влажными отъ слезъ.
Объ интимныхъ отношеніяхъ обрученныхъ, Генріэтта не говорила ни слова, но жаловалась на доктора, который теперь вслѣдствіе своей громадной практики, сдѣлался неузнаваемъ, только съ своими паціентами онъ былъ кротокъ и разговорчивъ, въ обществѣ-же раздражителенъ, молчаливъ и мраченъ. Кромѣ того всѣ единогласно замѣчали, что онъ сильно измѣнился по наружности, похудѣлъ и значительно поблѣднѣлъ.
Между тѣмъ время шло, и срокъ, назначенный для свадьбы, приближался. Флора не сочла нужнымъ пригласить младшую сестру изъ Дрездена; по словамъ Генріэтты, прекрасная невѣста не успѣваетъ отдыхать отъ шумныхъ празднествъ и баловъ и голова ея совсѣмъ закружилась отъ различныхъ приготовленій къ предстоящей свадьбѣ. Къ тому же Флора по прежнему продолжала капризничать и къ великому отчаянію поставщиковъ, постоянно перемѣняла различные заказы, непремѣнно требуя чтобы они были окончены къ извѣстному сроку. Генріэтта находилась въ неописанномъ волненіи и не переставала повторять, что ужасно тяготится всѣми этими свадебными треволненіями. Тетушка Діаконусъ тоже не была въ состояніи поддерживать ее въ „эти ужасные дни“, такъ какъ сама тоскуетъ и часто бываетъ разстроена въ виду предстоящей разлуки. Подобныя жалобы усиливались съ каждымъ письмомъ, пока однажды, вечеромъ, за недѣлю до свадьбы пришла, на имя Кети телеграмма слѣдующаго содержанія:
„Пріѣзжай, какъ можно скорѣе! Я страдаю душевно и тѣлесно!“
Медлить было некогда; сама докторша не въ состояніи была удержать Кети въ Дрезденѣ. Лихорадочная дрожь потрясала всѣ члены молодой дѣвушки, когда она думала о томъ, что ей предстоитъ; но въ тоже время сердце ея переполнялось радостью при одной мысли снова увидѣть того, кто въ скоромъ времени сдѣлается ее зятемъ.
И вотъ въ одно ясное сентябрьское утро Кети опять входила во дворъ своей мельницы. Она еще изъ Дрездена телеграфировала Францу о своемъ пріѣздѣ и старая Сусанна съ истинно материнскою заботливостью приготовила все къ ея прибытію: на окнахъ угловой залы въ изобиліи стояли цвѣтущіе горшки геліотроповъ, розъ и резеды, наполняющіе всю комнату душистымъ ароматомъ; на комодѣ и столахъ лежали чистыя салфетки, изъ за зеленой перегородки выглядывала бѣлоснѣжная кровать, а на дубовомъ, большомъ столѣ съ старомодными фигурными ножками, красовался знакомый намъ мѣдный кофейникъ, только что испеченная булка, щедро засыпанная мелкимъ сахаромъ и золоченая чашечка, самая драгоцѣнная вещь изъ стекляннаго шкафа покойной мельничихи.
Блестящіе досчатые полы снова трещали подъ ногами молодой дѣвушки, а черезъ открытыя окна ясно доносилось звонкое воркованье голубей и шумъ воды съ ближайшей плотины.
Кети была у себя дома и здѣсь ей хотѣлось остаться! Цѣль ея, конечно, была, какъ можно скорѣе навѣстить больную сестру, но она, во что бы то ни стало, рѣшилась отказаться отъ гостепріимства въ домѣ коммерціи совѣтника, если-бы даже пришлось вынести нѣсколько колкихъ замѣчаній со стороны президентши, которая всегда морщилась, когда дѣло шло о неприличномъ сношеніи виллы съ мельницею.
Кети находилась въ странномъ настроеніи духа. Страхъ передъ свиданіемъ съ жителями виллы, болѣзненное влеченіе къ домику около рѣчки, куда она не смѣла показаться, хотя глядя изъ окна на знакомые, золоченые флюгера, ей казалось, какъ будто они ласково ее къ себѣ манили; страстное нетерпеніе хоть одинъ разъ встрѣтиться съ симпатичнымъ докторомъ, котораго она впервые увидала на мельницѣ и съ того же момента горячо полюбила: все это тѣснилось въ ея взволнованной груди и сердцемъ ея овладѣла непонятная робость и грусть.
***
Уже въ теченіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ, страницы газетъ были переполнены интересными извѣстіями объ огромныхъ капиталахъ, рухнувшихъ въ Вѣнѣ, вслѣдствіе банкротства нѣкоторыхъ изъ частныхъ банковъ и не удачныхъ акціонерныхъ спекуляцій. Во всѣхъ публичныхъ мѣстахъ, во всѣхъ домашнихъ салонахъ только и толковали, что объ этомъ потрясающемъ событіи, и даже въ маленькомъ семейномъ кружкѣ докторши его неоднократно разбирали.
Во время переѣзда Кети изъ Дрездена, пассажиры не переставали говорить о паденіи этой вавилонской башни новѣйшихъ временъ и предсказывали еще худшее, такъ что Кети сильно встревожилась и съ тяжелымъ чувствомъ стояла у угловаго окна, когда вниманіе ея было вдругъ привлечено говоромъ рабочихъ, собравшихся на большую площадь передъ прядильнею. По всему видно было, что сильне уныніе овладѣло этимъ бѣднымъ людомъ; и дѣйствительно было изъ за чего унывать: общество, основанное на акціяхъ и купившее фабрику у совѣтника, обанкрутилось. А въ настоящую минуту въ зданіе вошла судебная комиссія, и народъ въ испугѣ разсыпался по всему двору.
– Да, вотъ до чего мы дожили! – говорилъ Францъ, внося въ комнату дорожный чемоданъ Кети. – Хорошо было имъ жить на свѣтѣ, такъ нѣтъ, надо было искать лучшаго! Таковы времена, барышня! Каждому хочется всѣми правдами и неправдами денегъ побольше загребать, или безъ всякихъ трудовъ подбирать съ улицы червонцы.
– Хорошо тому, кто успѣлъ о себѣ позаботитъся! – продолжалъ Францъ, съ улыбкою похлопывая себя по боковому карману. – Честно зарабатывать денежки и постепенно откладывать про черный день – вотъ мое правило. Тогда только и можно спокойно спать. Кто не умѣетъ заниматься спекуляціями, тому лучше и не браться за нихъ. Вотъ нашъ совѣтникъ – тому и дѣла нѣтъ до всего случившагося: онъ крѣпко сидитъ на своемъ мѣстѣ, потому что у него умная голова, чутье хорошее.
– Онъ вчера только возвратился изъ Берлина; я встрѣтилъ его тысячныхъ рысаковъ, когда отвозилъ муку на товарную станцію. Про него можно сказать, что онъ молодецъ. Одинъ его геройскій видъ заставляетъ всѣхъ думать, что онъ командуетъ милліонами. На этотъ разъ его долго здѣсь не было, быть можетъ онъ, и вчера не собрался бы пріѣхать, если-бы въ замкѣ не праздновали сегодня дѣвичника.
Дѣвичникъ! Значитъ, послѣ завтра свадьба, послѣ которой молодые тотчасъ-же должны уѣхать? Все это Кети давно знала, а между тѣмъ ею овладѣлъ внезапный, болѣзненный испугъ, когда Францъ съ такимъ спокойствіемъ говорилъ о предстоящемъ событіи.
– Говорятъ, сегодня тамъ пиръ на весь міръ, – сказала Сусанна, наливая кофе въ золоченную чашку. – Вчера мнѣ говорилъ Антонъ, камердинеръ г-на совѣтника, что въ замокъ наѣхало столько гостей, что не знаютъ, куда ихъ всѣхъ помѣстить. Тамъ выстроили театръ и изъ города ожидаютъ цѣлую кучу барышенъ; а зелень для уборки залы такъ и таскаютъ возами.
На фабричныхъ часахъ пробило одинадцать, когда Кети медленно приближалась къ виллѣ. Въ то время, какъ она проходила мельничный дворъ, шумъ голосовъ съ фабрики еще доносился до нея, но какъ только маленькая калитка въ каменной стѣнѣ захлопнулась и нога Кети ступила на дорожку парка, ее охватила глубокая, торжественная тишина.
Францъ былъ правъ! Здѣсь каждый чувствовалъ, что сюда не проникаетъ непріятный шумъ мелкихъ торгашей, и всепоглощающія волны несчастія не смѣли касаться сокровищъ богача.
Вотъ, на право широко разстилалось чудное водяное зеркало, на поверхности когораго ясно отражалось осеннее, безоблачное небо; это былъ новый прудъ, вырытый въ такое короткое время, благодаря старанію не одной сотни рабочихъ рукъ и громаднымъ денежнымъ средствамъ. Бѣлоснеѣжные лебеди граціозно плавали по синеватой зыби, а возлѣ берега равномѣрно качалась пестрая украшенная лодка.
Когда Кети уѣхала, деревья парка не были еще въ полномъ цвѣту, а теперь всѣ аллеи и дорожки были скрыты отъ яркихъ солнечныхъ лучей густою тѣнью роскошныхъ, развѣсистыхъ деревъ, что придавало величественному парку таинственный, весьма заманчивый видъ.
Сколько людей требовалось, чтобы поддерживать въ немъ такой порядокъ и чистоту! Ни одного листочка не видно было на дорожкахъ, ни одна травка не смѣла уклоняться отъ предписанной линіи, ни одинъ завядшій цвѣтокъ не висѣлъ на вѣткахъ.
А тамъ дальше виднѣлся красивый фасадъ новой конюшни. Удивительно, право, въ какое баснословно-короткое время успѣли человѣческія руки воздвигнуть такое громадное строеніе; можно было подумать, что невидимая исполинская сила выдвигала изъ земли эти массивныя, каменныя стѣны съ готическими лѣпными украшеніями. Да, каждый кирпичъ, каждый камушекъ стоилъ большихъ денегъ и по всему видно было, что ни одинъ изъ ударовъ,такъ жестоко потрясшихъ большую часть коммерческаго міра, не проникалъ сюда, гдѣ источнику золота и серебра никогда не суждено было изсякнуть.
Кети вошла въ тѣнистую, прохладную липовую аллею и медленными шагами приближалась къ виллѣ; въ первый разъ видъ аристократическаго дома показался ей такимъ недосягаемымъ, волшебнымъ замкомъ, какъ въ это ясное, сентябрьское утро, когда золотистые лучи осенняго солнца яркими звѣздами отражались въ зеркальныхъ окнахъ маленькаго дворца, надъ которымъ величественно развѣвался пестрый праздничный флагъ.
Молодая дѣвушка невольно прижала руку къ сильно бьющемуся сердцу – вѣдь ее никто не приглашалъ на торжество, а она все-таки шла непрошенною гостьей! Да, каждый шагъ тяжело отзывался въ ея душѣ: это была большая жертва, приносимая больной сестрѣ, не легка была борьба между чувствомъ оскорбленной гордости и сильной самоотверженной любовью!
Какъ только Кети подошла къ бронзовой рѣшеткѣ балкона, ее встрѣтилъ недружелюбный лай болонки, любимой собачки президентши и оглушительный крикъ попугаевъ, важно сидѣвшихъ въ золоченыхъ клѣткахъ на растворенныхъ окнахъ голубаго салона.
Пройдя мимо терассы, Кети вступила въ главныя ворота и неожиданно встрѣтилась съ какой-то дамой, лицо которой было старательно прикрыто носовымъ платкомъ, однако сквозь прозрачныя кружева все-таки можно было замѣтить красные, заплаканные глаза. Кети тотчасъ-же узнала въ ней красивую жену одного маіора, роскошные туалеты которой сдѣлались поговоркою во всемъ городѣ. Она быстро прошла за уголъ дома и исчезла въ густой, тѣнистой аллеѣ, вѣрно съ тѣмъ, что бы успокоиться и уничтожить слѣды слезъ раньше, чѣмъ показаться въ общество.
– Ему ничего больше не остается дѣлать, какъ пустить себѣ пулю въ лобъ, говорятъ, у него ничего не останется, – услыхала Кети, проходя мимо двери швейцарской, голосъ одного лакея.
– И по дѣломъ ему: чего такому офицеру пускаться въ биржевую игру, когда онъ ничего не понимаетъ! А теперь приходитъ его жена и надѣется своими слезами разжалобить нашего барина. Какъ-бы не такъ! Если-бъ онъ всѣмъ помогалъ, которые таскались сюда эти дни, – да тогда ему самому пришлось-бы притворить двери палочкой и остаться безъ гроша.
Опять одна изъ жертвъ ужасной катастрофы! Кети содрогнулась и медленно стала подниматься на лѣстницу.
Въ бель-этажѣ было совершенно тихо.
Машинально прошла она прямо въ ту комнату, гдѣ жила нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ, и отворила дверь. Хотя баронесса Штейнеръ не господствовала больше въ виллѣ, но повидимому эта комната не была предназначена для пріема новыхъ гостей. Почти вся мягкая мебель была вынесена, но за то вдоль стѣнъ возвышались высокія подмостки, на которыхъ разложены были всевозможныя туалетныя принадлежности богатаго приданаго будущей профессорши. Посреди комнаты, на рѣзной вѣшалкѣ красовалось бѣлое атласное платье, сверху до низу покрытое дорогимъ кружевомъ и букетиками изъ мелкаго флер-д-оранжа: это былъ подвѣнечный нарядъ Флоры!
Посмотрѣвъ съ минуту на эту выставку, Кети осторожно вышла, затворила за собою дверь и, нѣсколько минутъ спустя она съ распростертыми объятіями стояла передъ Генріэттою, разразившейся такимъ восторгомъ, точно прибытіе младшей сестры на вѣкъ избавляло ее отъ безконечныхъ мученій.
Больная сестра была одна въ комнатѣ.
Сегодня всѣмъ въ домѣ было много дѣла и никто не заботился о ней, жаловалась она. Морицъ праздновалъ свадьбу Флоры съ безразсудною роскошью. Онъ, какъ и всегда, хотѣлъ похвастаться передъ всѣми жителями столицы своими неисчерпаемыми денежными мѣшками.
Слѣдуя своему независимому характеру, Генріэтта не сказала роднымъ о томъ, что вызвала сестру телеграммой, на что Кети съ неудовольствіемъ покачала головою и замѣтила, что слѣдовало посовѣтоваться по крайней мѣрѣ съ опекуномъ.
– Это совершенно излишне, – возразила больная съ досадой, – вѣдь они знаютъ, что я давно собиралась вызвать тебя; что-же касается до неожиданной встрѣчи съ Морицемъ, то можешь быть совершенно спокойна, такъ какъ онъ забылъ все прошлое и заинтересованъ кѣмъ-то въ Берлинѣ, откуда пріѣхалъ вчера весьма разсѣянный и хотя весь вечеръ лукаво улыбался, но не отвергалъ намековъ и поддразниваній Флоры.
Кети молча слушала сообщенія Генріэтты и, наконецъ, почувствовала, что пріѣхала не во время. Правда, что больная сестра страдала сильнѣйшимъ разстройствомъ нервъ; глухой, давящій кашель сильнѣе и чаще потрясалъ ея слабое тѣло, руки горѣли лихорадочнымъ огнемъ, и дыханіе становилось все слабѣе и тяжелѣе. Но какъ помочь всѣмъ этимъ страданіямъ! Кромѣ того, Кети замѣтила красные, заплаканные глаза Генріэтты, тогда какъ прежде, даже при самыхъ сильныхъ страданіяхъ, больная никогда не доходила до слезъ.
Ее терзалъ мучительный страхъ, что Брукъ, не смотря на всю свою любовь къ Флорѣ, не будетъ счастливъ въ своей семейной жизни; больная говорила это, стыдливо пряча свою кудрявую головку на грудь Кети, и не могла побороть въ себѣ той мысли, что и тетушка Діаконусъ тоже сильно тревожится за счастіе своего любимца.
Кети рѣзко остановила ее, замѣтивъ, что Брукъ не мальчикъ и долженъ самъ о себѣ заботиться; никто лучше его не могъ убѣдиться въ своенравномъ и эгоистичномъ характерѣ Флоры, и если онъ, не смотря ни на что, все-таки желаетъ обладать ею, то пусть живетъ какъ знаетъ; это его дѣло.
Генріэтта содрогнулась; въ первый разъ голосъ Кети звучалъ такъ рѣзко и строго; можно было подумать, что и она въ эту минуту покончила со своею судьбою – послѣ долгой и тяжелой борьбы.