Послѣ обѣда въ домѣ разразилась всѣми ожидаемая гроза, явилась судебная комисія. Но какъ бы хладнокровно ни ожидали ея прибытія жители виллы, однако нервная лихорадка сильно потрясала ихъ члены, когда у подъѣзда раздался звонокъ судебнаго слѣдователя. Въ комнатахъ происходила неимовѣрная сумятица, лакеи съ шумомъ переносили съ чердака старинные столы и комоды краснаго дерева, запыленные диваны и кресла въ полинявшихъ чахлахъ, полуразвалившіяся этажерки, и ставили всю эту рухлядь въ корридоръ нижняго этажа, гдѣ ихъ осматривалъ зоркій глазъ президентши. Въ сѣняхъ высоко громоздились ящики и чемоданы съ приданымъ Флоры, каждую минуту ожидая прибытія запоздавшаго фургона, а въ обширныхъ кладовыхъ оставалось много пива и вина, которое люди не успѣли еще прибрать къ своимъ рукамъ.
Осмотрѣвъ свое имущество, президентша съ важностью удалилась въ спальню; она не желала видѣться съ исполнителями судебной власти, но не смотря на всю вѣжливость послѣднихъ, они не могли обращать вниманія на капризы пожилой дамы и принуждены были предложить ей нѣсколько вопросовъ на счетъ внутренней обстановки и вещей, находящихся въ стѣнахъ виллы. Узнавъ, что устройство квартиры принадлежало покойному господину Ремеру, слѣдователь попросилъ почтенную особу переселиться въ одну изъ отдаленныхъ комнатъ, потому что спальню нужно было немедленно опечатать.
Теперь началась новая бѣгатня и суматоха; старую мебель президентши переносили изъ корридора въ маленькую комнатку, на дворѣ выколачивали заброшенныя, полосатыя перины и вывѣтривали коричневое, выцвѣтшее одѣяло, не смѣвшее уже нѣсколько лѣтъ попадаться на глаза важной барыни, привыкшей къ мягкому атласу и пушистому бархату.
Горничная старалась какъ можно уютнѣе устроить комнату, что-бы заслужить благодарность своей госпожи. На маленькомъ столикѣ возлѣ окна она симетрично разставила лиственныя растенія, добытыя ею изъ зимняго сада, а на комодѣ разложила различныя вещи, спасенныя изъ спальни, которыя были особенно дороги для избалованной аристократки. Но пожилая дама все таки не замѣчала ея стараній, она молча сидѣла возлѣ окна, уставивъ неподвижно глаза на павильонъ, стѣны котораго просвѣчивали изъ за густой зелени высокихъ деревъ. Теперь только она замѣтила какой волшебный замокъ былъ сдѣланъ изъ ненавистнаго для нея „вдовьяго помѣщенія.“ Дорогія, кружевныя занавѣси висѣли за зеркальными стеклами оконъ, гладкій паркетъ блестѣлъ какъ зеркало, мягкая мебель, рѣдкія картины на стѣнахъ, живопись на потолкахъ, люстры и висячія лампы, все это сіяло блескомъ новизны; даже кухня блестѣла чистотою и опрятностью. Этотъ прелестный уголокъ долженъ былъ принадлежать ей до конца ея жизни, а между тѣмъ были дни, когда она съ презрѣніемъ отталкивала его ногою, – а теперь! Какой ужасный переворотъ въ судьбѣ.
Между тѣмъ Флора напрасно боролась за свои вещи; всѣ аргументы и показанія прислуги оказались ничтожными, слѣдователь рѣшительно отказалъ дѣвицѣ Мангольдъ въ выдачѣ ей уложенныхъ сундуковъ, настаивая на томъ, что все находящееся въ домѣ должно быть опечатано, а послѣ каждый можетъ по закону вытребовать свои вещи.
Послѣ этого никто въ домѣ не противорѣчилъ дѣйствіямъ комисіи. Всѣ живые цвѣты, разставленные по окнамъ залъ и гостинныхъ были убраны въ оранжереи; поминутно слышался скрипъ дверей, шумъ запираемыхъ замковъ и закладываемыхъ ставень. Страшно было заглянуть въ темныя, безмолвныя комнаты! Въ коридорахъ слышался громкій ропотъ недовольной прислуги, собиравшейся въ тотъ-же день покинуть аристократическій домъ, и только одинъ садовникъ остался и помѣстился въ людской.
Въ то время, какъ внизу происходилъ весь этотъ шумъ и безпорядокъ, больная дѣвушка въ верхнемъ этажѣ готовилась переселиться въ лучшій міръ.
Въ комнату Генріэтты не входила судебная комисія, – все что окружало страдалицу, было ея собственностью. Ничто не могло тревожить душу умирающей, ничто не заставляло ее оглядываться на земное ничтожество. Глаза ея спокойно смотрѣли на розоватое небо и какъ будто наблюдали за летавшими ласточками, поминутно мелькавшими мимо открытаго окна спальни.
Еще вчера тонкія струйки дыма, тянувшіяся со стороны развалины, напоминали бѣдной дѣвушкѣ о несчастіи бѣднаго Морица, къ которому она всегда чувствовала привязанность, но теперь ничто не вызывало въ ней воспоминаній о минувшихъ ужасахъ.
Докторъ молча сидѣлъ возлѣ кровати Генріэтты; онъ не спускалъ глазъ съ блѣднаго лица страдалицы, на которое смерть съ страшною быстротою накладывала свою неизбѣжную печать: пульсъ больной бился съ такими долгими промежутками, точно боролся съ жизнью какъ волна борется съ бурей, стараясь отъ времени до времени еще разъ омыть берега покинутой земли.
– Флора! – прошептала Генріэтта и взглянула на Брука.
– Позвать ее? – спросилъ онъ, вставая.
Больная слегка покочала головою.
– Ты не будешь сердиться на меня, если я пожелаю остаться съ тобою и съ Кети до тѣхъ поръ, пока… – она не кончила и медленно взяла съ одѣяла нѣсколько листьевъ поблекшей зелени виноградника. – Я не хочу напрасно тревожить ее, и она будетъ мнѣ за это благодарна. Вѣдь Флора врагъ всѣхъ трогательныхъ сценъ, а ты передашь ей только мое прощаніе, Лео.
Докторъ молча наклонилъ голову; въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него стояла Кети! Сердце молодой дѣвушки билось едва слышными ударами, умирающая совершенно невольно коснулась до такихъ отношеній, которыя уже не существовали болѣе. Кети боязливо взглянула на лицо доктора, оно было серьезно и совершенно спокойно; страданія больной нельзя было тревожить неожиданнымъ извѣстіемъ, а для подготовительныхъ разговоровъ не было больше времени. Глаза Генріэтты медленно закатывались.
– Какое ясное, розовое небо! – шепнула она едва слышно, – освобожденная душа радуется, что скоро погрузится туда на вѣки. – Но можно-ли будетъ заглянуть оттуда на землю? – Потомъ, съ трудомъ повернувъ голову, больная въ первый разъ посмотрѣла на Брука съ выраженіемъ искренней любви и едва слышно сказала: – я бы желала только видѣть, будешь-ли ты счастливъ, Лео; тогда душа моя будетъ спокойна!
Да, видно было, какъ горячо, какъ страстно она его любила, но робость и чрезмѣрная скрытность не позволяла ей признаться въ томъ даже передъ самою смертію.
Въ эту минуту какое-то сіяніе озарило прекрасное лицо доктора.
– Все измѣнилось къ лучшему для меня, Генріэтта, – сказалъ онъ трогательнымъ голосомъ. – Я смѣю надѣяться, что не проведу жизнь въ одиночествѣ, и увѣренъ что достигну наконецъ давно желаемаго семейнаго счастія. Довольна-ли ты, дитя мое? – Онъ осторожпо протянулъ къ себѣ маленькую, блѣдную ручку и крѣпко прижалъ ее къ губамъ. – Благодарю тебя, отъ всего сердца благодарю тебя, – прибавилъ онъ нѣжнымъ, слабымъ голосомъ.
Легкій румянецъ разлился вдругъ по впалымъ щекамъ умирающей; выраженіе счастія виднѣлось въ ея исхудаломъ лицѣ, когда она подняла глаза на младшую сестру, молча стоявшую возлѣ кресла Брука; Кети видимо испугалась послѣднихъ словъ доктора и всѣми силами старалась скрыть свое горе.
– Посмотри на мою Кети, Брукъ! – сказала больная потухающимъ голосомъ. – Выслушай меня, ты долженъ знать, что часто мучило и огорчало меня. Ты всегда такъ холодно обращался съ нею, и не разъ даже былъ суровъ и жестокъ, за что-же это? Съ Кети никто не можетъ сравниться, никто. Почему же такая несправедливость, Лео? – Будь добръ къ ней, охраняй и защищай ее, это моя единственная просьба…
– До послѣдняго дыханія, до конца моей жизни! – отвѣтилъ онъ, едва сдерживая сильное волненіе, душившее его горло.
– Слава Богу, теперь все хорошо! Я увѣрена, если ты будешь заботиться о ней, то моя дорогая Кети всегда съумѣетъ оберечь тебя отъ всякой невзгоды…
– Какъ преданная сестра, какою я вѣчно буду для него, – добавила Кети подавленнымъ голосомъ. Легкая улыбка скользнула по губамъ Ганріэтты и глаза ея медленно закрылись. Она не видѣла какъ нервная дрожь потрясала члены младшей сестры, когда она отвернувшись оттолкнула отъ себя руку Брука, точно боялась этого дружескаго пожатія. Но скоро улыбка на лицѣ Генріэтты погасла и изъ груди умирающей вырвался тяжелый вздохъ.
– Поклонитесь бабушкѣ! – прошептала она, – а теперь я желаю спокойствія. Дорогой мой Лео, вѣдь не страшно?
– Черезъ десять минутъ ты будешь спать, Генріэтта, – сказалъ онъ успокоительнымъ голосомъ. Затѣмъ, опустивъ ея руку обратно на одѣяло онъ тихо всталъ, подошелъ къ изголовью отходящей и незамѣтно положилъ руку подъ подушку. Такимъ образомъ она лежала какъ ребенокъ на его груди – блаженная смерть! Минутъ черезъ десять она дѣйствительно заснула. Вьющіяся вѣтки виноградника заколыхались точно отъ легкаго дуновенія, а розовый свѣтъ на горизонтѣ запылалъ вдругъ яркимъ пурпуромъ. На открытое окно, какъ и каждый вечеръ, опустилась маленькая птичка и долго смотрѣла на восковое, бѣлое лицо страдалицы, точно это безсловесное созданіе почувствовало, что скоро и эта ставня должна закрыться, пока домомъ совѣтника не завладѣютъ новыя лица.
Въ это время въ комнату вошла президентша, сгорбленая и усталая, давно скрываемая дряхлость сильно подкашивала ея старческія ноги. Бѣлая тюлевая вуаль снова окутывала ея морщинистую шею и выдающійся подбородокъ; черный креповый чепчикъ былъ замѣненъ бѣлымъ, такъ какъ по ея мнѣнію по негодяѣ не стоило носить траура. Она тихо подошла къ постели внучки и легкая дрожь потрясла ея члены, когда она взглянула на мертвенно-блѣдное лицо умирающей.
– Какъ она счастлива, – сказала старушка подавленнымъ голосомъ. – Она избрала лучшій удѣлъ; ей не придется испытать униженія, она не будетъ знать, что такое горькая борьба съ нищетой, это великое счастіе!
Флора на минутку вошла въ комнату, но тотчасъ же ушла, не сказавъ ни слова. Два верныя созданія, стоявшія у постели умершей не существовали для нея. Быстро приблизившись къ кровати, она поцѣловала сестру въ лобъ и снова направилась къ выходной двери. Правда, ноги ея точно приросли къ порогу, но она не позволила себѣ даже оглянуться въ ту сторону, гдѣ стоялъ докторъ, и серьезнымъ, торжественнымъ голосомъ передавалъ ей прощаніе покойницы. Впрочемъ она чуть чуть кивнула головою, въ знакъ того, что принимаетъ послѣднія привѣтствія сестры и потомъ быстро спустилась съ лѣстницы, шумно волоча за собою длиннымъ шелковымъ шлейфомъ. Войдя въ переднюю, Флора надѣла принесенную горничной шляпку и польто и поспѣшила отправиться въ ближайшій отель, гдѣ успѣла уже нанять помѣщеніе для себя и президентши. Подъ кровлею преступника никто изъ семейства Монгольдъ[18] не долженъ былъ оставаться долѣе, не исключая даже и усопшей.
А когда, съ наступленіемъ вечера, тѣло Генріэтты было поставлено въ большой склепъ, тогда затворилось и послѣднее окно бель-этажа и докторъ вмѣстѣ съ Кети въ послѣдній разъ спустились съ лѣстницы аристократическаго дома. Уныло и громко раздавались ихъ шаги по пустынному дому! Призрачно мелькалъ свѣтъ лампы, которую передъ ними несъ садовникъ, по опустѣвшимъ стѣнамъ широкихъ корридоровъ, въ которыхъ еще такъ недавно слышалось столько жизни, столько веселья.
Теплый, вечерній воздухъ благодѣтельно подѣйствовалъ на разстроенные нервы Кети и освѣжилъ ея заплаканные, горячіе глаза. Надъ тихимъ, безмолвнымъ паркомъ растилалось темно синее небо, испещреное безсчисленнымъ количествомъ звѣздъ, при свѣтѣ которыхъ легко можно было различить отдѣльныя группы деревьевъ; а зеркальная поверхность пруда мерцала между ними, какъ матовое серебро черезъ воздушную, черную ткань.
Песокъ непріятно скрипѣлъ подъ ногами и издали слышался монотонный плескъ воды черезъ плотину, но ни одинъ листъ не шевелился – все было тихо кругомъ, какъ въ комнатѣ умершей, гдѣ въ послѣдніе часы говорили только шопотомъ. Поэтому Кети сильно вздрогнула и колѣни ея чуть не подогнулись, когда докторъ первый прервалъ молчаніе, внезапно остановившись по среди тѣнистой аллеи.
– Черезъ нѣсколько дней я уѣзжаю изъ столицы, а на сколько я васъ знаю, вы не согласитесь до тѣхъ поръ, хоть разъ навѣстить мою тетушку, и мнѣ не дозволите явиться къ вамъ на мельницу, – сказалъ онъ, напрасно стараясь скрыть свое волненіе. – А потому мы въ послѣдній разъ стоимъ здѣсь вмѣстѣ, намъ нужно на время разстаться.
– На всегда! – прервала его Кети рѣшительнымъ тономъ.
– Нѣтъ, Кети! – возразилъ онъ громко. – Наша разлука не можетъ быть вѣчною, я не хочу серьезно принимать вашихъ словъ, я не нуждаюсь въ сестрѣ! Неужели вы думаете, что человѣкъ можетъ всю свою жизнь довольствоваться дружескими письмами, когда его душа жаждетъ живаго слова изъ устъ любимой женщины? Впрочемъ, объ этомъ я еще не хотѣлъ говорить съ вами сегодня. Я не въ правѣ безпокоить васъ своими объясненіями въ ту минуту, когда вы потрясены такимъ сильнымъ горемъ. Только объ одномъ хотѣлъ я поговорить съ вами. Сегодня вы имѣли непріятное свиданіе въ той комнатѣ, изъ которой вышли въ сильномъ волненіи. По всей вѣроятности вамъ сообщили о случившемся, постаравшись очернить меня въ вашихъ глазахъ, – не возражайте я прочелъ это на вашемъ лицѣ. А послѣ, когда вы, изъ любви къ Генріэттѣ, обѣщали быть для меня только сестрою, тогда я увидѣлъ какъ сильно подѣйствовали на васъ эти гнусныя, злыя клеветы. Я утѣшаю себя, конечно, что это не надолго, вы скоро убѣдитесь въ моемъ искреннемъ чувствѣ. Дорогая Кети, я былъ въ тотъ роковой день въ моемъ саду, я видѣлъ, какъ молодая дѣвушка, прислонившись къ стволу большаго тополя, горько плакала.
Кети сдѣлала порывистое движеніе, и чуть не скрылась въ темной аллеѣ парка, однако Брукъ успѣлъ удержать ее за руку и сказалъ:
– Выслушайте меня, дорогая Кети; когда я увидѣлъ васъ въ первый разъ, то почувствовалъ какъ сильно забилось мое сердце. Вы открыли мнѣ глаза, вы сами того не зная вразумили меня, что я буду клятвопреступникомъ, если вступлю въ ненавистный для мнѣ бракъ. Вѣдь я люблю васъ, Кети! Радость моя была безгранична, когда я увидѣлъ васъ у калитки нашего сада, я понялъ, что вы искали не тетушкино окно, – съ этими словами онъ притянулъ ея руку къ своимъ губамъ, между тѣмъ какъ взволнованная, молодая дѣвушка не была въ силахъ произнести ни однаго звука.
– Я ни въ чемъ не смѣю упрекать мою бывшую невѣсту. Я самъ виноватъ что не съумѣлъ во время порвать съ нею сношенія, когда увидѣлъ, что избранная мною женщина прекрасна только наружностью, а на дѣлѣ оказалась пустою и ничтожною; стыдно сознаться, что я убѣдился въ томъ съ первой недѣли моего обрученія.
Въ сущности эта женщина была не ничтожествомъ, она только мучила его своимъ дьявольскимъ характеромъ. Любимымъ ея занятіемъ были низкія клеветы. Вѣдь Брукъ самъ признался ей въ любви къ ея младшей сестрѣ, но ей и тутъ нужно было затѣять новую интригу. Она съумѣла обмануть Кети, съумѣла хитростью продать ей фальшивое кольцо и вырвать изъ устъ сестры честное слово въ томъ, что она никогда не допуститъ до себя Брука, даже въ томъ случаѣ если онъ пожелаетъ сдѣлаться ея мужемъ.
Глаза молодой дѣвушки съ отчаяніемъ блуждали по звѣздному небу. Она знала, что Флора ни за что не возвратитъ ей даннаго слова; знала, что весь свѣтъ не замедлитъ осудить какъ ее, такъ и Брука, потому что никто не могъ знать подробностей этого дѣла. Не нужно было тоже забывать о краснорѣчіи Флоры, ей не многаго стоило, что-бы убѣдить публику въ дерзости младшей сестры, отбившей у нея жениха. И если душа усопшей сестры смотрѣла теперь на землю; то она видѣла, какъ счастіе любимаго человѣка разбивалось въ мелкія дребезги.
– Зачѣмъ-же вы молчите, Кети? Неужели вы упрекаете меня за то, что я рѣшился сегодня вылить передъ вами мое сердце? – снова началъ Брукъ. – Въ такомъ случаѣ я не стану больше настаивать на отвѣтѣ.
– Весьма понятно, что мои просьбы встрѣтятъ сильную борьбу въ вашемъ сердцѣ, наполненномъ тяжелыми сомнѣніями; но я во что бы то ни стало, достигну исполненія своего желания; я буду наконецъ счастливъ. Я ухожу и даю вамъ время испытать себя, а главное хоть немного забыть глубокую скорбь, которая въ настоящее время поглощаетъ всѣ ваши мысли и чувства. Пройдетъ нѣсколько времени и я опять вернусь, а теперь позвольте проводить васъ на мельницу, дайте мнѣ вашу руку! Вамъ нечего бояться, вы можете также спокойно присоединиться ко мнѣ и моей тетушкѣ, когда мы отправимся въ Лейпцигъ.
– Я не возвращусь больше въ Саксонію, – сказала Кети, спокойно взявъ Брука подъ руку.
По членамъ молодой дѣвушки разлилось чувство оцѣпенѣнія и голосъ ея звучалъ непривычною холодностію.
– Уже во время моего послѣдняго пребыванія въ Дрезденѣ я чувствовала, что при теперешнемъ состояніи моей души – изученіе наукъ и музыки не можетъ удовлетворить меня, мнѣ необходимо создать себѣ серьезную дѣятельность, которая занимала бы все мое свободное время. Эта мысль давно уже преслѣдуетъ меня; но я боялась высказать ее, опасаясь вызвать цѣлый рядъ противорѣчій со стороны моего опекуна. Вѣдь я должна была съ шикомъ проживать свои доходы.
– Теперь все измѣнилось. Ненавистный денежный шкафъ онъ[19] существуетъ болѣе, впрочемъ его бумажное содержаніе уже давно не имѣло никакой цѣны, Нанни сказала мнѣ сегодня, что внизу все опечатали за долги.
– Не правда-ли, что мнѣ не придется получить и сотой доли всего моего богатства?
– Трудно полагать, что-бъ можно было что нибудь спасти.
– Но у меня остается еще мельница, гдѣ я и поселюсь. Можетъ быть вы засмѣетесь, когда я скажу вамъ, что съ этого дня буду сама управлять ею; вѣдь это похоже на эманципацію, молодая дѣвушка не должна самостоятельно выступать какъ владѣтельница фирмы.
– Напрасно вы такъ обо мнѣ думаете; я жарко защищаю женскую самостоятельность и знаю, что вы, съ вашею твердою волею и энергіей тотчасъ-же попадете на настоящую дорогу. Но это не ваше призваніе, Кети; вы рождены для тихаго, семейнаго счастія, вы не можете довольствоваться постоянными счетами и одиночествомъ, вы не имѣете права отталкивать отъ себя счастія. И потому лучше не начинайте этого дѣла, потому что въ одинъ прекрасный день васъ увезутъ и тогда въ вашихъ книгахъ и счетахъ произойдетъ ужасная путаница.
Если-бъ хоть слабый свѣтъ проникъ теперь въ аллею, то докторъ навѣрное не отпустилъ-бы отъ себя дѣвушку, на лицѣ которой отражалось безвыходное отчаяніе.
Онъ взялъ-бы ее подъ свою охрану и добился-бы отъ нея разъясненія причины такого сопротивленія. Но непроницаемая тьма скрывала душевную борьбу, Брукъ не могъ видѣть, какъ сильно измѣнилось лицо Кети, а она не выдала себя ни однимъ звукомъ, ни однимъ вздохомъ.
Изрѣдка съ мелкимъ шумомъ выкатывался изъ подъ ногъ гулявшихъ молодыхъ людей маленькій камешекъ, и только бурное клокотаніе рѣки прерывало упорное молчаніе Кети, не знавшей что отвѣтить на послѣднія слова доктора.
Высокія липы тѣнистой аллеи остались позади и надъ головами влюбленныхъ снова растилалась необъятная ширь вечерняго неба; все было тихо кругомъ, только остроконечныя верхушки величественныхъ тополей равномѣрно колыхались при легкомъ дуновеніи ночнаго вѣтерка.
Замѣтивъ эти деревья, Брукъ невольно прижалъ руку Кети къ своей груди.
– Тамъ, подъ этими тополями, вы собирали первыя фіялки, – прошепталъ онъ едва слышно, – и, Богъ дастъ, я еще не разъ увижу васъ за этимъ скромнымъ занятіемъ, такъ какъ постоянно буду проживать здѣсь всѣ праздники.
Кети быстрымъ движеніемъ сжала грудь правою рукою, ей казалось, что она задыхается отъ слишкомъ сильнаго біенія сердца и только нѣсколько минутъ спустя, ей удалось снова казаться спокойною и хладнокровною.
– Тетушка Діаконусъ тоже поѣдетъ съ вами въ Лейпцигъ?
– Да, она будетъ заниматься моимъ хозяйствомъ до тѣхъ поръ, пока я буду жить тамъ одинъ. Это большая жертва съ ея стороны, вѣдь она ненавидитъ городскаго шума и будетъ благодарить Бога, когда опять вернется сюда, въ свою уютную, скромную хижину.
– Я надѣюсь, что доброе, благородное сердце, любви котораго я добиваюсь не заставитъ ее слишкомъ долго ждать этой желаемой перемѣны, – сказалъ докторъ ласковымъ голосомъ.
Въ эту минуту въ одномъ изъ оконъ мельницы мелькнулъ свѣтъ. Сегодня оттуда вынесли тѣло покойнаго Франца; несчастный оставилъ послѣ себя вдову и трехъ сиротъ. Домъ въ которомъ они жили не принадлежалъ имъ, а небольшой суммы денегъ, скопленной тяжелыми трудами не хватало на поддержаніе ихъ существованія.
Сусанна заходила утромъ въ виллу, что-бъ повидаться съ своей молодой госпожею; она, со слезами на глазахъ, говорила о своемъ несчастіи, яркими красками описывала отчаяніе покинутыхъ сиротъ и оплакивала безпорядокъ и неурядицу въ дѣлахъ дорогой для нея мельницы.
Угловое окно большой комнаты нижняго этажа было темно, черно и непривлекательно возвышалось мельничное зданіе, казавшееся всѣми покинутымъ; а громкій лай дворовыхъ собакъ, проснувшихся при шумѣ приближавшихся шаговъ, глухо раздавался, будто доносился откуда-то издали. Мельничныя колеса оставались вь бездѣйствіи и все было такъ пусто и безмолвно кругомъ, точно со смертію Франца прекратилась здѣсь всякая жизненная дѣятельность.
Прежде чѣмъ отворить досчатую калитку, докторъ притянулъ молодую дѣвушку ближе къ себѣ.
– Я чувствую страхъ, мнѣ кажется, будто я веду васъ въ изгнаніе, – сказалъ онъ слегка дрожавшимъ голосомъ. – Вамъ не слѣдуетъ оставаться одной сегодня, въ эти тяжелые, мрачные часы. Пойдемте со мной!
– Тетушка будетъ въ восторгѣ принять васъ подъ свою охрану, она постарается окружить васъ материнскою заботливостью…
– Нѣтъ, нѣтъ! – воскликнула Кети порывисто. – Не думайте, что если я останусь одна, то безразсудно предамся безполезному отчаянію, – у меня для этого не будетъ времени, я постараюсь найти себѣ занятіе. Я должна явиться туда, – сказала она указывая на угловое окно, за ситцевыми занавѣсями котораго мелькнулъ теперь слабый свѣтъ лампы, – я обязана утѣшить несчастную семью. Не забудьте, что четверо покинутыхъ сиротъ нуждаются въ моей помощи и защитѣ.
– Дорогая Кети! – сказалъ онъ, прижимая ея руки къ своимъ губамъ. – Такъ ступайте-же съ Богомъ? Я не хочу брать грѣха на свою душу, я не смѣю останавливать васъ, когда вы рѣшились на тяжелый, но вѣрный путь, что-бы заглушить тяжкое горе. Но не забудьте поберечь себя на первое время, не злоупотребляйте вашею силою и не снимайте слишкомъ рано повязки съ головы. А теперь, до свиданья. Весной, когда исчезнетъ послѣдній снѣгъ, когда теплые лучи апрѣльскаго солнца согрѣютъ природу и человѣческія сердца, тогда я опять буду здѣсь. Прошу васъ, дорогая моя, до тѣхъ поръ помнить горячо преданнаго вамъ друга и не допускать между нами никакой клеветы и недовѣрія.
– Никогда! – вырвалось изъ груди молодой дѣвушки. Затѣмъ она поспѣшно отдернула руку, которую онъ еще разъ прижалъ къ своимъ губамъ и быстро переступила порогъ калитки, съ шумомъ захлопнувшейся за нею. Но ноги Кети точно приросли къ землѣ; она не въ состояніи была двинуться съ мѣста и безпомощно прижалась къ холодной, сырой стѣнѣ, жадно прислушиваясь къ удалявшимся шагамъ любимаго человѣка. Что значила спокойная смерть Генріэтты въ сравненіи съ ужасными терзаніями этого измученнаго сердца, которому предстояло еще не мало горя впереди!
Долго стояла молодая девушка, боясь перевести дыхание, но когда мягкій ночной вѣтеръ унесъ за собой послѣдній шорохъ и пронесся надъ нею вполнѣ беззвучно, тогда она твердыми шагами вошла въ домъ, что-бы начать свою миссію, какъ утѣшительница покинутыхъ сиротъ.
Черезъ три дня, тотчасъ послѣ похоронъ Генріэтты, Брукъ и тетушка Діаконусъ уѣхали изъ виллы. Съ докторомъ Кети больше не встрѣчалась, но тетушка нѣсколько разъ приходила навѣстить свою дорогую подругу и просиживала у Кети по нѣскольку часовъ. Вскорѣ барскій домъ Ремера окончательно опустѣлъ: Флора уѣхала въ сопровожденіи президентши. Пожилая дама отправлялась на цѣлебныя воды, для возстановленія упавшихъ силъ, а Флора въ Цюрихъ, гдѣ, по словамъ нѣкоторыхъ сосѣдей, она намѣревалась посвятить себя изученію медицины.