I
Когда самый старший боженька, Перун, смилостивился над бедным своим народом, тогда он позвал к себе своего младшего божка, Стрибога, да и говорит ему:
— Стрибоже! Ты моя правая рука. Ты у меня вроде как первый министр при царе. Не раз выручал ты меня. Когда, бывало, я попадал в такой переплет, что не знал, какой совет дать своему народу, так ты всегда умел такое выдумать, что и волки бывали сыты, и овцы целы… Ведь народ всегда жаждет получить от нас с небес какую-то правду и не понимает того, что если он сам не добудет эту правду, то всегда будет обижен. Вот и сейчас, Стрибоже, я как раз очутился в таком затруднении. Донимает меня мой бедный народ своими просьбами да молитвами. Обязан же я для него что-нибудь сделать, хоть для видимости, а то начинает он поругивать меня, и боюсь, как бы он не стал поклоняться другому божку…
Для всей страны не волен я сделать что-нибудь существенное, так как не хочу вмешиваться в политику, да и не с руки мне связываться с теми, кто властвует над народом. Но для одного села, пожалуй, кое-что можно было бы сделать.
Есть в горах село Смеречивка, оно совершенно отрезано от мира, дороги туда нет, и, чтобы добраться до него, надо перейти двадцать четыре глубоких реки. Нет там ни господ и ни одного чиновника. Вот и думаю я, что никому не помешает, если в Смеречивке сделаю для народа доброе дело. И никто меня потом упрекать не посмеет, — смело скажу: сделал все, что можно было. Надеюсь на тебя, Стрибоже, как на самого себя: ступай в Смеречивку и сделай для людей все, что они пожелают.
Так говорил Перун. И, выполняя его волю, Стрибог взлетел легкокрылой птицей и вмиг спустился с неба на землю. А когда увидел Смеречивку, подумал: «Эх! Счастье мое, что я божок! Не надо мне ни пешком итти, ни на лошадях ехать! А то не добраться бы мне по этим ухабам да рекам и никогда не видать бы этой самой Смеречивки, хоть пригласи меня к попу на свадьбу».
II
Едва появился Стрибог в Смеречивке, как люди очень перепугались: одни пустились наутек, а другие — прятаться. Стрибог сиял, как ясный месяц, и люди приняли его за какого-то комиссара[7]. Поэтому-то и боялись его, а больше потому, что не знали, по какой части этот комиссар.
Всякие бывают комиссары: от одного прячут табак, от другого — соль, от третьего — дрова, взятые из казенного леса, от четвертого прячут все, что только есть в хате. А что надо прятать от этого комиссара, люди не знали, оттого им становилось еще страшнее.
Смекнул божок, в чем здесь дело, и стал он людей успокаивать.
— Остановитесь, добрые люди! — кричал он. — Я не комиссар, я — божок, вам нечего бояться.
Начали и люди друг другу кричать:
— Не бойтесь! Это не комиссар, это божок.
Но не все так сразу и поверили. Кто-то крикнул:
— Что там за божок? Может, чертяка?
— Пускай хоть чертяка, лишь бы не комиссар!
Это совсем успокоило людей, и они толпой пошли за Стрибогом. Стали люди на площади возле общественного правления, а Стрибог поднялся немного вверх и промолвил:
— Слушайте смеречивчане, слушайте, добрые люди! Я божок Стрибог, и прислал меня к вам самый главный из богов, бог Перун, тот, который громом убивает и молниями палит. Перун вам передает следующее: «Смилостивился я, говорит, над смеречивчанами и услышал их молитвы». Говорите, что вам надобно, и исполнится все, что сегодня от меня, Стрибога, пожелаете. Не просите только никаких прав политических, — это запрещено.
Сходка зашумела и вдруг утихла. Стрибог ждал. Но не дождался.
— Почему не говорите?
К Стрибогу подошел войт и поклонился ему в ноги.
— Прошу милости, — говорит, — самого старшего бога Перуна и вашей! Боимся мы, как бы за это не повысили подати…
Стрибог заверил, что не повысят. Только теперь сходка опять зашумела, заговорила. Так сильно не жужжат пчелы в улье и даже вороны не каркают на ветер. Ни слова нельзя было разобрать: такой поднялся галдеж. Но вот один мужик из середины толпы, перекрывая голоса остальных, крикнул:
— Нам бы казенный лес обратно вернули, потому как искони он был наш!
Но войт запротестовал.
— Вернут, как же, — крикнул, — это ж цесарский!
А какой-то мужик из толпы добавил:
— Вишь какой умник выискался! Ему-то в самый раз, у него в казенном лесу покосы!
Стрибог даже подскочил.
— Нельзя, — говорит, — это политическое.
— Политическое! — повторила сходка и успокоилась на этом слове, хотя и не понимала, что оно означает.
Снова зашумела сходка, да так разноголосо и бестолково, что ничего путного нельзя было добиться. Стрибогу наскучило все это, и он стал выспрашивать по одному, но так толком ничего и не смог узнать.
Тогда один мужик, Семен, — тот, что умеет кровь скотине пускать, вышел вперед, поклонился Стрибогу в ноги и говорит:
— Прошу милости у Перуна и у вас! Это народ несговорчивый, так они и до скончания века не договорятся. Лучше поодиночке вызывать в правление и там расспросить.
— Кум Семен правду говорит, — подтвердила сходка.
III
Стрибог послушался совета, зашел в правление, сел и стал ожидать. Тем временем у дверей столпились люди: каждому хотелось попасть первым.
Наконец кум Семен, пробравшись через толпу, влетел в комнату, хотя ему изрядно намяли бока и поцарапали лицо.
— Чего для себя желаешь? — спросил его Стрибог.
Семен поклонился в пояс.
— Хотел бы сказать вам кое-что, но только промежду нас, — ответил он, боязливо оглядываясь.
— Подойди поближе.
Ступая мягко, как кот, Семен на цыпочках приблизился к Стрибогу.
— У моего соседа Петра, — прошептал он, — есть пара серых бычков. Вот если бы мне эти бычки достались.
— Зачем же у соседа быков отбирать? Если хочешь, я тебе других дам.
— Что мне быки? Пустое! — шептал Семен. — Я, слава богу, и так имею… Но вот обидно мне, что сосед Петро богатеет, а он очень вредный человек. Не стоит того, чтобы и курица была у него во дворе. Ну, если уж пресветлые боги не хотят мне этих бычков дать, то пусть лучше они у Петра передохнут.
Вымолвив это, Семен ласково посмотрел в глаза Стрибогу и сложил набожно руки, как для молитвы.
Стрибог молчал.
— Деньжонки-то у меня есть, — шептал Семен. — Если эти бычки у Петра подохнут, я сразу вручу пресветлым богам двести ринских! Пускай всемилостивейшие боги бал себе справят, — лишь бы Петро не имел от этих быков прибыли.
— Проси еще чего-нибудь, — сказал Стрибог.
— Больше моя душа ничего не желает, — продолжал Семен громко, — много ли мне надобно, только бы исполнилось то, о чем я просил.
— Ступай, ответ получишь после.
Семен пошел было, но от дверей вернулся и шопотом сказал Стрибогу:
— А вам я особо, наисветлейший Стрибоже, накину полсотню, только делайте все, как надо.
— Уходи, — сказал Стрибог.
Семен вышел.
IV
Снова отворились двери, и снова все люди разом ринулись в них. В дверях образовалась пробка. В этой давке бабка Варвара подняла руки вверх и завопила:
— О боже ж мой, задушат! Ратуйте, кто в бога верует! Богачи, ироды! Допустите бедную вдову хоть к лику господню, если нет для нее правды нигде.
Услыхав бедную вдову Варвару, Стрибог велел ее пропустить.
Вдова Варвара подбежала к Стрибогу, упала перед ним на колени и стала целовать его руки и ноги.
— Боженька наш любимейший, милостивейший, самый могучий! Властвовать тебе многие-многие лета над миром крещеным, над господами и над царями! Дай тебе, более, вечное царство и долюшку счастливую!
— Говори, чего желаешь? — отозвался Стрибог.
— Я хочу целовать ноженьки и рученьки твои, — лепетала Варвара, — хочу выплакать перед тобою свои кровавые слезы. Боженька, до чего ж они поганые, до чего ж они лукавые! Чтоб им и до завтра не дожить! Чтоб им не дождаться от детей радости! Чтоб их чума задушила! Чтоб они сгорели, — так они бедную вдову обижают! Чтоб пали на них вдовьи да сиротские слезы кровавые!
Громко разрыдалась Варвара.
— Говори, Варвара, чего тебе надо, — добивался Стрибог.
— Чего мне надо? — хныкала Варвара. — Не знаете, чего бедной вдове надо? Надо ей лопату да могилу; пусть идет в сырую землю гнить, чем так мучиться на белом свете. Не имею я счастья-доленьки, не слышу ни от кого слова доброго. Лучше бы мне и на свет не родиться. Зачем только боги меня на свет пустили!
Хоть и божок, но и у него терпение лопнуло:
— Говори ж, наконец, чего надобно?
— Я хочу, — продолжала Варвара, — чтоб боженьки меня выслушали, чтоб взглянули на меня, бедную вдову, чтоб видели мои горькие слезы. Я хочу пожаловаться тебе, всемилостивейший мой Стрибоженька. Дай тебе господь счастливую долюшку в делах твоих! Дай господи, чтобы не ведал ты ни горя, ни беды! Дай господи, чтобы ты стал у нас самым старшим богом!
— Опомнись, Варвара! Видишь, сколько людей ждет, чтобы предстать предо мной, — начал было Стрибог, но Варвара перебила его.
— Разве это люди? — закричала она. — Да это собаки, а не люди. Что я говорю — собаки. Хуже собак! Лучше-б меня холера забрала, чем мне жить среди таких собак. Зачем вам рассказывать, пресветлый Стрибоженька, вы же и так все ведаете. А хуже всех вот эта Параска, чтоб ей ослепнуть и онеметь! Как она меня, сука, заела, моченьки моей нет! Гром бы ее разразил!
— Говори, чего ты хочешь? — загремел Стрибог. Но Варвара его не слушала.
Так она озлобилась, что сама себя не помнила. Вскочила, подбежала к дверям, заколотила кулаками в них и завопила:
— Чтоб тебя хвороба забрала! Ты блудница, ты ведьма, воровка.
— Ты сама ведьма, сама воровка! — закричала снаружи Параска и, с грохотом открыв дверь, плюнула в глаза Варваре. Та бросилась на нее, но Параска была сильнее Варвары, отбросила ее далеко от себя и надавала тумаков по спине. Варвара задыхалась от бессильной злобы, сознавая, что Параска сильнее ее. Она не знала, что делать, и, взбешенная, подбежала к Стрибогу.
— Я желаю, — шипела Варвара, задыхаясь от злости, — я желаю, чтобы эта ведьма получила вот теперь — здесь же, на площади, на глазах всего народа — двадцать пять палок по голому телу. Больше ничего не желаю! — И снова набросилась на Параску с кулаками.
— Погоди! Погоди ты, грязнуха! Ты свое получишь! Кровь брызнет, как будут сечь!
Но Стрибог махнул рукой, и обе вылетели за порог, как ошалелые.
V
Снова открылась дверь, и люди столпились в проходе, давя друг друга.
— Ты бьешь?! — крикнул кто-то из свалки. — Так ударю и я, человече!
— Ой-ой-ой! — закричал кто-то, получив крепкую затрещину.
Поднялась такая суматоха, точно были здесь не люди, а тараканы в горшке.
Стрибог встал из-за стола и подошел к двери.
— Посторонись!
Люди посторонились. Стрибог оглядел всех, ища в толпе самого смиренного, чтобы пропустить его в комнату. Поодаль в сторонке стоял человек босой, в оборванной свитке.
— Войди ко мне! — ласково сказал ему Стрибог.
Человек вошел.
— Я вижу, человече, — сказал Стрибог, — что ты бедный и добрый человек. Проси у меня, чего желаешь.
— Что дадите, — отвечал тот.
— Сам я ничего дать не могу, ты должен пожелать.
Человек пожал плечами.
— А я, разве знаю?
— Как же? Неужели тебе так хорошо живется на свете?
Человек вздохнул.
— Где уж там хорошо… Бедность да нужда одна.
Чтобы подбодрить его, Стрибог положил ему на плечо руку и промолвил ласково:
— Так говори, чего бы ты желал, чтобы тебе лучше жилось?
Вошедший подумал, подумал и робко промолвил:
— Да разве, чтоб людей побольше умирало, и притом летом…
Стрибог нахмурился и сел за стол. Хотел было его выгнать и позвать другого, но передумал и снова обратился к нему:
— Подумал ли ты, человече, над своими словами? Зачем тебе понадобилось, чтоб люди умирали?
— Потому как я могильщик, — отвечал человек. — Чем больше людей будет умирать, тем больше я заработаю. А зимой мне больно тяжело рыть могилы.
— А другого ничего не хочешь? Ну, например, стать барином, большим богачом или еще кем-нибудь?
Могильщик подумал минутку и ответил:
— Нет! Это не по мне! Зачем мужику быть барином? Да я бы с ума сошел либо повесился. Другого талана я не имею и иметь не желаю, а помереть хочу могильщиком, потому как я к этому привык.
— Выйди, потом ответ получишь!
Могильщик поклонился и бочком протиснулся в дверь.
VI
Стрибог встал в дверях, оглядывая смеречивчан, и думал, кого бы ему еще позвать.
«Позову этого молодого парня, он еще не зарится на чужое добро, и сердце у него, видно, тянется к доброму, хорошему. Может, не пожелает он от меня людской кривды. Наверное, юношеская фантазия жаждет чудесного и прекрасного!» Так про себя подумал Стрибог и громко обратился к парню:
— Паренек! Как тебя звать?
— Меня? Ивась.
— Входи ко мне.
Ивась пошел было, но Сафат, большой, коренастый мужик, остановил его:
— А ты, гнида, куда? Твое место на печи! Где это видано, чтобы хозяева стояли у порога, а такого сопляка к божку пускать? Не по правде это, мы такого не потерпим.
— Погоди, Сафат, — успокоил его Стрибог, — как только я с этим парнем закончу, сразу же первого тебя позову.
Сафат еще что-то сердито пробурчал, но Стрибог не слышал, он взял Ивася за руку и ввел в комнату.
— Говори, Ивась, что бы ты пожелал от меня?
Ивась — пятнадцатилетний парень — с любопытством взглянул на божка, да и сказал не задумываясь:
— Я желал бы иметь большую железную булаву, и чтоб мне такое право дали — свободно убивать любую муху, где только я ее увижу, и чтобы мне за это ничего не было.
Очень удивился Стрибог, потому что никак не мог додуматься, зачем Ивасю всё это понадобилось. И спросил Ивася:
— Зачем тебе это?
Ивась ответил не задумываясь:
— Перво-наперво, убил бы я этой булавой муху на лбу у Сафата — за то, что он не хотел меня сюда впустить; или, к примеру, вот если бы у меня кто корову захватил на потраве, так я бы на нем сразу же муху шлепнул.
Так говорил Ивась и даже весь раскраснелся от радости.
Стрибог сразу же выпроводил его.
VII
Вошел Сафат, злющий, и заговорил сердито:
— Пять лет у меня с братом тяжба из-за хаты, а я больше судиться не хочу. Свою половину я дарю старшему богу, Перуну, но только пускай он ее забирает сейчас же. Пусть ударит в нее громом, пускай моя половина хаты в пепел обратится, а вместе с ней — и половина брата. Хочу, чтобы мое желание исполнилось сейчас же!
— А ты что так дерзко со мной разговариваешь? — сдвинул брови Стрибог.
— Я не знаю, дерзко или не дерзко, но знаю одно, что это должно исполниться сейчас же, раз я приношу в дар свою половину хаты самому старшему божку. У меня своя голова на плечах, и я хорошо знаю, что кому и куда идет.
— Опомнись, Сафат! — оборвал Стрибог. — С кем ты так говоришь? Я божок. Я сделаю лишь то, что захочу.
— Эва! Немножко оно не так! — закричал Сафат, — Коль вы уж сюда пришли, то незадаром! Вы получаете свое жалованье. Сейчас задаром никто ничего не раздает. Вам велено больше нам дать, чем вы всем даете. Я не такой дурак, как другие. Мне должно быть отдано то, что я хочу… Нет, так я уж знаю, куда обратиться!
Стрибог нахмурился так, что даже потемнело в хате, а Сафат, насколько был сначала храбр, настолько сразу же перетрусил и скис.
— Простите меня, глупого, милостивый боженька! Я больше не буду, — заговорил он елейно и стал пятиться из хаты.
VIII
Стрибог уже отчаялся, что не сможет выполнить приказа Перуна и не удастся ему поладить со смеречивчанами.
«Попробую поговорить с войтом», — подумал он и подозвал войта.
— Послушай-ка, войт, я считаю тебя самым разумным человеком.
— Что правда то правда, да народ больно глуп, — ответил тот.
— Вот и хочу я тебя спросить, что я должен сделать для вашего села, для всех смеречивчан?
— Хорошо, — согласился войт. — Я буду решать за все село.
Успокоился Стрибог и подумал: «Наконец-то договорюсь до дела!»
— Я скажу милостивейшему боженьке, — продолжал войт, — чего нашему селу надо, только бы мои слова выслушали.
— Говори, все будет, как пожелаешь.
Войт даже улыбнулся от радости. Подошел поближе к божку и прошептал ему на ухо:
— Нашему селу надо, чтобы к нам пришли господа и лавочники, а люди чтоб все обнищали. Да еще нашим селянам надо, чтобы разрешено было их палками колотить. Лучшего не придумаешь!
Даром что божок, но и он испугался, услышав такое.
— Как это? Что ты мелешь?
— Вы, пресветлый боженька, еще не поняли. Вот я вам все объясню дочиста, тогда увидите, что иначе с нашими людьми ничего не выйдет.
— Говори!
— Я все скажу, только отойдем вот сюда, в угол.
Когда отошли, войт зашептал Стрибогу:
— Общество уже не хочет меня старостой, а поэтому я и сам не хочу, хоть бы меня и выбрали. Пускай же теперь все разорятся вконец, тогда я им скажу: «Так-то! Не хотели меня старостой, пусть теперь управляет вами паршивый панок!.. Ты вот, когда я был войтом, был хорошим хозяином, — а теперь ты господский холоп! Не хотел слушаться моего ласкового слова — слушай теперь господскую палку!» Вот чего нашим людям надо. Пусть же они это вскорости и получат.
IX
Стрибог даже вспотел, так утомила его эта беседа. Он решил больше никого не впускать к себе, и сам вышел на площадь. Стал посреди толпы, взлетел немного вверх и обратился к народу:
— Слушайте, смеречивчане и смеречивчанское общество! Из всех людей, которые меня просили, ни один не получит желаемого, потому что все они просили дурного. Вы должны понять, что явился я к вам не для того, чтобы людей обижать, а чтобы людям добро делать. А каждый из вас только и думает, как бы обидеть ближнего своего.
— Истина, святая истина! — крикнул один мужик из толпы. — Это очень плохой народ. А мне, думаете, лучше? Вот я имею десять моргов земли, а у вдовы Варвары ничего другого нет, только маленький клинышек рядом с моей. Что я ей посоветовал: «Уступи мне, говорю, глупая, этот клинышек, ведь ты с него не имеешь никакой выгоды, потому как моя скотина весь твой посев топчет». Так, думаете, что послушала? Куда там! Ну, не злодейский ли это народ?
— Молчи, когда я говорю! — закричал Стрибог.
— Я только для того говорю, — ответил мужик, — что полезно послушать, как меня такая голодранка обижает. У меня еще есть одно дело, но это я, пожалуй, после скажу.
— Слушайте же, — продолжал дальше Стрибог, — и пусть больше никто меня не перебивает! Да слушайте внимательно, чтобы вы меня хорошо поняли. Просите у меня такого, что для всех вас было бы на пользу.
— Да оно уж так, — отозвалась какая-то баба, — если каждый в отдельности плохого желал, то и все разом того же пожелают.
Стрибог похвалил бабу за разумное слово и сказал:
— Я, небось, и с небес снизошел к вам, чтобы в этом убедиться. Но все же говорите, что вам надо?
X
В ответ на эти слова толпа зашумела, загудела. Хотя разговор шел громкий и оживленный, но долго нельзя было расслышать, о чем люди толкуют. Но вот из этого шума донеслась перебранка двух мужиков, потому что они кричали с таким азартом, что перекричали всю толпу.
Это можно было сравнить со стадом индюков, когда их кормят. Все индюки кричат и пищат, и хотя гомон раздается разноголосый, но не определишь, какой крик от которого индюка идет. Но вот два индюка, вцепившись друг другу в гребешки, запищат пронзительно, и пойдет драка. Вот тогда каждый расслышит, что писк исходит от тех индюков, которые бьются.
Так вышло и с перебранкой этих двух мужиков.
А началось это с дружеского разговора, потому что один из мужиков сказал:
— Видите, кум, сколько здесь сошлось христианского люда, но все же на всех их достаточно было бы три ведра водки.
— Что это вы, кум, мелете! — крикнул другой. — Я вам говорю, что трех ведер водки мало!
— А я вам говорю, что хватит, — возражал первый мужик.
Второй настаивал на своем:
— Ну уж, врете, кум! Трех ведер и на одних баб мало, не то что на мужиков.
— Это вы брешете, как пес! У вас только глотка широкая, чтоб побольше браги влилось, а в голове узко: расчету нисколько нету!
Услыхав эту перебранку, толпа стихла… Так стихает детская крикливая возня, когда появится между детьми мать, которая привезла подарки из города. Но через некоторое время к этой перебранке присоединилось большинство собравшихся. Одни говорили, что трех ведер водки достаточно, другие отрицали это.
Разрешил этот спор Семен, тот, который умеет кровь скотине пускать, потому что во всяком деле он умом хитер. Он ловко их примирил:
— Хватило бы или нехватило, а все же шесть ведер лучше.
— Верно! — подтвердила толпа.
— Пусть будет шесть ведер, а то если три, богачи первыми расхватают, а бедняки разве только пальчики оближут.
Это сказал могильщик, он стоял позади всех и не знал, из-за чего разгорелся этот спор.
— А вот попробовать бы, — вступила в разговор и вдова Варвара.
— Не мешало бы выпить, — согласился войт и робко глянул на людей.
— Идите вы!
Войт почесал затылок.
— Идите вы, кум Сафат!
— Нет, вы идите, кум Семен! — отговаривался Сафат, хоть и был он всегда смелым, но теперь боялся Стрибога, как бы тот снова не нахмурился.
XI
Стрибог заметил, что люди чего-то хотят и советуются, поэтому подозвал их к себе:
— Чего же вы хотите?
— Хотелось бы шесть ведер водки, — сказал войт.
— Потому что народу много, — добавил хитрый Семен, заметив, что Стрибог задумался.
А Сафату показалось, что Стрибог хочет нахмуриться, поэтому, робко склонившись, он процедил сквозь зубы:
— Хоть бы на пробу, сколько выйдет на всех собравшихся…
Где-то кто-то когда-то, кажется, говорил, что будто бы божки никогда не горюют. Естественно! Готовая у них ложка и чашка, топлива им не надо, одеваться не одеваются, налогов не платят, уездной управы нет — чего бы им и горевать? Однако Стрибог, услышав это, видимо загоревал. (Впоследствии об этом за выпивкой рассказала Параска вдове Варваре.)
Подумал, подумал Стрибог и не сразу спросил:
— Значит, это и есть та единственная вещь, которая может всем принести пользу?
И войт, и Сафат, и Семен посмотрели украдкой на собравшихся.
— Так мы договорились! — крикнула толпа. Варвара подошла к божку и жалобно запричитала:
— Народ-то бедный, несчастный, и вот как выпьет, так и забудет свое горюшко. Да, может, за угощением помирятся и будут жить в согласии. И я помирюсь с Параской, пусть ее! Грех ведь ссориться. А народ очень завидущий — враждуют друг с другом. Стоит ли вам говорить это, пресветлый Стрибоженька, ведь вы сами все знаете!
— А мужику чего надо? — заговорил и могильщик. — Лишь бы ведро полное, а там — хоть в плуг запрягай, как вола.
— Что правда, то правда, народ очень темный! — поддакнул войт, показывая на собравшихся.
А толпа глаз не сводила со Стрибога и следила с терпеливым любопытством, что он сделает. Голодные утки не смотрят с такой жадностью в руки хозяйке, которая выходит во двор с решетом.
Стрибог велел принести шесть ведер воды, чтобы превратить ее в водку.
Как услышали это люди, так сразу их будто ветром сдунуло с площади: все разбежались по хатам искать ведер.
Так, бывает, разбегаются цыплята под кусты, когда крикнет петух: «Ястреб над нами».
Люди подбегали к колодцу, поспешно наливали бадейками воду в ведра и быстро пододвигали эти ведра к Стрибогу, помогая друг другу самым старательным образом. Народ заходил, засуетился по-деловому, как муравьи, когда они перед грозой сносят яички в муравейник.
Когда рядком выставили перед Стрибогом шесть ведер, он поплевал в них, и вода сразу превратилась в крепкую водку.
Люди не знали, как и благодарить Стрибога.
Потом Стрибог вспорхнул, словно птица, и ветром понесся с земли на небо. Только его и видели.
Сходка могарычила.
И была двойная радость. Одна — на земле, у смеречивчан с их развлечением; а другая — на небе, у божков, — что удалось им так потешить и развеселить бедный народ.
1904