В городах неудобства зимы вознаграждаются: за семейными беседами у камина, в плотно построенных домах, за блестящими празднествами, баловни счастья забывают, что для бедных зима есть время тяжких испытаний. Тем не менее я не думаю, чтобы кто-либо мог относиться равнодушно к возврату красных дней природы. Что же касается до нас, то невозможно описать нашей радости, когда, после долгих недель лишений и вынужденного заключения, мы увидели небо очищающимся и солнце ярко светящим на природу. С живым восторгом покинули мы душные, нездоровые комнаты, вдыхали свежий воздух и смотрели на окружавшую нас прекрасную растительность.
Все казалось нам обновленным: сами мы чувствовали в себе столько живой силы, что прогоняли воспоминания о скуке и лишениях зимы и думали только о наступающих трудах, которые казались нам веселыми играми.
Жена не переставала благодарить Бога за то, что солнце снова зарумянит побледневшие щеки детей, а труд расправит их отяжелевшие члены.
Одной из первых забот наших было обозреть места, которые мы называли нашими владениями. Посаженные нами деревца и кусты были в отличном состоянии; семена, доверенные нами земле, произрастали; листва деревьев обновлялась, и плодородная почва рядилась в тысячи цветов, благоухание которых приносил нам ветер. Везде распевали птицы с разнообразным оперением. Мы еще никогда не видели такого веселого, смеющегося возврата весны.
Жена хотела без промедления заняться чесанием и пряжей льна. Между тем как младшие дети пасли скот на свежей траве, Фриц и я расстилали вязки льна на солнце. Когда стебли достаточно высохли, мы стали мять их, трепать и чесать.
Мальчики, вооруженные каждый толстой палкой, мяли стебли. Хозяйка, при помощи Эрнеста и Франсуа, трепала лен. Обязанность чесальщика я принял на себя и исполнил ее так удачно, что жена, неутомимая, попросила меня тотчас же изготовить ей веретено, чтобы ей можно было обратить прекрасные пряди льна в нити.
Чего не делает воля! С терпением мне удалось сделать не только веретено, но и прялку и мотовило. Жена, увлекаемая рвением, тотчас же засела за работу, не дозволив себе даже прогулки, которой была лишена так долго. С этой минуты преобладающим желанием ее было предупредить недостаток одежды, и между тем как мы отправились к Палатке, она с Франсуа осталась дома.
Палатка оказалась в самом жалком состоянии. Часть ее была даже унесена ветром, и наши запасы были попорчены дождем.
Мы тотчас же принялись сушить все, что могло еще пойти в прок.
К счастью, пинка не была повреждена. Напротив, плот из чанов уже никуда не годился.
Но всего более меня огорчила потеря двух бочонков пороха, вскрытых и оставленных в палатке, тогда как их следовало перенести в кладовую в скале, куда я, к счастью, перенес четыре другие бочонка. Этот случай внушил мне мысль построить зимнее помещение, в котором мы могли бы укрыться сами и укрыть наши запасы от проливных дождей.
Я отнюдь не мог принять отважного предложения Фрица выбить жилище в скале: при наших орудиях и ничтожных силах на такое предприятие не хватило бы нескольких лет. Но на всякий случай мне хотелось вырыть погреб для наиболее ценных из наших запасов. И потому одним утром я отправился с Фрицом и Жаком, захватив с собой ломы, кирки и молотки. Я выбрал место, где гладкая скала возвышалась почти отвесно к почве. Я наметил углем края предполагаемого отверстия, и мы принялись за работу.
К исходу дня труд наш подвинулся так мало, что мы готовы были отказаться от него. Однако нас немного ободрило наблюдение, что, по мере того как мы рыли, камень становился менее твердым, и в некоторых местах мы могли отрывать его даже лопатой.
Мы проникли до глубины семи футов, когда Жак, войдя в образовавшийся выем и пытаясь оторвать ломом кусок скалы, внезапно воскликнул:
— Я пробился, папа! — я пробился!
— Пробился во что? — спросил я. — В гору, что-ли?
— Да, я пробился в гору, — ответил он радостно. — Ура!
— Он прав! — воскликнул Фриц, подбежав к месту, — дело несомненно, потому что лом Жака упал внутрь.
Я подошел и уверился в истине его слов. Я сильно ударил киркой в скалу, и целая глыба ее упала к нашим ногам, открыв отверстие, в которое дети и хотели тотчас же войти.
Я удержал их, потому что выходивший из отверстия воздух был удушлив, и я чуть не лишился чувств, приблизившись, чтобы взглянуть внутрь углубления.
При этом случае я пояснил детям, каков должен быть воздух, чтобы он мог служить для дыхания.
— Нужно, — сказал я, чтобы составные части обыкновенного воздуха были в нем в определенных количествах и без примеси других газов, выделяемых в природе различными телами. Есть несколько способов узнать присутствие испорченного воздуха и избегнуть его вредного влияния. Лучшее испытание огнем, который горит только в воздухе, годном для дыхания, и притом выгоняет испорченный.
Для первого опыта мы бросили в отверстие пучки сухой и зажженной травы. Она тотчас же потухла.
Тогда я прибег к средству, которое казалось мне более действительным.
Мы спасли с корабля ящик ракет, употребляемых на судах для знаков в ночное время. Я взял несколько штук этих снарядов, поместил их в отверстие и зажег фитиль. Ракеты засвистели, и при их свете мы увидели нутро пещеры, которая показалась нам очень глубокой, и стены которой блестели, как будто они были иссечены в алмазе. Затем все снова погрузилось во мрак и смолкло, и только клубы дыма вырывались из отверстия пещеры.
Пустив в пещеру еще несколько ружейных выстрелов, я сделал второй опыт с пучком сухой травы, и на этот раз она горела хорошо. Из этого я заключил о том, что вход в пещеру уже не представляет опасности удушья. Но так как в пещере было совершенно темно и могли быть обрывы и вода, то я признал благоразумным не входить без огня.
Я послал Жака к Соколиному Гнезду объявить о счастливом открытии, пригласить наших взглянуть на него и принести свечей для осмотра пещеры на всем ее протяжении.
В отсутствие Жака я, при помощи Фрица, расширил вход в пещеру и очистил его от загромождавших обломков.
Окончив эту работу, мы увидели жену и трех детей, подъезжавших на телеге, на которой Жак восседал в качестве возницы. Эрнест и Франсуа махали, в знак радости, шапками.
Мы вошли в пещеру, все разом, держа в руках по зажженной свече. Фриц и я запаслись огнивами на случай, если б свечи потухли.
Шествие наше было несколько торжественно. Я шел впереди, ощупывая почву и осматривая свод. Дети, подстрекаемые любопытством, отважно следовали за мной.
Почва этой пещеры была тверда и покрыта сухим и мелким песком.
Рассмотрев кристаллизацию куска, оторванного мной от стены, и отведав его на язык, я убедился, что пещера находится в пласте каменной соли.
Это открытие порадовало меня, потому что представляло богатый запас соли для нас и нашего скота и избавляло от большого труда собирать худшую соль на берегу моря. Когда мы проникли в глубь пещеры, мы были поражены как причудливым отражением света, так и формой стен. Местами к своду вздымались столбы, покрытые затейливыми фигурами, которые, смотря по направлению света от наших свечей, казались то людьми, то сказочными животными. Дальше виднелись восточные седалища, люстры, готические лампы, прекрасно изваянные фантастические облики. Маленький Франсуа вообразил себя в соборе, Жак — в замке волшебниц; Эрнест, задумчиво рассматривал окружающее; жена пожимала мне руки. — Теперь для детей уже не будет зимы, — шептала она. Фриц шумел. — Это алмазный дворец, — воскликнул он: — прекраснейший в мире. — А построил его Бог, — сказала ему мать.
Фриц обнял ее. — Бог всемогущ, — сказал он матери, с увлаженными глазами. — Он сотворил все великое, все доброе; но лучшее из Его дел, это то, что Он дал нам, бедным детям, такую мать.
— Везде, где люди любят друг друга, — шептала жена, обнимая детей, там они счастливы.
Я нашел несколько кусков кристаллов, по-видимому, отвалившихся от свода.
Это открытие возбудило в нас боязнь обвалов; но я понял, что замеченные мною куски оторвались от наших выстрелов, а не от сырости. Тем не менее наблюдение предостерегало нас от подобных случайностей; поэтому я попросил всех удалиться ко входу в пещеру и оттуда стал стрелять пулями в выступы кристаллов, которые казались мне менее прочными. Потом; длинными шестами мы испытали свод и вышли из пещеры с полным убеждением в ее прочности.
Решение сделать эту пещеру нашим зимним убежищем вызвало множество предложений об устройстве его.
Соколиное Гнездо осталось нашим летним жилищем; но мы отказались от улучшений, которые намеривались сделать в нем в виду дождей. Все наше внимание обратилось на подземный дворец, который должен был доставить нам на время дождей удобное помещение. Прежде всего я распорядился сгладить окраины входа и пробить с каждой стороны его по окну. Затем я приладил к ним двери и окна из Соколиного Гнезда, ставшие бесполезными в жилище, предназначенном только на лето.
Пещера была очень обширна. Мы разделили ее перегородками на несколько помещений. Направо от входа была устроена наша комната, налево кухня, стойла и мастерская. В глубине пещеры предназначалось поместить погреб и кладовую. Мало того: и нашу комнату перегородили на несколько отделений: первое должно было служить спальней жене и мне, второе столовой; затем следовали спальня детей и общая комната, где были размещены книги, оружие и собранные нами замечательные вещи.
В отделении, назначенном под кухню, мы устроили большой очаг, с достаточно высокой трубой, чтоб она отводила дым.
Всем нашим запасам и инструментам было отведено определенное место. Несмотря на величину пещеры, нужно было много попыток и искусства, чтобы удобно поместить живность и скот.
С самого начала нашего пребывания в этой стране мы не обнаруживали такой деятельности. Но нужно сознаться, что наше рвение поддерживалось, главным образом, последовательными успехами.
Во все время устройства пещеры мы по необходимости жили в палатке, питаясь преимущественно яйцами и мясом черепах, которые выходили на берег класть яйца и которых мы ловили. Мне пришла мысль устроить род черепашьего садка, который доставлял бы нам провизию по мере нужды в ней. И потому, как только показывалось одно из этих неуклюжих животных, Фриц и Жак отрезали ему отступление и при моей помощи валили его на спину; затем мы буравили на краю черепа дыру, продевали в нее веревку и привязывали животное к какому-либо пню. Таким образом черепаха пользовалась свободой плавать и нырять, но тем не менее оставалась нашей пленницей.
В одно утро, когда мы шли от Соколиного Гнезда к заливу Спасения, нас поразило странное зрелище. На море, шагах в тысяче от нас, поверхность воды казалась кипящей и ярко блестела на солнце. Над этой зыбью кружилась с резкими криками стая чаек, фрегатов и других водных птиц. Явление это мы видели впервые, и дети тщетно старались разгадать его.
Фриц предполагал, что это должен быть вспыхнувший подводный вулкан. Жена подозревала незамеченную нами отмель; наш ученый объявил, что зыбь могла быть произведена каким-либо морским чудовищем. Эта причина показалась очень вероятной детям, всегда готовым видеть чудесное во всем неизвестном. Но непродолжительное наблюдение обнаружило мне истину. Я не сомневался в том, что к берегу приближалась стая сельдей.
— Вам известно, — сказал я детям, — что сельди ходят иногда густыми стаями, покрывающими протяжение в несколько миль. За этими стаями обыкновенно следуют дельфины, осетры и другие морские животные, очень падкие до мяса сельдей. Кроме того, на сельдей нападают и морские птицы, хватающие тех маленьких рыбок, которые выплывают на поверхность воды. Спасаясь от преследования своих водных неприятелей, сельди ищут отмелей, на которые большие рыбы не отваживаются заходить; но здесь сельди попадают в людские сети в бесчисленном множестве. Есть даже местности, жители которых содержат себя исключительно ловлей сельдей, развозимых по всему свету. Можно бы было удивляться тому, что подобные уловы не истребили этой рыбы, если б не было известно, что самка сельди мечет до пятидесяти тысяч яиц.
Пока я говорил, стая сельдей вошла в залив с такой стремительностью, что рыбы прыгали одна через другую. Это объяснило нам замеченную сначала зыбь.
Я решился приступить к ловле, чтобы воспользоваться запасом пищи, посланным нам Провидением.
Фриц вошел в море с корзиной, которую ему стоило лишь погрузить, чтобы она наполнилась сельдями. Он выбрасывал их на берег. Франсуа собирал их и относил к Эрнесту и Жаку, которые потрошили рыбу ножом; я укладывал сельди рядами в чаны нашего старого плота, а жена посыпала толченую соль на каждый ряд рыбы. Таким образом мы наполнили все наши чаны; я забил их досками, и затем на осле и корове мы перевезли весь запас в нашу кладовую в пещере.
Эта работа длилась три дня. Едва покончили мы ловлю и соление, как в залив зашло стадо тюленей, — вероятно, преследуя сельдей. Они играли, выходили друг за другом на берег и, по-видимому, не пугались нашего присутствия. Мы убили с дюжину этих животных, с которых я снял только шкуры и жир. Шкуру я предназначил на сбрую для нашего вьючного скота и даже на одежду нам, а жир должен был, растопленный, доставить нам масло, которое сберегло бы наш запас свечей.
Мясо мы бросили в ручей Шакала, где водились множество раков. К брошенной нами падали раки сползлись тысячами. Дети легко ловили их и, по моему совету, садили в продырявленный ящик, который погрузили, при помощи камней, у берега ручья.
Таким же образом сохраняли мы в морской воде различных рыб, которых ежедневно ловили дети. В ожидании большого количества рыбы, мы населили этот второй садок сотней сельдей.
Покончив с этими различными ловлями, мы вновь принялись за устройство нашего подземного жилища. Рассматривая обломки, валявшиеся в пещере, я нашел, что они оторваны от слоя гипса. Я внимательнее прежнего осмотрел все части пещеры и в глубине ее, подле нашей кладовой, открыл слой этого полезного минерала.
Я отбил от пласта лопатой несколько кусков, накалил их на огне, истолок и таким образом получил прекрасную штукатурку. До времени я удовольствовался тем, что залил ею днище чанов с сельдями, для предохранения их от действия наружного воздуха. Но два чана я не залил, намереваясь подвергнуть находившихся в них сельдей копчению. Я прочел способ, употребляемый буканьерами Южной Америки, и решил испытать его.
И потому мы устроили, на некотором расстоянии от жилища, большой шалаш из переплетавшихся ветвей и тростей. Сельди были положены на подвешенные плетенки, а под ними мы зажгли мох и сырые травы, дававшие много дыма. Повторив этот прием несколько раз, мы получили сельди довольно сухие, очень привлекательные на вид, темно-бронзового цвета, которые и уложили в мешки и перенесли в кладовую в пещере.
Около месяца спустя по исчезновении стаи сельдей, в наш ручей зашло множество семги и осетров, которые поднимались по течению, чтобы, сообразно нравам некоторых рыбьих пород, выметать икру в пресной воде.
Жак, раньше других заметивший этих новых гостей, принял их за молодых китов.
Мне нетрудно было разубедить его, и я стал придумывать, как бы овладеть несколькими из этих рыб, мясо которых очень вкусно.
Жак, заметив или, скорее, угадав мое затруднение, воскликнул: «Подожди, папа; увидишь, что я нашел», и быстро побежал по направлению к пещере.
Он не замедлил возвратиться, неся лук, стрелы с загнутыми назад остриями, пучок бечевок и два или три тюленьих пузыря. Любопытствуя видеть применение придуманного Жаком средства, мать его, братья и я стали вокруг него. Он отрезал кусок бечевки, привязал ее серединой к пузырю, одним концом к стреле, а другим к лежавшему на берегу тяжелому камню. Потом связав лук, он нацелился в одну из самых больших семг. Пущенная им стрела глубоко вонзилась в тело рыбы.
— Попал, попал! — прыгая от радости, кричал наш стрелок.
Семга нырнула, но была удержана пузырем, надутым воздухом. Эта борьба и боль от стрелы скоро истощили силы семги, и мы без труда вытащили ее на берег.
Ловкость и успех Жака подстрекнули наше соревнование. Фриц отправился за гарпуном и мотовилом; я, подобно Нептуну, вооружился трезубцем; Эрнест закинул удочки, на которые насадил куски мяса первой семги, и началась общая рыбная ловля. Жак не отказывался от средства, которое так хорошо удалось ему; он пустил еще две или три стрелы; но только одна попала в цель: и не без больших усилий удалось мальчику завладеть своей новой жертвой. На одну из удочек Эрнеста попался осетр; чтоб вытащить его из воды, Эрнест прибег к помощи Франсуа и матери. Я последовательно ударил двух рыб, но добыл только одну, так как мое орудие было не удобнее других.
Что же касается Фрица, то он берег свои удары и решался кидать гарпун лишь тогда, когда подходил осетр не менее десяти футов длиной. Большое животное, раненое в спину, страшно билось, скакало, брызгало водой. Мы все собирали развертывавшуюся с мотовила веревку, чтобы не лишиться такой знатной добычи. Мало-помалу мы притянули ее на отмель. Чтобы окончательно овладеть рыбицей, один из нас должен был войти в воду и задеть за жабры животного веревочную петлю; затем, чтобы вытащить его на берег, мы припрягли к веревке буйвола.
Когда ловля была окончена и рыба выпотрошена, я просил отложить в сторону икру осетра и пузырь, которые назначал для особого употребления. Большая часть осетрины, разрезанной на куски, была посолена подобно селедкам. Остальное мясо я хотел замариновать по тому способу, по которому на берегах Средиземного моря маринуют мясо тунца. Для этого мы сварили части осетра в очень соленой воде и закупорили в бочонок, в который подлили некоторое количество масла.
Жена, не предполагая, что мы можем извлечь какую-нибудь пользу из яиц и пузыря осетра, хотела бросить их в ручей, но я объявил ей, что хочу приготовить из яиц очень вкусное блюдо, которое русские называют паюсной икрой, а из пузыря — клей, называемый рыбьим.
Я попросил жену без замедления вымыть в морской воде икру осетра, которой могло быть около тридцати фунтов. Мы положили ее на несколько часов в соленую воду. После этого нам осталось только положить икру в частопродырявленные тыквы; когда вода сбежала, мы получили с дюжину плотных и твердых плиток, которые повесили в нашей коптильне. Этим лакомым изделием мы увеличили свои зимние припасы.
Из чтения или разговора мне помнился способ приготовления рыбьего клея, и я применил этот способ к делу. Я разрезал пузырь на полоски, размочил их в воде, а затем опять высушил на солнце. Таким образом мы получили род стружек, которые, будучи положены в кипяток, распускались в нем и давали весьма чистый студень. Вылитый на блюдо, последний застывал прозрачными площадками.
Сад при Палатке находился в отличном состоянии и почти без всякого ухода снабжал нас прекрасными овощами всякого рода. Для получения богатого сбора нам достаточно было поливать растения, да и этот труд не стоил нам больших усилий, потому что при помощи ствола саговой пальмы нам удалось устроить маленький водопровод от ручья Шакала.
Большая часть семян и растений, которые мы доверили земле, акклиматизировались отлично. Ползучие стебли дынь и огурцов уже покрылись множеством прекрасных плодов; ананасы также подавали блестящие надежды, а кукуруза уже воздымала множество зрелых початков. Судя по состоянию этой плантации, смежной с нашим жилищем, мы могли ожидать успеха и на отдаленных посадках. И потому одним утром все мы собрались навестить их.
Направляясь к Соколиному Гнезду, мы остановились по пути у бывшего картофельного поля, которое жена засеяла после сбора клубней. И здесь мы были поражены роскошью растительности: ячмень, горох, чечевица, просо, овес и несколько других хлебных растений и овощей удались великолепно на этой благословенной почве.
Я с недоумением задавался вопросом: где жена могла добыть достаточное количество семян, чтобы произвести такие богатые посевы. Особенно поразила меня площадка, покрытая исполинской и совершенно вызревшей кукурузой. Само собой разумеется, что эти полевые богатства не могли не привлечь диких животных, и нам не трудно было открыть вредное присутствие последних. Когда мы впоследствии приблизились к полю с кукурузой для жатвы, пред нами шумно взлетело с полдюжины дрохв, между тем как другие, гораздо меньшие птицы, в которых я признал маленьких перепелов, спаслись бегством. К ним следует еще прибавить двух или трех кенгуру, которые удалились большими скачками и которых безуспешно преследовали наши собаки.
Фриц снял клобучок со своего орла, который сперва стрелой поднялся в воздух, потом ринулся на великолепную дрохву и овладел ею, хотя не нанес ей слишком глубоких ран, так что мы могли сохранить эту добычу живой.
Жаков шакал, который начинал привыкать к охоте, принес нам последовательно с дюжину жирных перепелок, которые доставили нам отличный обед.
Отправившись в дальнейший путь, мы, в полдень достигли Соколиного Гнезда. Так как зной и ходьба истомили нас жаждой, то жена придумала изготовить нам новый напиток: измолов еще мягкие зерна кукурузы, она получила род теста, которое распустила в воде, подслащенной соком сахарного тростника. Таким образом она могла предложить нам род молока, столь же приятного, как и подкрепляющего.
Остаток дня был употреблен на выщелачивание зерен кукурузы и на приготовления к выполнению одной мысли, пришедшей мне несколько дней тому назад. Дело состояло в поселении некоторых наших животных в открытом поле: если бы они привыкли к здешнему климату и расплодились, то, оставаясь по-прежнему в нашем распоряжении, избавили бы нас от обременительного ухода за ними. Я мог дозволить себе этот опыт потому, что наш птичник и наше стадо были достаточно богаты для того, чтобы в случае нужды мы могли даже пожертвовать несколькими особями каждого вида.