Проснувшись на рассвете, после спокойного и укрепившего нас сна, мы снова пустились в путь, по направлению к болоту с сахарным тростником, которые мы назвали своей сахарницей. Еще раньше мы устроили там, из переплетных ветвей, шалаш, который нам предстояло лишь накрыть парусом, чтобы предохранить себя от палящих лучей солнца, в течение того короткого времени, на которое мы хотели остановиться в этой местности.
Пока жена готовила завтрак, я с детьми бродил по окрестности, ища следов боа; но мы возвратились, не увидав их.
Едва успели мы присесть и начали угощаться свежим сахарным тростником, которого были лишены уже долгое время, как наше внимание привлек упорный лай собак. Мы схватили наши ружья и кинулись к тростниковой чаще, из которой раздавался лай. По прошествии нескольких минут из нее показалось множество поросят, спасавшихся во всю прыть, следуя один за другим, как солдаты, хорошо обученные отступлению. Три, четыре, выстрела положили с дюжину жертв, но отнюдь не нарушили правильного и быстрого отступления стада. По этим движениям и серому цвету животных я заключил, что перед нами дикие свиньи, весьма не похожие на наших европейских. Кажется, то были мускусные свиньи или пекари.
Так как мы отошли довольно далеко от шалаша, в котором оставили хозяйку, и без помощи тележки невозможно было перевезти нашей добычи, то я послал за тележкой Жака, который и не замедлил возвратиться с нею. Зная из чтения, что мясо пекари годно в пищу лишь в том случае, когда вслед за смертью животного была вырезана из него пахучая железка, я поспешил исполнить это на убитых нами животных.
Затем мы взвалили добычу на тележку, покрытую зелеными ветвями, и с радостными песнями возвратились к шалашу.
Добыча наша была слишком обильна для того, чтобы, несмотря на наш исправный аппетит, мы могли уничтожить ее свежей, и потому нужно было принять меры для сохранения ее от порчи.
За недостатком коптильни, постройку которой я поручил Фрицу и Жаку, я должен был ограничиться самыми спешными мерами. Я отрезал ноги и другие лучшие части добычи, а туловища и головы предоставил собакам и орлу. Отобранное мясо было тщательно вымыто, посолено и положено в открытые сверху мешки, которые мы и привесили к сучьям деревьев. Под мешки были подставлены тыквенные чаши, и стекавший в них рассол снова выливался на мясо через отверстия в мешках.
Следующее утро было употреблено на приготовление отаитского жаркого, которым Фриц хотел изумить мать. Под его надзором братья вырыли довольно глубокую яму, выложили ее камнями и развели в ней, хворостом и щепами, огонь. Надзирая за постройкой этой печи, Фриц в то же время готовил своего поросенка: он опалил его, вымыл, начинил картофелем и пахучими травами и наконец посолил по европейскому обычаю и отступая от способа отаитян.
Я научил Фрица, для предохранения мяса от земли и золы, обернуть его, за недостатком весьма пригодных для этого банановых листьев, в древесную кору, и Фриц в точности выполнил мой совет, который оказался очень хорошим.
Приготовленное таким образом мясо было положено между накаленных камней, угольев, золы и наконец прикрыто ими. А пока оно жарилось в этой первобытной печи, мы поспешили достроить коптильню, которая была окончена лишь вечером.
Тотчас развесив в ней, под потолком, наши окорока, мы развели на поде коптильни огонь и накрыли его сырым дерном, и скоро закрытую со всех сторон коптильню наполнил густой дым. Само собой разумеется, что дым этот был поддерживаем до тех пор, пока наши окорока не прокоптились совершенно, а это потребовало нескольких дней.
На приготовление жаркого по способу отаитян оказалось достаточным три часа. Когда сняли покрывавший жаркое слой земли, песку и камней, из ямы, в которой оно лежало, распространился приятный запах, который возбудил наш аппетит и примирил мать с нашей стряпней, которую она несколько часов тому назад с насмешкой называла дикой кухней. Фриц торжествовал.
После обеда я вспомнил о прекрасных запахе и вкусе, которые придала жаркому кора дерева, употребленная Фрицем вместо банановых листьев, и при тщательном осмотре этой коры и самого дерева, с которого она была снята, я пришел к заключению, что дерево это должно быть голуболистник ароматический или мадагаскарская равенсара, что на языке туземцев значит «добрый лист». Он соединяет в себе запах мускатного ореха, гвоздики и корицы. Из него добывают масло, которым индийские повара приправляют почти все кушания.
Копчение наших окороков заняло еще дня два жену, которая поддерживала в коптильне небольшой огонь, оставаясь дома под охраной которого-либо из сыновей, тогда как я с остальными бродил по окрестности. В каждый приход наш ко времени обеда мы приносили какую-нибудь добычу. Между прочим мы открыли в бамбуковой чаще несколько тростей футов в шестьдесят вышиной и соразмерной толщины. Перепилив эти стебли у узлов, мы без большого труда приготовили нечто вроде бочонков. Сидевшие на этих узлах колючки, твердые как гвозди, тоже пригодились нам. Наконец, молодые ростки бамбука, которые мы собрали одновременно с исполинскими стеблями, хозяйка наша положила в уксус, обернув их в листья равенсары.
Во время осмотра Проспект-Гилля я с досадой увидел и здесь такие же опустошения, произведенные обезьянами, как раньше на ферме. И здесь козы и овцы разбрелись по окрестности, куры совершенно одичали, а самое жилище было до того попорчено, что исправление его я должен был отложить до более удобного времени.
Еще несколько дней было употреблено на проложение новой дороги и на изготовление в прок прежней добычи. Когда наши окорока достаточно прокоптились, мы вновь собрались в поход. Я захватил с собой несколько окороков для увеличения путевого запаса, а остальные оставил в коптильне, тщательно завалив вход в нее песком, землей и колючками, для предохранения запаса от хищных птиц и зверей, а также и обезьян.
Наконец, однажды на рассвете наш маленький караван снова весело выступил в поход.