Кайак был уже давно готов, и Фриц, названный его капитаном, горел желанием оправдать свое звание. И так как самые важные и спешные работы наши исполнены, то ничто уже не мешало нам доставить себе это зрелище и удовольствие.
В назначенный день все мы вышли на берег. Фриц должен был подвергнуться торжественному облечению его в новое звание, прежде нежели сесть в челн. Все мы хлопотали около него, в роли оруженосцев, одевая и вооружая его. Изготовившись в путь, наш гренландский герой вооружился двойным веслом и гарпунами, произнося угрозы морским чудовищам, сел в челн.
Пролезши в отверстие палубы, он стал на колени. Стянув плащ вокруг ободка этого отверстия и расположив гарпуны по назначенным для них местам, Фриц принялся надувать свой плащ и скоро стал похож на исполинскую лягушку. Остальные дети столкнули челн на воду, и Фриц, предоставленный самому себе, затянул победную песню. Меня радовала решительность, с которой он управлял своим челном, и я вполне разделял восторг остальных трех детей, отвечавших на песнь брата взрывами хохота. Напротив того, сердце матери сжималось при мысли об опасностях, ожидавших одно из дорогих ей существ. Для успокоения ее я, несмотря на все мое доверие к искусству Фрица, снарядил другой челн, чтобы плыть за кайяком и, в случае нужды, подать сыну нужную помощь.
Пробыв несколько минут на тихих водах нашего маленького залива, Фриц стал испытывать кайяк на различных движениях. То, при помощи двойного весла, он гнал челн, с быстротой стрелы, по прямому направлению, то заворачивал вправо или влево, то, для доказательства, что не может потонуть, он опрокидывал челн, к ужасу матери и живому восторгу своих братьев.
Может быть, несколько опьяненный нашими шумными знаками одобрения, Фриц, не обращая внимания на крики и просьбы матери, боявшейся какого-либо несчастья, решился направить кайяк в течение ручья Шакала, которое, прежде чем он успел оглядеться, вынесло его в открытое море.
Эта неосторожность напугала и меня. Я поспешно сел в свой челнок, в сопровождении Жака и Эрнеста, и пустился в погоню за беглецом, крикнув матери, чтобы она не пугалась шалости Фрица, но сам я решился побранить его.
Между тем Фриц скрылся из виду, и мы могли надеяться увидеть его лишь в открытом море.
Челнок наш, при помощи шести весел, летел по воде с быстротой ласточки. Мы не замедлили достигнуть отмели, на которой некогда разбился корабль и на которую, как мне думалось, течение должно вынести Фрица. Здесь выступали на поверхность воды низкие скалы, о которые она разбивалась с пеной. Отыскивая место, через которое мы могли безопасно пройти, мы попали в лабиринт скал, закрывавших от нас окрестность.
Мы толкались в этом подобии архипелага, не умея выйти из него и тревожась положением нашего опрометчивого беглеца, когда я увидел, на значительном расстоянии, поднимавшийся столб дыма, а секунды через три услышал и слабый звук, который признал за отдаленный выстрел.
— Фриц там! — радостно воскликнул я.
— Где, где? — спрашивали Жак и Эрнест, тревожным взглядом окидывая горизонт.
В это мгновение я услышал звук, подобный первому, и выстрелил из пистолета. Мне ответил третий отдаленный выстрел. Я уверил моих спутников, что Фриц от нас не далее как в одной версте, и попросил их приналечь на весла. Несколько минут спустя мы нагнали нашего беглеца.
Осмотрев моржа, убитого Фрицем и лежащего на ближнем обломке скалы, я стал выговаривать Фрицу за беспокойство, которое он причинил нам своим опрометчивым поступком. Он извинился, сваливая вину на силу увлекающего его течения и умалчивая о своем желании испытать кайяк и гарпуны в открытом море. Счастливый возможностью привезти его невредимого к матери, я простил Фрицу, отрубил моржу голову, выломал из нее бивни, которыми намеревался украсить нос кайяка, и предложил детям пуститься в обратный путь под предводительством Фрица.
На пути Эрнест спросил меня, на чем основывал я свой расчет, когда услышал выстрелы Фрица, утверждая, что он от нас не дальше как в одной версте.
— Физика учит нас, — ответил я, — что свет проходит в секунду семьдесят тысяч четырехверстных миль, а звук пробегает в секунду лишь триста тридцать приблизительно полуторааршинных метров. Насчитав три секунды между временем, когда я увидел дым от выстрела, и временем донесшегося звука, я заключил, что Фриц должен находиться от нас на расстоянии тысячи метров, то есть версты.
— Применяли ли этот расчет к свету звезд? — спросил Эрнест.
— Да, солнечный луч достигает земли в восемь минут и семь с половиной секунд, а существуют неподвижные звезды, находящиеся от нас на таком громадном расстоянии, что их свет достигает земли лишь в тысячи лет, так что если б они внезапно перестали светиться, то человек видел бы их еще в течение тысячи лет.
— Ах, папа, какая бездна — наука! — воскликнул Эрнест, — и как хорошо бы было знать все, чему она учит.
— Хорошо знать хоть немногое, дитя мое, — ответил я, — тайна всего для нас непроницаема.
Разговаривая таким образом, мы успели проехать только треть пути, когда над нами разразилась гроза, которую я, правда, предвидел, но отнюдь не ожидал в таком скором времени.
К несчастью, Фриц настолько опередил нас, дождь так густо застилал окрестность, а шум волн и ветра до такой степени заглушил крик, что нам невозможно было ни видеть Фрица, ни подать ему знак, чтоб он пересел в наш челн. Страшное беспокойство давило мне сердце. Но на моей заботе оставались другие, не менее дорогие существа, и потому я велел своим юным спутникам одеть спасательные пояса и крепко привязать себя к челну, чтобы не быть унесенными волнением, затем я принял те же предосторожности относительно самого себя, и мы поручили жизнь свою благости Божией.
Буря постоянно усиливалась. Яростные волны вздымались горами и заслоняли от нас окрестность. Затем они обрушивались при блеске молний и раскатов грома. Нам ежеминутно казалось, что море поглощает нас и с утлым челноком нашим, и вслед затем нас, к не меньшему ужасу, вскидывало наверх.
К счастью, челн хорошо выдерживал удары волн; накоплявшуюся в нем воду мы постоянно выливали; челн снова прыгал по волнам, но я тщетно старался управлять им при помощи руля.
Но ужас нашего собственного положения был ничтожен в сравнении со страхом, который ощущал я по поводу несчастного виновника этого положения. Он должен был испытывать ту же бурю, потому что, несмотря на быстроту кайяка, по моему расчету, не мог еще достигнуть берега. Что сталось с ним? Он представлялся мне то разбитым, вместе с утлым челноком, о какую-нибудь скалу, то погружающимся в глубь моря, то добычей какого-либо морского чудовища, против которых пустился на охоту. Сердце мое страдало, но я молчал, чтобы не пугать детей, которых должен был оберегать, и которые, может быть, пугались менее, чем я, вследствие простодушного и святого доверия, которое внушало им мое присутствие. Они надеялись на меня, который сам надеялся только на Бога.
Когда меня терзали эти мысли, я, сквозь окружающий мрак и поверх волн, увидел, что мы находимся в виду залива Спасения. Тогда я схватил весло, и мы стали грести так сильно, что скоро вошли в ведший к заливу проход. Мы были спасены.
Как описать мне восторг, который овладел мною, когда я увидел на берегу жену, Фрица и маленького Франсуа, стоящими на коленях и молящимися о нас, которых они имели основание считать погибающими. Я не стану пытаться описывать ту радость, с которой мы были встречены и сами обнимали дорогие нам существа. Жена и я были до того счастливы в объятиях наших детей, что всякий упрек кому бы то ни было за опрометчивость замер на наших устах.
После жаркой молитвы Предвечному и после быстро поданного женой обеда мы вытащили на берег кайяк и челн и вместе с их грузом дотащили до пещер.
Ливень дождя до такой степени переполнил стекавшие со скал ручьи, что в нескольких местах и преимущественно у Соколиного Гнезда они вышли из берегов, разлились и причинили опустошения, требовавшие немедленных забот, Ручей Шакала переполнился до такой степени, что едва не снес наш мост и значительно расшатал его.
Потребованные этим обстоятельством работы, а равно ловля семги и осетров заняли несколько дней, которые успокоили нас от тревог нашего морского путешествия.
Однажды, в прекрасную лунную ночь, я был разбужен лаем наших собак, которому отвечало какое-то беспокоившее меня хрюканье. Опасаясь нового нападения шакалов, я поспешно встал, взял ружье и выглянул в окошко над дверьми, которое летом мы всегда оставляли открытым для очищения воздуха в нашем жилье. Я озирал местность перед пещерой, когда услышал подле себя голос Фрица.
— Что такое, папа? — спросил он.
— А вот посмотрим, — ответил я, — пойдем вместе.
Мы отправились по направлению к шуму, чтобы открыть причину его, и скоро увидели, что наши собаки отражали наступление стада свиней. Сколько я мог угадать, это были наши же одичавшие свиньи; они, думал я, перебрались через мост Шакала, пользуясь тем, что дети забыли снять с моста доски, как мы делали это со времени посещения боа.
Нам стоило немалого труда отозвать собак. Преследуя свиней по ту сторону ручья, я убедился, что они пробрались к нашему жилищу не вследствие забывчивости детей, а благодаря собственной ловкости, так как они перешли ручей по трем бревнам, служившим опорой мосту. Это вызвало во мне желание переделать лежащий мост в подъемный, и со следующего же дня дети мои и я принялись за эту работу.
Мы поставили два толстых бревна, вверху и внизу соединенные перекладинами. Вдоль столбов мы прикрепили ряд ступеней, по которым было легко забраться наверх. Перекинутая через блок веревка была привязана одним концом к железному кольцу, крепко вбитому в конец моста, и при помощи ее и очень простого коромысла мост поднимался и опускался. Таким образом мы вполне обеспечили себя от набегов, подобных потревожившим нас.
В первые дни по окончании этого труда дети забавлялись тем, что поднимали и опускали мост или влезали на бревна, с которых они могли видеть, по ту сторону ручья, пасшихся стадами и в одиночку антилоп и газелей, которые убегали, как только мы переходили мост.
— Как жаль, папа, — сказал однажды Фриц, — что эти красивые животные не приручены нами. Как приятно было бы, если б они, подобно нашим домашним животным, бродили вокруг нас, не пугаясь шума наших работ.
— Правда! Нам следовало бы устроить здесь солончак, такой, какие есть в Георгии, — заметил Эрнест. — Тогда газели сами приходили бы к нам.
— О каких это солончаках рассказывает Эрнест? — спросил меня Фриц.
— Он говорит о природных солончаках, существующих в Новой Георгии, ответил я, — части теперешней Британской Колумбии, английской колонии в Северной Америке. Там местами почва пропитана солью, вследствие чего жвачные животные, как домашние, так и дикие, с удовольствием лижут эту землю. Оттого-то в посещаемых скотом местах видны вырезанные им углубления. Такие солончаки устроены искусственно и в некоторых странах Европы, например на горах нашей родины.
— Устроим, папа, солончаки! — вскричали дети, прыгая с радости при одной мысли, что им можно будет приманить оленей, коз, газелей, буйволов и прочих.
— Если мысль вам так нравится, друзья мои, то я охотно приведу ее в исполнение. Из фарфоровой глины и соли можно изготовить отличную приманку. Итак, запасемся снова глиной, но при этом за один поход захватим и бамбуковых стеблей, которые необходимы мне для выполнения одного замышленного мною дела.
Дети переглянулись в недоумении.
— Папа, — сказал Фриц, — уже давно братья и я задумали другой поход. Нам хотелось бы побывать на ферме и Проспект-Гилле и осмотреться по сторонам дороги. Позволишь ли ты нам это?
Все взоры устремились на меня.
— Если вы так сильно желаете этого, дорогие мои, то дело можно устроить. Притом же мы уже давно не бывали там, и обзаведение наше нуждается в присмотре.
— Отправимся, отправимся! — восклицали дети.
— В таком случае, — сказал Фриц, — я приготовлю на дорогу пеммикана, если мама согласиться дать мне несколько кусков медвежатины.
— Пеммикана? Это что за кушанье дикарей? — спросила жена.
— Мама, — ответил Фриц, — это мясо медведя или косули, рубленное, толченое и сжатое, которое канадские торговцы мехами берут в свои дальние путешествия между индейскими племенами. Пища это почти не занимает места, хотя очень питательна. И так как, мама, мы порешили предпринять продолжительное путешествие, то мы и обратим наш запас медвежатины в пеммикан.
Хотя мать менее, чем когда-либо, относилась сочувственно к предприятиям, разлучавшим ее с детьми и мужем, однако она по обыкновению уступила нашим просьбам и представлениям о необходимости этого похода, и помогла Фрицу в изготовлении «кушанья дикарей». Между тем остальные дети приводили в порядок свои охотничьи доспехи, и, следя за их хлопотами, я убедился, что они намерены продолжать этот поход, которому, по-видимому, придавали большую цену. Старые сани, которые дети, при помощи двух колес, обратили в тележку, были нагружены мешками, корзинами, а равно палаткой и кайяком. Кроме того, Жак, надеясь, что его действия не будут замечены, присоединил к запасу пеммикана, уже и без того слишком изобильному, несколько голубей, — как я думал, с целью поразнообразить будущий стол, грозивший состоять из одной толченой медвежатины. Я притворился, что не замечаю этих маленьких хитростей, и торопил с отъездом.