Беспокойное утро
Подъем кончился, и паровоз начал быстро набирать скорость. Степан Васильевич, высунувшись в окно, смотрел вперед на темные силуэты деревьев, бежавших навстречу, и думал о сыне. Вот бы вместо Загоскина — неряхи и лодыря поставить помощником сына Ванюшку. Вчера он поспорил с Загоскиным, и от ссоры остался неприятный осадок. «Не сработаться, — думал машинист. — Лучше скорей разойтись по-хорошему».
В этот момент он увидел, что по паровозу скользит тень человека, ползущего на корточках.
— Что за нахождение! — пробормотал Степан Васильевич и оглянулся.
Кочегар сосредоточенно возился у топки, а Загоскина на месте не было.
Человек дополз до трубы, уцепился за скобу и встал на ноги. Теперь при свете искр, летевших из трубы, кочегар сразу узнал в нем своего помощника.
— Куда ты лезешь! — громко крикнул Степан Васильевич.
Загоскин, видимо, услышал крик, повернул голову и оскалил зубы. В руках у него оказалась большая толстая железная плита. Он поднял ее над трубой и опустил. Из топки сразу хлынул густой, едкий дым. Перепуганный кочегар высунулся из паровоза и, не раздумывая, бросился под откос насыпи.
Всё это было так неожиданно, что Степан Васильевич растерялся.
Дым перехватывал дыхание и начал разъедать глаза.
Степан Васильевич старался не дышать. Он вытащил из кармана платок, закрыл им лицо, но это мало помокло. Дым душил. Поезд набирал бешеную скорость. Остановить состав было невозможно.
Перед глазами поплыли разноцветные круги. Машинист понял, что теряет сознание. Падая, он успел ухватиться за рычаг и… проснулся.
Светало. В комнате плавал сизый дым, от которого во рту стояла противная горечь.
«Уж не пожар ли?» — спохватился Степан Васильевич.
Он сел на кровати, надел на босые ноги сапоги, подошел к окну и сразу всё понял.
В небольшом садике, расположенном перед их домом, всё заволокло густым дымом. Нельзя было разглядеть даже вишневого дерева, стоящего в пяти шагах от окна.
— Спи, Степа. Рано еще, — сказала жена.
— Разве тут уснешь! Посмотри, что старик натворил. Дымовую завесу устроил.
— Это Ванюшка его взбаламутил. Боялся, что морозом на яблонях цвет побьет.
— А где Ванюшка?
— В саду. Всю ночь вместе с дедом сидит.
Степан Васильевич достал из кармана пиджака часы и, убедившись, что времени всего четверть шестого, снова лег.
— И в комнату дыму набралось, — сказал он через несколько минут. — А мне из-за него такой чудной сон приснился… Будто Загоскин трубу на паровозе закрыл, как в печке заслонку… Ведь надо же?
— Помирился ты с ним?
— Нечего нам мириться. Выгнать надо бездельника, и дело с концом… А еще думал я, Аня, хорошо бы Ванюшку на его место…
— Не пойдет Ванюшка на железную дорогу.
— Почему не пойдет?
— Не лежит у него душа к машине.
— А куда он пойдет?
— В садоводы.
— Баловство. Это его старик с толку сбивает.
В это время хлопнула дверь и послышалось осторожное шарканье ног. Через минуту в комнату вошел высокий, сухой старик. Короткая белая борода обрамляла его лицо. Он подошел к окну, нагнулся и долго стоял в таком положении, слегка покачиваясь в разные стороны.
— Ты чего, отец? — спросил Степан Васильевич.
— Не спишь?
— С вами разве уснешь? Дыму напустили целую комнату.
— Не надо было рамы выставлять. Поторопился.
— Я же, значит, и виноват?
На это старик ничего не ответил. Он снова присел у окна и начал что-то разглядывать.
— Чего ты высматриваешь? — снова спросил Степан Васильевич.
— Градусы. Глаза совсем сдают, ничего не разберу.
Степан Васильевич подошел к окну. Снаружи был приделан термометр, чтобы в любое время года можно было знать температуру на улице.
— Семь градусов.
— Какие градусы? — спросил старик. — Выше или ниже?
— Выше.
— А ты не ошибся?
— Нет, нет, — уже с кровати ответил Степан Васильевич.
— Я так и думал. На улице не очень холодно. Зря мы костер зажгли, — сказал старик, направляясь к двери.
— Подожди-ка, отец, — остановил его сын. — Мы сейчас с Анной насчет Ванюшки говорили. Зачем ты его своим садом с пути сбиваешь?
— Это не мой сад, это ваш сад.
— Я не про то говорю. Ты по к саду приохотил. Мать говорит, что он садоводом решил стать.
— Ну так что?
— А то! Он теперь подрастает, и как раз бы ему в ремесленное училище поступить…
— Он в институт пойдет. Школу кончит и пойдет.
— В какой институт?
— В какой приглянется.
— В садоводческий, что ли?
— А хоть бы и так.
— Вот я и говорю, что ты ему голову задурил своим садом. Из парня хороший машинист бы вышел, смена отцу…
Старик сел к столу, достал из кармана табакерку и постучал ногтем по крышке.
— По-твоему, лучшего ремесла нет на свете, как машинист, — с усмешкой сказал он и шумно потянул носом.
— Есть, а только не садовод.
— А чем плохо быть садоводом?
— Баловство, — спокойно сказал Степан Васильевич.
Это возмутило старика. Он резко встал и ушел, сердито хлопнув дверью.
* * *
Около костра, на чурке, сидел белоголовый мальчик. На вид ему было лет тринадцать. Большой еловой веткой он глушил язык пламени, чтобы костер не горел, а дымил. Всё лицо и руки его были перемазаны копотью. От дыма глаза слезились, и он постоянно фыркал носом, вытирая его рукавом куртки.
— Сколько градусов, дед? — спросил Ваня, услышав приближающиеся шаги.
— Семь градусов плюс, — сказал старик и закашлялся. — Ну и дыму мы напустили, Ванюшка! Не тронь костер-то, пускай разгорается.
Он сел на ящик рядом с внуком, и оба стали наблюдать, как из-под веток весело выбрались огоньки и с треском побежали наверх.
— А на восходе солнца температура не упадет? — с тревогой спросил Ваня. — Помнишь, как в прошлом году?
— Нет. Теперь ничего. Скоро солнце взойдет. Видишь, как светло стало.
Костер начал гудеть поднимай кверху снопы искр. Стало жарко.
— Зря мы с тобой ночь промаялись, — сказал старик, переставляя ящик подальше от огня. — Меня тишина спутала… Небо ясное, и тихо. Всегда в такую погоду утренники бывают.
Мальчик молчал, думая о своем. Он не жалел, что провел бессонную ночь в дыму. Всё равно в такую ночь, когда яблони в цвету, он бы не мог спать спокойно, опасаясь заморозка.
— Послушай, что я тебе скажу, Ванюша, — начал старик, как-то особенно ласково. Так он разговаривал с деревьями, когда резал ветки для прививки или удалял ненужные. — Умные люди решили для всех трудящихся хорошую жизнь построить. Чтобы жили они в довольстве, уважали друг друга… Чтобы ни в чем недостатка не имели. Ты слышишь меня, внучок?
— Слышу, дед.
— Думается мне, что при такой жизни яблоки вот как нужны будут.
— Не только яблоки!
— Это я к примеру сказал. Яблоки, сливы, груши, ягоды, орехи… Попросту говоря, всякие плоды фруктовые. Некоторые этого не понимают. Думают: фрукты баловство, ребятишкам угощенье…
Старик вздохнул, достал табакерку и зарядил нос большой понюшкой табаку.
— Без фруктов картина не та, — продолжал он. — Ведь если подумать, что такое фрукты?.. Варенье, повидла, джемы, компоты, вина, соки… всего не пересчитать. Питательность у них и витамины всякие. Верно я говорю?
— Верно, дедушка!
Мальчик внимательно слушал, чувствуя, что дед неспроста начал этот разговор.
— Вот отец мечтает из тебя машиниста сделать, — продолжал старик. Поспорили мы с ним сейчас. Я ему говорю, что машинистом всякий может научиться. А вот садоводство… что не всякий.
— А почему не всякий, дед?
— Тут талант нужен. Дерево надо любить, понимать. Оно живое… Что ему нехватает, как его уберечь, как воспитать. А такой талант не каждому дан. А талант — это любовь, Ванюша. Иван Владимирович Мичурин с детских лет сад любил и большой талант имел.
С первыми лучами солнца подул легкий ветерок, увлекая за собой дым. Мальчик взглянул поверх костра.
— Дед, смотри-ка!.. — восторженно прошептал он.
На фоне уходящего дыма, освещенная золотистыми лучами солнца, стояла яблоня, вся усыпанная нежно-розовыми цветами. Клочья дыма еще путались между ветками и размывали очертания, но с каждой секундой яблоня вырисовывалась всё ярче.
— Это славянка, — спокойно сказал старик.
Он не понял настроения внука. Мальчик видел изумительную красоту. Игра света, теней, красок была так поразительна, что только привычный глаз мог отнестись к ней равнодушно.
Ваня долго смотрел не отрываясь, словно хотел на всю жизнь запечатлеть эту картину.
— Никакому художнику так не нарисовать! — вырвалось у него.
Он встал и, как зачарованный, пошел по саду.
Дым рассеялся. Все деревья словно выпрямились, расправили ветки, красуясь своим нарядом. Ване казалось, что они поворачиваются к нему то одним, то другим боком, выставляя напоказ цветы. Он обошел весь маленький сад в том возбужденно радостном настроении, которое испытывал только здесь. Сердце у него сладко замирало и хотелось петь во всё горло.
— Нет, дедушка, сад я не брошу! — крикнул мальчик старику.
Он остановился против низкой яблони с широко раскинутой кроной, на ветках которой пачками сидели крупные цветы. Это была антоновка.
— Верно, «антоша»? Я от вас никуда не уйду, — ласково прошептал он.
И опять ему показалось, что яблоня приветливо закивала всеми ветками, и в этом не было ничего удивительного. Ведь она живая и хорошо его знает.
Когда мальчик повернулся и пошел к деду, перед ним, как из-под земли, выросла рыжая собака с острыми ушами на макушке, лисьей мордой и пушистым хвостом, завернувшимся колечком.
— Муфта! Ты где была? — крикнул Ваня.
— От дыма пряталась, — сказал старик.
Собака подбежала к деду, встала передними лапами на его колени и хотела лизнуть в бороду, но дым костра потянул в их сторону, и Муфта, фыркнув, отошла.
— Что! Не нравится? — засмеялся мальчик. — Ты где пряталась? А? Не стыдно? Хозяева всю ночь в саду сидели, а ты запряталась и спала? Не стыдно?
Собака виновато опустила хвост и внимательно смотрела на Ваню.
— Дедушка, а ведь она понимает, что я ей говорю?
— А то как же! Она всё понимает, только хитрая очень.
Муфта насторожилась и, повернув голову к забору, глухо зарычала.
— Ладно, не бреши, — сказал старик. — Сами слышим.
Над низким забором показалась голова соседа.
— Василий Лукич, почтение! — сказал он, останавливаясь и снимая фуражку.
— Здравствуйте, Петр Захарыч! На работу?
— Да. Приходится дежурить сегодня. А вы всю ночь просидели в саду?
— Да, почитай всю ночь. Внук напугал. Утренник, говорит, мороз… Вышел я и точно… после одеяла-то холодновато показалось. Зажгли костер…
— Ну, это ничего. Лучше пересолить, чем недосолить. Обидно, когда такую благодать морозом побьет.
— Справедливо. У вас, я видел, вишня тоже вся цветом усыпана.
— Есть немного!.. Ну, а как твоя яблоня, Ваня?
— Ничего, тянется. Она нынче меня перерастет…
— Подреза́л?
— Нет. Дед не велел.
— Я на подрезку по-мичурински смотрю, Петр Захарыч. Зачем дерево уродовать понапрасну, если оно само хорошо развивается?
— Это верно, — согласился сосед. — Ну, а какие на нем яблоки будут, Ваня?
— Не знаю.
— Как не знаешь? Плохой, брат, ты ученый, если свой сорт растишь и не знаешь.
— Это дело сложное, — неуверенно сказал Ваня.
Сосед засмеялся.
— Ну, тогда жди лет пятнадцать.
— Он дождется, молодой, — сказал старик. — Пятнадцать не пятнадцать, а годика через четыре зацветет, как я полагаю.
— Я шучу. Ну, будьте здоровы!
Сосед махнул фуражкой и направился вдоль забора.
Муфта недоверчиво проводила его глазами и, когда стихли шаги, улеглась на траву.
— Пойдем, Ваня, спать. Чего-то у меня глаза режет.
Мальчик послушно встал.
— А ты здесь оставайся, сторожи. Выспалась, наверно, — сказал он, погрозив пальцем собаке.
* * *
В доме стояла тишина. Ваня остался в кухне, а старик прошел в комнату, разделся и лег.
Разговор с сыном сильно встревожил его. Правильно ли он поступает? Сам всю жизнь мечтал работать в саду, а судьба сложилась иначе. Только после окончания гражданской войны ему удалось наконец поселиться в этом небольшом районном городке, получить участок земли и развести сад. Конечно, он бы счастливее прожил свой век, если бы с детских лет начал заниматься любимым делом. Но можно ли судить по себе? А что, если мальчик только случайно приохотился возиться в саду, а на самом деле его призвание совсем другое? Может быть, прав отец?
Василий Лукич перебирал в памяти всё, что касалось внука. Еще года три назад он стал замечать, что Ваня серьезно интересуется садом. Вместо того чтобы бежать с приятелями на речку купаться или рыбу ловить, мальчик оставался в саду и помогал деду сколько позволяли силёнки.
Скоро Ваня начал задавать такие вопросы, что любитель-садовод терялся, не зная, как ответить. Правда, Василий Лукич и не подозревал, что на некоторые из вопросов не ответил бы и крупный ученый. Чем дальше, тем больше увлекался Ваня интереснейшим делом, и старику это нравилось. Он поддерживал увлечение.
Николай Павлович, директор школы, где учился мальчик, случайно узнал, что его ученик занимается плодоводством, заинтересовался этим и познакомился с дедом. Однажды он точно ответил ему на вопрос, который сегодня встревожил старика.
— Я лично считаю, что садоводство — благородное и интересное занятие. И каждый человек должен его любить и знать. Если он даже на крайнем Севере живет, всё равно может сад выращивать, хотя бы у себя в комнате.
Старик уважал учителя, и эти слова, которые он сейчас вспомнил, успокоили его.
Вернулся из кухни Ваня.
— Ты спишь, дедушка? — спросил он шопотом.
Старик не ответил. Ваня разделся и залез под одеяло.
Он долго лежал с открытыми глазами и вспоминал. Пять лет назад, собирая в лесу грибы, Ваня нашел низкорослую яблоню. Она росла на краю оврага и неизвестно, как сюда попала. На яблоне висело несколько красных яблок величиной с грецкий орех. Мальчик сорвал их и принес деду. Яблоки оказались очень сладкими, но терпкими, вяжущими рот. Мякоть внутри была красная, как и кожура. На другой день они вместе пошли в лес и неподалеку от первой нашли еще две яблоньки, без плодов. Дед долго разглядывал эти деревца.
— Давай пересадим их в наш сад, — предложил мальчик.
— А зачем? Земли в саду мало, а проку от них и того меньше. Пускай тут растут. Здесь место глухое, никто их не тронет. А ты вот что сделай, Ванюша. Ты свой сорт разведи от них, — посоветовал дед. — Яблочки сладкие, но маленькие. Морозу не боятся. Красные, опять же. Может, интересный новый сорт от них вывести?..
Ваня едва дождался весны и сделал своими руками всё, как научил дед.
На яблоне мичуринского сорта «шестисотграммовая антоновка», которая росла в саду, он выбрал три самых лучших, еще не раскрывшихся цветка и самодельными щипчиками выщипнул у них пыльники тычинок. На эти цветы Ваня надел марлевые мешочки, чтобы пчелы не занесли другой пыльцы. Все остальные цветочные бутоны на ветке срезал.
За день до этого он сходил в лес, на край оврага, сорвал с яблони-дичка все цветы и собрал с них пыльцу. Когда бутоны на «антоше» распустились, он осторожно снял мешочки и тонкой кисточкой опылил: нанес на пестик культурной яблоньки пыльцу лесного дичка. Два цветка отвалились, но третий через некоторое время дал завязь и к осени превратился в огромное яблоко. Каждый день, приходя из школы, Ваня любовался им. Ведь внутри яблока были спрятаны семечки, из которых должна вырасти яблоня совершенно нового сорта. И это будет его, Ванин сорт.
В ноябре, когда яблоко начало уже портиться, он разрезал его и достал семечки. Пять самых крупных он посадил в ящик, закрыл его металлической сеткой, чтобы не забрались мыши, и вынес в сад.
На следующую весну все семена взошли. Пять сеянцев Ваниного сорта прекрасно росли и развивались, но зимой три из них погрызли мыши, и они засохли. Это было большим горем. Ваня не раз плакал, а дед утешал, что погибли не лучшие. Два оставшихся сеянца были очень не похожи друг на друга. Один из них какой-то корявый, сильно отставал в росте и наконец тоже погиб от неизвестной причины. Зато последний рос и обещал стать настоящей культурной яблоней.
У сеянца были толстые побеги, широкие листья. Мальчик огородил его проволокой. На зиму он завязывал ствол деревца еловыми лапками и приучил Муфту сидеть около дерева, когда уходил в школу.
Ваня с нетерпением ждал подарка, который должен был получить через несколько лет.
Каждое лето он с волнением наблюдал за своим сеянчиком.
— Пойдем-ка, деда… Смотри. Это не плодовая веточка? — спрашивал он старика, притащив его к яблоньке.
— Нет. Ростовая. Видишь, как ее листья тянут. Ты не спеши. Придет время, и зацветет.
— А если ее в крону «антоши» привить?
— Не надо, внучек. Она еще молодая. Зачем торопить?
Приходилось ждать. Иногда закрадывалось сомнение. «А вдруг яблоки будут такие же маленькие, как и у дичка?» Эти опасения обычно появлялись тогда, когда Ваня доставал где-нибудь старую книгу о плодоводстве и вычитывал там, что из посеянных яблонь всегда растут дички. Дед резко возражал.
— Ты глупостям не верь. Иван Владимирович Мичурин делом доказал, что новый сорт можно вывести из семян.
Ваня успокаивался. Опытность деда и ссылка на Мичурина разгоняли все опасения.
«Какие же на ней будут яблоки? — думал Ваня, засыпая. — Когда она зацветет? Неужели через пятнадцать лет, как сказал Петр Захарович? Нет. Он пошутил. Дед сказал, что годика через четыре, а он лучше знает…»