Николай Тимофеевич через окно увидел остановившуюся напротив дома лошадь и вышел на улицу.
— Как же это вы… — говорил он, здороваясь. — Поторопились. Предупредили бы. Хорошо, что Степан Захарыч побеспокоился… Ну, заходите!.. Это и всего багажу? А где же картошка?
— Картошка у Вани в кармани, — повторил свою шутку дед.
— Не получили?
— Получили, папа, только не столько, сколько ты хотел.
— Ну, ладно. Идите в дом. Саша, ты отведи Зорьку на конюшню, — сказал Николай Тимофеевич и, подхватив чемоданчик дочери, пошёл вперёд.
Прибежавшие ребята окружили Ваню. Всем хотелось как можно скорей знать, как он съездил, что привёз, но Ваня чувствовал, что сейчас предстоит серьезный разговор, и ему было не до ребят.
— Ну, чего вы пристали? Потом скажу. День будет. Успеете! — отмахнулся он от вопросов и пошёл к дому.
Николай Тимофеевич уже сидел за столом.
— Так! — начал он, когда все вошли в комнату. — Начнём по порядку. Как дела, вожатая?
— Живы, здоровы, доставлены в целости, — улыбаясь ответила Вера. — Обо всём пусть Ваня расскажет.
— Ну, Рябинин, выкладывай. Почему картофель не получили? Письмо моё передали?
— Передали.
— Учёного того видели? Как он?.. Вадимов?
— Видели.
— Три раза видели, — добавила Зина.
Ваня достал из-за пазухи пакет и подал его Николаю Тимофеевичу.
— Вот, получили от него два сорта картофеля: „Камераз“ и „северная роза“.
Николай Тимофеевич взял пакет, взвесил его для чего-то на руке и медленно стал разворачивать. Все присутствующие с любопытством вытянули шеи.
— Та-ак! Здорово же ты их запаковал. Как бриллианты какие! — усмехнулся он, откладывая в сторону третий лист смятой газеты. — Который из них какой? — спросил он, разложив клубни на столе.
— Эти белые — „Камераз“, а розовые — „северная роза“, — пояснила Зина, показывая пальцем.
Все находившиеся в комнате — Степан Захарович, Николай Тимофеевич, Дарья Андреевна и пробравшиеся с улицы ребята — наклонились над столом и долго, внимательно разглядывали клубни. Ничего особенного, однако, не обнаружили. Картошка как картошка. Ни величиной, ни цветом, ничем другим привезённые клубни не отличались от обыкновенной картошки.
— Обыкновенная картошка! — разочарованно сказала Дарья Андреевна и отошла к печке. — Стоило за ней ехать! Наша лучше!
— Так… Ну, и что же теперь с ними делать? Сейчас съедим или вечером? — шутливо спросил Николай Тимофеевич. — Чем же замечательны эти сорта?
— Урожайные, ранние, ракоустойчивые, вкусные, — быстро перечислила Зина и, дрожащим от обиды голосом, продолжала: — А ты, папа, не смейся. Степан Владимирович говорил, что можно мировой рекорд установить… ускоренным размножением. Мы решили две бригады устроить: девочек и мальчиков. Вот эти две картошки наши, а эти ихние. Забирай свои, Ваня! — обратилась она к мальчику. — Пускай смеются!
— Это я всё понимаю, — со вздохом сказал Николай Тимофеевич. — Сорвалась, значит, наша затея с семенным участком. А я было вам целый гектар земли наметил…
— А где? — оживился Ваня.
— Там, где горохи были, у двух берёз.
— Правильно! — сказал мальчик. — Вы за нами его и закрепите, Николай Тимофеевич!
— Гектар? — удивился председатель.
— Половину хватит.
— Чего же вы там посеете?
— Картошку.
— Какую?
— А эту!
Все присутствующие засмеялись. Ваня нахмурился, а Зина покраснела.
— Чего вы смеётесь! — сказала она. — Сами ничего не понимаете и смеётесь.
— Эту картошку в огороде посадите или на школьном участке, — заключил Николай Тимофеевич, поднимаясь с табуретки.
— Я же тебе говорю, что мы ускоренным способом будем размножать! — со слезами на глазах сказала Зина и для большей убедительности прибавила: — По мичурински!
— Так вам на это полгектара надо?
— Конечно.
— Да знаешь ли ты, дочка, сколько на гектаре кустов картофеля растет?
— Знаю.
— Сколько?
— Сорок тысяч! — ответила Зина.
— Правильно! Зачем же вам полгектара? — спросил председатель, поворачиваясь к Ване.
— Полгектара нам не надо, а соток двадцать надо, — спокойно ответил тот.
— Да вы смеётесь надо мной, что ли? — рассердился Николай Тимофеевич.
— Это ты смеёшься! — горячо заговорила Зина. — Что это на самом деле! — по щекам у неё текли слёзы обиды, но она их не замечала. — Сам поручил, сам в Ленинград послал, а теперь смеётся. Мичуринцы, мичуринцы… Мы две лекции слушали, а ты как над маленькими смеёшься. Спроси у Марии Ивановны, если не знаешь.
Николай Тимофеевич не ожидал такой вспышки от дочери и с любопытством слушал её.
— А чего ты раскипятилась! — примирительно сказал он. — Разве нам для дела земли жалко? Берите хоть гектар.
— Земли нам надо двадцать соток. Слышал, что Ваня говорил? — настойчиво, но уже спокойно сказала Зина.
— Ну, занимайте двадцать соток.
— И не только земли, — спохватился Ваня.
Он понял, что сейчас можно спросить у председателя всё, о чём они говорили с Зиной.
— А чего же ещё?
— Обработать надо.
— Это пустяк, сделаем!
— И навозу надо. Только не свежего, — торопливо прибавил он.
— Где же я вам возьму старого?
— А на сломанных хуторах есть. Я знаю.
Николай Тимофеевич совершенно забыл про этот навоз, а сейчас, когда мальчик напомнил, задумался. Имеет ли он право распоряжаться ценной находкой без согласия агронома?
— Тот навоз мы хотели… — начал было он, но Зина не дала продолжать:
— Нет уж… Всё равно мы его не отдадим. Мы пополам с мальчиками разделим. И не думай, пожалуйста. Ты сам обещал для нас всё сделать. Забыл своё слово!
Николай Тимофеевич только руками развёл.
— Да разве мне жалко! Спросите Марию Ивановну. Теперь она хозяйка. Больше ничего вам не надо? Трактор заказать или своими лошадьми обойдёмся?
На лицах снова появились улыбки, а Зина, взглянув на Ваню, подмигнула ему.
— Парник нужен, — сказал тот.
— Два парника! — перебила Зина. — Один для нашей бригады, другой для мальчиков.
— А парники зачем?
— Рассаду картошки выращивать.
— Не знаю, Зина. Это всё с агрономом решайте. Теперь всё? — спросил он.
— Ящики нужны, — сказал Ваня, — но это мы сами сделаем.
— А ты распорядись, чтобы дали гвоздей и доски, — вставила Зина.
Она уже успокоилась и гордо поглядывала на собравшихся подруг. Победа осталась за ними. „Что бы ещё такое у него попросить?“ — думала девочка, но ничего придумать не могла.
— И вообще ты должен нам во всём помогать, — докончила она. — Чтобы не ходить потом за тобой и не клянчить. Знаю я тебя! Того нет, того нельзя или некогда…
— Поможем, ребята! — улыбнулся Николай Тимофеевич.
Ему понравились и горячность дочери, и уверенная настойчивость Вани.
— Если дело будете делать, — поможем! — поощрительно повторил он. — Разве мне жалко? Дело общее, для колхоза стараетесь!
Дверь постоянно открывалась и хлопала. Ребята всё прибывали. Вернулся запыхавшийся Саша, а вместе с ним ещё трое мальчиков. Бригада Зины тоже собралась полностью. Опоздавшие дёргали за полу впереди стоящих и шёпотом спрашивали: „Что тут такое? За что Зину ругают?“ А те делали большие глаза и сердито шипели: „Тихо ты! Потом“.
В конце разговора Николай Тимофеевич обратил внимание на „великий сбор“.
— Это что у вас? Общее собрание, что ли? — спросил он Зину. — Нет уж… Давайте где-нибудь в другом месте!
Мальчики гурьбой вышли из комнаты и, окружив Ваню, пошли его провожать. Девочки остались у Зины.