Строение возле берёз скромно именовалось шалашом, но по солидности постройки, вместительности и великолепному внешнему виду достойно было называться иначе. Всё, что можно было придумать и сделать, было придумано и сделано. На прибитом шесте висел красный флажок, по бокам темнели два маленьких четырёхугольных окошечка со стёклами: одно — обращено в сторону деревни, другое — к опушке леса. Попасть в шалаш можно было только на четвереньках. Вход в него плотно закрывался сплетённой из ивовых прутьев дверью. На утоптанном „полу“ толстым слоем лежала солома. Взрослый человек мог стоять не нагибаясь. К сожалению, шалаш почему-то нравился комарам, и их набиралось туда великое множество. Комаров били, выкуривали дымом, но скоро они снова набирались и безжалостно „пикировали“, как выражались ребята.
Около шалаша горел костёр, и над ним на двух рогульках висело ведро с водой. Кругом костра, на толстых чурках, поленьях, натасканных отовсюду, сидели юннаты.
На широком выструганном обрезке доски лежали приготовленные картошка, три луковицы, две морковки, соль и куски хлеба.
Была задумана уха, и все ждали возвращения рыбаков.
Погода испортилась. Неожиданно подул западный ветер, и хотя он, по рыбачьим приметам, считался „клёвым“, но был опасным. Этот ветер в несколько минут разводил на озере такую волну, что не долго было и лодке перевернуться.
Правда, никто из ребят не беспокоился за жизнь таких опытных рыбаков, как Ваня и Саша, но выгребать против западного ветра было тяжело, и, видимо, поэтому они задерживались.
Солнце уже скрылось. С берега вернулся Боря и сообщил, что „ничего в волнах не видно“.
Томительно тянулись минуты. Разговор не клеился.
Наконец на дороге показались два мальчика.
— Есть уха! — крикнул Костя, увидев в руках Саши связку рыбы.
— Нюша, Оля, Тося, живо чистить! — засуетилась Поля Замятина. — Мальчики, давайте ножи! Вода скоро закипит. — Поля была общепризнанной поварихой.
— Ну что, досталось? — крикнул Боря.
— Ну и ветрило! — еще издали весело ответил Саша. — Только клёв начался, а он как рванёт… Лодку с камнем потащил… Здоровый задул! Еле-еле догребли!
Передав пойманную рыбу девочкам, Саша заглянул в ведро, потёр руки над костром и опрокинул на землю Борю. И всё это сделал подряд, без перерыва, каким-то одним движением.
— За мной шагом марш! — крикнул он. — Борька, Костя, Вася! Пошли за топливом! Я вам говорил, — запасы делать.
Мальчики ушли в лес. Девочки отправились чистить рыбу в сторону от шалаша. Ваня подошёл к парникам. Здесь, за лесом, ветер только угадывался по шуму сосен и не мог ничего испортить; но проверить никогда не мешает.
Всё оказалось в порядке. Рамы наложены ровно и сдвинуты плотно. Днём они снимались, и только часть растений, не успевших укорениться, оставалась закрытой под сильно закрашенными стёклами.
Почему-то здесь, в самодельных парниках, черенки чувствовали себя хуже и дольше не выбрасывали корней. То ли им не нравился состав земли, то ли земля была холодна, то ли не хватало влаги.
Чем больше темнело, тем ярче и красивей горел костёр. Поля стояла над ведром и помешивала в нём палочкой. Рядом сидела на корточках Катя и подкладывала в огонь сучья.
Ваня глядел на сосредоточенное выражение лица поварихи, освещённого красным светом, прислушивался к нарастающему свисту ветра, и ему стало казаться, что они находятся где-то очень далеко, в дикой, неисследованной тайге.
Он залез в шалаш, лёг на спину и, заложив руки за голову, задумался.
Несмотря на свист ветра и отдалённый шум озера, было слышно, как потрескивали сучья, да изредка доносились голоса из деревни.
Вчера Ваня получил письмо от Светланы, в котором она сообщала, что вся их бригада отправилась в туристский поход, а она с Серёжей осталась из-за картофеля. Она обещала приехать в конце июля, но как-то неопределенно: „Если отпустит мама“.
Вернулись из леса мальчики, притащив большие охапки валежника. Костя приволок целое дерево. Свалив топливо в кучу, ребята подвинули свои чурки поближе к костру, уселись и уставились на огонь.
— Ой, девочки! Она живая! — послышался Тосин голос. — Я не буду чистить живую!
— Выдумываешь!
— Конечно, живая! Хвостом шевелит.
— Это когда скребёшь чешую, она и шлёпает, — пояснил голос Оли Тигуновой.
— Без тебя знаю! Чисти сама!
— Верно, живая…
— А вы думаете, мы мёртвую ловили? — крикнул Саша.
Прислушиваясь к разговору, Ваня размышлял о том, что сейчас они живут дружно, не ссорятся, и, вероятно, это потому, что у них есть общее интересное дело. Ребята стали лучше, душевнее, отзывчивее, а девочки не обижаются на пустяки и ни в чём не отстают от мальчиков. Работают все охотно, даже с азартом. И дело у них идёт хорошо. Растений столько, что многие из взрослых уже не верят, что они сняты и размножены от четырёх клубней.
— У маленьких такая крепкая чешуя — ужас! — снова раздался голос Оли.
— Девочки, вы чешую не скоблите! От неё навар! — крикнула Поля.
Замычала корова. Ей ответила вторая, резкий хлопок бича рассёк воздух.
— Чего это коров так поздно гонят? — спросила Катя, но ей никто не ответил.
Принесли вычищенную и вымытую рыбу и положили возле костра. Как только сварится картошка, можно будет опускать рыбу в ведро. Поля взяла единственную имевшуюся на всех ложку, зачерпнула воды, подула, попробовала на вкус и поморщилась. Все внимательно следили за её движениями. Вернувшиеся девочки начали устраиваться у костра.
— Ох и ветер! — сказала Оля, перекатывая свой чурбан к огню. — Ну-ка, Борька, пусти! Расселся на середине!
— А ты садись рядом, на моё полено.
— Ну, тогда подвинься.
— Ой! Чего ты, Коська! — пропищала Тося и, перекинув косу на грудь, хлопнула мальчика по плечу. Оказывается, Костя, не удержавшись, дёрнул её за косу.
Скоро все устроились и успокоились. Но ненадолго.
— Ваня! Уха готова! — крикнул Саша, словно друг его был, по крайней мере, за километр.
На все случаи жизни и для всех блюд ребята имели принесённые сюда алюминиевые миски. Из них ели уху, картошку, рыбу, пили чай, молоко. Ложек не было. Жидкое пили через край, как из блюдца, и рыбу разбирали прямо руками. Трудно сказать, почему здесь было всё так вкусно: то ли действительно Поля была великая мастерица, то ли почему другому.
Когда ребята держали миски наготове и нетерпеливо барабанили по ним пальцами, Костя заметил идущего к ним от деревни высокого мужчину. Ночь была светлая, но от близкого огня казалось темно.
— Кто-то идёт! — сказал, всматриваясь, мальчик.
— Николай Тимофеевич! — узнал Саша.
Ведро сняли с огня. Поля принялась вылавливать рыбу и раскладывать её на доске по порциям.
Подошёл Николай Тимофеевич и встал за спинами ребят.
— Эге, братцы! Да тут у вас красота! То-то Зина и домой не заглядывает. Как табор цыганский… И пахнет как… Что это? — спросил он.
— Уха! Папа, будешь с нами уху есть? — предложила Зина.
— Буду! — охотно согласился председатель.
— Садись рядом со мной. Только тебе чашки нет… Ну, ты из моей поешь, а я из Ваниной. Он куда-то ушёл.
Поля заново поделила рыбу на кучки и положила доску между ребятами.
— Давайте миски! — приказала она.
Началось разливание ухи. Картошку она вытаскивала ложкой, бульон наливала через край.
— У-у… знатная вещь! — хлебнув ухи, похвалил Николай Тимофеевич.
И хвалил он совершенно искренне. Уха была действительно очень вкусная, наваристая. У Поли заблестели глаза от удовольствия. Хвалили её часто, но то хвалили ребята, а это сам председатель колхоза.
Несколько минут раздавалось прихлёбывание и чмоканье. Ели, как говорится, так, что „за ушами трещало“. Затем, положив свои порции рыбы в миски, принялись за неё.
— Ну, чего вы всё время плюётесь? — возмутилась Поля.
— Кости колючие, — проворчал Боря.
— Это виноваты рыбаки. Зачем ловят с костями, — пошутил Николай Тимофеевич.
— А мы ловили для навара, — нашёлся Саша.