Несколько дней подряд шел снег. Крупными хлопьями он падал на землю. И так много его насыпало, — дворники едва разгребут, уже снова надо убирать. Зато ребятам привольно: кто на лыжах бродит, кто просто валяется на мягком снегу.
Старшие воспитанники заняты устройством ледяной горы. Руководит работой Надя. Перерыв после обеда небольшой, скоро надо будет готовить уроки, а гору необходимо залить сегодня.
— За ночь подмерзнет, а завтра еще польем раза два. К воскресенью гора будет готова! — объясняет пионервожатая.
— И нас покатаете, Надежда Павловна? — пристают к ней малыши.
— Всех, всех прокачу, только сейчас не мешайте нам! — и Надя бежит наверх.
Гора высокая, сделана из крепких досок. Лестница удобна и площадка широкая, огороженная. Ребята разгребли снег, утрамбовали дорожку. Катиться можно будет далеко. Всё подготовлено, пора заливать.
— Надежда Павловна, чем же мы воду станем носить? И откуда брать ее?
Надя и сама еще не знает, как организовать поливку.
— Иван Иванович! — закричали ребята, увидев входящего в калитку воспитателя. — Помогите нам гору полить!
Иван Иванович подошел к Платоновой. Он критически осмотрел сделанную работу и одобрил ее. Ребята торопили:
— Скоро звонок, и мы не успеем! Скажите, чем таскать воду?
В это время раздался звонок.
— Вот и провозились, ничего не вышло! Значит, не кататься нам в воскресенье! — дети с упреком смотрели на своих воспитателей, а звонок всё звонил. Надо было бежать домой.
— Не волнуйтесь, ребята! — успокоил Иван Иванович. — Я с дворником из шланга полью, пока вы занимаетесь.
«Как же это мы не догадались? Столько раз сами поливали улицу! Эх, нам бы доверили шланг!»
Иван Иванович словно угадал их мысли:
— Первый раз надо умеючи залить. Это дворники лучше сделают. А вот завтра дадим и вам поработать. Только смотрите — не баловаться с водой! Теперь не лето. А сейчас — в класс, быстрее! И советую уроки приготовить хорошо!
— Выучим! — и дети, спотыкаясь, падая в снег, торопились в дом.
За ночь политая водой горка обледенела, но лед на ней тонкий, хрупкий. После обеда дети быстро оделись и поспешили во двор. Из комнаты девочек всё хорошо видно. Много ребят столпилось около горки.
Иван Иванович учитывает отметки, полученные в классе, и успехи в мастерских. Право держать шланг и направлять струю воды будет дано, как награда, лучшим. Он в замешательстве. В этот день дети работали хорошо, а учились еще лучше. Шланг — один, а подержать его хочется всем.
Весело следить, с каким напором вырывается вода. Юре Жилеткину хочется пустить струю в стоящего поблизости Кольку, своего закадычного приятеля, но он знает, что Иван Иванович непременно отберет у него шланг и больше не даст. Коля тоже отлично понимает «обстановку» и корчит смешные гримасы, смеясь над товарищем.
У окна, наблюдая за тем, что делается во дворе, сидит Галя. Она дружна с мальчиками, особенно с Колей. Однажды он рассказал ей, как жил в деревне, занятой немцами. Когда Советская Армия прогнала немцев и освободила родные места, колхозники ходили по запущенным полям, всё осматривали, словно в первый раз видели свою землю. Сознание, что они могут ходить свободно и никто их не остановит, пьянило людей.
«Мы, ребята, не отставали от взрослых, — рассказывал Коля. — Мне было тогда девять лет, и всюду, всюду хотелось мне заглянуть. Как-то с двумя мальчиками мы ушли очень далеко. В поле наткнулись на кучу железного лома. Принялись разбирать его. Вдруг я вытащил какой-то непонятный предмет. Верчу его со всех сторон, а мальчишки отбежали и кричат: «Брось, Колька, еще взорвется!». Мне хотелось знать, что это такое. Сначала думал домой снести, а потом, — не знаю, как это вышло, — взял и ударил камнем по своей находке. Раздался взрыв. Первое время я даже боли не почувствовал, побежал. Потом упал, обливаясь кровью: обе руки оторвало и глаз пропал… Выходили в больнице».
Гале жаль мальчика. Она понимает, как трудно такому. Живой, способный и изобретательный, Коля стал молчаливым и озлобленным. У него было сильное желание поправить свою ошибку, стать самостоятельным. Безрукий, он научился делать почти всё. Трудно понять, как он может писать, и притом хорошо. Заткнет вставочку под рукав рубашки, локтем бумагу придерживает. Так и пишет. Говорит — легко! Галя пробовала сама так писать: ни одной буквы не вышло, а он пишет красиво и разборчиво. Меньше четверки по русскому языку никогда не получает.
Коля — гордый, всё старается делать хорошо. Вот и сейчас Галя видит, как он орудует лопатой — разгребает снег. Конечно, ему трудно. Зато у него ноги здоровые, и как он ловко на коньках катается! Футболист он лучший в детдоме. Воспитанники прозвали его «Чемпионом».
— О чем ты так задумалась, Галочка? — Маша, обняв подругу, заглянула в окно.
Только что политый лед сверкал на солнце и казался синим ручейком среди снежных берегов. Коля, увидев в окне девочек, подбросил ногой мягкий снег и попал за шиворот стоявшего невдалеке мальчика.
— Берегись, Колька! — кричит пострадавший. К нему присоединяются другие.
Коля Дубков отбивается, но он один, а нападающих четверо. Он ловко защищается. Самый ярый из его «противников» уже барахтается в снегу. Дубков нападает на другого. В азарте он ничего не замечает и вместо мальчишки ударяет по руке воспитателя.
Сразу опомнился. Стоит, опустив голову. Девочки прильнули к стеклу. Они боятся за Колю:
— Что говорит Иван Иванович?.. Неужели Колю накажут?
Но Иван Иванович не хмурит брови. Значит, он не сердится. Вот он положил руку на плечо Дубкова. Смеется.
— Машенька, он не накажет Чемпиона. Он же видел, что Колька ударил его не нарочно.
— Понятно, Иван Иванович зря не придерется. Вот они вместе идут домой и о чем-то разговаривают. Пора и нам готовить уроки. Уже звонок.
Галя и Маша спустились в класс, заняли свои места и прилежно принялись за работу. Екатерина Казимировна наблюдала, как ребята приготовляют уроки.
Высокая, худенькая девочка аккуратно сложила книги, тетради и попросила разрешения уйти из класса.
— Пожалуйста, Лиза! Вы свободны. Как всегда, кончили первая!
— Может быть, надо кому-нибудь помочь, Екатерина Казимировна?
Воспитательница не успела ответить, как несколько человек уже попросили Лизу остаться.
— Два раза начинала решать эту задачу, — обратилась к ней Нина. — Ничего не выходит! Такая трудная. Пожалуйста, посмотри!..
Лиза прочитала условия задачи, проверила решение. Она быстро нашла ошибку и с упреком сказала:
— Опять виновата твоя рассеянность, Нина! Ты правильно делала, но взяла не те цифры, что даны в условии. Здесь надо поставить не двести двадцать три, а на сотню больше.
— Верно! — радостно согласилась Нина и быстро кончила задачу. Лиза уже помогала другим ребятам.
Екатерина Казимировна наблюдала за девочкой. С первого взгляда трудно заметить инвалидность Лизы, так естественны и просты ее движения. Не сразу заметишь и черную перчатку на неподвижном протезе. Рука ампутирована до плеча. Девочка не любит говорить о себе. Если кто-нибудь спрашивает, где и когда она потеряла руку, — бледные щеки Лизы вспыхивают ярким румянцем, большие глаза смотрят так печально, что задавшему вопрос делается неловко и разговор прекращается.
Лиза окончила детдомовскую школу на «отлично», и сейчас она первая ученица в восьмом классе обычной школы. Там ее любят и немного балуют, но это не портит девочку.
Помогая товарищам, Лиза задержалась надолго. В классе остались только два мальчика, переписывавшие сочинение, да Галя с Колей Дубковым о чем-то тихо говорили в дальнем углу. Лиза подошла к ним.
Коля встал, уступая ей скамейку.
— Хорошо, что ты подошла, — сказала Галя. — Надежда Павловна поручила мне договориться со всеми пионерами. Если согласны, — соберемся вечером в учительской. Надежда Павловна тоже придет туда.
— О чем договориться-то? — торопил Коля. — Скоро ужинать позовут!
— Мы учимся здесь и живем, — продолжала Галя, не обращая внимания на слова Дубкова, — а пионерской организации у нас еще нет. Несколько человек, принятые в пионеры раньше в госпиталях и других детских домах, уже забыли, кажется, об этом. Даже галстуки перестали носить. Наша старшая пионервожатая ребят еще плохо знает. Она хочет нас объединить, сделать своим активом. Думает дать нам поручения. Ну, начать пионерскую работу… Понимаете?
— Давно пора! — сказал Коля. — Больше двух лет как я пионер, и никто ни разу даже на сбор не пригласил. Совсем забыли нас!
— Я с Колей редко соглашаюсь, а сейчас он, кажется, прав, — помолчав, ответила Лиза. — Что ты так удивленно смотришь на меня. Чемпион?
— Поражен и обрадован! Ребята, небывалая вещь! Лиза со мной согласна! — и, подпрыгнув, Дубков ловко перескочил через парту.
— Не хулигань! — сердито сказала Галя. — Вета! (Так подруги в школе звали Лизу, и детдомовцам нравилось это имя.) Сколько у нас пионеров?
— Здесь — трое. Вон еще Нина идет. Маша тоже пионерка.
— Юрка Жилеткин — тоже. Еще Гоша Кузин и Окунев. Только Окунев, наверно, откажется. Он уже взрослый. Вон какой верзила!
— И Гошка, друг его, наверно, не пойдет.
— И всё же им надо сказать, — заметила Лиза.
— Пока шесть человек у нас есть. Значит, сегодня после ужина соберемся в учительской.
— Правильно! — крикнул Коля и побежал к двери.
— Ты куда?
— Юрке скажу!
— Всегда торопишься, — упрекнула Галя.
Но Вета опять поддержала Чемпиона:
— Не огорчайся, Галочка, он правильно поступает. Не будем откладывать. Ты, пока еще нет звонка на ужин, переговори с Машей.
После ужина у детей свободное время; можно заниматься чем хочешь. С приходом в детдом Нади ребята по вечерам стали готовиться к самодеятельным выступлениям. Надя на пианино по слуху подбирала аккомпанемент к песням. Выходило неплохо.
Сегодня ребята будут петь одни. Надя торопилась на собрание пионеров. Проходя по коридору, она услышала звонкие голоса и глухой бас доктора. Платонова вошла в комнату мальчиков. Дмитрий Яковлевич стоял спиной к двери и что-то внимательно разглядывал.
— Обрезано! Сомнений нет. Опять обрезано! Пострелять захотел?
— Да я не трогал! Резина износилась! — уверял вихрастый мальчишка, а сам старался не смотреть на доктора.
— Не спорь; обрезано! Давно ли я дал тебе новые протезы? И предупредил. А ты снова испортил их. Придется посидеть в постели.
— Дмитрий Яковлевич, не буду больше! Как-нибудь почините! Мы завтра в кино идем на новую картину.
— Теперь — «почините»! Надо было раньше думать!
— Ничего, посидит, — сказал кто-то, — так ему и надо.
Надя неслышно вышла из комнаты. Она не в первый раз была свидетельницей сражений доктора с ребятами из-за срезанной для рогаток резины. Угрозы Дмитрия Яковлевича засадить озорника на несколько дней в постель редко сбывались: доктор любил своих пациентов и торопился скорее исправить протезы. Дети знали его отзывчивость и старались сами помогать ему, а озорникам от товарищей попадало сильней, чем от самого Дмитрия Яковлевича. Надя с большим уважением относилась к доктору, спрашивала его, как правильнее держать себя с нервными, вспыльчивыми ребятами.
Около учительской Надю ждала группа детей в пионерских галстуках. Платонова пригласила их войти. Дети расселись вокруг стола и сами заговорили:
— Надежда Павловна, мы очень рады, что вы собрали нас и хотите дать нам пионерские поручения.
Надя пересчитала их.
— Вас только шесть пионеров? А мне казалось — больше…
— Окунев и Гошка отказались прийти на собрание. Гошку мы потом втянем в работу. А Окунев на днях уходит из детдома, — объяснил Коля.
«Плохо всё-таки, что их здесь нет», — подумала Надя.
— Надежда Павловна, — продолжала Лиза, — вы у нас новый человек, а мы здесь давно и довольно хорошо знаем друг друга. Нам хочется скорее иметь свою пионерскую организацию. Очень хочется жить и работать, как настоящие пионеры! Мы всё, всё сделаем, чтобы помочь вам!
— Спасибо, друзья! Я уверена, что вы станете мне хорошими помощниками. Давайте подумаем, как нам подготовиться к приему, как лучше организовать этот день и когда его устроить.
Не успела Надя кончить, как в ответ посыпались предложения.
— Самое главное — скорее и побольше принять! — заявил Коля.
— Не в количестве дело! — поправила его Надя. — Мы должны отобрать самых лучших.
Все ее поддержали. Решили сделать прием через месяц, в ленинские дни.
Ребята не расходились. Им, видимо, хотелось еще о чем-то поговорить. Надя почувствовала это и спросила:
— А как вас принимали в пионеры?
Воспитанники зашептались. Всем не терпелось рассказать.
— Начнем с Лизы, — предложила Платонова.
— Я вступала в пионеры в школе. Учиться старалась как можно лучше. И вдруг, перед самым приемом, я получила «четыре» за диктовку. Было так стыдно! Всё же мне удалось исправить отметку. Нас принимали на торжественном сборе. Когда мне повязали красный галстук, я дала слово кончить школу на «отлично».
— Кажется, ты выполняешь его?
— Стараюсь.
После Лизы рассказывал Юра:
— Я стал пионером в детдоме. Тогда я хорошо учился…
— А сейчас почему двойки получаешь? — спросила его Лиза.
Он молчал. За друга ответил Коля.
— У Юрки больше не будет двоек, — заявил он. — Он еще лучше Лизы станет учиться.
— Ну, уж, лучше Лизы… — смущенно сказал Жилеткин.
Надя почувствовала, что Юра постарается оправдать слова товарища.
Заговорила Галя:
— Меня в блокаду принимали. Я тогда жила в детском доме в Лесном. На наш вечер пришли военные. Они знали, что будет прием в пионеры. Было так торжественно, хотя где-то близко всё время стреляли. Командир один, летчик, сказал речь о нас… Я так обрадовалась, когда старший лейтенант повязал мне галстук. Мы дали клятву, что отдадим все силы, а если понадобится, и жизнь за Родину. Я всегда старалась выполнять все поручения старшей пионервожатой.
Один за другим ребята рассказывали о дне приема в пионеры. Надя тоже вспомнила свое детство:
— Какой я себя чувствовала счастливой, возвращаясь из школы в красном галстуке! Это был самый лучший день в моей жизни.
— И у меня тоже! — подтвердила Галя.
— Товарищи пионеры! — торжественно начала Надя. Таким обращением она хотела подчеркнуть значение первого собрания детдомовской пионерской организации. — Вы замечательно говорили! Давайте повторим сегодняшний вечер. Соберем ребят и устроим беседу. И, как сейчас, но еще больше и задушевнее, вы расскажете, как вас принимали в пионеры. На всех это должно произвести сильное впечатление.
— Надежда Павловна, а вы будете говорить о своем детстве?
— Скажу. Кроме того, я начну беседу. Сделаю небольшое вступление. Так мы постепенно подготовимся к торжественному сбору, когда вновь примем ребят в пионеры. Вы — мои помощники. Давайте, наметим лучших.
— Да мы всех знаем! Можно Витю, Сережу, Катю, Олю, Мишу…
— Подождите, не торопитесь называть! Ваши кандидатуры в следующий раз обсудим. И помните: нужно не только называть имена, но и уметь объяснить, почему вы этих ребят считаете лучшими. Сейчас уже поздно. Поговорим завтра.
— А где мы собираться станем? У нас и пионерской комнаты нет. В учительской случайно сегодня пусто. А так — постоянно кто-нибудь из преподавателей здесь сидит.
— Это правильно. Места для работы у нас нет. Но я уверена, что это только временно. Примем ребят в пионеры, начнет организация работать, тогда уж отвоюем себе помещение. Согласны?
— Еще бы! Иначе ничего не выйдет, — сказала Галя.
— Спокойной ночи! — крикнули ребята, услышав звонок.
Прежде чем сдать дежурство, Надя обходила все спальни.
— Крепко спят малыши! — доложила дежурная няня.
Надя подошла к кроватке маленькой Дунюшки. Пушистые светлые волосы обрамляли худенькое личико ребенка. Дунюшка спала, прижимая к себе куклу. Надя попробовала взять у нее игрушку, но девочка еще крепче сжала ручонки.
— Не расстается она с вашей куклой, Надежда Павловна! Полюбился, видно, ваш подарок.
Надя улыбнулась.
Дунюшку привезли из больницы в ее дежурство. У девочки — парализованы ноги. Увидев незнакомые лица, малютка заплакала, но Надя скоро завоевала ее симпатии. Дунюшка крепко привязалась к ней.
Тихонько пригладив легкие волосики, Надя вышла из комнаты. Заглянула в спальню девочек. Там все лежали тихо. На табуретках было аккуратно сложено белье и платья, шторы — спущены, а маленькая лампочка мягким светом освещала комнату.
Надя продолжала совмещать работу воспитателя и старшей пионервожатой. Воспитанники привыкли к ней. Только со старшими мальчиками контакт не налаживался, и она до сих пор не знала, как правильно держать себя с ними.
«Надо спуститься в первый этаж, — с тревогой думала она, — проверить, всё ли там в порядке. Скоро придет Иван Иванович. Он не любит, когда ребята не спят».
Сегодня Наде особенно не хотелось идти вниз. Перед ужином она, проходя по коридору, заметила группу подростков. Они спорили и явно что-то затевали. Увидев пионервожатую, сразу замолчали и разошлись.
Подбадривая себя, Надя медленно спускалась по лестнице. Она избегала одна встречаться со старшими мальчиками, а Окунева даже боялась. Подросток всегда кривлялся, передразнивая ее, и старался сделать из нее посмешище.
Внизу, миновав столовую, Надя почувствовала запах табачного дыма. В коридоре кто-то стоял. Увидев ее, шарахнулся в спальню. Дверь захлопнулась.
«Как же быть? Сделать вид, что не заметила? Так нельзя! Это — трусость, и перед кем? Разве так должна поступать старшая пионервожатая?» — негодовала на себя девушка. Набравшись храбрости, она толкнула дверь. Не открывается! Надавила еще сильнее… Еще раз навалилась всем телом — дверь легко распахнулась, и Надя со всего размаху грохнулась на пол. Падая, она ударилась головой о кровать.
Несколько секунд она не могла встать. Потом приподнялась. В комнате царила мертвая тишина. Воспитанники дышали ровно, словно давно уже заснули. На один миг девушке показалось даже, что она ошиблась.
«Но табачный запах здесь еще сильнее, значит — ошибки нет. Как же поступить? Будить всех детей не хочется… А ушибленная голова так нестерпимо болит, и на ногу ступить невозможно!»
Надя обвела спальню глазами. Слабая лампочка над дверью едва-едва освещала комнату. В углу, где лежал Окунев, было особенно тихо. Казалось, обитатели этих коек спят давно и очень крепко.
Запахло паленым. Пристально вглядываясь, Надя заметила тоненькую струйку дыма, поднимавшуюся над изголовьем Окунева. Девушка подошла и приподняла подушку. От зажженной папиросы прогорела простыня и уже дымился матрац. Надя взяла графин с ночного столика и залила огонь.
Окунев понял, что притворяться спящим больше незачем. Хотел вырвать из рук пионервожатой папиросу, но Надя отодвинулась и спокойно сказала:
— Потише! Обгоревшие простыни и матрац всё равно нельзя скрыть!
Окунев натянул одеяло на голову и отвернулся к стене. Приятель его Гоша исподтишка наблюдал за пионервожатой. Внутренне девушка вся дрожала от возмущения, но не хотела показать этого. Она шла к двери, стараясь не хромать.
В учительской Надя машинально вытащила из сумки зеркальце и стала разглядывать большую шишку, вскочившую на лбу.
— А я и не знал, что вы такая кокетка!
Надя гневно, не убирая зеркальца, повернулась к Ивану Ивановичу:
— Будешь здесь кокеткой! Кому приятно в синяках ходить! Я больше не хочу тут работать!
— Надежда Павловна! Старшая пионервожатая! Только не плакать! Скажите, что случилось?
Негодуя, Надя рассказала о проделке мальчишек. Она поднялась со стула и, сморщившись от боли, схватилась за ногу. Девушка старалась сдержать слёзы, но они хлынули помимо ее воли, выдавая боль и обиду молодого педагога.
Заметив опухоль на ноге Платоновой, Иван Иванович быстро вышел из комнаты. Вскоре появился доктор с бинтами и какими-то лекарствами.
Перевязывая ушибленную ногу, Дмитрий Яковлевич старался успокоить свою пациентку.
— Я же ничего дурного им не делала! — всхлипывая, говорила девушка. — Как им не стыдно!
— А вы не принимайте это так близко к сердцу. Война, мальчишки огрубели. А Окунев ведет себя скверно. Он — переросток, его напрасно к нам прислали. Его в профшколу бы отправить. Там выучит основательно какое-нибудь ремесло, человеком станет. А вам, голубушка, придется денька два полежать с компрессом.
На следующий день Тамара Сергеевна вызвала к себе Окунева и Гошу Кузина. Вынув пачку папирос, отобранную Иваном Ивановичем, спросила:
— Это ваши папиросы?
Несколько мгновений воспитанники стояли молча. Потом Окунев с подчеркнутой грубостью заявил:
— А если и наши, что особенного?
Не возвышая голоса, Тамара Сергеевна продолжала задавать вопросы:
— Из-за вас упала Надежда Павловна?
— Так ей и надо! Пусть не подсматривает! — пробурчал Окунев. — Сама девчонка, а везде лезет! Какое ей дело? Подумаешь — старша-я пионервожатая! — презрительно протянул он.
— Стыдись так говорить! Плохо вы с ней поступили! Да, она молодая, и вы должны были по-товарищески помогать ей. Опять вас застали с папиросами. Сколько раз, Окунев, я говорила тебе об этом! Вы оба вчера курили?
Гоша тихо сказал:
— Я не курил…
— Иван Иванович сегодня утром нашел у тебя под подушкой папиросы. Зачем, мальчик, ты говоришь неправду? — как-то по-матерински ласково обратилась к нему Тамара Сергеевна.
Гоше стало тяжело. Ласковый голос директора напомнил ему погибшую в начале войны мать. После ее смерти он удрал от дяди. Хотел пробраться на фронт. Да куда такому малышу! Бежал, не разбирая пути. Попал под обстрел. Его ранило. В больнице ампутировали ноги. Очень долго лежал там. Полгода назад привезли сюда. Как сердечно его встретили!.. И Гоша привязался к детдому, старался хорошо учиться. А потом явился сюда Окунев. Он смеялся над Гошей, называл его «пай-мальчиком».
«Мне и дружить-то с ним не хочется, а выходит как-то так, что всегда попадаем вместе…»
Гоша вздохнул и поднял голову. И уже твердо он повторил:
— Я не курил.
Тамара Сергеевна перевела взгляд на Окунева. Тот сердито сказал:
— Чего глядите? Ну да, это я подсунул ему папиросы. А он курить-то не умеет! Младенец! Его от табака тошнит.
— Хорошо, что сказал правду, Окунев! Вопрос о тебе решим завтра на педагогическом совете. А ты, Кузин, понимаешь теперь, к чему приводит такая дружба? Ты же пионер!..
Тамара Сергеевна подошла к мальчику и погладила его опущенную голову.
— Простите… — тихо сказал Гоша.
Зазвонил телефон. Тамара Сергеевна, беря трубку, сказала:
— Можете идти!
Окунев быстро вышел. Гоша неохотно заковылял за ним.
Доктор уложил Надю у себя в кабинете. За ночь опухоль на ноге уменьшилась. Девушка не хотела оставаться в постели. Она оделась и осторожно прошлась по комнате. Подумала: «Ничего! Ступать можно. Сейчас же пойду в райком. Татьяна Васильевна ждет меня с утра. Но как же идти в таком виде?.. И откладывать нельзя!».
Глаз у нее припух. Синяк огромный. Около него зеленые и желтые круги. Надя низко, почти до самого глаза опустила прядь волос, сдвинула берет набок. И всё-таки синяк заметен.
В райкоме она, прихрамывая, подошла к Зориной. Татьяна Васильевна воскликнула:
— Надя, что с тобой?
Платонова коротко и неохотно рассказала о вчерашнем столкновении с Окуневым. Приподняв волосы, она показала большую шишку на лбу.
— Я не хочу больше работать там! Я не могу!
И не в силах больше сдерживать волнение, она быстро, быстро заговорила:
— Татьяна Васильевна, я считала профессию педагога самой лучшей, самой важной. Хотела отдать ей все силы, посвятить жизнь. Но сегодня ночью я долго думала, — Надя тяжело вздохнула, — и пришла к выводу: педагог из меня не выйдет! Разве мальчики могли бы поступить так с Екатериной Казимировной, с Иваном Ивановичем? Никогда! Нет, у меня ничего, ничего не получается! — с отчаянием закончила она.
— И с младшими не справляешься?
— Что вы, Татьяна Васильевна! С ними мне легко! Какие замечательные пионеры будут у нас! Скоро устроим торжественный сбор. Человек двадцать примем. А вы придете?
— Конечно. Расскажи-ка, кого ты наметила?
Забыты обиды и слёзы. Начинается детальное обсуждение будущего приема:
— Я сначала отбирала ребят, учитывая только поведение и успеваемость. Мне кажется, я неверно подходила. Наши дети — калеки, они быстро утомляются, и то, что здоровым дается легко, больным очень трудно. И всё же в ремесле многие добиваются мастерства. Вы знаете, у нас профессиональное образование так же обязательно, как и общее. Я теперь всё учитываю. Если б вы знали, как ребятам хочется надеть красные галстуки! Недавно мы провели вечер воспоминаний.
— О чем же это вы вспоминали? — улыбаясь, спросила Татьяна Васильевна.
— Как — о чем? У меня шесть человек пионеров. Они раньше еще, в дни блокады, приняты были. Вот они, да и я, рассказывали, какой это счастливый день, когда ты становишься пионером. В этот день я почувствовала себя ближе к папе. Он был коммунист… Когда я пришла в красном галстуке, папа назвал меня «товарищ», и я видела — он не шутил.
— Какое же впечатление произвел на ребят ваш вечер воспоминаний?
— Очень понравился. Нам столько вопросов задали! Отвечать не успевали. Если живо подойти к детям — как они горячо отзываются… Татьяна Васильевна, я рада, что попала в этот детдом!
— Видишь, Надя, ты пришла с просьбой, чтоб тебя освободили от работы у инвалидов. А на деле выходит, что работа тебя захватила и ведешь ты ее хорошо. Нельзя, девочка, бояться трудностей. Надо преодолевать их, а не бежать. А об Окуневе я переговорю сегодня с Тамарой Сергеевной.
Увлекшись рассказом о достижениях и победах, Надя забыла свои печали. От слов Татьяны Васильевны она сначала смутилась, потом вспомнила стычку с мальчиками. Плакать и просить о переводе ей больше не хотелось. Девушка ограничилась сердитым замечанием:
— Без пионерской комнаты работать невозможно!
Татьяна Васильевна обещала и об этом переговорить с директором. Похвалила Надю за инициативу и желание лучше знать детей.
— И, мне кажется, ты будешь педагогом!
— Правда?
Надя вся засветилась от радости, но сразу погасла:
— Нет, я плохой воспитатель! Не сумела заставить старших мальчиков уважать меня.
— Хорошо, что ты относишься к себе критически, Надя. Это поможет тебе еще вдумчивее подойти к своей работе. А заниматься ты успеваешь? Не отрывайся от ученья, а то забывать начнешь. Смотри, с каждым пропущенным годом нагонять всё труднее. В нашей стране нельзя стоять на месте. Все должны расти. Особенно молодежь!
— У меня совсем нет времени!
— Неверно. Мы все заняты, и все учимся. А ты обязательно должна сдать за десятилетку.
Надя промолчала. Возвращаясь из райкома, она всю дорогу думала над словами Татьяны Васильевны и сознавала правоту их.
«Как она верно подметила: знаний у меня нехватает. Я это на каждом шагу чувствую. И конфликта с Окуневым не произошло бы, если б я умела разбираться в характерах, знала психологию. Надо читать, очень много читать. Вот Люся — она не теряет времени. На следующий год кончит школу и приедет в Ленинград. Сколько она читает! И теперь уже готовится к педагогической деятельности. А я?.. Уже январь, а я ничего не сделала. Даже старого не повторила. Нет, больше так продолжаться не может. Я должна что-то придумать. Но что?..»