Медицинская сестра детдома не первый год работает с Дмитрием Яковлевичем. Она хорошо изучила его характер и привычки. Всегда замкнутый, немного рассеянный, с виду суровый и безразличный, он любит свое дело и как отец относится к детям. Последние три дня доктора узнать нельзя. Он молчит, он явно чем-то расстроен. И работает не так, как обычно.
— Дмитрий Яковлевич, вам нездоровится?
— Почему вы так думаете?
— Вид у вас усталый…
Медсестра не решилась сказать, что замечает перемену в нем и не понимает ее.
Дмитрий Яковлевич не ответил на вопрос и задумался еще глубже. Недавно ему позвонили из больницы. Сообщили, что последнюю операцию Галя плохо перенесла. Состояние ее ухудшается. Опасаются за жизнь.
Доктор не хочет говорить об этом даже медсестре. Растревожит еще всех детей. Они любят Галю. О Маше и говорить нечего: она каждый день приходит узнать о здоровье подруги. Наверно, сейчас придет. Что ей сказать?..
Но Маша не пришла. Ее и в детдоме нет. Уже вечереет. Надо ужинать. Ищут Машу: она дежурная по столовой. Спрашивают доктора. Он не знает. Но вдруг его осеняет мысль: «А что если она в больницу ушла?..»
Накинув шубу, доктор быстро, насколько позволяют старые ноги, семенит к автобусу. В вестибюле больницы, прислонившись к стене, плачет Маша. С большим трудом удается заставить ее сказать, о чем она плачет.
— Я здесь узнала… Галочка умирает… А вы обманывали меня, доктор!.. Уверяли, что все хорошо… Как вы могли так поступить? Если б меня пустил ухаживать за нею, я знаю, я уверена, что выходил бы Галю!..
Девочка закрыла лицо руками. Она не плакала больше, но как-то склонялась все ниже и ниже. Доктор поддержал ее, усадил и неловко погладил по голове.
— Дмитрий Яковлевич, помогите нам!.. — Маша остановилась, ей страшно трудно говорить. — Если… если… Галя должна умереть, — сказала она быстро, точно боясь, что не хватит сил на такие слова, — добейтесь разрешения мне остаться с нею последние минуты…
Доктор не расслышал этих слов, так тихо говорила Маша. Но он понял о чем она просила и не знал, что ответить. А Маша смотрела на него, не говоря больше ни слова. Дмитрий Яковлевич чувствовал, что отказать в такой просьбе нельзя.
«Я и дочери своей позволил бы… Так лучше…»
Старый доктор, согнувшись больше обычного, пошел к главному врачу. Сначала ему отказали в разрешении Маше дежурить у постели тяжело больной.
— Она расстроит больную и ухудшит дело.
— Не такая это девушка! — заявил Дмитрий Яковлевич. — Она так горячо любит свою подругу. А любовь иногда делает чудеса. Разрешите, коллега, Маше дежурить. Я ручаюсь за нее.
В белом больничном халате, стараясь не стучать костылями, Маша входит в маленькую палату, где лежит Галя. За ней — Дмитрий Яковлевич.
До неузнаваемости изменилась Галя. Глубоко запали глаза. Лихорадочный румянец горит на щеках. Круглое личико вытянулось, подбородок заострился. Тонкие, какие-то прозрачные руки безжизненно лежат на одеяле. Девочка неподвижна, глаза ее закрыты.
Доктор взял Машу за руку. Он боялся, что она крикнет или заплачет. Девочка поняла этот предупреждающий жест. Собрав все силы, она тихо опустилась около постели больной.
— Галочка…
Больная вздрогнула. Медленно, с усилием подняла веки. Маша провела рукой по ее волосам. И когда глаза их встретились и Маша, обхватив руками голову подруги, горячо поцеловала ее, — доктор неслышно вышел из палаты.
«Лучше оставить их одних», — думал он, спускаясь с лестницы.
А Маша, сжимая худенькую руку подруги, шептала ей:
— Галиночка, мне разрешили ухаживать за тобой. И ты должна, я глубоко верю в это, ты должна поправиться!..
Вернувшись из больницы, доктор пошел к директору.
— Может быть, вы будете недовольны моим поступком, Тамара Сергеевна. Назовете его самоуправством… Иначе поступить я не мог! Да и вы на моем месте другого выхода не нашли бы.
Доктор не отличался многословием. Он был предельно лаконичен. Иногда трудно даже было понять, что он хочет сказать. Сделав такое длинное для него вступление, он долго закуривал папиросу.
Тамара Сергеевна нетерпеливо спросила:
— Что случилось?
Тяжело ей было узнать об ухудшении здоровья Гали, о нависшей над ней смертельной опасности.
— Я разрешил Маше быть в больнице около Гали.
— Как же быть с ее занятиями?
— Она нагонит! — уверял доктор. — Переждем немного. Мне сказали в больнице, что эти дни — решающие.
Весть о плохом исходе операции, о тяжелом положении больной скоро разнеслась по всему детдому. Галю любили все. Возможность потерять товарища заставила ребят еще сильнее почувствовать, что она делала для них и каким настоящим другом была.
Ребята хотели знать все, что происходит в больнице. Лиза и Нина предложили Маше сменить ее. Та отказалась, но обещала подробно сообщать о состоянии Гали. И вот каждый вечер кто-нибудь из ребят с целым ворохом записок отправлялся в больницу.
Уже несколько дней на все расспросы Маша печально отвечала:
— Лежит без сознания.
А сегодня Маша вышла с заплаканными глазами и даже говорить не могла. Махнула только рукой.
«Неужели так плохо?» — думал Коля, возвращаясь из больницы. И образ девочки, такой скромной, тихой, умеющей сделать столько хорошего и всегда незаметно, встал перед ним. Мальчик вспомнил, как он сидел на чердаке, озябший, измученный и обозленный на всех…
«Она поняла, не осудила меня…» И Коле кажется бессмысленным, несправедливым, что Галя умирает. Ему очень больно. Слезы катятся по щекам. Он их не замечает.
Уже ночь. Маленькая лампочка освещает палату, Галя лежит на спине, вытянувшаяся, неподвижная, и кажется, что она уже умерла. Она наклоняется. Галя дышит, но слабо, едва уловимо. Маша надеется, что если ей удастся привести в сознание Галю и заставить ее бороться за жизнь, быть активной в эти страшные минуты, — это спасет подругу. И Маша, наклонившись, шепчет горячие, нежные слова, вкладывая в них всю силу, всю страстную уверенность, что Галя победит смерть. Маша зовет ее все сильнее, настойчивее, требовательнее…
Галя открыла глаза.
Маша целует ее, твердит, что она не должна засыпать… Но девочка опять потеряла сознание.
Маша сидит, опустив руки, полная отчаяния. Ей кажется, что пропала последняя надежда…
«Но она же открыла глаза, я видела это!»
И Маша торопится к дежурному врачу, умоляет его что-нибудь впрыснуть Гале. Рассказывает, как она пришла в себя и снова потеряла сознание. Доктор идет вместе с Машей в палату, считает пульс и качает головой. Маша умоляет его как-нибудь помочь Гале.
Доктор всю ночь провел у постели больной. Он что-то впрыскивал, давал какие-то лекарства… Утром, уходя, сказал:
— Пульс лучше…
Маша забыла о сне, об усталости. Она караулила каждое движение девочки. Следила за малейшим изменением дыхания. И когда оно стало ровнее, Маша заснула. Спала она не больше часа, тут же, положив голову на край подушки. Когда очнулась — испуганно вскочила.
Галя не спала.
Она смотрела на друга своими большими, глубоко запавшими глазами, и в них светилась радость возвращения к жизни.
Начались дни выздоровления.
Маша попросила Тамару Сергеевну оставить ее еще на несколько дней в больнице.
— Галя еще так слаба! Она почти не говорит. А я догадываюсь о том, что ей нужно.
Больничные врачи тоже советовали оставить подруг вместе.
Молодой организм Гали хорошо справлялся с болезнью. Она заметно окрепла. Маша должна была вернуться в детдом. Последнюю ночь она проводила в больнице вместе со своей выздоравливающей подругой.
— Машенька, мне хочется рассказать тебе о маме. Ты спрашивала, как я раньше жила? Я всегда отвечала тебе: «Не надо вспоминать об этом». Сейчас я сама расскажу. Я хочу, чтобы ты все знала обо мне, как и я о тебе.
— Не надо, Галочка, лучше потом. Тебе может быть вредно это!..
— Если я решилась, значит не вредно!
Маша заметила недовольную складку на лбу Гали. Она привыкла за это время ни в чем ей не отказывать, но сейчас боялась взволновать ее.
— Мне легче будет, — успокоила ее Галя. — Я уже несколько дней собираюсь…
Маша присела на маленькую табуретку около кровати Гали.
— Я родилась в колхозе. Отец умер, когда мне трех лет не было. Вскоре мать переехала в Ленинград. Она поступила на фабрику, а меня отдала в детский сад. Каждый вечер, возвращаясь с фабрики, мама заходила за мной. И потом мы уже с ней не расставались. Все время проводили вместе. В праздники шли в зоосад или в кино. Мы так дружно с ней жили!..
Девочка помолчала. Ей трудно было еще говорить…
— Когда я должна была поступить в школу, началась война. Мама боялась за меня и хотела эвакуироваться. Как сейчас помню осенний день. Я играла в саду. Мама дома укладывала вещи. Все уже было готово к отъезду. Я не слышала, когда завыли сирены. Помню только страшный удар. Меня подбросило. Падая, я сильно ударилась спиной. Очнулась в больнице. Стала звать маму. Мне сказали, что она тоже больна, лежит в другой палате. Я так тосковала без мамы! Звала ее… Однажды ночью я решила сама найти ее. Спустила ноги с койки, а они не стоят. Я тут же упала. Через несколько дней меня перенесли в палату, где лежала мама, и положили рядом с ней. Мамочка так изменилась, похудела. Она лежала на спине, укрытая до горла одеялом. Я протянула к ней руки. Хочу обнять. Мамочка с трудом повернулась ко мне. Улыбается. Говорит едва слышно: «Родная девочка моя…» Я еще сильнее потянулась к ней. «Упадешь!» — испуганно крикнула она и хотела меня поддержать. Тут я увидела, что у мамы нет рук. Хотела закричать, но мама так смотрела на меня… Я никогда, никогда не забуду выражения ее глаз!..
Галя замолчала. Маша хотела просить ее не рассказывать больше, но поняла, что нельзя, и тихо погладила ее по голове. Галя продолжала, только голос девочки, мелодичный и нежный, звучал глухо, и фразы стали еще короче.
— Мама медленно, но поправлялась. Начала ходить. Мы старались помогать друг другу… Нас перевезли на Кировские острова. Поместили в другую больницу на берегу Невки. Мы лежали в большой палате, и опять рядом. Я с ложечки кормила маму, причесывала ее, одевала. Она садилась на край моей койки. Разговаривала. Читала. А на ночь старалась укутать меня. И не могла… Вечером при коптилке она рассказывала мне сказки. Я засыпала под них… Один раз моя мама вздумала мыть голову. Чтобы попасть в ванную, нужно было пройти по коридору. Она Ушла вперед. Я медленно двигалась за ней. Вдруг сильный удар потряс все. Кругом захлопали двери бежали люди, поднялся шум, крики, стоны… Больные уговаривали меня не ходить в ванную. Говорили, что нельзя открывать дверь, что там яма и в ней огонь; если я упаду туда — сразу сгорю. Я и не представляла, что случилось, думала: как же останется мамочка без меня? Ударило снова. Меня волной отбросило в другую сторону комнаты… Когда я пришла в себя, я лежала уже на своей кровати. Позднее узнала, как мама пришла в ванную комнату и ждала меня. Неожиданно начался обстрел. Один из снарядов угодил в стену, где у окна сидела мама. От комнаты осталось три стены, да и то искореженные. Мама погибла…
Скоро нас, детей, опять перевели в Лесное, а оттуда я в детдом попала. Тамара Сергеевна и все воспитатели окружили меня заботой и любовью. А потом пришла ты, Машенька… И вот сейчас, в больнице, когда я открывала глаза, всегда видела тебя. Ты словно переливала в меня свои силы. Мне ведь так хотелось не думать, все время спать… А ты звала… Машенька, ты настоящий и самый дорогой друг!..