Перед войной мои родители поехали на работу в Западную Белоруссию. Мы поселились в районном центре Жабчицы, Пинской области. Папа работал заведующим гаражом, а мама — шофером.
Весной 1941 года мне минуло семь лет, и я с нетерпением ждал дня, когда пойду учиться в школу.
Мы собирались поехать всей семьей 22 июня в Пинск фотографироваться. Даже бабушка не хотела оставаться дома.
Накануне я лег спать пораньше. Но поспать так и не удалось.
Я проснулся от страшного грохота: где-то совсем близко раздался взрыв, за ним второй, третий… Было пять часов утра. Папа быстро оделся и пошел в гараж. Я, мама, бабушка и младший брат Шурик спрятались в поле. Отсюда я видел, как горели дома, рвались бомбы.
Немецкие самолеты бомбили через каждые два часа. Ночевали мы в поле, а утром пришли домой.
От соседей узнали, что папу мобилизовали в армию, и он еще вчера выехал на машине.
Больше мы его не видели.
Вечером немцы опять бомбили.
На второй день маму вызвали в военкомат. Там ей дали машину, нагруженную женщинами и детьми, и приказали вести на восток. Мать посадила нас в машину, и в тот же день мы выехали из города.
В Житковичах мама сдала машину, и дальше мы поехали эшелоном. В дороге заболела бабушка. В Речице мы сошли с поезда. Мама расспрашивала у местных жителей: что за город? Можно ли здесь устроиться на работу? Поселились на Вокзальной улице.
Все думали, что скоро немцев отгонят и мы опять вернемся домой. Но немцы всё шли и шли вперед. Вскоре они заняли и Речицу. Жить стало тяжело. Нечего было есть, денег тоже не было.
Мы скрывали от мамы, что голодаем. Иногда она приносила картошку, а зимой пекли картофельную шелуху. Шелуха становилась сухой и казалась очень вкусной.
Шурик нашел где-то маленький круглый портрет товарища Сталина и спрятал его на печке, под кирпичом. Вынет его бывало, поцелует и заплачет, мне даст поцеловать и спрячет. Потом мы показали портрет маме и бабушке. Так бывало насмотримся, и про горе забудем. Я всё время рисовал, как пушка со звездочкой подбивает немецкий танк. Мне очень хотелось, чтобы поскорее пришли наши.
Как-то вечером мама вернулась веселая.
— Скоро наши придут, — сказала она.
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
Тогда мама показала мне листовку и газету «Комсомольская правда» и прочитала про суд над немцами в городе Краснодаре.
— Надо, чтобы об этом узнали все наши люди, — сказала мама и приказала мне незаметно разбросать пачку листовок на бирже.
Потом она еще несколько раз давала мне листовки, и я разбрасывал их в городском управлении, на бирже и всюду, где бывали советские люди.
Однажды я играл на улице. Вдруг меня позвали домой. Когда я вошел в комнату, мама плотно закрыла двери и задернула занавески на окне.
— Толик, ты хочешь, чтобы скорей пришел наш папа? — сказала мама.
— Конечно, хочу.
— Тогда ты должен помочь мне. На углу Луначарской и Ленина стоит немецкий танк «Тигр». Я дам тебе мину, ты сейчас пойдешь со мной и подложишь ее под танк.
— А если немцы поймают нас, то расстреляют? — спросил я.
— Если сделать осторожно, всё будет хорошо. И ты поможешь нашим прогнать немцев.
Мама вышла во двор и вскоре принесла что-то, завернутое в тряпку. Когда она развернула тряпку, я увидел небольшую черную коробочку.
— Это мина, — сказала мама.
Я испуганно отскочил в сторону.
— Не бойся, она взорвется только через шесть часов. Это мина магнитная. Ты не успеешь ее приложить, как она сама прилипнет к танку.
И мама поднесла мину к железной кровати… Мина так крепко прилипла, что мы ее едва оторвали. Тогда мама вынула из мины какую-то палочку, похожую на карандаш, и сказала:
— Мина заведена. Надо спешить.
Я положил мину в карман штанов, а сверху надел старое пальто. В пальто карманы были дырявые. Через дыру я придерживал рукой мину, чтобы она не болталась.
— Если немцы заметят тебя и будут кричать «стой», ты не останавливайся и домой не иди, а беги через дворы и огороды, — предупредила мама.
Она поцеловала меня, и мы вышли на улицу. Мне казалось, что все люди смотрят на меня, будто знают, что у меня в кармане мина. Мама шептала:
— Не бойся!
Но по ее лицу видно было, что она тоже волнуется.
Скоро мы дошли до улицы Ленина. Мама остановилась в переулке, а я пошел один. Немцев у танка не было.
Танкисты отдыхали в доме напротив. Посредине улицы стоял высокий рыжий немец-регулировщик. Мимо него проносились машины, мотоциклы, ехали повозки с ранеными: немцы отступали.
Около танка мальчики играли в войну. Одни наступали, а другие отступали. Я присоединился к отступающим и старался отходить к танку. Но я не мог быстро бегать, мне мешала мина. Наш «командир» смеялся надо мной:
— Эк ты, вояка! Даже бегать не умеешь.
Когда наступающие стали бросать в нас бумажными гранатами, мы попрятались кто куда. Я спрятался за танк, а потом подлез под него. Я помнил наказ мамы — прилепить мину с правой стороны. Расстегнув пальто, я достал мину, и едва дотронулся к железу, как мина присосалась. Тогда я выскочил из-под танка и с криком «ура» бросился на наступающих. Они запротестовали:
— Неправильно! Ты должен отступать!
Но я не слушался и бежал на них. А за мной погнались все ребята. Немного пробежав, я завернул в какой-то переулок. Ребята отстали. Домой нельзя было возвращаться, и я ушел на речку, а оттуда — в парк.
«А что если мина не взорвется или немцы найдут ее?» — думалось мне. Я не заметил, как стемнело. Когда пришел домой, было совсем темно. Мама сидела на скамейке и что-то шила.
— Ну, что? — спросил я.
— Танк оттуда уже выехал, — ответила мама.
— Мы даже не будем знать, взорвется ли он!
— Мне сказали, что танк остановился на ночь около бензинной колонки, недалеко от железной дороги, — сказала мама.
Я лег спать, а мать всю ночь сидела на скамейке.
Утром все говорили о том, что ночью партизаны подорвали танк. Только я и мама знали, кто подорвал «Тигра».
Толя Захаренко, 1934 года рождения.
Город Речица.