Придя от Доронина и высчитав, сколько придется получить барышей от закупки меркуловского тюленя, Марко Данилыч пошел было к Дуне, но пришел другой ранний гость, Дмитрий Петрович Веденеев. Рассчитав, что услуга, оказанная накануне этим гостем, принесет на плохой конец полсотни тысяч, Марко Данилыч стал к нему еще ласковей, еще приветливее. Явился на столе самовар, и пошло угощенье дорогого гостя редкостным лянсином фу-чу-фу. Самоквасов вскоре подошел, познакомился с Веденеевым, и зачалась беседа втроем за чайничаньем.
- Ну что?.. Новенького чего нет ли на ярманке? - спросил Смолокуров у Петра Степаныча.
- Кажись, ничего особенного,- отвечал Самоквасов.- Останный караван с железом пришел, выгружают теперь на Пески. С красным товаром, надо полагать, чуть ли не покончили.
- Что больно рано? - удивился Смолокуров.
- Линия такая вышла,- молвил Самоквасов, ставя на стол допитой стакан и отирая фуляровым платком пот, обильно выступивший на лице его.
- Кто сказывал? - спрашивал Марко Данилыч.
- Про краснорядцев?.. Никто не говорил, а надо полагать, что расторговались,- сказал Самоквасов.- В семи трактирах вечор кантовали (Кантовать - весело пировать на каких-нибудь радостях.): ивановские у Барбатенка да у Веренинова, московские у Бубнова да у Ермолаева, а самые первые воротилы - у Никиты Егорова. И надо полагать, дела завершили ладно, с хорошими, должно быть, остались барышами.
- А что?
- Спрыски-то уж больно хороши были,- молвил Петр Степаныч.- До того, слышь, кантовали, что иные до извозчика четверней ехали. И шуму было достаточно - дошли до того, что хоть гору на лыки драть.
- Барыши, значит,- сказал Марко Данилыч.- А вот у нас с Дмитрием Петровичем рыбке до сей поры с баржей сойти не охота. Ни цен, ни дел - хоть что хошь делай.
- Наше дело, Марко Данилыч, еще не опоздано,- заметил Веденеев.- Оно всегда под самый конец ярманки решается. Не нами началось, не нами и кончится.
- Да так-то оно так,- промолвил Смолокуров.- Однако уж пора бы и зачинать помаленьку, а у нас и разговоров про цены еще не было. Сами видели вчерась, какой толк вышел... Особливо этот бык круторогий Онисим Самойлыч. Чем бы в согласье вступать, он уж со своими подвохами. Да уж и одурачили же вы его!.. Долго не забудет. А ништо!.. Не чванься, через меру не важничай!.. На что это похоже?.. Приступу к человеку не стало, ровно воевода какой - курице не тетка, свинье не сестра!
- А вы погодите,- слегка усмехнулся Веденеев.- Орошин не из таковских, чтоб обиды спускать. Помяните мое слово, что ярманка еще не покончится, а он удерет какую-нибудь штуку.
- Бог не выдаст - свинья не съест,- равнодушно промолвил Марко Данилыч.- А у вас, Дмитрий Петрович, разве есть с ним дела либо расчеты какие?
- Слава богу, никаких нет,- ответил Веденеев.
- Так вам и опасаться нечего,- сказал Марко Данилыч.
- Я не про себя, про всех говорю,- молвил Дмитрий Петрович.
- Ну, со всеми-то ему не справиться!- возразил Смолокуров.- Хоть шея у него и толста, а супротив обчества не бойсь и она сломится.
- Да,- сказал Веденеев,- сломилась бы, ежели б промеж нас мир да совет были, ежели бы у нас все сообща дела-то делали. А то что у нас?.. Какое согласие?.. Только и норовят, чтобы врозь да поперек, да нельзя ли другу-приятелю ножку подставить...
- Ну, уж будто и все? - слегка поморщась, промолвил Марко Данилыч.
- Конечно, не все,- ответил Веденеев.- А и то сказать, всяк до поры только до времени. Вот хоть Сусалина взять Степана Федорыча. Вечор, как ушел из трактира Орошин, ведь больше всех над ним издевался, да про дела его рассказывал. А сегодня захожу я порану в рыбный трактир, калоши вечор позабыл - глядь, а Степан Федорыч в уголку с Орошиным чаи распевают, шепчутся - по всему видно, что какое-то дело затевают. Народу-то в трактире никого еще не было, так буфетчик сказывал, что они на безлюдье счеты потребовали и долго считали да костями стучали, а говорили все шепотом.
- Мудреного нет,- заметил Смолокуров.- У Орошина сусалинских векселей довольно...
- То-то и есть, Марко Данилыч,- молвил Веденеев- Векселя!.. И поди ведь, чай, скупленные?
- Пожалуй что и скупленные,- барабаня по столу пальцами, сказал Марко Данилыч.
-И на другого и на третьего рыбника, пожалуй, таких векселей немало у Онисима Самойлыча,- продолжал Веденеев - А его векселей ни у кого нет. Оттого у него и сила, оттого по рыбной части он и воротит, как в голову ему забредет.
- Нельзя же без векселей,- нахмурясь, промолвил Марко Данилыч.- На векселях вся коммерция зиждется... Как без векселей?.. В чужих краях, сказывают, у немцев, аль у других там каких народов, вся торговля, слышь, на векселях идет.
- Это так,- согласился Веденеев,- зато там по векселям-то совсем другие-порядки, чем у нас... У нас бы только скупить побольше чьих-нибудь векселей да прижать голубчика, чтоб пикнуть не смел. А по банкам так любят у нас бронзовыми орудовать.
- Какими это бронзовыми? - спросил у Веденеева Петр Степаныч, удаленный дядей от торговых дел и потому не имевший никакого понятия о кредите.
- А вот, к примеру сказать, уговорились бы мы с вами тысяч по двадцати даром получить,- стал говорить Веденеев.- У меня наличных полтины нет, а товару всего на какую-нибудь тысячу, у вас то же. Вот и пишем мы друг на дружку векселя, каждый тысяч по двадцати, а не то и больше. И ежели в банках по знакомству с директорами имеем мы доверие, так вы под мой вексель деньги получаете, а я под ваш. Вот у нас с вами гроша не было, а вдруг стало по двадцати тысяч.
- Да ведь это, по-моему, просто надувательство,- молвил удивленный Самоквасов.- На что же это похоже?.. Как же это так?.. Вдруг у меня нет ни копейки - и я двадцать тысяч ни за что, ни про что получаю?.. Да это ни с чем не сообразно... Ну, а как сроки выйдут?
- Заплатите,- сказал Веденеев.
- А ежели нечем?
- Несостоятельным объявитесь,- с усмешкой молвил Дмитрий Петрович.- Только на этот конец надобно не на двадцать тысяч, а сколь можно побольше и в банках и у купцов окредитоваться. Потом все как по маслу пойдет - администрация там али конкурс... Хорошее-то платьице припрячьте тогда подальше, дерюжку наденьте, ходите пешечком, на нищету встречному и поперечному жалуйтесь, иной раз на многолюдстве не мешает и Христа ради на пропитание у кого-нибудь попросить... Конечно, ваш дом, движимость, которая на виду осталась, продадут, банки да кредиторы по скольку-нибудь копеек за рубль получат... А как только кончилось ваше дело, припрятанный-то капитал при вас, а долгу ни копейки. Опять пускайтесь тогда в коммерцию и опять лет через пяток бронзовых векселей побольше надавайте... Разика три обанкрутитесь, непременно будете в миллионе.
Только плечами пожал Петр Степаныч, а Марко Данилыч, сильно нахмурившись, молвил:
- На то кредит... Без кредиту шагу нельзя ступить, на нем вся коммерция зиждется... Деньги что? Деньги что вода в плесу,- один год мелко, а в другой дна не достанешь, омут. Как вода с места на место переливается, так и деньги на то коммерция! Конечно, тут самое главное дело: "не зевай"... Умей, значит, работать, умей и концы хоронить.
- Пословица-то, Марко Данилыч, кажется, не так говорится,- прищурив один глаз, заметил Веденеев.
- Как же, по-вашему? - спросил Смолокуров.
- Умей воровать, умей и концы хоронить,- сказал Дмитрий Петрович.
- Молоденьки еще, сударь, про такие важнейшие, можно сказать, дела таким родом толковать,- насупившись, кинул сердитое слово Марко Данилыч и даже в сторону отворотился от дорогого гостя.
- А какой я вам смех расскажу, Марко Данилыч,- вступился Самоквасов, заметив, что и у нового его знакомца брови тоже понахмурились: долго ль до греха, свары бы не вышло.
- Что такое? - сухо спросил Смолокуров.
- У Сергея Филиппыча у Орехова, слышали, я думаю, баржа с рыбой под Чебоксарами затонула,- начал рассказывать Петр Степаныч.- И рвет и мечет, подступиться к нему невозможно, ко всякому придирается, шумит, что голик, и кто ему на глаза ни попал, всякого ругает на чем свет стоит.
- Заругаешься, как баржа с товаром затонет... Не орехов горстка,- сумрачно молвил Марко Данилыч.
- Я не про то, слушайте, какой смех-от из этого вышел,- перебил Самоквасов.- Матушку Таифу знаете?
- Какую там еще Таифу? - спросил Смолокуров.
- Комаровскую. Казначея у матери Манефы,- отвечал Самоквасов.- В Петров день, как мы с вами там гостили, ее дома не было, в Питер, слышь, ездила.
- Ну, знаю,- молвил Марко Данилыч.- Только смеху-то покамест не вижу.
- Зашел я намедни в лавку к Панкову, к Ермолаю Васильичу, из Саратова, может тоже знаете,- продолжал Петр Степаныч,- приятель мой у него в приказчиках служит. Наверх в палатку прошли мы с ним, а там Орехов сидит да изо всей мочи ругается. Мы ничего, слушаем, никакого супротивного слова не говорим, пусть его тешится. Вдруг шасть в палатку мать Таифа со сборной книжкой. Не успела она начал положить, не успела Ермолаю Васильичу поклониться, как вскинется на нее Сергей Филиппыч да с кулаками. "Вы,- кричит изо всей мочи,- какой ради причины бога-то плохо молили?.. Ах, вы, чернохвостницы, кричит, этакие!.. Деньги берете, а богу молитесь кое-как!.. Я вам задам!" Мать Таифа кланяется ему чуть не в землю, а он пуще да пуще. "Летось, кричит, пятьдесят целковых вам пожаловал, и вы молились тогда как следует: на судаке я тогда по полтине с пуда взял барыша... Сто рублев тебе, чернохвостнице, дал, честью просил, чтоб и на нынешний год побольше барыша вымолили... А вы, раздуй вас горой, что сделали? Целая баржа ведь у меня с судаком затонула!.. Разве этак молятся?.. А?.. Даром деньги хотите брать?.. Так нет, шалишь, чернохвостница, шалишь, анафемская твоя душа! Подавай назад сто рублев!.. Подавай, не то к губернатору пойду!" Мы так и покатились со смеху.
- Чему же смеяться-то тут? - холодно промолвил Марко Данилыч.- Не лиха беда от такого несчастья и совсем с ума своротить... Шутка сказать, цела баржа судака!.. На плохой конец двадцать тысяч убытку.
- Да матери тут при чем же?- спросил Самоквасов.- Они-то чем виноваты?.. Неужто в самом деле ореховский судак оттого затонул, что в Комарове плохо молились?
- Значит, веру в силу молитвы имеет,- молвил Марко Данилыч.- Сказано: по вере вашей будет вам. Вот ему и досадно теперича на матерей... Что ж тут такого?.. До кого ни доведись!.. Над кем-нибудь надо же сердце сорвать!
- Чем же у них кончилось? - спросил во все время самоквасовского рассказа насмешливо улыбавшийся Веденеев.
- Насилу ноги унесла мать Таифа,- ответил Петр Степаныч.- Так с кулаками и лезет на нее. Маленько бы еще, искровенил бы, кажется.
- После того нагнал я Таифу,- после недолгого молчанья продолжал Самоквасов, обращаясь к Марку Данилычу.- Про знакомых расспрашивал. Матушка Манефа домов в ихнем городке накупила - переселяться туда желает.
- Да, ихнее дело, говорят, плоховато,- сказал Смолокуров.- Намедни у меня была речь про скиты с самыми вернейшими людьми. Сказывают, не устоять им ни в каком разе, беспременно, слышь, все порешат и всех черниц и белиц по разным местам разошлют. Супротив такого решенья никакими, слышь, тысячами не откупиться. Жаль старух!.. Хоть бы дожить-то дали им на старых местах...
Опять немножко помолчали. Петр Степаныч с видом сожаленья сказал:
- В большом горе матушка-то Манефа теперь, Таифа говорит, не знают, перенесет ли даже его...
- Легко ль перенести такое горе, особенно такой немощной старице,- с участием отозвался Марко Данилыч.- С самых молодых лет жила себе на едином месте в спокойстве, в довольстве, и вдруг нежданно-негаданно, ровно громом, над ней беда разразилась... Ступай долой с насиженного места!.. Ломай дома, рушь часовню, все хозяйство решай, все заведенье, что долгими годами и многими трудами накоплено!.. С кем век изжила, те по сторонам расходись, живи с ними врозь и наперед знай, что в здешнем свете ни с кем из них не увидишься!.. Горько, куда как горько старице!
- Не в том ее горе, Марко Данилыч,- сказал на то Петр Степаныч.- К выгонке из скитов мать Манефа давно приготовилась, задолго она знала, что этой беды им не избыть. И дома для того в городе приторговала, и, ежели не забыли, она тогда в Петров-от день, как мы у нее гостили, на ихнем соборе других игумений и стариц соглашала, чтоб заранее к выгонке готовились... Нет, это хоть и горе ей, да горе жданное, ведомое, напредки знаемое.
А вот как нежданная-то беда приключилася, так ей стало не в пример горчее.
- Что ж такое случилось?- спросил Марко Данилыч.
- Племянницу-то ее помните? Патапа Максимыча дочку? Жирная такая да сонливая... Когда мы у Манефы с вами гостили, она тоже с отцом там была.
- Как не помнить?- ответил Марко Данилыч.- Давно знаю ее, с Дуней вместе обучались.
- Замуж вышла,- молвил Петр Степаныч. И так он сказал это слово, как будто сегодня только узнал про им же состряпанное дельце.
- Какое же тут горе Манефе?..- удивился Марко Данилыч.- Не в черницы же она ее к себе прочила.
- Прочить в черницы, точно, не прочила,- сказал Петр Степаныч.- Я ведь каждый год в Комарове бываю, случалось там недели по три, по четыре живать, оттого ихнюю жизнь и знаю всю до тонкости. Да ежели б матушке Манефе и захотелось иночество надеть на племянницу, не посмела бы. Патап-от Максимыч не пожалел бы сестры по плоти, весь бы Комаров вверх дном повернул.
- Так чего же ради горевать матушке, что племянницу замуж выдали?- спросил Марко Данилыч.
- В том-то и дело, что ее не выдавали... Уходом!.. Умчали!.. А умчали-то из Манефиной обители.
Говорит, а сам хоть бы мигнул лишний разок, точно не его дело.
- Ай-ай-ай!.. Как же это не доглядела матушка!.. У нее завсегда такой строгой порядок ведется. Как же это она такого маху дала?..- качая головой, говорил Марко Данилыч.
- Самой-то не было дома, в Шарпан соборовать ездила. Выкрали без нее...ответил Самоквасов.- И теперь за какой срам стало матушке Манефе, что из ее обители девица замуж сбежала, да сшей венчалась-то в великороссийской!.. Со стыда да с горя слегла даже, заверяет Таифа.
- Вот, чать, взбеленился Чапурин-от!..- сказал Марко Данилыч.
- Радехонек, такие, слышь, пиры задавал на радостях, что чудо. По мысли зять-то пришелся,- отвечал Петр Степаныч.
- Да кто таков? - с любопытством спросил Смолокуров.
- Знакомый вам человек,- ответил Самоквасов.- Помните, тогда у матушки Манефы начетчик был из Москвы, с Рогожского на Керженец присылали его по какому-то архиерейскому делу.
- "Искушение"-то? - весело спросил Марко Данилыч.
- Он самый!..
- Ха-ха-ха-ха! - на всю квартиру расхохотался Смолокуров.- Да что ж это вы с нами делаете, Петр Степаныч? Обещали смех рассказать да с полчаса мучали, пока не сказали... Нарочно, что ли, на кончик его сберегали! А нечего сказать, утешили!.. Как же теперь "Искушение"-то? Как он к своему архиерею с молодой-то женой глаза покажет... В диакониссы, что ли, ее?.. Ах он, шут полосатый!.. Штуку-то какую выкинул!.. Дарья Сергевна! Дунюшка! Подьте-ка сюда - одолжу! Угораздило же его! Ха-ха-ха!..
Вошла Дарья Сергевна с Дуней. Марко Данилыч рассказывал им про женитьбу Василья Борисыча. Но не заметно было сочувствия к его смеху ни в Дарье Сергевне, ни в Дуне. Дарья Сергевна Василья Борисыча не знала, не видывала, даже никогда про него не слыхала. Ей только жалко было Манефу, что такой срам у нее в обители случился. Дуня тоже не смеялась... Увидав Петра Степаныча, она вспыхнула вся, потупила глазки, а потом, видно, понадобилось ей что-то, и она быстро ушла в свою горницу.
На прощанье с гостями Марко Данилыч, весело улыбаясь, сказал Самоквасову:
- А что же, Петр Степаныч, как у нас будет насчет гулянок? Больно хочется мне Дунюшку повеселить да кстати и Зиновья Алексеича дочек... Помнится, какой-то добрый человек похлопотать насчет этого вызвался...
- В театр имели сегодня намерение? - весело отвечал обрадованный Самоквасов.- Я сим же моментом за билетами.
- Нет, Петр Степаныч, насчет театра надо будет маленечко обождать,- сказал Марко Данилыч.- Вечор советовались мы об этом с Зиновьем Алексеичем и с Татьяной Андревной - положили оставить до розговенья... Успенье-то всего через неделю. Все-таки, знаете, лучше будет, ладнее. Нынешний-от пост большой ведь, наряду с великим поставлен, все одно, что первая да страстная. Грешить, так уж грешить в мясоед... Все-таки меньше ответу будет на том свете.- И, обращаясь к Веденееву, примолвил: - правду аль нет говорю я, Дмитрий Петрович?
- Оно каждому как по его рассужденью,- уклончиво ответил Дмитрий Петрович.- Впрочем, и то сказать, театр не убежит, побывать в нем завсегда будет можно.
- Мы вот что сделаем,- сказал Марко Данилыч.- До розговенья по Оке да по Волге станем кататься. У меня же косные теперь даром в караване стоят.
- И распрекрасное дело,- кудрями тряхнув, весело молвил и даже пальцами прищелкнул удалой Петр Степаныч.- Когда же?
- Да хоть сегодня же, только что жар свалит,- сказал Смолокуров.- Сейчас пошлю, сготовили бы косную, а мало - так две.
- Записочку-с! - протягивая руку, молвил Петр Степаныч Марку Данилычу.
- Какую?
- К караванному к вашему - отпустил бы косных, сколько мне понадобится. Остальное наше дело. Об остальном просим покорно не беспокоиться. Красны рубахи да шляпы с лентами есть?
- Есть на двенадцать гребцов,- отвечал Марко Данилыч.
- А павлиньи перушки тоже водятся? - спросил Петр Степаныч.
- Перушки у нас не водятся,- сказал Марко Данилыч.
- Слушаем-с,- отозвался Самоквасов.- Все будет в должной исправности-с.
- Быть делу так,- молвил Марко Данилыч, отходя к столу, где лежали разные бумаги, конторские книги и перья с чернильницей.
Написав записку Василью Фадееву, Марко Данилыч отдал ее
Самоквасову и примолвил:
- Ваше дело, сударь, молодое. А у молодого в руках все спорится да яглится (Яглиться - поволжское слово, употребляемое от Нижнего до Астрахани, значит двигаться, шевелиться, сгибаться, а говоря о деле каком - спориться, ладиться, клеиться.), не то, что у нас, стариков. Похлопочите, хлопочите, сударь Петр Степаныч, пожалуйста, оченно останемся вами благодарны и я и Зиновий Алексеич. Часика бы в три собрались мы на Гребновской, да и махнули бы оттоль куда вздумается - по Волге, так по Волге, по Оке, так по Оке... А на воде уж будьте вы нашим капитаном. Как капитан на пароходе, так и вы у нас на косной будете... Из вашей воли, значит, не должен никто выступать... Идет, что ли, Петр Степаныч? - примолвил Смолокуров, дружелюбно протягивая руку Самоквасову.
- Принимаем-с,- с веселой усмешкой ответил Петр Степаныч.- Значит, из моей воли никто не смей выходить. Это оченно прекрасно!.. Что кому велю, тот, значит, то и делай.
- Да ты этак, пожалуй, всех перетопишь! - засмеялся Марко Данилыч."Полезай, мол, все в воду"... Нечего тут будет делать! Поневоле полезешь!
- Безумных приказов от нас, Марко Данилыч, не ждите. Насчет эвтого извольте оставаться спокойны. А куда ехать и где кататься, это, с вашего позволенья, дело не ваше... Тут уж мне поперечить никто не моги.
- Только послушай его,- трепля по плечу Петра Степаныча, ласково молвил Марко Данилыч.- А вы, Дмитрий Петрович, пожалуете к нам за компанию? Милости просим.
Веденеев благодарил Марка Данилыча и напросился, что и ему было дозволено сообща с Петром Степанычем устраивать гулянье и быть на косной если не капитаном, так хоть кашеваром.
- Что ж вы нам кашу варить будете? - шутливо спросил у него Марко Данилыч.
- Кашу ли, другое ли что, это уж мне предоставьте,- улыбаясь, ответил Дмитрий Петрович.
- Кашу-то вместе сварим,- сказал Самоквасов.- Засим счастливо оставаться,примолвил он, обращаясь к Смолокурову.- Часика в три этак, значит, припожалуете?
- Ладно, ладно,- говорил Марко Данилыч.- Эх, молодость,молодость!.. Так и закипела... Глядя на вас, други, и свою молодость воспомянешь... Спасибо вам, голубчики!
Расстались, и Самоквасов с Веденеевым поехали прямо на Гребновскую.