В тот вечер впервые в своей жизни, проходя сквозь вращающуюся дверь и делая три широких шага в направлении к тротуару, старый мистер Нив почувствовал, что слишком стар для весны.
Весна — теплая, нетерпеливая, беспокойная — пришла, ожидая его в золотом свете, готовая на глазах у всех подбежать, обдуть его седую бороду, повиснуть сладко на его руке. А он не мог встретить ее, нет; он не мог смело встретить еще раз и шагнуть прочь, бойко как молодой человек. Он устал и, хотя позднее солнце все еще светило, было необычайно холодно, и чувство оцепенения расходилось по всему телу.
Довольно внезапно его покинула энергия, его сердце больше не выдерживало эту веселость и яркое движение; это смущало его. Он хотел остановиться, отмахнуться от этого своей палкой, и сказать «Уходите прочь!»
Внезапно потребовалось ужасное усилие, чтобы приветствовать, как обычно — слегка касаясь широкополой фетровой шляпы с помощью палки — всех людей, которых он знал, друзей, знакомых, владельцев магазина, почтальонов, водителей.
Но веселый взгляд, который сопровождался жестикуляцией, доброжелательное подмигивание, которое, казалось, говорило, «я — достойный противник и даже более для любого из вас» — с этим старый мистер Нив вообще не мог справиться. Он шел, высоко поднимая колени, как будто пробивался сквозь воздух, который почему-то стал тяжелым и плотным как вода.
Толпы людей торопились домой, звенели трамваи, гремели легкие телеги, большие великолепные такси быстро катились с тем отчаянным, демонстративным безразличием, которое каждый видел только во сне…
Это был обычный день, похожий на все другие дни в офисе. Ничего особенного не произошло. Гарольд не возвратился с обеда до четырех часов. Где он? Чем занимается? Он не собирался сообщать об этом своему отцу. Старый мистер Нив, так уж случилось, оказался в вестибюле и прощался с посетителем, когда медленно вошел Гарольд, как обычно элегантно одетый, невозмутимый, учтивый, улыбаясь своей характерной легкой полуулыбкой, которую женщины считали такой очаровательной.
Ах, Гарольд был слишком красив, слишком красив, вне всяких сомнений; это было проблемой с самого начала. Ни один мужчина не имеет права на такие глаза, такие ресницы, губы; это было сверхъестественно.
Что касается его матери, сестер и слуг, без преувеличения можно было сказать, что они сделали из него молодого бога. Они поклонялись Гарольду, они прощали ему все. А он нуждался в некотором прощении с тех пор, как ему исполнилось тринадцать лет. Гарольд украл кошелек у своей матери, взял оттуда деньги и спрятал его в спальне повара.
Старый мистер Нив резко ударил палкой о край тротуара. Но не только его семья испортила Гарольда, размышлял он, это были все. Ему приходилось только смотреть и улыбаться, а дела пошли плохо еще до него. Поэтому, возможно, не было ничего удивительного в том, что для продолжения семейной традиции Гарольда ожидал офис.
Хм, хм! Но это невозможно представить. Ни один бизнес, даже успешное, авторитетное, прибыльное предприятие не выдержит, если к нему относиться несерьезно. Человек должен вложить всю свою душу и сердце в дело, или все развалится по кусочкам на его глазах…
И кроме того, Шарлотта и девочки всегда считали, что он должен передать все это Гарольду, уйти в отставку и проводить время, наслаждаясь собой. Наслаждаясь собой! Старый мистер Нив остановился как вкопанный у древних пальм возле зданий Правительства!
Наслаждаться собой! Вечерний ветер раскачал листья на деревьях, и они словно рассмеялись тонким веселым смехом. Сидеть дома сложа руки, сознавая все время, что дело его жизни ускользает, растворяется, утекая сквозь прекрасные пальцы Гарольда, пока тот улыбается…
«Почему ты так неблагоразумен, отец? У тебя нет абсолютно никакой необходимости ходить в офис. Нам очень неловко, когда люди упорно твердят, как устало ты выглядишь. У нас есть этот огромный дом и сад. Конечно, ты мог бы стать счастливым — принять это для разнообразия. Или найти себе какое-нибудь хобби.»
И маленькая Лола вступила в разговор надменно: «У всех мужчин должно быть хобби. Невозможно жить, если ничем не интересуешься.»
Это ж надо! Он не мог справиться с мрачной улыбкой, и с трудом начал подниматься на холм, который вел на Харкорт-Авеню. Что стало бы с Лолой, ее сестрами и Шарлоттой, если бы у него появилось хобби, хотелось бы ему знать?
С помощью хобби невозможно заплатить за таунхаус и приморское бунгало, и за лошадей, и за гольф и за граммофон по шестьдесят гиней в музыкальной комнате для танцев. Нет, ему было не жалко для них всего этого.
Да, они были умными, красивыми девушками, и Шарлотта была замечательной женщиной; для них было так естественно находиться в привилегированном положении. На самом деле, ни один дом в городе не был так популярен как их дом; никакая другая семья не развлекалась так много.
И сколько раз старый мистер Нив, выставляя коробку для сигар на стол в курительной комнате, выслушивал похвалы в адрес своей жены, дочерей и даже себя самого.
— Вы — идеальная семья, сэр, идеальная семья. Это похоже на то, о чем каждый читает или видит на сцене.
— Согласен, дружище, — отвечал старый мистер Нив. — Попробуйте одну из этих сигар, я думаю, они вам понравятся. И если вы отправитесь курить в сад, то, полагаю, найдете девушек на лужайке.
Вот почему девочки никогда не выйдут замуж, как говорили люди. Они, могли бы выйти замуж за кого-нибудь. Но им было слишком хорошо дома. Они были слишком счастливы вместе, девочки и Шарлотта. Хм, хм! Ну, хорошо. Возможно, так…
Тем временем он шагал вдоль модной Харкорт-Авеню; он достиг углового дома, их дома. Въездные ворота были открыты; виднелись свежие следы колес на подъездной аллее.
И затем он оказался лицом к лицу перед большим белым домом, с его широко открытыми окнами, тюлевыми занавесками, парящими на ветру, синими соцветиями гиацинтов на широких подоконниках.
По обеим сторонам от подъездного крыльца их гортензии, известные всему городу, вступили в пору цветения; розоватое, синеватое море цветов распространялось как свет среди густых листьев.
И почему-то, старому мистеру Ниву показалось, что дом и цветы, и даже свежие следы на аллее, говорили: «Здесь молодая жизнь. Здесь девочки.»
В прихожей, как всегда, было темновато и на комоде из дуба свалены в кучу пелерины, зонтики, перчатки. Из музыкальной гостиной доносился звук фортепьяно, быстрый, громкий и нетерпеливый. Через дверь гостиной, которая была приоткрыта, доносились голоса.
— А где мороженое? — произнесла Шарлотта. Раздался скрип, это скрипело ее кресло-качалка.
— Мороженое! — крикнула Этель. Моя дорогая мама, ты никогда не видела такого морженого. Только два вида. И немного обыкновенного магазинного земляничного мороженого в пропитанной влажной обертке.
— Еда в целом была отвратительной, добавила Марион.
— Однако, довольно рано для мороженого, — сказала Шарлотта просто.
— Но почему, если в общем-то оно у тебя есть…, начала Этель.
— О, совершенно верно, дорогая, — промурлыкала Шарлотта.
Вдруг дверь в музыкальную гостиную открылась и выскочила Лола. Она вздрогнула и чуть не закричала при виде старого мистера Нива.
— Милостивый отец! Как же вы напугали меня! Вы только что вернулись домой? Почему здесь нет Чарльза, чтобы помочь вам с пальто?
Ее щеки порозовели от игры, ее глаза блестели, волосы падали на лоб. Она дышала так, как будто бежала сквозь темноту и испугалась. Старый мистер Нив уставился на свою младшую дочь, как будто увидел ее впервые.
Это была Лола, неужели? Но она, казалось, забыла своего отца, она не ждала его там. Теперь она прикусила кончик своего скомканного носового платка зубами и сердито потянула за него.
Зазвонил телефон. А-ай! Лола издала крик, похожий на рыдание, и промчалась мимо него. Дверь телефонной комнаты хлопнула, и в этот самый момент раздался голос Шарлотты: «Это ты, отец?»
— Ты опять устал, — произнесла Шарлотта укоризненно. Она остановила кресло-качалку и подставила свою теплую, похожую на сливу щеку. Этель с яркими волосами чмокнула его в бороду, губы Марион коснулись его уха.
— Ты шел пешком, отец? — спросила Шарлотта.
— Да, я решил прогуляться до дома, — сказал старый мистер Нив и погрузился в один из огромных стульев в гостиной.
— Но почему вы не взяли такси? — сказала Этель. — Обычно там сотни такси в это время.
— Дорогая Этель, — кричала Марион, — если отец предпочитает утомлять себя, я действительно не вижу смысла вмешиваться в это.
— Дети, дети ну зачем? — примирительно произнесла Шарлотта.
Но Марион не останавливалась. — Нет, мама, ты балуешь отца, и это неправильно. Ты должна быть строже с ним. Он очень непослушный. Она засмеялась своим резким, веселым смехом и пригладила волосы перед зеркалом.
Странно! Когда она была маленькой девочкой, у нее был такой мягкий, запинающийся голос; она даже заикалась, а теперь, независимо от того, что она говорила — даже если это было только «Джем, пожалуйста, отец» — это звучало, как будто она была на сцене.
— Гарольд ушел из офиса раньше тебя, дорогой? — спросила Шарлотта, снова начиная раскачиваться.
— Я не уверен, — сказал старый мистер Нив. — Я не уверен. Я не видел его после четырех.
— Он сказал… — начала Шарлотта.
Но в этот момент Этель, которая схватила несколько листов бумаги или чего-то еще, подбежала к своей матери и присела рядом с ее креслом.
— Вот, смотри, — кричала она. — Вот что я имела в виду, мамочка. Желтое, с вкраплениями серебра. Ты не согласна?
— Дай я посмотрю, дорогая, — сказала Шарлотта. Она нащупала свои очки в черепаховой оправе и надела их. Затем слегка коснулась страницы пухлыми маленькими пальцами и скривила губы. — Очень мило! — сказала она неопределенно и посмотрела на Этель поверх своих очков. — Но я думаю, что поезд здесь не нужен.
— Не нужен? — грустно посетовала Этель. — Но в поезде весь смысл.
— Послушай, мама, позволь мне посмотреть. Марион игриво выхватила лист бумаги из рук Шарлотты. — Я согласна с мамой, — выкрикнула она торжествующе. — Поезд здесь лишний.
Старый мистер Нив, забывшись, погрузился в широкое круглое кресло и задремал. Он слышал их, как будто сквозь сон. Не было сомнений в том, что он устал; он потерял свое влияние. Даже Шарлотты и девочек было слишком много для него в этот вечер.
Они были слишком… слишком… Но все, о чем бы ни размышлял его сонный мозг, было слишком утомительно для него. И откуда-то издалека он наблюдал за маленьким, иссохшим старичком, который медленно поднимался по бесконечным лестничным пролетам. Кто это был?
— Я не буду переодеваться для сегодняшнего вечера, — пробормотал он.
— Что ты сказал, отец?
— А, что, что? Старый мистер Нив вздрогнул и проснулся. Он с изумлением посмотрел на них. — Я не буду переодеваться для сегодняшнего вечера, — повторил он.
— Но, отец, к нам должна приехать Лусил, и Генри Дэвенпорт, и миссис Тедди Уокер.
— Это будет весьма странно выглядеть.
— Ты себя плохо чувствуешь, дорогой?
— Тебе не нужно делать никаких усилий. Для этого есть Чарльз.
— Но если тебе действительно не до этого, — нерешительно произнесла Шарлотта.
— Все в порядке! Все в порядке! Старый мистер Нив встал и пошел, чтобы присоединиться к тому маленькому карабкающемуся старичку и добраться до гардеробной…
Там его ждал молодой Чарльз. Тщательно, как будто все зависело от него, он подвернул полотенце вокруг бака с горячей водой. Молодой Чарльз был его любимцем с тех пор, как маленький краснолицый мальчик пришел в дом, чтобы приводить в порядок камины.
Старый мистер Нив опустился в плетеное кресло у окна, вытянул ноги и произнес небольшую вечернюю шутку: «Одень его, Чарльз!» И Чарльз склонился вперед, напряженно задышал и нахмурился, вынимая булавку из его галстука.
Хм, хм! Надо же! Было приятно сидеть у открытого окна, очень приятно — прекрасный мягкий вечер. Внизу на теннисном корте подстригали траву; он слышал мягкое верещание косилки. Вскоре девочки снова смогут начать игру в теннис.
И в мыслях он, казалось, слышал, как раздается голос Марион, — Хорошо, коллега… О, отбил… О, и впрямь очень хорошо. Потом Шарлотта кричит с веранды: «Где Гарольд?» И Этель: «Его, конечно, здесь нет, мама.» И неуверенность в голосе Шарлотты: «Он говорил…»
Старый мистер Нив вздохнул, поднялся, и придерживаясь одной рукой за бороду, взял гребенку из рук молодого Чарльза, и тщательно расчесал седую бороду. Чарльз дал ему свернутый носовой платок, часы с декоративной подвеской и футляр для очков.
«Дело сделано, мой мальчик». Дверь закрылась, он откинулся назад и остался в одиночестве…
А теперь этот маленький пожилой человек спускался по бесконечным лестничным пролетам, которые вели в сверкающую, нарядную гостиную. Но какие ноги были у него! Они походили на паучьи лапы — тонкие, иссохшие.
— У вас идеальная семья, сэр, идеальная семья.
Но если это правда, почему ни Шарлотта, ни девочки не останавливают его? Почему он оказался в полном одиночестве, поднимаясь вверх и вниз? Где Гарольд? Ах, ничего хорошего не стоило ожидать от Гарольда.
Все ниже и ниже спускался маленький старый паук. И затем, к своему ужасу, старый мистер Нив увидел, как паук проскользнул мимо гостиной и достиг крыльца, темной подъездной аллеи, ворот для автомобилей, офиса. Остановите его, остановите его, кто-нибудь!
Старый мистер Нив вздрогнул. В гардеробной было темно; окно светилось бледным светом. Сколько времени он спал? Он прислушался. В большом, просторном затемненном доме где-то раздавались далекие голоса, далекие звуки.
Он подумал с неуверенностью, что спал в течение долгого времени. О нем позабыли. Что ему со всем этим делать — с этим домом и Шарлоттой, девочками и Гарольдом — что он знал о них?
Они были для него чужими. Жизнь прошла мимо. Шарлотта не его жена. Не его жена!
…Темное крыльцо, наполовину скрытое страстоцветом, свисающим печально, скорбно, как будто понимающим все. Маленькие, теплые руки обвились вокруг его шеи. Лицо, крошечное и бледное, приблизилось к его лицу и чей-то голос выдохнул: «До свидания, мое сокровище.»
Мое сокровище! До свидания, мое сокровище! Кто из них говорил? Почему они сказали до свидания? Это была какая-то ужасная ошибка. Она была его женой, эта маленькая бледная девушка, а вся остальная часть его жизни была сном.
Затем дверь открылась, и молодой Чарльз, стоя на свету, вытянул руки по струнке и выкрикнул как молодой солдат: «Ужин на столе, сэр!»
— Я иду, иду, сказал старый мистер Нив.
An Ideal Family by Katherine Mansfield (1921)
Переведено на Нотабеноиде
Перевод Виктории Ерашовой