"Маленький город предстал перед взором нетерпеливого путешественника как выцветшие гобелены, вышитые серебром каналов, наполненный музыкой с высокой звенящей колокольни. Жизнь давно спит в Брюгге; одни только фантастические мечты витают над башней и средневековыми фасадами домов, очаровывая глаз, вдохновляя душу и наполняя мысли великой красотой созерцания”.
Я прочитала это описание из путеводителя, ожидая мадам в гостиной отеля. Это звучало очень успокаивающе, и моё усталое сердце, спрятанное под тысячей и одной серой обёрткой города, проснулось и ликовало во мне… Я задумалась, достаточно ли у меня одежды с собой, чтобы пробыть здесь в течение, по крайней мере, месяца.
"Я буду мечтать целыми днями, — подумала я. — возьму лодку и буду плыть вверх и вниз по каналам, или привяжу её в зарослях зелёных кустов около воды и буду созерцать фасады средневековых домов.
Во время вечерни я буду лежать в густой траве на лугу Бегинажа и смотреть на вязы — их листья, тронутые золотым светом и дрожащие в синем воздухе — прислушиваясь к голосам монахинь во время молитвы в небольшой часовне. И наполняющего меня чувства благодати в полной мере хватит, чтобы пережить всю зиму”.
Пока я была охвачена этими новыми мечтами, вошла мадам и сказала мне, что в отеле для меня не найдётся вообще никакой комнаты — ни кровати, ни угла. Она была очень доброжелательна и, казалось, нашла повод для скрытого развлечения в этом; она посмотрела на меня, как будто ожидая, что я зальюсь восторженным смехом.
— Завтра, — сказала она, — может быть. Я ожидаю, что молодой человек, который внезапно заболел, выедет из одиннадцатого номера. Он сейчас в аптеке — возможно, вы хотите посмотреть комнату?
— Вовсе нет, — ответила я. — И при этом я точно не захочу завтра ночевать в спальне нездорового молодого джентльмена.
— Но он уже уедет, — воскликнула мадам, широко открывая голубые глаза, и засмеялась с французским радушием, таким очаровательным для английского слуха.
Я была слишком усталой и голодной, чтобы выразить признательность или поспорить с ней.
— Может быть, вы посоветуете мне другой отель?
— Невозможно! — Она покачала головой и подняла глаза, мысленно пересчитывая голубые бантики, нарисованные на потолке. — Понимаете, сейчас самый сезон в Брюгге, и люди не сдают свои комнаты на короткий срок, — сказала она, даже мельком не взглянув на мой маленький чемодан, лежащий между нами.
Но я посмотрела на него мрачно, и казалось, он уменьшился от моего отчаянного взгляда — стал настолько маленьким, как будто бы в нем не было ничего, кроме складной зубной щетки.
— Мой большой сундук на станции, — холодно ответила я, застегивая свои перчатки.
Мадам испугалась.
— У вас много багажа… Тогда вы, наверное, намерены надолго остановиться в Брюгге?
— По крайней мере, на две недели, может быть, на месяц.
Я пожала плечами.
— Одну минуточку, — сказала мадам. — Я посмотрю, что я могу сделать для вас.
Она исчезла, я уверена, не дальше, чем по другую сторону двери. Потому что она появилась сразу же и сказала, что возможно для меня найдётся комната в её частном доме -
— …всего лишь за углом и под присмотром старой служанки. Хотя у неё косоглазие, но она прослужила в нашей семье в течение пятнадцати лет. Носильщик проводит вас туда, и вы сможете поужинать перед уходом.
Я была единственным гостем в столовой. Усталый официант подал мне омлет и кофейник, потом он прислонился к буфету и смотрел на меня, пока я ела. Скомканная столовая салфетка на его руке, казалось, символизирует этого самого человека.
Комната была увешана зеркалами, отражающими огромные пустые столы и бдительных официантов, и одиноких дам, ищущих печальное утешение в омлете и попивающих кофе в ритме мелодичного звона «Весенней песни» Мендельсона, прозвучавшей более трёх раз с высокой колокольни.
— Готовы ли вы, мадам? — спросил официант. — Я отнесу ваш багаж.
— Вполне готова.
Он поднял чемодан на плечо и пошёл впереди меня по узкой улице вдоль домов со ставнями, через площадь Ван Эйка, в сторону дома из красного кирпича. Мимо маленьких уличных кафе, где мужчины и женщины, почуяв наше приближение, отодвигали пиво и почтовые открытки и пристально наблюдали за нами. Дверь открыло косоглазое "семейное сокровище", которое держало свечу в руке как миниатюрную сковородку. Она отказывалась впускать нас, пока мы оба не рассказали всё в подробностях.
— Вот оно как, вот оно, — сказала она по-французски. — Жан, номер пять!
Она прошаркала вверх по лестнице, отперла дверь и зажгла другую "миниатюрную сковородку" над прикроватным столиком. Комната была оклеена розовыми обоями, в ней стояла розовая кровать, розовый стул и была розовая дверь. На розовой подставке на каминной полке пухлые молодые херувимы вырывались из розовой яичной скорлупы, прижимая трубы к своим губам.
Я принесла ванночку горячей воды, закрыла и заперла дверь. "Брюгге наконец-то," — подумала я, забираясь на такую ненадёжную кровать с тонким бельём, как рыба пытающаяся плавать в ледяном пруду. А этот тихий дом с настоящей старой служанкой, — площадь Ван Эйка, с белой статуей, окружённой тёмными и густыми деревьями, — в этом было почти прикосновение Верлена…
Хлоп! стукнула дверь. Я в ужасе вскочила и нащупала "сковородку", но оказалось, что кто-то вторгся в соседнюю комнату.
— А! Наконец-то дома, — прокричал женский голос.
— Mon Dieu(Боже мой), мои ноги! Не будешь ли ты так любезен сходить вниз к Мэри, mon cher (голубчик), и попросить у неё оцинкованную ванночку и немного горячей воды?
— Нет, это уж слишком, — прогремело в ответ. — Ты уже мыла их сегодня три раза.
— Но ты не представляешь, какую боль я испытываю; мои ноги полностью воспалены. Только посмотри!
— Я уже смотрел три раза; я устал. Умоляю, ложись спать.
— Это совершенно бесполезно; я не смогу заснуть. Mon Dieu, Mon Dieu(Боже мой, Боже мой) как женщины страдают!
Мужской храп сопровождался шорохом снимаемой одежды.
— Тогда, если я подожду до утра, ты обещаешь не тащить меня в картинную галерею?
— Да, да, я обещаю.
— Правда?
— Я уже сказала.
— Теперь я могу тебе поверить?
Долгий вздох.
— Смешно поднимать этот шум, ты знаешь сам, что то же самое было прошлым вечером и сегодня утром.
…Оставался единственный выход. Специально для незнакомых людей из соседней спальни я закашляла и прочистила горло с неприятным и навязчивым звуком. Это подействовало словно чудо, их разговор переключился на шёпот со стороны женщины! Я заснула. "Баркетты напрокат. Посетите Северную Венецию на лодке. Откройте для себя малоизвестные и очаровательные места".
Заметки из путеводителя крепко засели в моей памяти. Я зашла в контору по аренде и потребовала лодку.
— У вас есть небольшое каноэ?
— Нет, мадмуазель, но есть небольшая лодка — весьма подходящая.
— Я хочу отправиться одна и вернуться, когда захочу.
— А вы уже бывали здесь до этого?
— Нет.
Лодочник посмотрел озадаченно.
— Это небезопасно для мадмуазель отправляться без сопровождающего в первый раз.
— Тогда я возьму лодку на условиях, что он будет молчать, и не будет показывать мне никаких красот.
— А как же названия мостов? — прокричал лодочник — знаменитые фасады домов?
Я побежала вниз к плавучей пристани.
— Пьер, Пьер! — закричал лодочник.
Крепкий молодой бельгиец, в руках которого было много ковровых дорожек и красных бархатных подушек, появился и бросил свое добро в замечательное судно. На мосту около пристани собралась толпа, следившая за происходящим, и как только я заняла своё место, упитанная пара, которая свесилась через перила, бросилась вниз по ступеням и они заявили, что тоже поедут.
— Конечно, конечно, — сказал Пьер, протягивая руку леди с очаровательной любезностью. — Мадемуазель вовсе не стоит беспокоиться.
Они сели на корму, джентльмен держал леди за руку, и мы кружили среди "серебряных нитей" с Пьером, который выставил свою грудь и воспевал красоты Брюгге с восторженным энтузиазмом латиноамериканского любовника.
— Повернитесь сюда — влево — вправо — теперь, подождите минуточку — посмотрите вверх на мост — обратите внимание на фасад этого дома. Мадемуазель, вы хотите посмотреть на озеро Любви?
Я выглядела рассеянной; упитанная пара ответила за меня.
— Тогда будем высаживаться.
Мы подплыли ближе к небольшому парапету, схватились за куст и я выпрыгнула.
— А теперь монсеньор.
Он успешно последовал за мной, и встав на колено на берегу, протянул мадам крюк своей трости для поддержки. Она встала, улыбающаяся и энергичная, схватила трость, вытянулась вдоль борта лодки, и в следующее мгновение упала прямо в воду.
— А! Что случилось — что случилось! — вопил монсеньор, хватая её за руку.
Что касается воды, то там было неглубоко, всего лишь до талии. Так или иначе, мы выловили её на берег, где она села и тяжело дышала, выжимая свою шерстяную юбку.
— Всё закончилось — маленькое проишествие! — говорила она поразительно бодро. Но Пьер был в ярости.
— Это ошибка мадемуазель, ведь это она захотела посмотреть на озеро Любви, — говорил он. — Лучше бы мадам прогулялась по лугу и выпила что-нибудь горячее в маленьком кафе напротив.
— Нет, нет, — сказала она, но монсеньор вторил Пьеру.
— Подождите нашего возвращения, — сказал Пьер с чувством ненависти ко мне.
Я кивнула и повернулась спиной. Лицезреть мадам, прыгающую по траве на лугу подобно огромной, неповоротливой утке, это было уж слишком.
Никто не ожидает, что ему придётся путешествовать на роскошной лодке с людьми, которые достаточно просвещены, чтобы понять комичность ситуации, которая имеет свой неистощимый источник в сочувствии. Когда они скрылись из вида, я побежала через луг так быстро, как могла, перебралась через забор, и никогда больше не появлялась возле озера Любви. "Пусть думают, что я утонула, если им так нравится, — подумала я, — с меня достаточно каналов на всю оставшуюся жизнь".
На лугу бегинажа во время вечерни маленькие группы художников с мольбертами на длинных и тонких ножках, которые казалось сохраняют индивидуальность каждого, рассредоточились на траве и стояли, примитивно бросая вызов своим усилиям и возвращаясь долгим и пристальным взглядом, полным изумления, к незавершённым творениям.
Английские девушки, носящие сплетённые из цветов венки и весьма перспективные для американских мужчин, дают волю своим чувствам с весельем и "товариществом", своего рода "мир, пропитанный духом нашего блестящего места для отдыха и развлечений", абсолютно восхитительный.
Они окликают друг друга и бросают с юношеской наивностью сигареты и фрукты, и шоколадки, пока толпы туристов, которые избежали тисков старухи, подстерегающей их в тени у двери часовни, замирают задумчиво перед мольбертами, чтобы "увидеть и заметить, и спросить — чьё?"
Я лежала под деревом с виноватым осознанием того, что у меня нет альбома для набросков — наблюдая за быстро мчащимися автомобилями и купаясь в ярком воздухе и пытаясь разгадать, все ли коричневые собаки, покоящиеся в траве, принадлежат молодым живописцам. В тот момент два человека прошли мимо меня, мужчина и девушка, их головы склонились над книгой. В их походке было что-то смутно знакомое.
Неожиданно они посмотрели вниз на меня. Мы уставились друг на друга и открыли рты. Она устремилась ко мне, а он снял свою безукоризненную соломенную шляпу и зажал её левой подмышкой.
— Кэтрин! Как удивительно! Как невероятно после стольких лет! — кричала она. Повернувшись к мужчине, она добавила:
— Гай, ты можешь в это поверить? — Это Кэтрин, в Брюгге, как тесен мир!
— Почему бы и нет? — ответила я, стараясь выглядеть оживлённо и пытаясь вспомнить её имя.
— Но, моя дорогая, в последний раз мы виделись в Новой Зеландии — только подумай, за тысячи миль отсюда!
Конечно, это была Бетти Синклер; мы вместе с ней учились в школе.
— Где ты остановилась? Ты давно здесь? О, ты не изменилась — ни чуточки. Я бы узнала тебя где угодно.
Она подозвала молодого человека и сказала, краснея, как будто она стыдилась факта, которому нужно было смотреть в лицо.
— Это — мой муж.
Мы обменялись рукопожатием. Он уселся и жевал веточку травы. Пока Бетти восстанавливала дыхание и сжимала мою руку, наступила тишина.
— Я не знала, что вы женаты, — глупо добавила я.
— О, дорогая, у нас ребенок! — ответила Бетти. — Сейчас мы живём в Англии. Мы ужасно увлечены избирательным правом, ты знаешь.
Гай отодвинул соломенную шляпу.
— Ты тоже? — спросил он с напряжением.
Я покачала головой. Он снова отложил соломенную шляпу и сузил свои глаза.
— Тогда как раз появилась возможность, — сказала Бетти. — Моя дорогая, сколько времени ты пробудешь здесь? Мы должны пойти куда-нибудь вместе и как следует поговорить обо всём. У нас с Гаем медовый месяц уже позади, ты знаешь. Мы любим встречаться с другими людьми иногда.
На колокольне заиграл гимн "Смотрите, герой победитель пришёл!"
— К сожалению, вскоре я должна отправиться домой. Я получила срочное письмо.
— Как жаль! Ты знаешь, что Брюгге просто переполнен сокровищами, и церквями, и картинами. Сегодня вечером будет открытый концерт на рыночной площади Grand’ Place, а конкурс звонарей начнётся завтра и будет продолжаться в течение целой недели.
— Я должна идти, — ответила я так решительно, как будто моя душа почувствовала эту настоятельную необходимость под звуки марша, которые раздавались с колокольни.
— А необычные улицы и европейские запахи, и производители кружев — если мы могли бы просто побродить — мы втроём — и насладиться всем этим.
Я вздохнула, покусывая нижнюю губу.
— Что ты думаешь по поводу голосования? — спросил Гай, наблюдая за монахинями, мило шествующими среди деревьев.
— Я всегда считала, что ты была так ужасно увлечена будущим женщин, — сказала Бетти. — Приходи на ужин с нами сегодня вечером. Давай обсудим подробно эту тему. Ты знаешь, после напряжённой жизни в Лондоне многие вещи действительно воспринимаются совершенно в ином свете в этом городе Старого Света.
— О, на самом деле, совершенно в ином свете, — ответила я, качая головой, когда увидела хорошо знакомый путеводитель, торчащий из кармана Гая.
A Truthful Adventure by Katherine Mansfield (1910)
Переведено на Нотабеноиде
Переводчики: victoria_vn