Терраса над морем. Лунная ночь. Пир. Сильвио на троне. Базилио, Клотальдо, Беатриче, придворные. Певец играет на арфе. По знаку Сильвио он умолкает.
Сильвио.
На что, певец, мне эти звуки?
Должны когда-нибудь они умчаться прочь.
И будут после них еще тяжело муки.
Еще томительнее ночь.
Ты убаюкиваешь горе
Обманом сладостным, но все ж
И в ослепительном уборе
И в блеске красоты — мне ненавистна ложь.
Могильный остов прячет в розы
Поэтов детская мечта;
Но если правды нет — на что мне красота?
На что пленительные грезы?
Уйди, певец!
Беатриче.
Ко мне! Я разум усыплю.
Боль ненавистного сознанья утолю;
Пока хоть капля яда есть в бокале золотом,
Мы выпьем все до дна. потом, без сожаленья.
С безумным смехом опьяненья
О землю кубок разобьем!..
Сильвио.
Я твой… прижми меня к своей груди сильней.
Руками нежными властительно обвей…
О, только бы убить сознанье роковое,
Не думать, не желать, не помнить ничего
И, в одиночестве, у сердца своего
Почувствовать на миг хоть что-нибудь живое.
Вот так!
(Обнимает ее).
Пускай вся жизнь неуловимый сон,
Пускай весь мир — ничтожное виденье —
Я докажу себе, что есть один закон.
Одна лишь правда — наслажденье!
(После мучительного раздумья отталкивает Беатриче).
Обман, и здесь обман! Оставь меня. уйди…
Потухла страсть, в душе лишь ужас без предела…
Мне показалось вдруг, что я прижал к груди
Холодное, как лед, безжизненное тело…
Увы! погибнет красота.
И кудри выпадут, и череп обнажится…
Где ныне вешних роз свежей твои уста —
Там щель беззубая ввалившегося рта
Бессмысленной, немой улыбкой искривится.
Оставь меня! Прочь, все уйдите прочь!
За пышной трапезой, сияющей огнями,
Мне кажутся теперь все гости мертвецами,
И давит грудь, как склеп, томительная ночь.
Довольно! Факелы и свечи потушите…
Мне страшно быть с людьми! Уйдите все и пусть
Растет в безмолвии моя немая грусть.
Скорей, безумцы, пир кощунственный прервите…
Гости уходят, слуги уносят кубки, яства и свечи; остаются Kлотальдо, Базилио и Сильвио.
Базилио.
Мой час теперь настал.
Не в наслажденьях смысл и цель существованья,
Не все погибло: есть великий идеал —
Он мог бы утолить души твоей страданья.
Не все разрушены сомненьем алтари…
Но, сын мой, жаждешь ли ты Бога?
Сильвио.
Говори.
Базилио.
Умом бесстрастным побеждая муки,
Забудь себя, отдай всю жизнь науке.
Могильный прах — и чистый луч рассвета,
Звезду, что перлом в сумраке повисла,
Мечту, что родилась в душе поэта —
Ты разлагай на меру, вес и числа,
Исследуй все в тиши лабораторий:
Гниющий труп и нежный запах розы.
Людских сердец возвышенное горе.
И брызги волн, и вдохновенья слезы.
Тогда спадет с очей твоих завеса,
Поймешь ты жизнь таинственную мира
И в ропоте задумчивого леса,
И в трепете полночного эфира:
Как звук с созвучием — душой смиренной
Сольешься ты с гармонией вселенной.
Сильвио.
Скажи, достигну ли я тайны роковой?
Проникну ль хоть на миг к источнику явлений,
К той грозной глубине, к той пропасти немой,
Что скрыта облаком блистательных видений?
Наука даст ли ключ к загадке мировой.
Пойму ли я, что там, за призрачной вселенной,
За всеми формами, за дымкой жизни тленной?
Базилио.
Нет, лгать я не хочу, там, за пределом знаний,
Тебя наука к Тайне приведет:
Твой ум слабеющий коснется вечной грани —
И больше ни на шаг не двинется вперед.
И как бы ни дерзнул глубоко погружаться
К началам бытия в природу человек —
Он будет к роковой загадке приближаться —
И не решит ее во век.
Сильвио.
На что же мне твоя наука?
Чем безнадежнее, чем глубже сознаю
Пред тайной мировой беспомощность свою.
Тем жизнь бессмысленней, тем нестерпимей мука.
Базилио.
Ты к невозможному стремишься.
Сильвио.
Бороться с нищетой, изнемогать, трудиться,
Потом, когда бедняк в сырой земле сгниет,
Удобрив чернозем, из почвы хлеб родится.
Из хлеба — жизнь людей, но люди возвратиться
Должны к сырой земле, — и снова хлеб взрастет:
Из жизни — смерть, из смерти — жизни всходы, —
Таков круговорот бессмысленной природы.
Но если б знал его счастливый твой мужик.
Но если б он свое ничтожество увидел,
И не был бы так груб, невежествен и дик, —
Он проклял бы судьбу, он жизнь бы ненавидел.
Так вот твой идеал? Отречься от всего.
Уснуть животным сном, убить в себе рассудок,
Весь век в поту, в грязи работать для того,
Чтоб завтра чем-нибудь наполнить лишь желудок?
Пускай убьет меня безумная тоска,
За мирный сон души я не отдам сознанья!
Не надо мне тупого прозябанья.
Покорности скотов и счастья мужика!
Ведь жизни внутренней незримые богатства.
Сокровища ума, следы наук. искусств, —
Их истребить нельзя, и я во имя братства
Отречься не могу от прежних дум и чувств.
В деревне, за сохой, я, в нищенской одежде,
Останусь богачом изнеженным, как прежде.
С народом не сольюсь в неведомой глуши.
Я сброшу горностай, забуду трон, величье.
Но что все внешние, ничтожные отличья
Пред этим внутренним неравенством души!
Идти в народ шутом в наряде маскарадном…
Но сам мужик мое стремление к добру
Сурово заклеймит укором беспощадным.
Как недостойную игру,
Мечту для бедных. Быть товарищем и братом.
Бежать из городов, в полях найти приют,
Нужду, и черствый хлеб, и деревенский труд —
Ты можешь сделать все утонченным развратом.
Наружностью бедняк, ты клад душевных сил,
Ты роскошь внутренних неравенств сохранил.
А между тем в глазах глупцов ты вдохновенный
Апостол-труженик, могучий и смиренный.
И вот не жертвуя, не тратя ничего,
Твой праздный ум пленен роскошною забавой.
И беспредельного тщеславья своего
Ты жажду утолил легко добытой славой.
Так прихотливый сибарит
Суровой пищею искусно раздражает
Уснувший, дряхлый аппетит,
И на мужицкий хлеб все пряности меняет.
Проклятье всем! Вы лжете оба,
В груди от ваших слов сильней тоска и злоба.
Там, в мирной тишине жилища твоего,
Старик, ты выдумал слияние с народом,
А ты, король, свою науку для того,
Чтоб утешать себя хоть призрачным исходом,
Чтоб хоть миражем заслонить
У ног зияющие бездны…
Но я правдивей вас; я смел разоблачить
Трусливый ваш обман смешной и бесполезный.
Уйдите прочь!
Базилио и Клотальдо уходят.
Сильвио.
Теперь мы, скорбь, с тобой вдвоем.
Я не дрожу, я не бледнею.
И если узел твой распутать не сумею —
Я рассеку его мечом! Пора покончить с шуткой глупой,
Пора мне вырваться из пут…
Честней совсем не жить, чем тупо
И подло жить, как все живут.
Удар — и смолкнет боль сознанья
Среди мгновенной тишины,
Удар — и кончены страданья
И все вопросы решены…
Там, на глади морской, исчезая вдали,
Блеск луны отражен, как серебряный путь.
Если б мог я умчаться по нем от земли.
Чтобы в лунном сияньи навек потонуть.
Я без дум и без мук невозвратно б исчез
В этом мягком, волнистом тумане небес…
Я бы умер, как отблеск холодной луны.
На трепещущем лоне певучей волны…
Зачем же медлю я? Не ты ли,
Надежда вновь зажглась? Умри,
Умри навеки; до зари
Я буду горсть могильной пыли.
И я ведь знаю: чуть отдам
Всю душу страсти и желаньям,
Как разрушать начну их сам
Неумолимым отрицаньем.
И если снова вера мысль убьет,
Исчезнет воли напряженье,
И мне всю душу обольет
Смертельным холодом сомненье.
Нет, жить нельзя: так дикий конь
Из-под узды на волю рвется,
И весь он трепет, весь огонь,
Как будто вихрем унесется —
Но всадник опытный вонзит
Ему в бока стальные шпоры —
И никнет грива, меркнут взоры,
И кнут он терпит, и дрожит…
Если б знать мне, о чем эти волны поют?..
И не та же ли скорбь, как меня, их гнетет?..
Обещая мне вечный покой и приют,
Что-то к пропасти манит меня и влечет…
Жду от них я чего-то, мучительно жду,
И зовут меня волны: «Приди к нам, приди,
Та же скорбь, как твоя, в нашей вольной груди…»
Слышу, волны, призыв ваш… я скоро приду…
Лишь шаг — и смерть…
Наклоняется и смотрит в море. За сценой шум, доносятся голоса.
Голос женщины.
Король, отец родной, помилуй, защити!
Голос пажа.
Напрасны все твои мольбы и крики
Я не пущу тебя.
Голос женщины.
Пусти,
Иль силой я ворвусь!..
Вбегает женщина, бледная, в разорванной одежде, за нею паж с факелом.
Паж.
Король, прости…
Я удержать не мог…
Женщина.
Пощады, царь великий,
Пощады мне!
Сильвио.
Кто ты?
Женщина.
Я мать.
Сильвио.
Что ты хочешь?
Женщина.
Царь, нет больше силы ждать,
Пощады! Я весь день у твоего порога
Свидания с тобой молила ради Бога.
Солдаты пьяные смеялись надо мной
И вдовьи жалкие седины оскорбляли
И надругались, и прогнали.
Тогда прокралась я, как вор, во тьме ночной,
О, я на все теперь готова;
Казни меня, убей, позволь лишь молвить слово!..
Сильвио.
Кто право дал тебе нарушить наш покой?
Женщина.
Обида, царь!
Сильвио (презрительно).
Но есть у вас суды, законы…
Женщина.
Не защитит меня законов приговор;
Для них ничто мольбы и стоны;
Неумолимый кредитор
Сурово требует уплаты.
Он вправе повелеть, чтоб выгнали солдаты
На улицу с детьми несчастную вдову.
И негде преклонить мне скорбную главу.
Ведь судьям дела нет до наших слез и муки;
Меня, сирот моих, мой труд,
Последний нищенский приют
Ростовщику безжалостному в руки
Не ваши ли законы отдают?
О, защити меня, я требую иного —
Закона жалости, великого, святого…
Ужель замрет у ног твоих мой стон?..
Сильвио.
Уйди. Напрасно все. Ненарушим закон.
Женщина.
Неправда, Сильвио, не верю я обману…
Тебе ведь жаль меня… Я вижу, как в очах
Сияет доброта… Я вся в твоих руках,
Попробуй, оттолкни!.. но я живой не встану,
Пока не вымолю пощады!..
Сильвио.
Что со мной?
Не властен победить я в сердце тайный трепет…
С какою жадностью я вслушиваюсь в лепет
Мольбы невинной и простой…
Женщина.
О, сжалься, сжалься!
Сильвио.
Как? Сквозь муки и усталость
Из сердца жгучею волной
Еще готова хлынуть жалость…
Нет, нет! Оставь меня!..
Женщина.
Я не уйду.
Пощады!
Сильвио.
Эй, солдаты!
Женщина.
Нет, несчастной
Ты не гони — к твоим ногам я припаду
С такою верою, что будешь ты напрасно
Бороться!.. Жалостью душа твоя полна,
Ты добр, ты понял все, я победить должна…
Сильвио.
Солдаты!
Женщина.
Сильвио, мой милый…
Сильвио.
Горе, горе!..
Без слов, лишь искрою в немом, глубоком взоре
Я побежден, и вот стою пред ней без сил,
И против воли и сознанья,
Порыв слепого состраданья
Меня, как буря, охватил.
Мутится разум, нет спасенья.
И я не в силах удержать
Непобедимого волненья…
На эти слезы и моленья
Слезами должен отвечать.
Уйди, — иль снова жизнь начнется…
Оставь, не мучь меня, в груди
На части сердце разорвется…
Уйди, молю тебя, уйди!
Женщина.
Я победила, ты согласен…
Ты пожалел меня… смотри —
От благодарности я плачу; как прекрасен
Ты в светлой милости, мой царь; но повтори,
Что ты простил меня, что снизошел ты к мукам.
Чтоб мне насытить слух прощенья сладким звуком.
Сильвио.
Увы, противиться нет сил твоим мольбам.
Ты победила… чем — пока не знаю сам…
Пусть так, исполню все, о чем меня ты просишь…
Но разве будешь ты счастливее, скажи?
Как можете вы жить в позоре, рабстве, лжи?
Зачем ты столько мук и горя переносишь.
Не легче ль умереть? Смотри: я царь, венец
Сияет на челе и пышен мой дворец.
Я молод и силен, над миром величаво
Царю могуществом и славой,
А между тем в груди не знаю чем убить
Безумную тоску, и жизнь такая пытка,
Что тороплюсь скорей мой кубок я разбить
И оторвать уста от горького напитка.
Женщина.
Господь велел…
Сильвио.
Молчи, я докажу, что разум
С усталых плеч стряхнуть велит
Все время горя и обид,
И с глупой шуткой кончить разом…
Убить себя…
Женщина.
Мой царь…
Сильвио.
Нет, нет, я докажу.
Что гадко, подло жить, я все тебе скажу.
Пойми, мне тяжело, не знаю, что со мною,
Но больше не могу молчать я и терпеть,
И, перед тем, чтоб умереть.
Тебе всю душу я открою.
Пусть я король, пусть ты раба —
У нас одна печаль, у нас одна судьба!
И я когда-то жил, метался, жаждал света,
Искал, надеялся, изнемогал в бою…
Теперь я вижу — нет ответа.
Теперь я проклял жизнь мою!
Из сердца вырвал я сомненье.
Ведь есть покорности предел.
Пред тем, как ты пришла, в безумном исступленьи,
Я здесь убить себя хотел…
Ты помешала… прочь! Не утешай, довольно!
Ужель не видишь ты, как тяжко мне, как больно!
Нет, смерти, смерти!..
Женщина.
Жаль, тебя мне жаль…
Сильвио.
Прочь!
Женщина.
Я сейчас уйду и не скажу ни слова;
Сама ведь плакать я готова;
Я поняла твою печаль.
Что горести мои перед твоим страданьем…
И как я, глупая, могла к тебе прийти
С докучною мольбой; но ты меня прости…
О, Господи, душа полна одним желаньем —
Хоть чем-нибудь помочь тебе, родимый мой;
Но я беспомощна в любви моей простой.
Уйду…
Сильвио.
Нет, подожди…
Женщина.
О, Боже, если б смела
Я подойти к тебе, тихонько приласкать,
Твое бы сердце я согрела
Слезами теплыми, как мать.
Но ты ведь царь… Прости, забылась я…
Сильвио.
Не надо.
Не уходи, постой… От сердца отлегло…
Скажи мне что-нибудь еще; какой отрадой
Полны твои слова… душе от них тепло.
И плакать хочется, и этих слез не стыдно…
……………………………………………….
Но поздно… Для чего ты показала свет?..
Устал я, не могу… оставь меня…
Женщина.
Нет, нет
Ты будешь жить!
Сильвио.
Зачем?
Женщина.
Не для себя, для мира;
От Господа, монарх, дана тебе порфира
И сила кроткая, чтоб бедных защищать…
Сильвио.
Увы, когда б я мог…
Женщина.
Ты можешь, ну попробуй,
Увидишь, как легко, ведь стоит лишь начать…
Теперь ты утомлен отчаяньем и злобой.
Но в душу скорбную вернется благодать,
Едва хоть одному страдальцу ты поможешь…
Нет, нет; не возражай, я чувствую, ты можешь.
Ведь это то, чего душа твоя искала
Так жадно. Вот теперь меня ты пожалел —
И сразу нам обоим легче стало.
Ты плачешь, ты спасен… Надеждой заблестел
Твой взор… Благодарю тебя, Господь!
Сильвио.
Святая.
Мне надо бы упасть к ногам твоим, рыдая,
Ведь ты спасла меня… О, что вся власть царей
Пред детской простотой и кротостью твоей?..
Я понял, понял все, без слов, в одно мгновенье.
Как будто молния блеснула предо мной.
Покров слетел с очей, побеждено сомненье.
Я снова жить хочу, и прежние мученья
Уносятся в слезах горячею волной.
Так вот где, жизнь, твое начало,
Так вот одно, что не обман,
Что мне таинственно мерцало
Сквозь все миражи и туман.
Так вот где истина!
Женщина.
О, Сильвио; мой милый!
Вперед! Ты должен жить и победить в борьбе,
Теперь мой труд свершен, я не нужна тебе;
Прощай! Спаси тебя Создатель и помилуй.
Уходит.
Сильвио.
Солнце над морем восходит из туч…
Бездну зажег его розовый луч…
Блещет, дрожит и смеется волна…
Мир встрепенулся, очнувшись от сна,
Детским лобзанием утра согрет…
Слава Тебе, показавшему свет!
Чрез борьбу и хаос дикий,
Чрез отчаянье и ложь,
Ты к гармонии великой
Мир измученный ведешь.
О, согрей же теплотою,
Состраданьем без конца
Утомленные враждою
Наши бедные сердца.
Видишь здесь; Тобой спасенный,
В теплых, радостных слезах;
Я склоняюсь, умиленный
И трепещущий во прах.
С плачем дробясь об уступы скалы,
Радугой блещут пред смертью валы.
Богу «осанна!» гремит океан…
Вьется, как дым из кадильниц, туман…
Солнцу, великому солнцу привет!
Это ты меня из ночи
Дланью любящей исторг,
Это ты отверз мне очи.
Дал мученье и восторг…
Пред Тобой я только плачу.
В благодарности я нем…
Всемогущий, что я значу?
Как я жалок перед Тем,
Кто хранит нас, кто жалеет
Каждый трепетный листок,
Как дитя свое, лелеет
Непробившийся росток…
Дай обнять любовью жгучей
Целый мир — и всей душой
Дай мне слиться с этой тучей,
С этой грозною волной.
В камне, в воздухе, в былинке
Жизнь я чувствую, любя,
В каждой блещущей росинке,
Солнце, вижу я тебя.
Вот что не призрак, не сон и не ложь…
Боже, молитву мою Ты поймешь…
Стерты все грани меж мной и Тобой —
Лейтесь же. слезы, горячей волной,
Лейтесь; безумные!.. Слов больше нет…
Слава Тебе, показавшему Свет!
Комната во дворце.
Сильвио.
В окно глядит унылый; серый день…
По стеклам дождь стучит однообразно…
И воздух спит; и шелохнуться лень
Туману желтому над улицею грязной.
На сердце вновь знакомая тоска…
Прошел мгновенный жар; и грезы отлетели;
Больной, скучающий, гляжу без дум, без цели,
Как медленно ползут по небу облака.
Где вера, где восторг? Коль утро лучезарно,
Коль ясны небеса, и все кругом светло.—
Мы сразу позабыть готовы скорбь и зло.
И на устах слова молитвы благодарной.
Но тучи набегут — надежда гаснет вновь…
Увы! зависит мысль, сознание свободы,
И вера в божество, и к ближнему любовь —
От цвета облаков, от солнца и погоды.
Какая польза в том, что мог издалека
Без жертвы, как поэт, ты на одно мгновенье
Любить весь род людской в порыве увлеченья?
Смотри; вот пьяница у двери кабака,
Под рубищем бедняк, неведомый прохожий.
Торговка под дождем на площади пустой,
Крестьянин на возу под мокрою рогожей, —
Вот те; кого любить ты должен всей душой;
Кому восторженно ты простирал объятья —
Вот человечество, вот братья!
Хочу к ним жалость пробудить.
Но жизнь, увы! не то, что грезы.
И гадко мне… Прощенья слезы
В очах не могут не застыть…
На что мне мертвое сознанье.
Когда для подвига нет сил…
В душе моей не состраданье.
А лишь порыв к нему, бессильное желанье;
Рассудком понял я любовь — но не любил…
О Боже, все пройти, все муки и сомненья,
Бороться, победить, найти желанный путь —
И вдруг, в последнее мгновенье,
Касаясь истины, упасть в изнеможеньи
И знать, что силы нет к ней руки протянуть!..
Входит Канцлер с бумагами.
Привет царю… Прости, что смею беспокоить;
Указы к подписи…
Сильвио.
Что в них?
Канцлер.
Так, пустяки.
Не стоит и смотреть. Решили мы удвоить
Налоги на крестьян…
Сильвио.
Подай указ.
(Канцлер подает бумагу).
В клочки его!..
(Разрывает бумагу).
Беги скорей; народу объяви,
Что я великое собранье созываю,
Что хочет дать король родному краю
Законы правды и любви.
Канцлер уходит.
Я вновь спасен! скорей за дело!
Мечтательную лень давно пора стряхнуть;
Как муж, не как дитя, на жизнь гляжу я смело,
И свежесть бодрая наполнила мне грудь.
Я рад дождю, я рад, что холодно, и серо,
И мрачно все кругом: к чему мне яркий свет.
К чему мне красота? Мой дух теперь согрет
Лишь внутренним теплом, живой, горячей верой.
Пускай восторгов прежних нет —
Я стал работником, и проза
Душе милей, чем радужная греза.
Теперь не устрашит меня толпа людей
Ни безобразием, ни пошлостью своей.
Всем существом моим я чувствую, как мало
Любить отдельно каждого из них…
Я прежде для себя лишь жаждал идеала.
Но чувство личное души не утоляло.
Нет!
Работать, мыслить; жить; чтоб уменьшить страданья
К блаженству, по пути любви, труда и знанья,
Не порознь каждого, а вместе двигать их —
Вот то, что утолит все муки, все желанья.
Вперед же, некогда мечтать!
Стряхнув тяжелую дремоту,
Я жажду снова жизнь начать…
Так за работу же, скорее за работу!
Площадь. Ремесленники, купцы, крестьяне, солдаты, школьники, женщины. Говор, крики. Над толпой возвышается великолепный трон, приготовленный для царя.
Странник.
Пахнет в воздухе весною,
После долгих зимних бурь
Веет нежной теплотою
Обновленная лазурь.
Ветерок так свеж и волен.
В гнездах ласточки щебечут,
В старых фризах колоколен
Про любовь они лепечут.
Ремесленник.
В куче стружек; за работой.
Нам весь день не видно неба…
Мысль полна одной заботой —
О куске насущном хлеба.
Но теперь хочу я птицей,
В блеске солнечных лучей
Вдаль умчаться за станицей
Этих вольных журавлей.
Старик.
Пред кончиной неизбежной,
Дряхлый, жалкий и больной,
Я встречаю с грустью нежной
Праздник жизни молодой.
Чую близость я могилы.
Но от всей души привет —
Вам, весны живые силы,
Счастье, молодость и свет!
Трубы герольдов. При звуках торжественного марша входит Сильвио в царском одеяньи, Клотальдо, Базилио, свита. Сильвио садится на приготовленный для него трон; по обеим сторонам король и Клотальдо. Пажи раскидывают над ним балдахин.
Сильвио.
Нам будет пологом лишь небо голубое.
Снимите балдахин, чтоб озарить могло
Свободно солнце золотое
Мое открытое чело.
Мила, как прежде, мне свобода..
Нет, не хочу, чтоб скрыл пурпуровый навес
Ни радостной толпы, ни блещущих небес.
Я не боюсь, друзья, ни солнца, ни народа!
Народ.
Да здравствует король!
Сильвио (обнимая отца).
Как счастлив я, отец!..
Так вот к чему судьба таинственной рукою
Обоих нас вела над бездной роковою!
Теперь мы цель ее постигли наконец…
Прости же горести и беды,
Что я невольно причинил.
Базилио.
Один лишь миг такой победы
Меня за все вознаградил.
Сильвио.
Отец, Клотальдо, здесь, меж вами,
Как примиритель я стою,
И, разделенные веками,
Природу с знанием солью.
С тобой, Клотальдо; я природу
И жизнь простую полюбил;
Меня приблизил ты к народу,
В глуши лесов мне возвратил
Первоначальную свободу
И полноту могучих сил,
Но, меж зверей, я, без науки,
Остался б зверем навсегда;
В природе — кровь, насилье, муки
И беспредельная вражда.
Одно лишь Знанье человека.
Стихий низвергнув рабский гнет,
Бойцов, враждующих от века,
В любовь великую сольет.
Отец, чтоб уменьшить страданье,
Чтоб людям мир и счастье дать.
Твое божественное Знанье
Хочу на помощь я призвать.
Но пусть, мудрец, твоя наука
Сойдет с заоблачных высот
В тот темный мир, где скорбь и мука,
Где стонет гибнущий народ.
Пускай небес эфир надзвездный
Ее торжественный престол,
Пускай, свободная, над бездной
Она витает, как орел.—
Но жалость к людям теплотою
Должна науку согревать,
Чтоб; примиренная с толпою,
Она казалась нам простою
И близкой, любящей, как мать.
Ведь Бог один — одна свобода…
Пускай же в общий, братский труд
Скорей Наука и Природа
Усилья дружные сольют.
К чему ваш спор ожесточенный?
Пусть враг обнимется с врагом;
Я буду цепи раздробленной
Соединительным звеном.
И ваши старческие руки
Я, полн надежд и юных сил,
В союз природы и науки
В моей руке соединил.
Базилио.
Клотальдо, старый друг, приди в мои объятья.
О, лейтесь слезы счастья!..
Клотальдо.
С этих пор
Мужик с ученым будут братья
И разрешен наш древний спор.
Сильвио.
В моей груди одно желанье —
Чтоб ты простил меня, народ…
Голоса в народе.
Бог помочь. Сильвио! мы за тобой пойдем!
Да здравствует союз народа с королем!
Сильвио.
Восторг нет сил сдержать в груди,
Как сладко сердцу и тревожно…
Ведь цель так близко впереди.
Ведь счастье мира так возможно,
Его я чувствую… И путь
Открыт… Приблизьте губы к чаше…
Лишь стоит руки протянуть,
Схватить его — и счастье ваше!..
Пускай, когда восторг пройдет,
Разочаруемся, остынем;
Хоть на единый шаг вперед
Мы человечество подвинем!
Меж мной и вами нет преград!
Работу братскую для мира
Я разделить хочу; как брат.
И все сердца, и все желанья
В один порыв соединим,
Разрушим мир — силой знанья
Из праха новый создадим!
Сильвио сходит в толпу. Народ подымает его на руки, целует одежду и уносит с криками радости.
1887 г.