«Век мой будет короток, — говорила Жанна, — не больше года: надо спешить, чтобы воспользоваться мной как следует!»[254]
Однажды, постучавшись в дверь королевской палаты, — может быть, одной из тех опочивален, где спал Дофин, «покоясь на ложе между Безумием и Разумом», — вошла она, стала на колени и, обняв ноги его, сказала:
— Благородный Дофин, не собирайте стольких долгих советов, а ступайте прямо в Реймс на венчание!
Ласково выслушал ее Дофин, но ничего не ответил.
— Это ваш Совет вам говорит? — с усмешкой спросил один из сановников.
— Да, мой Совет, и очень меня торопит! — ответила Жанна.[255]
Всякое промедление в походе на Реймс ее возмущало или приводило в отчаяние. И в этом следовал за нею весь народ: множество ратных людей и бедных рыцарей, иногда почти безоружных, оборванных, на жалких клячах или даже пеших, собиралось к ней со всех концов Франции, чтобы идти в Крестовый поход на Реймс, как бы вся Земля вставала на зов воплощенного в Деве Духа Земли.[256]
Но голос человеческого разума не заглушался в Жанне Голосами Божественными. «Я не хочу искушать Господа, — отвечала она судьям своим, испытателям в Пуатье, когда они требовали от нее „знамения“. — Дайте мне ратных людей: они будут сражаться, а Господь им дарует победу. — Делайте, и сделает Бог!»[257]
Так и теперь, в общем безумном порыве слушается она человеческого разума: прежде чем идти на Реймс, решает очистить Луару. Этот поход почти так же краток и, может быть, более чудесен, чем освобождение Орлеана.