Н. Иорданского
I
Выступление фашизма на политическую сцену в качестве организованной и действенной силы совпало с периодом послевоенного кризиса мирового капитализма и наивысшего напряжения штурмовых атак коммунистического пролетариата на твердыни буржуазного строя.
Это совпадение дает повод многим исследователям рассматривать фашистское движение, как самозащиту (некоторые прибавляют: законную) буржуазии от революционного натиска рабочего класса.
Против коммунистической болезни, — говорит Алазар, — „было найдено однородное лекарство: на палку отвечать палкой, на револьвер — револьвером, на насилие — насилием“. Фашисты встали против коммунистов. По примеру последних, буржуа решили сформироваться в отряды и проучить тех, кто нарушал их мирное существование“[16]. „Фашизм — синоним антиколлективизма и антидиктатуры пролетариата“, — пишет Горголини. „Фашизм — милиция класса“, — утверждает де-Фалько[17].
Подобные определения не противоречат действительности, но они недостаточны для ее понимания. Из них можно сделать тот вывод, что фашизм имеет только оборонительный характер, что он является простой полицией буржуазной безопасности, техническим придатком к существующим уже органам буржуазного государства.
Полицейские подвиги фашизма несомненны и весьма значительны. Однако, самая громкая полицейская слава не может объяснить мировых завоеваний фашизма. Полиция — только оборонительный аппарат, она не преследует завоевательных целей, она защищает то, что есть, не пытается создавать новую идеологию и обращать в свою веру. Между тем, фашизм носит наступательный характер и провозглашает себя творцом новых истин, которые он огнем и мечом внедряет в темные умы человечества.
„…B то время, как национализм действует исключительно в пределах нации, фашизм несет свои идеалы и духовные ценности всему человечеству“… „Фашизм чувствует в себе самом достаточно сил, чтобы преподать марксизму или ленинизму уроки права, политической экономии, морали и философии истории“, — заявляет один из фашистских теоретиков Горголини[18].
Бодрое самочувствие фашизма, конечно, не может быть признано бесспорным доказательством его сил, но оно, во всяком случае, свидетельствует об его стремлении выйти из круга отрицательных задач и выработать созидательную идеологию. Судьба фашизма, его интернациональный размах, его быстрое и широкое распространение в самых различных странах наглядно показывают, что в фашистском движении имеется если не выработанная идеология, то зачатки такой идеологии, и что в современном обществе сложилась та классовая почва, которая обеспечивает обильные всходы фашистских семян.
Но эта почва не могла образоваться в короткий — с исторической точки зрения — послевоенный период. Процесс ее образования ускорен и оформлен войной, но он начался еще в ту мирную эпоху, когда буржуазия уничтожала человечество не снарядами и удушливыми газами, а голодом, безработицей и другими методами добросовестной и свободной конкуренции.
II
Распад, обнищание и хаос, связанные с мировой войной и не устраненные Версальским договором, настолько мучительны и велики, что довоенный период кажется многим райским блаженством по сравнению с послевоенными трудностями жизни. Тем не менее, не следует забывать, что уже перед войной буржуазный мир далеко не чувствовал расцвета сил и подъема духа. Очертания грядущего кризиса выступали с полной ясностью и волновали даже наиболее проницательных представителей буржуазной мысли.
На последних „мирных“ годах буржуазного господства лежала густая тень. Экономические отношения, вместо доброго согласия народов, порождали взаимную неприязнь, вспыхивали мелкие войны, милитаризм давил население тяжестью налогов, рабочий класс, сознательность которого быстро возрастала, поднимался с социальных низов, начиналось движение в колониях, среди рабов Европы. Грандиозные стачки потрясали промышленность. Частная собственность и частнокапиталистическое хозяйство явно переставали быть наиболее целесообразной формой производства.
Кризис экономического строя, разложение фундамента отражались и во всех проявлениях буржуазной идеологии. Здоровый материализм сменялся идеализмом и мистицизмом, реализм — туманным символизмом, демократизм — различными авторитарными утопиями. В частности, парламентарная форма государственного строя вызывала горькое разочарование.
Казалось, что старые формы личного и общественного уклада, выкованные буржуазией в революциях конца XVIII и начала XIX веков, перестали удовлетворять самое буржуазию, и она одновременно ищет новых путей, новых сил для сохранения своего господства и теряет веру в смысл своего существования. Уже тогда появились пророчества о гибели европейской культуры, о конце греховного европейского мира и т. п.
В качестве примера достаточно указать на модную теперь книжку О. Шпенглера. Она вышла в свет в декабре 1917 года, но, как утверждает автор в предисловии, была закончена уже в половине 1914 года, заглавие же ее: „Закат Европы“ определилось для автора еще в 1912 году.
Закат Европы, по Шпенглеру, является неизбежным, как смерть, последствием того, что европейская культура вошла в стадию цивилизации. Различие же между культурой и цивилизацией заключается в том, что эпоха культуры — эпоха всенародного творчества, эпоха крестьянства, дворянства, духовенства, старинных маленьких городов. Цивилизация — эпоха искусственного состояния, разработки уже установленных форм, последнее завершение культуры, ее неизбежный конец, эпоха мирового города.
Европа переходит от культуры к цивилизации в XIX столетии. „С этого момента ареной больших духовных решений становится не „вся страна“, как это было во время реформации, когда, собственно, каждая деревня играла свою роль, а три или четыре мировых города, которые всосали в себя все содержание истории и по отношению к которым вся остальная страна культурно нисходит на положение провинции, имеющей своим исключительным назначением питать эти мировые города остатками своего человеческого материала. Мировой город и провинция, этими основными понятиями всякой цивилизации открывается совершенно новая проблема формы истории, которую мы сейчас переживаем“…[19]
Характеристика этой новой формы весьма сурова. „Вместо мира — город, одна точка, в которой сосредоточивается вся жизнь обширных стран, в то время, как все остальное увядает; вместо богатого формами, сросшегося с землей народа — новый кочевник, паразит, житель большого города, человек, абсолютно лишенный традиций, растворяющийся в бесформенной массе, человек фактов, без религии, интеллигентный, бесплодный, исполненный глубокого отвращения к крестьянству (к его высшей форме — провинциальному дворянству), следовательно, огромный шаг к неорганическому, к концу“…[20]
В мировом городе нет народа, а есть масса. Присущее ей непонимание традиций, борьба с которыми есть борьба против культуры, против знати, церкви, привилегий, династий, преданий в искусстве, границ познаваемого в науке, ее превосходящая крестьянский ум острая и холодная рассудочность, ее натурализм совершенно нового склада, идущий гораздо дальше назад, чем Руссо и Сократ, и непосредственно соприкасающийся в половых и социальных вопросах с первобытными человеческими инстинктами и условиями жизни, ее: „хлеба и зрелищ“, которое в наши дни опять оживает под личиной борьбы за заработную плату, и спортивных состязаний“…[21] — все это признаки завершения, угасания европейской культуры.
Рассуждения Шпенглера примечательны как образец буржуазной идеологии упадочного периода капиталистического развития. В них и сознание кризиса капиталистического строя, воспринимаемого как гибель культуры, и ненависть к мировому городу, арене пролетарской борьбы, и скорбь об авторитетах прошлого, о церкви, династии и других беспощадно разрушаемых пролетариатом традициях. Но в них есть указание и на тот общественный слой, который после войны сделается надеждой буржуазной реакции: почвенное, органически связанное с землей крестьянство. Если добавить, что похоронный пессимизм Шпенглера исключает из числа обреченных на гибель стран — Пруссию, которая, как относительно молодая страна, еще способна оживить мир, соединив истинно-прусский социализм с империализмом „старо-прусских сил“, то в этой идеологии уже намечены основные черты того движения, которое после войны с шумом выступило под именем фашизма.
Конкретные формы фашизма видоизменяются в зависимости от обстоятельств времени и места, но для всех них общее одно: в фашизме буржуазия, потрясенная кризисом капитализма, стремится противопоставить социализму новую идеологию и новые государственные формы, которые связали бы духовно и физически революционный пролетариат и отсрочили бы на неопределенный срок гибель буржуазного общества.
Но для укрощения и подчинения буйного и греховного „мирового города“ необходимы реальные силы. Эти реальные силы международный фашизм ищет и находит в „деревне“ и „провинции“, по терминологии Шпенглера, т.-е. в крестьянстве и мелкой городской буржуазии.
III
Появление на политической арене крестьянства в качестве активной, а во многих случаях даже решающей силы составляет характерную особенность послевоенной эпохи, хотя было бы ошибкой отрицать, что оно подготовлялось всем предшествующим войне ходом экономического развития. Но война и в этом процессе, как и в ряде других, сыграла роль искусственного возбудителя и ускорителя.
Десятки миллионов крестьян, вырванные из деревенских изолированных гнезд, были брошены в империалистические армии, приучились к взаимному общению, приобрели навыки в пользовании техническим аппаратом современной культуры, телеграфом, телефоном, радио, ознакомились с жизнью других городов, поняли свою силу и значение организации, усвоили, наконец, полезные для них выводы той демагогической пропаганды, которую вели воюющие правительства, чтобы подорвать государственный механизм противника.
Деревня пробудилась, как сказочный великан, и повсюду потребовала удовлетворения своих нужд и признания своих прав. Послевоенная экономика, когда разоренный и обескровленный город, казалось, уступил деревне первенствующее место в обладании хозяйственными ценностями, подвела прочный фундамент под политическое движение деревни.
Содержание крестьянского движения отличается сложностью и туманностью вследствие различия составляющих его элементов. В деревне до сих пор можно встретить, на-ряду с оформленными течениями буржуазного индивидуализма и либерализма, анархические и даже коммунистические течения типа средневековых утопических сект, вместе с определенными тяготениями беднейшей части крестьянства и сельского пролетариата к пролетариату промышленному. Единственное, что выделялось с полной отчетливостью в хаосе крестьянского потока, это — требование земли и, в качестве необходимого условия земельной реформы, требование усиления политической роли крестьянства в буржуазном государстве.
Крупная буржуазия учла крестьянскую тягу к земле. Волна аграрного законодательства в пользу крестьян прошла по всей Европе. Даже английский парламент вотировал ассигновки на вспомоществование фермерам, чтобы, по выражению Ллойд-Джорджа, укрепить наиболее устойчивый и благонадежный класс современного общества. Вместе с тем, в области государственного устройства проведены были повсюду широкие формально-демократические реформы.
Этот социальный компромисс дал возможность крупной буржуазии ослабить натиск крестьянского моря и направить его по иному руслу — против „разрушителей“ буржуазного благополучия, против рабочего класса.
IV
При описании фашистских организаций (фашио — союз) очень много говорится об участии в них студентов и бывших военных, оказавшихся после войны в трудном материальном положении. Некоторые писатели готовы из видной роли этих элементов в фашистском движении сделать выводы об ограниченности социальной базы фашизма. Между тем, нельзя забывать, что и студенчество и бывшие военные для определения их социально-политического веса должны быть выяснены со стороны своего классового происхождения. Среди европейских, а в особенности скандинавских студентов число „крестьянских детей“ весьма значительно. Не менее значительно и число крестьян среди категории бывших военных. Без этой связи с кулаческими элементами крестьянства кучка учащихся юношей и отставных офицеров никогда не могла бы создать международное движение.
К сожалению, статистики социального состава фашистских союзов в нашем распоряжении не имеется. Но кое-какие данные все же показывают, откуда вербуются фашистские армии.
На третьем конгрессе итальянских фашистских организаций в ноябре 1921 года были собраны сведения об общественном положении участников фашистских союзов. При всей неполноте этих данных, они рисуют небезынтересную картину.
Заводчиков и фабрикантов
4.269
Лиц либеральных профессий
11.661
Торговцев
13.878
Землевладельцев
18.084
Учащихся
19.783
Промышленных рабочих
23.418
Служащих государственных и частных
23.703
Сельско-хозяйственных рабочих
33.847
Всего
148.643
Социальные разряды этой таблицы не всегда исчерпывающе точны. Землевладельцами, например, могут быть собственники различного классового типа. В свою очередь, сельско-хозяйственными рабочими в Италии являются и крестьяне, владеющие усадебным клочком земли. Тем не менее, общее понятие о составе фашистов приведенные цифры могут дать.
Если мы сведем указанные разряды в три основные группы, то получим следующую таблицу:
Городские занятия
(капиталисты, рабочие, интеллигенция, учащиеся)
59.131
Смешанные занятия
(служащие и торговцы)
37.581
Сельские занятия
(землевладельцы и сельскохозяйственные рабочие)
51.931
Таким образом „деревня“ даже по весьма несовершенным статистическим данным поставляет более трети живого инвентаря фашистской армии. Если бы можно было выяснить, сколько учащихся принадлежит по происхождению к крестьянству, и сколько торговцев (а в скандинавских странах, например, огромное большинство деревенских лавочников входит в фашистские союзы) является сельскими торговцами, то процент участия деревни в фашистском движении значительно возрос бы.
Но и этого еще недостаточно для определения степени участия „деревни“ в фашистском движении. Фашистские союзы по своему назначению боевых дружин могут привлекать только наиболее активные элементы населения. С этой целью они до последнего времени отказывались превращаться в политическую партию и вербовали своих членов в различных партийных группировках.
Но за ними и вокруг них располагаются более пассивные граждане, энергии которых хватает на участие только в легальной политической партии. Поддержка таких элементов была необходимым условием успеха фашистов. И здесь приходится отметить, что немаловажную поддержку фашистам оказали те итальянские партии, которые связаны с крестьянством: группа Бономи, окрашенная правосоциалистическими красками, и народившаяся после войны, но быстро выросшая в большую политическую силу партия итальянских народников (католики). Последняя партия, давшая министров в первый фашистский кабинет, вербует своих сторонников преимущественно среди религиозно-настроенного крестьянства и ведет столь демагогическую пропаганду, что ее левые представители именуются даже „черными революционерами“[22].
Идеи этой партии, проповедуемые ее теоретиками Стцуро и Меда, неоднократно повторялись в речах Муссолини и других представителей фашизма.
Крестьянско-кулацкий характер носят и фашистские организации в прибалтийских государствах.
„В Латвии в 1919 году организовалось нечто вроде маленькой армии, носящей название „самооборона“. В состав этой армии вошли, главным образом, земельные собственники как мелкие, так и более крупные. Каждая местная группа „самообороны“ баллотирует своих членов; начальники также избираются, но высшее начальствование в каждом уезде сосредоточено в руках местного уездного начальника.
Принцип латвийской „самообороны“ таков: „Если хочешь сохранить свою землю и свое достояние, то участвуй в их защите с оружием в руках“. Подобно фашистам, здешние „самооборонцы“ стоят за порядок, за твердую власть и активно противодействуют всяким коммунистическим проявлениям.
Всего в настоящее время, согласно официальным данным, организация насчитывает семьдесят тысяч вооруженных членов. Цифра почтенная, если принять во внимание, что всего в Латвии около полутора миллиона жителей, а регулярная армия имеет всего 28 тысяч штыков[23].
Такая же организация самообороны существует и в Эстонии. Наиболее старая фашистская организация, возникшая еще летом 1917 года, — финляндская охранная гвардия, шюдскор, опирается на крестьян-собственников.
В Венгрии, Баварии, Польше, Чехо-Словакии, Юго-Славии, во Франции, Испании, Швейцарии фашизм питается также крестьянско-кулацкими соками. Даже американский фашизм гнездится на фермах и в мелких городках.
Таким образом социальная база фашизма и состав ее активных групп выясняется с полной отчетливостью. Он — порождение крестьянско-кулацкой стихии, которая притягивает к себе мелкобуржуазные элементы городского населения: служащих государственных учреждений и частных предприятий, учащуюся молодежь, часть интеллигенции.
V
Разнородный и пестрый состав фашистского движения, свойственная мелкой буржуазии изменчивость взглядов и сосредоточение фашистской энергии на отрицательных и разрушительных задачах и служат достаточным объяснением того, что фашизм до сих пор не имеет ни строго очерченной идеологии, ни даже точно сформулированной программы. Однако это отсутствие не означает безжизненной пустоты.
В различных заявлениях фашистских вождей и в их практической политике намечается, пока в общих, но достаточно четких линиях, то русло, в которое направляется новое движение.
Прежде всего, фашизм резко и решительно отвергает философский и исторический материализм. Дино Гранди, один из теоретиков движения, говорит, что фашизм „представляет собой духовное возмущение нынешнего поколения против вырождающегося материализма“. По его мнению, война снесла до основания все историко-философские концепции прежнего времени и на их месте создала целый ряд новых идеалистических течении.
Сущность нового идеализма заключается в отрицании механического понимания истории, внушаемого марксизмом и материализмом, в осуждении материалистического индивидуализма и либеральной буржуазии и в стремлении примирить религиозное сознание с потребностью человека в беспрестанном духовном совершенствовании и свободном анализе всего существующего. Другой теоретик фашизма Горголини, восхваляя своего вождя, заявляет: „его социализм скорее всего приближается к индивидуализму, волюнтаризму или спиритуализму, но ни в коем случае не к марксистскому социализму“.
Возрождение идеализма с его возвышенными и вечными принципами, представляющими в действительности фальшивую идеализацию реальных отношений буржуазного общества, необходимо фашистам для восстановления „религии нации“, религии, поколебленной развитием классовой борьбы пролетариата. Испытанная теория господствующих классов о национальном единстве, причинившая столько зла человечеству в период мировой войны, фанатически проповедуется фашистами. „Масса должна представлять собой единое целое с нацией, сливаясь с ее историей“, — говорит Муссолини. Из этого следует, конечно, что масса, слившаяся с нацией, должна отказаться от защиты своих интересов, т.-е. от классовой борьбы. Классовая борьба, по словам Церболио, „вреднейшее заблуждение, проповедуемое коммунистической партией… объяснение процесса общественной жизни при помощи непрекращающейся классовой борьбы, на самом деле, является лишь возвращением к варварскому семитическому примитивизму“. Арийская мудрость фашистов противопоставляет классовой борьбе сотрудничество классов.
Конгресс фашистских профессиональных союзов в ноябре прошлого года принял программу, сущность который сводится к следующим положениям. Общественные классы должны склониться перед нацией. Место борьбы классов должно занять соперничество индивидуальностей и сотрудничество различных классов. Важное значение капитала установлено. Капитализм не может быть уничтожен. Забастовки, в особенности в предприятиях общественного пользования, недопустимы. Диктатура пролетариата, как власть одного класса, безусловно отвергается.
Эти открытия фашизма не содержат ничего нового. Религия нации, религия духа, сотрудничество классов, мирное разрешение экономических споров между рабочими и хозяевами, — все это давно известные, давно испробованные и давно брошенные за негодностью рецепты социального знахарства. В области основного социального вопроса нашего времени, в области борьбы труда и капитала, фашизм не выдвигает таким образом ни одной идеи, которая отличала бы его от обычного социал-реформизма. Эта беспомощность и бледность социальной мысли еще раз показывает, что фашизм является не пролетарским движением. Яркость и оригинальность фашизма обнаруживаются только тогда, когда он подходит к социально-политическим проблемам крестьянства и мелкой буржуазии.
VI
Послевоенное движение крестьянства имело целью перераспределение земельной собственности от землевладельца к земледельцу. Брожение же разоренной войной мелкой буржуазии было вызвано стремлением возвратить утраченный уровень благосостояния и подняться вверх по социальной лестнице. Обнищание средних классов обостряло до ненависти их негодование на всевозможных спекулянтов и разбогатевших выскочек. Колебание цен и дороговизна жизни, жилищный кризис и недостаток товаров, обесценение бумажных денег, — все это приписывалось злой воле и отсутствию национальной солидарности в высших слоях буржуазии. С другой стороны, революционное движение пролетариата, угрожавшее частной собственности, вызывало в мелкой буржуазии страх и раздражение. Единственным спасением от всеобщей разрухи казалась сильная государственная власть. Но буржуазная государственность, построенная на правовом принципе, превращенная в сложную парламентскую машину, отчасти не могла разрешить наболевших вопросов, отчасти разрешала их слишком медленно и вообще обнаруживала недостаточную приспособленность к боевым задачам времени. Фашизм впитал в себя все недовольство и все политические иллюзии мелко-буржуазной массы, которая считала причиной испытываемых ею бедствий расслабленность старого государства и негодность старой правящей касты.
„Итальянская буржуазия, — говорил Муссолини, — имела свои заслуги. Теперь она должна сойти со сцены… В Италии не было и нет недостатка в программах спасения. Но ей не хватает настоящих людей и необходимой воли. Мы — новые люди, и мы сумеем управлять новой Италией… Фашизм должен обновить конституционный режим… Отныне все становится ясным. Мы уничтожим все социалистические и демократические надстройки. Мы будем иметь государство, которое станет выполнять свою природную задачу: оно будет представлять не партию, а весь коллектив нации, брать под свое покровительство всех, ополчаясь против тех, кто посмеет покуситься на его безусловный суверенитет. Но для этого необходимо усилить его. Государство, которое в течение 50 лет не сумело организоваться и укрепиться, не сумело дать отпор социалистическому засилию, которое живет и действует среди вечных колебаний и проявлений слабости, обречено на гибель. Такое государство рушится и падает подобно опереточной декорации. Никакая политика немыслима, если государство не проникнуто духом жизни, сознания и силы“.
Новые люди не должны останавливаться перед насилием. „Насилие, примененное в необходимых случаях, безусловно является освобождающим насилием“. Законность, которая окружается пышным внешним почетом в буржуазном обществе, не стесняет фашистов. „Никакие бюрократические уловки, — пишет, например, секретарь одного из боевых союзов провинциальному коммунальному управлению, которому фашисты, вопреки всем законам, приказали подать в отставку, — не смогут ни помешать, ни даже задержать на время осуществление намеченной программы оздоровления. Мы относимся с большим почтением к закону, но в то же время, в своих стремлениях к справедливым целям, мы не останавливаемся перед нарушением его, если он не действует достаточно быстро и успешно“.
Вообще, законность применима только к законопослушным гражданам. „Государство, — поясняет Церболи, — обязано охранять права всех граждан, независимо от их убеждений, но если находятся граждане, которые хотят свою свободу и свое равенство использовать для уничтожения государства, то они из граждан государства превращаются в воюющих с ним врагов“.
На войне же все законы отменяются, и с врагами все средства хороши.
Провозглашая эти принципы, фашизм не только на деле, но и формально отвергает правовые основы буржуазно-демократического государства и заменяет их единственным началом целесообразности. Такое откровенное обнажение классовых задач буржуазного государства вполне совпадает с практикой фашизма. Как известно, особенностью фашизма является организация общественных классовых военных отрядов, и затем прямое действие этих отрядов для достижения поставленных целей. Как вооруженная сила, фашисты и проводили свои решения от подавления стачки, устранения социалистов из коммунального управления, закрытия коммунистических газет и организаций вплоть до захвата власти в Италии.
Неизбежным следствием методов прямого действия вооруженной рукой является отрицание формальной демократии и парламентаризма и стремление к диктатуре, как к наиболее полному воплощению действительно сильной и решительной власти.
Парламент для крепкого крестьянства и мелкой буржуазии — оторванная от жизни говорильня, сборище политических торгашей, бесплодная борьба непримиримых интересов, бесконечная оттяжка неотложных жизненных законов. Наоборот, диктатура, — во-первых, быстрое законодательное разрешение всех проблем в пользу определенного класса, во-вторых, привлечение к непосредственному участию в осуществлении власти вместо старых кастовых бюрократов новых „мелких“ людей из различных провинциальных закоулков, возможное развития активной власти на местах, которая будет в состоянии заменить мертвые юридические споры правовой демократии живой политической борьбой за интересы своего класса.
Поэтому международный фашизм, повсюду стремясь, в первую очередь, к диктатуре, ставит вопрос о „коренной“ реорганизации государства путем усиления исполнительной власти, сужения прав парламента, создания на-ряду с ним национальных экономических советов, и даже изменения самой избирательной системы в смысле превращения ее в „представительство интересов“ экономических и трудовых групп.
Фашизм, несмотря на его позднее выступление на исторической сцене, достиг уже как социально-политическое явление известной зрелости. В Италии он захватил власть и крепко держит ее уже около полугода. Еще более продолжительный период фашистского господства наблюдается в Финляндии, где еще с половины 1918 года власть находится в руках фашистов.
Этот опыт дает довольно ясное представление о судьбах фашизма и показывает, во что превращается попытка буржуазии создать, при помощи кулацко-крестьянской стихии, новые государственные формы классовой власти, которая обеспечила бы стране мирное сотрудничество производительных классов и уничтожила революционно-пролетарское движение.
Буржуазия, несомненно, на некоторое время спасает себя от непосредственной опасности ловким компромиссом с деревней.
Урезанные аграрные реформы в пользу мелких собственников и привлечение представителей мелкой буржуазии к участию в государственной власти поднимает кверху еще один слой буржуазной массы. Это до поры до времени восстанавливает неустойчивое равновесие буржуазного общества. Но никакой новой государственности буржуазия не создает. Все атаки итальянского фашизма на парламентаризм заканчиваются, повидимому, простым ограничением парламента и усилением правительства по типу дореволюционного германского рейхстага, где министерство зависело не от парламента, а от императора. В Финляндии попытка создать фашистскую монархию окончилась неудачей, так как крестьянство не пошло дальше фашистской республики.
Повидимому, идея буржуазной диктатуры вообще принадлежит в настоящее время к числу реакционных утопий, так как буржуазия не может дать крестьянству ничего, кроме мелких уступок и демагогических обещаний. Восстановить же экономическое положение средних классов и удовлетворить все нужды крестьянства значило бы найти выход из современного кризиса капитализма.
Такого выхода буржуазия не знает. Попытка же осуществить на деле демагогические лозунги фашизма привела бы не к диктатуре буржуазии, а к диктатуре крестьянства, что совсем не привлекает капиталистов.
Таким образом, крестьянская стихия не является такой силой, опираясь на которую буржуазия могла бы итти до конца в своей борьбе против пролетариата.
Вместе с тем, современное состояние пролетариата, в свою очередь, не допускает диктатуры буржуазии в виде длительного государственного строя. Роль пролетариата в производстве, его организованность и сознательность исключают возможность устранения пролетариата, как самостоятельной политической величины, из числа факторов, определяющих судьбы государства.
Беспощадное уничтожение рабочего класса фашистской армией в 1918 году не могло уничтожить революционного пролетарского движения в Финляндии. Не уничтожают его ежедневные преследования фашистского правительства в настоящее время. Коммунистическая армия Финляндии непрерывно возрастает.
Диктаторские стремления буржуазии вызваны намерением террористическими средствами подавить рабочее движение. Но террор достигает цели только тогда, когда он является оружием в руках класса, творящего новую жизнь, а не в руках умирающего и обреченного класса. Для буржуазии эпоха социального творчества закончилась, и попытка установления буржуазной диктатуры не даст ничего, кроме бессильных потуг.
Союз буржуазии с крестьянством, без которого не может быть фашизма, также подвержен превратностям. В Финляндии крестьянская партия (аграрии), несмотря на ее кулацкий характер, в последние годы голосует в сейме за уменьшение государственных ассигновок на содержание фашистских организаций.
При таких условиях фашизм не способен надолго сохранить связь и сцепление своих составных частей. Крестьянство в тех местах, где оно через свои кулацкие элементы связывается с крупной буржуазией и идет на поводу у нее, перерастет фашизм. Оно сыграет свою роль в судьбах революционного движения ближайшей эпохи.
Но фашизм, как попытка буржуазии создать новую государственность, не имеет будущего.