Чистое сердце
Именно на следующий день и случилось то событие, о котором мы упомянули. Стояло раннее утро. Дороти была в саду. Она всегда проводила здесь около получаса, прежде чем идти учиться в комнату тети Доротеи. После двенадцати часов они с дедом собирались ехать верхом, но старик до сих пор еще не сошел вниз, сказавшись немного уставшим. Мисс Доротея не сомневалась, что отец простудился во время танцев при свете луны, но не хотела огорчать этим Дороти.
Поэтому девочка беззаботно бродила по саду. Здесь уже было не то, что летом. На лужайках виднелись только редкие маргаритки, прелестные розы отцвели. На дорожки торжественно падали разноцветные листья. Небо было темно-свинцового цвета, и, казалось, каждую минуту мог пойти дождь, но в сердечке Дороти сиял ровный солнечный свет. Девочка лучилась изнутри любовью к Богу и ко всем людям, ведь девизом ее маленькой жизни были слова: «Бог есть любовь». Именно любовь, живущая в сердечке Дороти, делала ее столь прекрасной, что от детского личика трудно было отвести взгляд. Вероятно, поэтому-то все знавшие маленькую Дороти так сильно любили ее.
Два садовника, Петерс и Джонсон, ухаживая за поредевшим садом, украдкой наблюдали, как она весело бегает по цветнику, и улыбались. Карбури и Мэри спорили из-за того, кому взглянуть на девочку из окошка буфетной. Сэр Роджер, несмотря на мигрень и ревматическую боль в руках и ногах, решительно убеждал себя, что никто не заставит его остаться в постели. Он должен встать и ехать верхом, ведь если дед останется дома, это огорчит маленькую Дороти.
Тетя Доротея, опомнившись после вчерашнего потрясения, теперь собиралась идти к плоскому камню, чтобы получить от брата объяснения. Потом мысли ее перешли к предстоящим занятиям с племянницей. Тетушка беспокоилась, будет ли сегодня Дороти внимательна. Заботливо взглянув на учебники, разложенные на столе, мисс Сезиджер почувствовала теплую волну нежности к малышке. Таким образом, все в усадьбе думали только о Дороти.
Девочка с удовольствием обходила сад, заглядывая во все его уголки. Она немножко поболтала с садовниками, расспросила о новостях. Девочка принимала в Джонсоне и Петерсе живое участие, знала о том, где они живут, какое жалованье получают, сколько у каждого из них детей. В это утро прогулка по саду подходила к концу, и Дороти с неохотой возвращалась домой, зная о предстоящих уроках.
По правде говоря, ей не нравилось учиться у тетушки Доротеи. Конечно, она очень любила старую деву, но преподавание было скучноватым и не особенно занимало живой ум Дороти. «Чем раньше мы начнем возиться с этими ужасными книгами, тем быстрее закончатся уроки, — размышляла про себя малышка. — И тогда… тогда… Будет дедуля, и поцелуи, и любовь, и, наконец, эта прелесть — поездка верхом! О да, земля прелестное место, а я вполне счастливая маленькая девочка!» Так, уговаривая себя, Дороти двигалась в сторону дома.
Чтобы чуть-чуть растянуть удовольствие от прогулки, Дороти выбрала самую длинную обратную дорогу. Вместо того чтобы пересечь лужайку, девочка решила обойти ее по широкой дуге — свернуть с аллеи в мелкий кустарник у самого забора, огораживающего сад. За забором тянулись стормские леса. И вдруг в том самом месте, откуда маленькая Дороти еще летом отправлялась «шествовать», у загородки она заметила мистера Как-меня-зовут.
Он казался очень крепким и надежным, но в его лице Дороти увидела выражение, которое тотчас узнала. Фермер стоял неподвижно, но весь его облик говорил о том, что стряслась какая-то большая беда. Конечно, малышка чувствовала себя в Сторме счастливой и защищенной, однако признаки беды у других людей она могла определить безошибочно, потому что в своей короткой жизни перенесла немало горестных минут.
Она запнулась и медленными шагами направилась в его сторону. Фермер, не говоря ни слова, протянул к ней большую загорелую руку. В горле у него совсем пересохло, потому что он почти бежал сюда от самой фермы. Дороти ускорила шаги и, подойдя к нему вплотную, участливо заглянула в глаза:
— Что с вами, мистер Как-меня-зовут? Мне кажется, у вас ужасные неприятности.
— Да, моя дорогая, — хрипло произнес Бардвел. Он взял маленькую ручку и нежно погладил ее.
В этот момент ему хотелось сжать детскую ладошку изо всех сил, но он сдержался. Бардвел умел владеть собой и ни за что бы не навредил обожаемой внучке.
Дороти молчала. Фермер стоял по одну сторону загородки, она — по другую. Бардвел старался овладеть своим голосом. Он не хотел пугать малышку, а между тем нужно было обратиться к девочке с просьбой. Дороти проницательно посмотрела на него.
— Не лучше ли вам сказать, что с вами? — проговорила она. — Знаете, молчать так трудно…
Тогда он заговорил осипшим, прерывающимся голосом:
— Что вы хотите сказать?
— Я говорю про вашу печаль, — проговорила Дороти. — Я знаю, что это такое… Я видела разные печали, когда еще жила с мамой и папой. Я видела много печалей.
Малышка говорила кротко и спокойно, и ее личико не было несчастным. Вдруг Бардвел наклонился, схватил ее, поднял и опустил по другую сторону изгороди, подле себя.
— Вы должны идти со мной сию же минуту, — твердо сказал он.
— Идти с вами? Что вы хотите сказать, мистер Как-меня-зовут?
— Сию же минуту, — повторил Бардвел. — Никто нас не видит, идем.
Дороти колебалась.
— Но у меня урок «Путь к знанию». Вы знаете эту книгу?
— Неважно, пойдем скорее.
— Французская история и английская история, диктовка… Ах, я ненавижу писать. А вы, мистер Как-меня-зовут?
— Да-да, пойдем же скорее.
— И еще французский язык. То есть это я буду учить тетушку. Мистер Как-меня-зовут, вы любите французский язык? — перешла она на французский.
— Ничего я не понял, что вы сказали, маленькая мисс. Но скорее! — Бардвел потянул ее за руку.
— Зачем?
— Я скажу, когда вы будете у меня в доме.
— А разве не нужно прежде сказать дедушке и спросить у него позволения?
— Нет-нет. Я тоже имею права на вас, поверьте, дорогая. Я сейчас пришел, чтобы сообщить об этом ему и вашей тете тоже. Я собирался с мыслями, а в это время вы прошли мимо. Идите со мной.
— Не знаю, может быть, вас послал Бог? — задумчиво сказала Дороти. — Я хотела выйти к дому другой дорогой, а потом вдруг повернула к кустарникам, а тут были вы, мистер Как-меня-зовут. Да-да, конечно, Бог вас послал. А далеко придется идти?
— Очень далеко. Я понесу вас.
— Вы, должно быть, ужасно сильный. Дедуля не может меня носить, а он удивительно ловок. Вы мне нравитесь, мистер Как-меня-зовут.
— Очень рад.
Теперь Бардвел повернулся и пошел. Дороти побежала рядом. Никто не видел, как он перенес ее через загородку, никто не встретил их в лесу. Фермер делал большие шаги, он очень торопился, а малышка бежала. Наконец она вдруг остановилась, засмеялась и, задыхаясь, сказала:
— О, из-за вас у меня грудь заболела. У меня так страшно бьется сердце.
Вместо ответа Бардвел наклонился, поднял маленькое создание и удобно усадил к себе на плечо.
— Обнимите меня за шею.
— Вы сильный, — сказала Дороти. — Вы почти такой же сильный, как мой папочка, который теперь на небе. У него теперь чистое сердце. Дедушкину лошадь я назвала «Чистое Сердце». Это напоминает мне о папочке.
Бардвел дрожал от волнения. Ему казалось, что время повернулось вспять и он несет на плече свою маленькую дочь. Желание прижать к себе ребенка, сказать девочке, что он тоже ее дед, почти лишало его сил. Однако прежде чем малышка узнает об этом, нужно исполнить долг, поэтому Бардвел собрал всю волю в кулак и только ускорил шаг.
Ему было нетрудно нести легкую, словно перышко, девочку. Бардвел был действительно очень сильным человеком в полном расцвете жизни. Так они миновали леса. Дороти перестала думать о доме и просто наслаждалась жизнью. Ей было приятно, что сегодня не будет занятий; нравилось в лесу, на свежем воздухе; нравилось, что мистер Как-меня-зовут несет ее. Это было почти так же весело, как кататься верхом. Раза два или три она погладила фермера по лицу.
— Вперед, вперед, — весело подбадривала она его. — Вы такой сильный! Я почти полюбила вас за то, что вы такой сильный.
Наконец они очутились подле самого соснового леса. На опушке лежал плоский камень, а под ним скрывалось письмо, которое могло никогда не дойти до адресата. Невдалеке стояла ферма Хоум.
— Здесь я живу, — сказал Бардвел. — Это моя усадьба. Она не так велика, как Сторм, но мне и этого достаточно.
— Здесь красиво! — похвалила Дороти. — Я уже видела ваш дом, помните, мы еще летом приходили сюда с тетушкой. Она сидела на плоском камне, а я все здесь осмотрела. Тетушка в тот день была такая неразговорчивая. А вы вышли вон оттуда, из-за того дерева, и мы с вами беседовали. Я помню, что тогда все смотрела и смотрела на дом. Мне почему-то очень хотелось войти в него. Сама не знаю почему.
— А я знаю, — сказал Бардвел.
— Вы, кажется, удивительный человек, мистер Как-меня-зовут!
— Нет, дитя, я всего лишь простой фермер и совсем необразованный. Я знаю, что такое земля, умею ее удобрять, знаю, как нужно кормить скот, но книг я не читаю, не знаю и обычаев света.
— Если бы вы учились у меня французскому языку, вам бы очень понравилось, я уверена, — сказала Дороти по-французски.
— Опять тарабарщина, — поморщился Бардвел. — Не надо, право.
— Вы не поняли? Я говорила по-французски.
— Не нужно больше, говорю вам.
— Вы немножко невежливы, мистер Как-меня-зовут. Вы не такой воспитанный, как мой дедушка.
— А я и не хочу быть таким, как он, — он опустил малютку на землю. — Как вы думаете, зачем я вас сюда привел?
— Не представляю, — Дороти пожала плечами. — Но мне все-таки очень хорошо и весело. Можно войти и посмотреть ваш домик?
— Вы не будете осматривать его комнаты.
— А я думаю, буду.
— Нет.
— Зачем же вы тогда привели меня сюда, мистер Как-меня-зовут?
Бардвел внезапно опустился перед ней на одно колено. Он взял обе ручки ребенка и немного сжал их.
— Потому что в одной из комнат этого дома есть человек, которого вы знаете и любите. Идите прямо. Идите прямо, прямо, как стрела. Не стучитесь. Видите дверь? Ее можно разглядеть отсюда. Поднимите засов и войдите. Остальное вы сделаете сами, маленькая мисс.
— Человек, которого я люблю? — медленно-медленно произнесла Дороти. — Разве туда прошел дедушка?
— Нет, нет. Идите скорее!
Дороти напряженно смотрела в глаза Бардвела, он отвернулся и в то же время легонько толкнул ребенка к дому.
— Идите, — повторил он, — вы будете наследницей богатого поместья, но в этой комнате вас ждет кое-что получше Сторма. Идите и исполните свой долг.
— Хорошо.
Стройная фигурка легко побежала к дому. Вбежав на крыльцо, малышка сделала все, как научил фермер. Тяжелый засов с лязгом поднялся, дверь заскрипела и отворилась. Дороти, чувствуя себя героиней волшебной сказки, обратилась к ней со словами:
— Извини, я не могла иначе. Мне сказали, что здесь находится тот, кого я люблю. Я вхожу в комнату. Я Дороти, и я вхожу.
Комната, где оказалась девочка, была ничем не примечательна. Здесь стояла грубая и простая мебель, на окнах не висели занавеси, на дощатом полу не лежал ковер. Против окна стояла отодвинутая от стены деревянная кровать. Невдалеке виднелись старый комод и умывальник; очень небольшое четырехугольное зеркало висело на одной из стен.
Быстрые глазки Дороти сразу отметили все это. Потом девочка обратила более пристальный взгляд на кровать. На ней лежал человек с бледным лицом, на его лбу виднелся большой синяк. Он был одет в дневное платье, лежал на спине, а руки, не переставая, перебирали легкое одеяло, покрывавшее его до половины. Открытые глаза человека были очень темными и в то же время тусклыми. Одну минуту Дороти с изумлением смотрела, потом бросилась к кровати, вскарабкалась на нее и схватила обеими руками большую ладонь.
— Папочка, — прошептала она с таким подавляемым глубоким чувством, с таким мучительным восторгом, что сонные глаза больного приобрели осознанное выражение.
Он медленно повернул голову и посмотрел на малышку.
— Иди сюда, Дороти, — сказал он, — иди.
Она прижалась к нему и положила головку ему на грудь.
— Я думала, что ты на небе, — промолвила она через несколько минут. — Или ты был там и вернулся? Тебе наскучило?
— Я совсем там не был, — ответил он. Дороти очень удивилась.
— Прижмись ко мне, — снова шепнул он, и Дороти еще теснее прильнула к нему. — Мне ужасно холодно, моя прелесть.
Дороти ни о чем не стала расспрашивать отца, ее изумление полностью растворилось в глубокой горячей любви, и она попыталась согреть родного человека своим маленьким тельцем.
— Верно, у тебя был припадок, папочка? — только и спросила она.
Он не ответил. Дороти подняла свое счастливое детское личико и крепко поцеловала отца в губы.
— Я папочкина Дороти, — нежно шептала она, — твоя, твоя собственная. Я рада, что ты не ушел на небо.
— Прижмись, прижмись ко мне, — повторял он.
Казалось, он не мог найти других слов, странное безжизненное оцепенение все больше и больше покрывало его лицо. Но Дороти не боялась и не тревожилась. Маленькие дети редко боятся смерти. Малышке было удобно и тепло, она радовалась, что отец с ней. Она любила дедушку и всех в Сторме, но любовь к этому несчастному нераскаявшемуся человеку значила для нее неизмеримо больше. Ведь для Дороти он был не заблудшим грешником, а любимым родным отцом.
— Тебе хорошо? — спросила она через минуту.
— Очень.
— Какой ты бледный!
— Мне очень, очень хорошо. Прижмись еще ближе, моя малышка.
— Я все время в твоем сердечке, — просто сказала Дороти.
— Да, моя прелесть, да.
— Папочка, а у тебя теперь чистое сердце?
— Нет, Дороти.
Услышав такой ответ, она замолчала. Это был ужасный удар, поразивший ее сильнее, чем свидание с отцом, потерянным и вновь обретенным. Через несколько мгновений случилась необычайная вещь. Дороти никогда не плакала, но теперь горячая волна слез хлынула из сердца к глазам, и крупные горячие капли потекли по ее щечкам и стали падать на холодное лицо несчастного. Они потрясли его до глубины души. Больной открыл глаза и посмотрел на Дороти.
— О чем ты плачешь, моя козочка?
— О тебе. Папочка, ты должен сделать так, чтобы у тебя было чистое сердце!
Она все еще обнимала отца, но в то же время в ее голове пролетал рой быстрых мыслей, она лихорадочно искала возможности спасти душу отца. Каким-то непостижимым образом, интуитивно она начала понимать, что нужно сделать.
— Ты хочешь увидеть своего папу? — вдруг спросила она. — Ведь мой дедушка — твой папочка, правда?
— Он не захочет прийти ко мне, моя маленькая прелесть. Я блудный сын, который не раскаялся.
— Я ничегошеньки не понимаю. Если ты хочешь видеть дедулю, он приедет, потому что я привезу его.
— Не сможешь. Даже ты не сможешь сделать этого.
— Не смогу? Плохо же ты меня знаешь. Пусти, я скоро вернусь.
Дороти соскользнула с постели и вышла из комнаты. В прихожей стоял Бардвел.
— Сегодня утром приезжал доктор, — сказал фермер. — Он скоро опять приедет. Вы не слишком расстроены, моя дорогая, у вас такое спокойное лицо.
— Я волнуюсь. Ведь он же мой папочка. Что с ним? Он такой бледный и так трудно говорит.
— Роджер вчера вечером был в лесу, провалился в штрек каменоломни и сильно ушиб голову. Только сегодня утром я нашел его и принес сюда.
— Упал в каменоломню?
— Да, но теперь, когда он увидел вас, маленькая мисс, ему станет легче, и он успокоится.
— Пока он еще не спокоен, — промолвила Дороти. — Он совсем успокоится, когда Христос возьмет его на небо.
— О, дитя мое, я мало знаю обо всем этом. В святых книгах написано, что раскаявшегося грешника прощает Всевышний. Но в вашем отце раскаяния я не увидел.
— Что значит раскаяние? Это то же самое, что чистое сердце?
— Да, думаю, да.
— Ну, я знаю, что нужно сделать, — решительно сказала Дороти. — Ах, мой бедный голубчик. О, мистер Как-меня-зовут, я вас тоже полюбила. Но теперь мне нужно скорее бежать к дедушке.
— Вы не хотите побыть немножко с бедным больным? Ему осталось совсем немного.
— Я вернусь, — пообещала Дороти, — а пока меня не будет, посидите с ним.
— Неужели вы думаете, что я отпущу вас в лес одну?
— Это все равно, — отмахнулась Дороти. — Видите ли, вы должны, должны посмотреть за моим папочкой, пока я не вернусь. Вы понимаете, мистер Как-меня-зовут, я его не брошу. Многие живут у меня в сердце, но мой папа важнее всех.
— Маленькая мисс, — Бардвел повысил голос, видя, что Дороти не слушает его и собирается уходить. — Вы не должны идти через лес одна!
Дороти засмеялась, махнула рукой и, как стрела, вылетела из дома. Девочка исчезла из глаз Бардвела раньше, чем он успел остановить ее. Конечно, фермер волновался за ребенка, но с другой стороны, понимал, что не может бросить больного одного. Кроме того, девочка хорошо знала дорогу домой. И он как-то успокоился, решив, что о маленькой Дороти позаботится сам Господь.
Бардвел вошел в комнату к молодому Роджеру, тяжело переступая ногами, точно его пригибала к земле тяжелая ноша. Лицо больного побледнело еще сильнее, мимолетное оживление, вызванное свиданием с Дороти, погасло. Бардвелу даже показалось, что он уже забыл о дочери. Но вдруг, к его удивлению, Сезиджер заговорил:
— У меня был странный бред, — промолвил он. — Вы тут, Бардвел?
— Ну да, конечно, мой бедный друг. Но вы молчите, доктор не велел вам говорить.
Сезиджер слабо засмеялся.
— Я кое-что помню из вчерашнего вечера. Помню старую усадьбу. Помню выражение личика Дороти и лицо моего отца. Я стоял поблизости, но мне казалось, будто пропасть отделяет меня от них. И почувствовал, что все еще люблю этого старика, что не могу отделаться от чувства к нему. В конце концов, я не мог удержаться. Мне до того захотелось поцеловать мою девочку, что я вскрикнул. Мне кажется, в эту минуту мое сердце разорвалось. Я, как безумный, бросился в лес, споткнулся и полетел куда-то глубоко-глубоко. Потом я ничего не помню, помню только странный бред, который был у меня. Это был бред, правда, скажите, Бардвел?
— Не говорите так много, Роджер.
— Мне легче говорить. Я вам расскажу все. Мне казалось, что пришла моя дочь, моя маленькая Дороти, взобралась на мою кровать, прижалась ко мне, поцеловала меня и спросила… чистое ли у меня сердце. Я видел все это так ясно, точно на самом деле. И она была так хороша, так прелестна! Когда я сказал «нет», то почувствовал на своем лице капли горячих слез. Это был чудесный бред, Бардвел. Знаете, эти удивительные слезы растопили ледяной камень у меня внутри.
— Да, конечно, у вас было каменное сердце, — заметил Бардвел. — И, может быть, оно растаяло, и у вас теперь живое сердце, или, как говорит эта прелестная малышка, «чистое» сердце.
— Это был только бред, бред! — заметался больной.
— Нет, не бред.
Роджер остановил на тесте глаза, полные безумной надежды. Он снова начал перебирать легкое одеяло и побледнел еще больше прежнего.
— Я с самого детства был дурным малым, — сказал он. — За всю свою жизнь я не сделал ничего хорошего.
— Что говорить об этом…
— Во время моего бреда, — продолжал Сезиджер, — мне казалось, будто моя девочка попросила меня очистить сердце.
— Я мало бываю в церкви и редко читаю священные книги, но скажу одно: все, о чем эта прелестная малышка просит Небо, исполняется. Почему-то Всемогущий всегда исполняет ее желания, а потому, мне кажется, у вас будет такое сердце, как она желает.
Роджер был слишком слаб, чтобы покачать головой, но в его глазах осталось прежнее печальное выражение.
— Это был чудесный бред, — опять повторил он. — Я попросил ее прижаться ко мне, и она исполнила мою просьбу, точно действительно была подле меня.
— Да ведь она действительно была с вами! Была!
— Ну, не говорите пустяков, фермер, — Роджер засмеялся слабым, еле слышным смехом. — Сколько времени я проживу, по словам доктора?
— Недолго. Если бы вы вели раньше другую жизнь, не пили столько виски, вы могли бы еще поправиться, но теперь ваш час пробил. Вам нужно готовиться к встрече с Господом. Но мне кажется, так лучше для вас: здесь вы были слишком несчастны.
Роджер закрыл глаза. Через несколько мгновений его губы слабо задвигались, он зашептал что-то. Бардвел прислушался и стал различать слова:
— Дай мне чистое сердце, о Господи, обнови мою душу!
— Аминь, — фермер опустился на колени подле постели и спрятал голову в грубые руки.