Развенчанная принцесса
Весь день мы с мамой были очень заняты. Теперь, когда окончательно было решено, что к нам приедут эти девицы, я уже больше не возражала и принялась усердно помогать маме в ее хлопотах. Ожидаемый приезд чужих девушек менял весь наш домашний уклад. Пока я это еще только смутно сознавала, но сразу принялась с каким-то лихорадочным рвением переворачивать вверх дном всю нашу обстановку. Надо признаться, что я, Маргарет Гильярд, четырнадцатилетняя девица, была полна различных причуд. Я всегда пользовалась в семье всевозможными преимуществами в качестве единственной дочери своих родителей, и это исключительное, приятное для меня положение отчасти способствовало тому, что я слишком много возомнила о самой себе. Я была не по годам требовательна и щепетильна и при этом преисполнена чувством собственного достоинства. Я считала, что все касающееся моей личной жизни должно служить главной моей заботой. Убранство моей комнаты, расположение моих любимых безделушек, час моего пробуждения, время моих занятий, развлечений — все это имело для меня первостепенное значение. Теперь — первый раз в моей жизни — мне пришлось забыть о личных удобствах и вкусах, так как в силу обстоятельств я вынуждена была отступить на второй план. Я оказалась как бы в положении развенчанной принцессы.
Мама моя была совсем иного характера, чем я: она всегда быстро находила решения и умела мириться с обстоятельствами, как бы тяжелы они для нее ни были. И теперь она просто объявила мне, что Веда Конвей займет большую зеленую комнату верхнего этажа нашего дома, рядом с моей спальней; что Люси Драммонд поместится вместе со мной в моей собственной комнате — в моей милой, хорошенькой комнате, окрашенной в светло-голубой цвет и с мебелью такого же цвета!
Девицы Спаркс должны были, по распоряжению мамы, занять большую комнату тоже в верхнем этаже, но на другой половине нашего дома.
— Видишь ли, Мэгги, — объяснила мама, когда мы с ней принялись за устройство моей спальни, — я полагаю, что тебе лучше всего разделить свою комнату с Люси Драммонд, а не с какой-либо другой девушкой, потому что ты с ней уже знакома.
— Ах, мама, — с трудом выговорила я, — мне это очень неприятно: эта Люси такая… такая краснощекая и самодовольная! — я прошла через комнату и присела на широкий подоконник. — Надеюсь, мне, по крайней мере, будет позволено сохранить свою собственную кровать?
— Не глупи, Мэгги, — совершенно спокойно отозвалась мама и, обратившись к горничной, приказала передвинуть мою кровать на новое место и поставить другую — для Люси.
Пока горничная с мамой хлопотали, я сидела на подоконнике в угрюмом молчании. Несмотря на мое обещание папе, что я буду стараться побороть себя, мне было страшно обидно: кто-то станет хозяйничать в моей комнате и даже моя кровать будет сдвинута с привычного места. Я чувствовала, что одна эта перемена изменит всю мою жизнь: просыпаясь по утрам, я уже не смогу, лежа в своей кровати, видеть ни гнездо реполова, свитое им в кустах около нашего дома, ни тонкую верхушку церковного шпиля, ни розы у крыльца дома, ни вьющиеся растения на низкой ограде, обрамляющей сад.
— Да что с тобой, Мэгги? — спросила мама. — Раз уж ты изъявила свое согласие и решила примириться с пребыванием у нас этих девиц, так, пожалуйста, не выходи из себя по таким пустякам, как перестановка кровати.
— Нет-нет, мама! — воскликнула я и, сделав над собой усилие, вскочила со своего места.
Еще за завтраком мама рассказала о некоторых других своих распоряжениях, отданных ею, чтобы сделать жизнь наших гостей по возможности приятной. Между прочим, мама уже условилась с одной преподавательницей естественных наук, которая должна была ежедневно заниматься с нами, пятью девицами, с учительницей немецкого языка, с учителями музыки и рисования.
— Таким образом, Мэгги, — заключила мама, — я радуюсь тому, что ты получишь всестороннее образование, да и всем вам будет веселее вместе и учиться, и развлекаться в часы вашего досуга.
«Все эти планы просто ненавистны мне», — подумала я, не решаясь, однако, высказать свое негодование вслух. Я по-прежнему была всецело поглощена мыслями только о самой себе, о своих удобствах — вместо того чтобы проникнуться сознанием, что эта перемена в нашей жизни вызвана необходимостью, и постараться исполнить свой долг, покорившись обстоятельствам. Мама заметила мое настроение и сказала мне:
— Помни, Мэгги, — что жертвуя своими интересами, ты оказываешь нам — твоему отцу и мне — огромную услугу. Не забывай об этом, и эта мысль будет служить тебе утешением и поддержкой, если тобой овладеет дурное расположение духа или если тебе покажется обидным, что ты уже не будешь играть главенствующей роли в доме. Тебе надо стать выше мелочных претензий и отнестись к перемене в доме с пониманием, как ты обещала папе и мне. Ну а теперь ступай, покатайся верхом, пользуйся хорошей погодой. Поверь мне, что общество сверстниц доставит тебе большое удовольствие, если только ты сумеешь подружиться с ними, забыв о самолюбии. Я даже не сомневаюсь, что не далее как через неделю ты почувствуешь себя такой счастливой, что не захочешь вернуться к прежней жизни. Иди же, дорогая, а я тут еще займусь по хозяйству.
Я вышла из дома, правда, вовсе не в веселом расположении духа и направилась в нашу конюшню. Там я сама оседлала моего Бобби и поехала через лес по знакомым дорожкам, ведущим к деревне.
Вследствие уважения, которое питали к моему отцу жители нашего прихода, я тоже пользовалась их расположением. Они всегда приветствовали меня при встрече и, смотря по времени дня, желали мне доброго утра или доброго вечера. Если же встречавшиеся по пути дети были заняты собиранием полевых цветов, то всегда предлагали мне букетик. Мне нравились эти знаки внимания, мне льстило сознание, что я, как выражалась моя мама, среди них — точно принцесса.
«Вот эти люди, по крайней мере, не переменятся ко мне и всегда будут обращаться со мной по-прежнему, — думала я. — Они всегда будут помнить, что я — мисс Гильярд, дочь приходского пастора, и будут относиться ко мне совсем иначе, чем к тем четырем противным девицам, из-за которых все в доме пойдет кувырком».
Я проехала мимо великолепного поместья некоего сэра Уолтера Пенроуза, который редко жил в наших краях. Имение состояло из прекрасных рощ и садов, среди которых возвышался чудный старинный замок с высокой башней, окруженный крепостным валом; поблизости находилось несколько сторожек для множества служителей, которые поддерживали порядок в отсутствие владельцев замка.
Проезжая шагом мимо поместья, я увидела дочь одного из лесничих, сидевшую у сторожки. Это была хорошенькая девушка почти одних со мной лет; ее звали Сесилия Ферфакс, и моя мама была ее крестной матерью. Когда она была еще совсем маленьким ребенком, ее часто приносили к нам в дом и мы вместе играла в куклы. Когда же я подросла, моя мама решила, что мне не следует проводить с ней время, отвлекаясь от своих занятий. Я была очень привязана к Сесилии, но в последнее время редко виделась с ней. Теперь же, когда я увидела ее милое, веселое лицо, во мне возродилось чувство прежней симпатии к подруге моего детства и я ласково окликнула ее:
— Ну что, как ты поживаешь, Сесилия? Давненько мы с тобой не виделись!..
— Ах, мисс Маргарет! — вскричала Сесилия. — Как я рада вас видеть!
Сесилия бросилась ко мне, а ее карие глазки засияли от радости; она была такая свеженькая и стройная в своем чистеньком розовом ситцевом платье.
«Странно, — подумала я, — почему мама не позволяет мне дружить с этой милой девушкой; уж лучше было бы, если бы к нам в дом приходила она — вместо тех глупых, противных приезжих девиц». Но тут я вспомнила, что речь шла о поправлении наших денежных обстоятельств; кроме того, Сесилия была дочерью простого сторожа, и мне — в смысле поддержания собственного достоинства — не следовало особенно сближаться с ней.
— Как вы поживаете, мисс Маргарет? — повторила Сесилия. — Представьте, не более получаса тому назад я подумала, когда же я наконец увижу вас? Но что это вы сегодня какая-то грустная?
— У нас в доме предстоят большие перемены, — начала я, но тут же оборвала свою речь словами: — Что ты так впилась в меня глазами, Сесилия? Это неприлично — так разевать рот!
— Ах, какая вы, право, мисс Маргарет! — воскликнула Сесилия с веселым смехом. — Расскажите же мне, что у вас такое затевается. У вас, как я вижу, какие-то важные новости.
— Да, именно, — отвечала я, — и, может быть, тебе эта новость вовсе не понравится.
— Мне? А разве это меня касается?
— И да, и нет, — сказала я. — Было время, Сесилия, когда мы были с тобой подругами.
— Да мы и теперь, как мне кажется, подруги, — отозвалась Сесилия, вопросительно глядя на меня. — По крайней мере, я ни с кем не заводила дружбы в нашей школе. Мне все казалось, что вам, мисс Мэгги, это может не понравиться — ведь там все девицы не вашего круга. Однако это ни к чему не привело, мы с вами все равно почти не видимся. Но в школе две девушки, Нетта Прайс и Энн Доусон, очень хотели бы дружить со мной.
— Что ж, ты можешь водить с ними дружбу, если желаешь, — сказала я. — Конечно, я всегда буду любить тебя, но ты знаешь, Сесилия, что я дочь пастора, а ты, ты… Сама знаешь, кто ты, — договорила я, неловко стараясь выпутаться из затруднительного положения.
Сесилия молчала, и я продолжала:
— В скором времени у меня будут новые подруги, одна из них дочь леди Конвей, а остальные — все настоящие барышни; они будут жить у нас в доме. Так что, Сесилия, лучше, чтобы ты знала всю правду. Теперь нам едва ли придется часто видеться друг с другом, поэтому лучше всего тебе подружиться с Неттой Прайс или с какой-нибудь другой девочкой.
— Хорошо, мисс Мэгги, — покорно отвечала Сесилия. — Я понимаю и благодарю вас, что вы меня хотя бы предупредили.
— Ах, да, Сесилия, — добавила я, — знаешь, что… Мне деньги могут скоро понадобиться. Я ведь не знаю, когда Джек может потребовать, чтобы я вернула ему его деньги. Ты обещала скоро отдать ваш долг.
— Да, мисс Мэгги, я поговорю с моим отцом. И как же вы были добры, что одолжили тогда эти деньги! Это спасло отца от потери его места. Я напомню ему, непременно, мисс Мэгги.
— Да-да, смотри, не забудь, — сказала я и поехала дальше.
Я отлично понимала, что не должна была говорить с Сесилией в таком обидном тоне, но утешалась, повторяя самой себе:
— Бедная Сесилия! Она очень миленькая и очень мне нравится, но надо же было проучить ее немного. Необходимо было дать ей понять, насколько различно наше положение в жизни. Этим приезжим девицам мое сближение с ней может показаться странным. Я очень жалею теперь, что дала деньги Джека взаймы ее отцу, но не могла же я им отказать, когда ему так нужна была помощь, к тому же Сесилия так меня умоляла…
На следующий день у нас осталось еще очень много дел — последние приготовления к приезду девушек. Время прошло незаметно, и скоро настал час отъезда моей мамы на станцию для встречи наших гостей. Было решено, что мама поедет одна, а я останусь дома, чтобы позаботиться о вечернем чае.
Было уже около восьми часов вечера, когда шум катившихся по песку колес заставил меня подойти к входной двери. Первой из экипажа вышла моя мама, а вслед за ней по очереди выпрыгнули четыре девицы.
«Ах, — подумала я, — как их много! Они заполнят весь наш дом и будут всюду толкаться и всем мешать. Как они будут мне надоедать!»
И когда в моей голове роились эти невеселые мысли, до моего слуха донесся веселый голос мамы:
— Мэгги, — звала она, — Мэгги, иди сюда!
Я подошла к ней, и она, взяв меня за руку, подвела к новым подругам.
— Вот это Веда Конвей, — сказала она. — А это — моя славная дочурка Мэгги. Познакомьтесь, милые дети; надеюсь, что вы полюбите друг друга, как сестры.
Я взглянула на высокую, стройную девушку, стоявшую предо мной; у нее были выразительные карие глаза и симпатичное, хотя и бледноватое лицо. Ее густые белокурые волосы гладкими прядями лежали у широкого открытого лба. В ней было нечто необычайно благородное, чувствовалось достойное спокойствие, перед которым мои предубеждения невольно начали рассеиваться. Я даже задала себе вопрос: «Неужели я ее полюблю? Ведь я была уверена, что возненавижу их всех! Во всяком случае, — подумалось мне, — я, наверное, буду ее уважать».
Она заговорила со мной приятным, ласковым голосом.
— Теперь, Мэгги, поздоровайся с твоим старым другом — Люси Драммонд, — продолжала мама, — и когда Люси звонко поцеловала меня в щеку, мне показалось, будто я из мира грез спустилась на землю. Ее круглая, добродушная, пышущая здоровьем фигура являлась прямой противоположностью воздушному образу Веды.
— Ага! Вот это да! — вскричала она. — Помните, как мы с вами веселились в Фолкстоуне, бегая по морскому берегу? Я пришла в восторг, когда моя мама объявила мне, что я буду жить у вас. Здесь у вас, кажется, всем нам будет чудесно!
Потом очередь дошла до американок.
Они оказались очень миловидными девицами — с большими ясными серыми глазами, тонкими чертами лица и хорошо сложенными фигурками. Сестры были удивительно похожи друг на друга. Они держали себя очень развязно, но в них было что-то необыкновенно оригинальное, смелое и симпатичное, даже несмотря на резкость их обращения.
— Я очень рада познакомиться с вами, мисс Гильярд, — обратилась ко мне старшая из сестер, Джулия. — Я узнала от вашей мамы, что мы с вами почти одних лет; мне скоро минет пятнадцать, а Адель четырнадцать лет. У нас в Америке в эти годы девицы считаются почти взрослыми. А теперь, мисс Маргарет, мы представились друг другу, и я буду вам очень благодарна, если вы будете столь любезны и укажете нам дорогу в нашу комнату.
— Да, пожалуйста, — прибавила ее сестра, — мы очень устали с дороги.
— И покрыты пылью с головы до ног, — добавила Джулия. — Нам надо бы хорошенько умыться и привести себя в порядок.
— Мэгги, — обратилась ко мне мама, — проводи Джулию и Адель наверх, в их комнату. А Веда и Люси пройдут наверх со мной.
Я отвела юных американок в их просторную комнату, где все уже было приготовлено к приему гостей.
Сообщив им довольно холодным тоном, в котором часу будет подан чай, я с минуту молча простояла у дверей их комнаты.
— Что это вы такая угрюмая, мисс Маргарет? Вы как будто бы не особенно довольны тем, что мы явились сюда и нарушаем уклад вашей домашней жизни, — заметила Адель, глядя на меня пронизывающим взглядом.
— Нет, отчего же, я очень рада вашему приезду, — сдержанно ответила я.
— На вашем месте я не говорила бы так, прежде чем не убедилась, понравимся мы вам или нет, — возразила Джулия. — Вы нас совсем не знаете, и мы не знаем вас. Мы ведь, американки, все с большими странностями, и мы это отлично понимаем.
Я чувствовала, что пока Джулия говорила, я вся покраснела, но, вместо того чтобы ответить ей в таком же непринужденном тоне, я упорно молчала. Она пристально, как бы испытующе посмотрела на меня и наконец сказала:
— Извините меня, мисс Маргарет, но, право, мне кажется, что было бы любезнее с вашей стороны, если бы вы сошли вниз и дали бы нам возможность умыться и причесаться без свидетелей. Ах, как вы краснеете! И как заблестели ваши глаза! Я подозреваю, что вы — особа с характером. Впрочем, мне нравятся девушки с характером; это лучше, чем мямли. Ну-с, пока — до скорого и приятного свидания!
Я собиралась уже закрыть дверь и спуститься вниз, но Адель подошла ко мне и, положив руку мне на плечо, проговорила:
— Вам, как любознательной англичанке, будет интересно наблюдать за нами. Предупреждаю вас, что мы всегда без стеснения обращаемся с окружающими нас людьми.
— Сделайте одолжение — не стесняйтесь; будет очень интересно наблюдать за вашими выходками, — насмешливым тоном ответила я. — Впрочем, мне вообще-то совершенно безразлично, как вы будете себя вести.
— Во всяком случае, в одном вы можете быть уверены: мы привыкли открыто и недвусмысленно выражать свое мнение, — крикнула мне вслед Джулия, в то время как я, громко захлопнув дверь их комнаты, быстро спускалась вниз по лестнице.