Монолог Джулии
Каждый день ровно в девять часов вечера отец читал молитву перед собравшимися домочадцами, а затем мы, девицы, расходились по своим комнатам. Как только я собралась пойти к себе в комнату, ко мне подошла Джулия и прикоснулась к моему плечу.
— Нельзя ли мне поговорить с вами пару минут? — спросила она таким многозначительным тоном, что я не посмела отказать ей.
— Идите, Люси, в нашу комнату, — обратилась я к своей соседке, — я тоже сейчас приду.
— Джулия, не задерживайте Мэгги надолго, — вмешалась моя мама, когда заметила, что Джулия затевает какой-то разговор со мной. — У нее такое бледное лицо и такой утомленный вид. Тебе, Мэгги, надо пораньше лечь спать. И не болтайте перед сном с Люси!
— О, мы вообще-то не так уж много болтаем, хотя и спим в одной комнате, — ответила Люси и начала подниматься по лестнице.
Я стояла около Джулии, еще не зная, куда она решила пригласить меня для разговора.
Когда все девицы удалились, Джулия подошла к маме.
— Прошу вас, милая миссис Гильярд, — сказала она, — позволить нам минут десять поговорить с Маргарет наедине в библиотеке. Можем ли мы рассчитывать на то, что никто не прервет нашей беседы?
— Конечно, можете, — ответила мама, вопросительно поглядывая то на меня, то на Джулию.
— Благодарю вас. Пойдемте, Маргарет.
Она взяла меня под руку, и мы вдвоем прошли по широкому коридору в нашу библиотеку. Лампы были уже погашены, так как прислуга готовилась запирать дом на ночь. Но Джулия вынула из своего кармана коробку спичек и зажгла большую лампу, висевшую как раз посередине комнаты.
— Зачем вы зажигаете лампу? — спросила я. — Не надо!
— Напротив, — возразила она, — я хочу видеть ваше лицо.
В эту минуту у меня явилось сильнейшее желание уйти, но сознание, что я полностью нахожусь в ее власти, остановило меня.
— Я видела вас сегодня в беседке, — начала она, — и вы, разумеется, это знаете.
— Да, знаю, — согласилась я.
— Так вот скажите мне, пожалуйста, что все это значит и как вы сами оцениваете свой поступок?
В первую минуту я была готова сказать: «Я знаю, что поступила дурно, и стыжусь своего поступка», но из упрямства не хотела признать себя виноватой и плотно сжала губы.
— Вам, конечно, стыдно, но вы слишком упрямы, чтобы сознаться в этом, — продолжала американка, глядя на меня в упор своими проницательными глазами. — Как вы думаете, что я теперь намерена делать?
— Разумеется, рассказать о том, что я подслушивала в беседке.
— Кому рассказать?
— Да всем, — дерзко ответила я, — и Веде, и Люси, и, разумеется, Адели. А также и папе, и маме. Вы можете, если вам угодно, даже нанять глашатая, чтобы он громогласно объявил об этом событии по всей округе — пусть все жители нашего прихода узнают об этом!
— Знаете что, Маргарет, а вы оказывается, глупее, чем я предполагала, — спокойно сказала Джулия. — Вы думаете, что видите нас, американок, насквозь, а я скажу вам, что вы жестоко ошибаетесь, приписывая нам подобную низость. Мы предоставляем делать такие вещи английским барышням. Скажу вам откровенно: до сегодняшнего дня я не подозревала, что молодая англичанка способна шпионить за своими гостями! Но теперь у меня открылись глаза. Но если вы полагаете, что я пойду по вашим стопам и буду поступать против совести, то вы меня совершенно не знаете, вот и все! Я не могла удержаться, чтобы не высказать вам своего мнения, Маргарет Гильярд. Я поняла по вашему нервному поведению за обеденным столом, что вы страшно боитесь, как бы я вас не выдала. Но вы напрасно так думаете, я ничего никому не скажу.
Я хранила молчание, хотя мне очень хотелось сказать Джулии, как успокаивают меня ее слова.
— Я вовсе не намерена говорить кому-либо о вашем поведении, — продолжала она. — Но я намерена сделать нечто другое, и вы должны узнать об этом. Я хочу заставить вас заплатить мне за мое молчание.
— Как? Чем? — запинаясь, спросила я. — Что это значит?
— Сейчас я вам объясню. Вы должны полностью изменить свое поведение и перестать быть такой, какой вы были до сих пор. Весь ваш надутый вид, все ваши сердитые взгляды, которыми вы награждаете нас с Аделью, — все это должно прекратиться. Когда мы с ней будем говорить с нашим гнусавым американским акцентом, — и Джулия при этом специально прогнусавила особенно явно, — вы не должны презрительно отворачиваться от нас, как вы это обычно делаете. Вы должны впредь относиться к нам дружелюбно, вы должны стараться быть всегда любезной с нами. Если же вы не согласны на мои условия, то…
— То что? — перебила я. — Если вы решили не рассказывать о моем поступке, то что же вы тогда можете сделать со мной?
— Что я могу сделать? — повторила Джулия. — Да много чего, и вам не поздоровится от моего плана действий. Мы с Аделью совсем не так глупы, как вы полагаете. У нас найдется достаточно сил, чтобы бороться с вами, если мы захотим. Прежде всего, должна вам заявить, что мы отнюдь не желаем покидать ваш дом, и выжить нас далеко не так легко, как вы, вероятно, думаете. Мы хотим пожить у вас в свое удовольствие и насладиться всем, что есть тут у вас хорошего. Скорее, если уж на то пошло, вы с вашей ревностью заставите нас досаждать вам так, что сами не будете знать, куда вам деваться. Мы можем наказать вас, и непременно накажем за ваше подслушивание, если только вы не измените свое поведение и не станете относиться к нам совершенно иначе, чем все последнее время.
— О, Боже мой! — воскликнула я и горько разрыдалась, закрыв лицо руками.
— Эх вы, жалкое, завистливое, глупенькое создание! — вздохнула Джулия и, подойдя ко мне, порывисто и ласково обняла меня.
— Ах, Маргарет, — продолжала она, — неужели вы не можете преодолеть все ваши неприязненные чувства к нам и быть счастливой — в своем собственном доме и в нашем обществе? Я не спорю, у нас много странностей, но вы должны помнить, что нас воспитывали не так, как вас. Наши родители давно умерли, и в нашем воспитании не было никакого порядка. У вас же такие примерные родители! И все у вас делается по строгой системе. Почему же вы не можете быть веселой и счастливой у своего домашнего очага? Почему, Маргарет? Да отвечайте же мне!
— Ох, не знаю… — тихо промолвила я. — Право, не знаю! Ваше пребывание здесь просто невыносимо для меня! Я не могу сойтись ни с Аделью, ни с вами! Вот и все…
— И все-таки мы, право, не такие уж несносные, — возразила Джулия. — Мы, по крайней мере, поступаем честно, и у нас нет никаких задних мыслей. Вам не нравится наш выговор, я отлично это вижу. Но мы стараемся его исправить. Ваш отец относится к нам очень хорошо, и ваша милая мама тоже, они так тонко все понимают. Почему только вы одна сторонитесь нас? Ну вот, мы расцеловались с вами! Предлагаю заключить с нами мир, давайте дружить, и вы никогда не будете в этом раскаиваться. Просто относитесь к нам без предубеждения, и вы увидите, что и у Адели, и у меня есть масса достоинств. Вот! Теперь я высказала все, что было у меня на душе. Даю вам недельный срок, а потом вы должны нам сказать, как вы намерены поступить. Если вы решите относиться к нам как подобает, то все пойдет хорошо и больше не о чем толковать. Но если же вы все-таки будете упрямиться, тогда, Маргарет, предупреждаю вас, не ждите от меня пощады! Так или иначе, но я заставлю вас повиниться пред нами. Ну, а теперь нам пора спать.
Она еще раз обняла меня; ее нежная щека прикоснулась к моей щеке, я ощутила на шее локон ее волос. Своей лаской она почти покорила мое сердце; еще минута — и я бы совсем растаяла… Но едва она выпустила меня из своих объятий, как тут же на меня волной нахлынуло прежнее предубеждение против этой доброй, но странной девушки, а сознание, что после моего проступка я нахожусь в ее власти, заставило меня внутренне съежиться, и мое сердце вновь ожесточилось. Я только проговорила ледяным голосом:
— Доброй ночи, — и вышла из комнаты.
Джулия не удерживала меня, и я побежала наверх, в свою комнату. Люси еще не спала и бросила на меня испытующий взгляд.
— Ну вот, наконец, и вы, — сказала она. — Вы обещали мне быть любезнее, чем прежде; надеюсь, что вы докажете это на деле.
— Постараюсь, — я попыталась избавиться от овладевшего мной тяжелого чувства. — Кажется, сегодня довольно прохладный вечер, не правда ли?
— Ах, только не надо говорить о погоде! — вскричала Люси. — Скажите-ка лучше, о чем вы беседовали с Джулией?
— Это касается только нас двоих, меня и ее, — твердо ответила я.
Люси на некоторое время умолкла. Я уже раньше убедилась в том, что она страдает непреодолимой слабостью — любопытством. Она смотрела на меня в упор, и я с некоторым злорадством продолжала:
— Я вам ничего не скажу, и от Джулии вы тоже ничего не добьетесь.
— И прекрасно, — холодно заметила Люси. — Только я не ожидала, что вы когда-нибудь будете заодно с этими американками.
— Тут нет ничего особенного, — возразила я. — Впрочем, я попрошу вас оставить меня в покое и не надоедать своими расспросами.
После короткого молчания Люси сказала:
— Я полагаю, что если вы намерены быть любезнее со мной, то и я, в свою очередь, должна быть также любезна с вами.
— Да, разумеется, — ответила я с легкой усмешкой.
— Тогда вот что: хотя вы и не желаете сказать мне, какие у вас с Джулией завелись секреты, я все-таки буду откровенна с вами. Знаете, о чем мы говорили сегодня, пока вы изволили в одиночестве так долго прогуливаться по лесу?
Когда Люси задала мне этот вопрос, я была не в силах удержаться, чтобы не покраснеть: конечно, я, находясь в беседке, слышала, о чем рассуждали девушки во время чаепития, но в то же время я не могла в этом сознаться, не выдав себя. Поэтому я только молча смотрела на Люси. Она, видимо, заметила мое смущение, но продолжала:
— Так я вам скажу, о чем мы толковали. Вы, конечно, знаете, что в августе у нас тут затевается базар с благотворительными целями?
— Было бы странно, если бы я не знала о базаре, который устраивается моим отцом и моей мамой, — высокомерным тоном ответила я.
— Опять вы со своей обидчивостью! Ну-с, так вот, наш проект относится именно к этому базару. Хоть вы не питаете любви к Адели и Джулии, но надо признать, что они во многом гораздо умнее доброй дюжины наших чопорных английских девиц. У себя в Америке эти девушки привыкли устраивать всевозможные общественные развлечения, причем почти без участия взрослых; вот они и придумали разнообразить базар театральным представлением. Они берутся похлопотать об устройстве сцены и попросят мистера Гильярда, чтобы он отвел им для этого часть площади, где устраивается базар; каждый желающий посмотреть на представление должен будет заплатить шесть пенсов за ненумерованное место и шиллинг за нумерованное. Джулия и Адель полагают, что им таким образом удастся собрать не менее пяти фунтов стерлингов[5]. Не правда ли, великолепно придумано?
— Да, пожалуй, — согласилась я. — Но будет ли все это так уж хорошо исполнено? Мой отец не любит, когда что-либо делается кое-как.
— Будет ли хорошо? Вы можете сами в этом убедиться, стоит только попросить Джулию или Адель, чтобы они прочли вам сцену из какого-нибудь драматического произведения.
Люси принялась убирать на ночь свои волосы, а у меня в эту минуту возник в воображении образ Алели с ее вдохновенным бледным лицом, какой я ее видела из беседки, когда она декламировала чудные стихи американского поэта.
На душе у меня было очень тяжело, так как меня мучило нечто, о чем эти беззаботные девицы вовсе и не подозревали…