Озеро Неми
Оно неизгладимо запечатлелось в памяти Эрколэ Сабенэ. Навевало ему нежнейшие мечты. Как мечта, было само озеро в глубине старого кратера. Ртутью сверкало там, словно на дне зеленой яшмовой чаши, улыбаясь ослеплявшему его солнцу. Зеркало, оброненное Дианой! Затуманенное дыханием незримых уст богини, подергивающееся рябью от их дуновения, отражающее золотом солнца пронизанную лазурь — прикованный к земле распаленный взор.
Не ветер, самый воздух, струясь, рябил чуткую гладь озера, образуя как бы мигающее веко над оком озера. С глубины сотен футов, с самого дна смотрела из-под мигающего века душа озера. Прохладное, живительное, зеленое и нежное заполняло оно круглою жемчужиною замкнутый кратер, откуда тысячи лет назад преисподняя изрыгала в небо алое пламя, выплескивая расплавленные гранит и базальт.
Зияющая рана земной коры затянулась, лава застыла по краям, образовав водоем, где бесчисленные горные ручьи сливались в озеро. Котел, кипевший пламенем, наполнился живительною влагою и обвился зеленью виноградников, каждое лето высоко вздымавших свои гроздья на пирамидальных подставках.
Явилась Диана и поселилась на склоне кратера, укрыв свой алтарь за темными дубами, шепчущими кипарисами, зыбкими пиниями. Все здесь жило и дышало ею. С ее распущенных волос скатывались бронзовые шишки — головные украшения, пряжки и сережки. Ее сандалиями примят был мох под пиниями. От ее тела струилось пряное тепло, когда она сидела на солнце, на террасе своего храма, с улыбкой дыша на озеро, наводя на него сизый налет спелого винограда.
Мечтательно бродил Эрколэ Сабенэ по тихому саду цезарей, одиноко блуждал по извилистым дорожкам, между туфами, опутанными длинными водорослями, по которым струилась ключевая вода.
К ногам его свалилась кипарисовая шишка — сережка невидимой богини, духом которой веяло здесь от всего. Недаром шептались кипарисы. Сонные мирты струили аромат. Лавры задумчиво прикрывали своими длинными узкими листьями пышные желто-зеленые кисти цветов. В их фиолетовой тени черными бусами рассыпались плоды.
У самого края кратера лежала колонна, поросшая мхом, но разбившаяся, очевидно, недавно, так как излом сверкал чистою мраморною белизною. Эрколэ Сабенэ присел на колонну — остаток, храма Дианы — и погрузился в созерцание зеленого, незрячего, загадочного ока озера.
Там, на глубине сотен футов под водою, затонула глава древней истории, как сухая листва, опавшая с древа минувшего. На этих водах красовался некогда императорский корабль — настоящая сказка из бронзы, мрамора и цветного дерева. Под сенью пурпуровых парусов белели статуи. Золоченые реи струнами эоловых арф тянулись над белым мрамором. И все это поглощено озером. Тысячи две лет единственным живым экипажем затонувшего корабля были рыбы, немые пловцы, молча скользившие между мраморными обломками и бронзовыми скелетами. Частица фантастической древности затонула здесь со всем живым и мертвым грузом; погрузилась на дно греза императора, римская Атлантида в миниатюре, на дно вечно спокойного, невозмутимого озера. Эрколэ Сабенэ видел в музее извлеченные из воды мраморные останки сказки, словно изъеденные волчанкой; бронзовые волчьи головы с огромными кольцами в зубах; свирепый пламенный лик Медузы, подернутый ядовитой зеленью патины; опаловые и радужные стеклянные сосуды, словно преломившие в своих стенках самое солнце древности.
Корабль… императорский корабль… мечта повелителя… игрушка, затонувшая в купальне Пана. Мыльный пузырь, засверкавший по прихоти тирана и растворившийся, подобно жемчужине, в «живом серебре» озера Неми. Сама история, бесследно канувшая в Лету, в бочку Данаид, пробуравленную Вулканом.
Эрколэ Сабенэ очнулся от грез, заслышав над собой быстрое, шумное стрекотание, будившее эхо в тихом, прозрачном воздухе, стеклянным колпаком нависшем над озером.
Да, вот он, дивный прогресс, волшебный дракон изобретателей, стрекочущий триумф современного революционного духа: «Глядите на меня! Это я разрешил величайшую проблему! Я претворил в действительность мечту тысячелетий, выковал крылья для плеч человечества. Слушайте, как я могуч! Силою взрывов я преодолеваю закон тяготения, отрываюсь от грузной земной массы. Я похитил тайну полета у птиц небесных. Я создал летунов, более крупных и могучих, нежели когда-либо снилось самой природе!»
Да, это мчался гигантский летучий ящер техники, несомый богатырскими крыльями, управляемый человеческим мужеством, мчался, со свистом рассекая чистый прозрачный воздух, но за собою оставляя клубы зловония. Не птица, нет, искусственный, механический, бездушный дракон. Воплощенная воля, воплощенная сила взрыва.
Эрколэ Сабенэ погрузился в раздумье. Он, как почти все люди, был натурой двойственной. Или вернее: в нем жил раздвоенный язык, постоянно споривший сам с собою. Это не был — по банальному выражению — «голос совести» с его кротко-укоризненным, наставническим тоном. Нет, в душе Эрколэ Сабенэ препирались два острых Терситовых жала, похожие на двух змей, дыбом поднимавшихся на своих хвостах и обливавших друг друга желчью.
Эрколэ Сабенэ соединял в себе консервативное упрямство осла и мятежный задор дикой кошки. Наивность и горький опыт жизни. Суеверие и скептицизм, Оптимизм и цинизм. Да, раскол в его душе был настолько глубок, что он одновременно мог быть и шовинистом и космополитом, юдофилом и юдофобом, верующим и неверующим. Благодаря такой двойственности, он мог с жаром славословить изобретателей, как героев духа, и в то же время говорить, что не находит слов достаточно заклеймить этих «техников», которые каждым новым своим «изобретением» все больше и больше вытравляют из мира всякое духовное начало.
И в данную минуту Эрколэ Сабенэ, стоя на берегу озера Неми, стал изрыгать хулы вслед этой «человеческой птице», якобы олицетворявшей высшее достижение человеческого духа. А в сущности-то, если рассуждать здраво, что это, как не отвратительный стрекочущий аист, пускающий из-под хвоста струю зловония?.. Как не грубая и неуклюжая «Deus ex machina», которая с помощью грубейшей двигательной силы — силы взрыва — отделяется от земли и с шумом и смрадом устремляется в небесные сферы?.. У руля же сидит сам «герой», кичливый дерзкий фигляр, и «смердит» в облаках, и кувыркается в воздухе, и проделывает разные другие глупейшие акробатические штуки. Ну, видано ли когда-нибудь, чтобы, например, орел кувыркался в воздухе или ласточка вертелась мельницей? Летательный аппарат совершенно так же гениален и материален, так же бездушен и груб, как всякое другое техническое изобретение, имитирующее природу применением грубой движущей силы и механики. Какой прогресс! От очаровательных парусных судов, что носились по волнам океана, подобно лебедям с распущенными крылами — к тяжеловесным колоссам с набитыми углем легкими, с хрипом и храпом ползущим по воде! Механические киты, неповоротливые, неуклюжие! А в полное подражание этим чудовищам, чтобы не отстать от них и в нырянии, додумались накачивать им в брюхо воды. И все-таки какое мертвое и варварское подражание природе эти подводные лодки! И как груба, бездушна цель!
Да, сама жизнь показала, насколько бездушна человеческая механика. Любая птица, парящая в воздухе, может пристыдить человека-летчика с его шумным пропеллером. Лишь в тот день, когда стрекочущий дракон перестанет двигаться в воздухе силою вонючих взрывов, научится скользить с бесшумной грацией ласточки или сокола, лишь тогда можно считать, что человек выучился летать. Разве не недостойная двигательная сила — гремучий газ?.. Увы! Люди превратили природу в кузницу.
И все же глаза Эрколэ Сабенэ сверкали, когда он следил за летчиком, кружившим над озером Неми. Тот, там наверху, тоже наверно прилетел сюда с целью насладиться на просторе красотами природы. Аппарат властно рассекал пространство, а края кратера салютовали, эхо отбрасывало звуки от одного края к другому.
Но, основательно обругав про себя «дракона», Эрколэ вдруг загорелся восторгом и пожалел, что не сам парит там наверху, в кожаном костюме, гордый, как бог, с глазом циклопа и с сильно бьющимся от дерзкого полета сердцем. Весь этот адский шум и вонь — ведь только стоны и возмущение мертвой материи, порабощенной духом человеческим. Воздух воет под ударами пропеллера, мертвая инерция с ревом негодует на это неудержимое стремление вперед, управляемое парой всемогущих кулаков. Ого! Человек направил свой полет прямо вверх, прочь от краев кратера, обрамленного ползучими растениями. Ввысь, в небесную лазурь! Звуков уже не слышно. Аппарат, подобно сверкающему златокрылому жуку, стремился прямо к палящему солнцу. Дивное зрелище! Бессмертная красота!..
Движущаяся точка исчезла. Эрколэ Сабенэ опустил глаза и снова устремил взгляд на серебристо-серое, молчаливое озеро, ревниво оберегающее свою глубину, как-будто она поглотила всех римских цезарей, все корабли, все флоты и всех летчиков в мире. Да все и должно быть поглощено! Несовершенны все изобретения, хрупка каждая машина, непрочен любой корабль — дело ума и рук человеческих. Что остается еще завоевывать человеку? Все моря обследованы, все океаны измерены. Высочайшим триумфом мореплавания явилась подводная лодка, подобно коварной акуле несущая под водою гибель всему, что плавает по воде. Все гордые полеты фантазии воздухоплавания воплотились в этих шумливых летательных машинах, которые сбрасывают мешки с почтой и быстро переносят купцов, торопящихся обделывать свои гешефты.
Как жалко, как мизерно! Какое скудоумие, какая бедность фантазии! Никто не помыслил хоть на шаг отступить от проторенной дорожки «мировой торговли». Никто не отважился, очертя голову, ринуться в бесконечное пространство неизведанной вселенной!