Первая встреча
Аванти чувствовал, как впивались в него иглами со всех сторон желтоватые молнии взглядов. Они пожирали его с любопытством, в тысячу крат превосходившим его собственное. Сам он ничего не видел, до такой степени рябило у него в глазах от этих бесчисленных, сверкающих взглядов. Он зажмурился под этим перекрестным огнём, стараясь ободрить себя мыслью: «Это разумные существа, подобные земным людям. Прежде чем действовать; они наблюдают. Ими руководят не дикие инстинкты, но разумные соображения».
Круг перед ним разомкнулся, и навстречу ему выступило одно из существ не в лиственно-зеленом плаще, но в длинном белом одеянии, свободно облегавшем его стройную фигуру и препоясанном шнуром шафранного цвета. На голове не было ни шлема, ни капюшона, хотя череп был совершенно оголен и лоснился.
Аванти отметил правильную и благородную форму черепа, высокий выпуклый лоб над безбровыми глазами и выражающий большую внутреннюю силу взгляд янтарных глаз. Все же это несомненно было лицо старца с мелкою сетью тончайших морщинок, с тонкими, как лезвие ножа, губами и глубокими бороздами вдоль обеих щек, от самых крыльев тонкого орлиного носа, которые все время вибрировали, как бы привыкнув постоянно путем обоняния набираться впечатлений из окружающего мира.
Аванти признавался, что ему не случалось встречать на Земле головы с такою яркою печатью ума и силы воли. Он почувствовал, как эти отливающие янтарем глаза перехватили его взгляд и словно пронизали насквозь все его существо.
За те несколько секунд, пока оба пытливо вглядывались друг в друга, протекли как-будто века. Фантазия Аванти, работавшая до сих пор наугад, обрела теперь твердую опору.
Было, разумеется, космически-логично, что на Марсе носители высшей жизненной потенции отлились в те же формы, как и на Земле. Не случайность, а естественная необходимому создала человека — с его гордо выпрямленным вертикально хребтом, с крупным и развитым мозгом в крепком и благородно очерченном черепе, возносящемся к небу, как фонарь на башне маяка, С голой, чувствительной, богатой нервами кожей, с обостренными чувствами, с такими совершенными органами тела, как пара ловких рук, которые надо поставить на первом месте (еще Аристотель сказал, что рука наша инструмент из инструментов), пара глаз и ушей, пара ноздрей и пара легких, со всей этой цельной и выдержанной симметрией, предусматривающей контроль и резерв; создала, как венец творения, высшую форму всего органического мира, как тип победителя, покорителя планет, на которых он обитает.
С той минуты, как Аванти встретил эти-ясные, проницательные старческие глаза, Душа его успокоилась. Немой язык их и светившийся в них жизненный опыт были ему понятны, ручались за то, что душа старца питалась из тех же источников, что и душа Аванти; словесные формы выражения становились поэтому вопросом второстепенно важности. Что за беда, если вещи и понятия носят различные наименования, когда в основе лежат одни и те же понятия?
К удивлению своему, Аванти не услышал обращенной к нему речи на чуждом языке. Не слышно было ни воззваний, ни криков. Вокруг него не раздавалось никаких угроз, ничья рука не протягивалась схватить его. Можно было подумать, что он находится в обществе глухонемых. Все они лишь смотрели, пожирая его глазами.
И вождь их, сделав последний шаг навстречу Аванти, тоже не открыл рта, не заговорил, а стал только ощупывать гостя. Свободной рукой старец трогал его одежду, волосы и, наконец, провел по его лицу. Аванти вздрогнул от прикосновения этой-маленькой, худощавой, прохладной руки, словно желавшей убедиться в добротности материала — его кожи, насколько она нежна, плотна и тепла. Аванти заметил красивую форму руки, с тонкими, мягкими кончиками пальцев и нежными, короткими ногтями, ничем уже не напоминавшими звериных когтей.
Старец обернулся на минуту к своим спутникам и сказал что-то мягким, мелодичным, почти певучим голосом. Затем он вновь обратил свой взор на Аванти. И начался своеобразный допрос, вполне понятный, не взирая на непонятные слова. Аванти отлично воспринимал фразу за фразой, читая вопросы по глазам старца; по мимике его лица и жестам рук. Старец воткнул свой посох в песок и пустил в ход обе красноречивые руки.
— Откуда вы прибыли? — был первый вопрос на этом выразительном мимическом языке: руки описали в воздухе шарообразную форму «Космополиса» и указали на небо, принявшее теперь яркую темно-синюю окраску. — Не на крыльях, — руки изобразили медленные взмахи крыл летунов Марса, — а в стремительно несущемся по вселенной ядре! — правая рука старца сжалась в кулак, изображая летящее ядро, и быстрым движением по вертикали изобразила его отвесное падение на песок у их ног. — Откуда? Откуда? — страстно вопрошали вибрирующие пальцы.
И Аванти ответил тем же красноречивым мимическим языком. Для наглядности он воспользовался своим знаменем. Указал на солнце, затем на его миниатюрное изображение в центре венца из планет. Его пальцы двигались, указывая то на небо, то на каждую из этих планет по очереди. Затем он заставил земной глобус вращаться вокруг своей оси и показал изображенные на нем материки и океаны.
Вопрошавший перестал спрашивать и обеими руками схватил вращающийся шар, как редкую и хрупкую драгоценность. Глаза его впивались в контуры, линии, и точки на глобусе, выражая удивление, изумление и снова напряженное внимание, работу мысли, как-будто вспоминавшей что-то или убеждавшей себя самое. Раз за разом утвердительно кивал он себе головой и, наконец, подняв шест с глобусом тонкими, худыми руками, обратился к толпе с каким-то торжественно произнесенным почти нараспев словом, по видимому, именем. Аванти инстинктивно догадался, что старец провозглашал название Земли, данное ей на Марсе:.
— Дальта! Дальта! Дальта!
И огромный хор подхватил:
— Дальта!
Передаваясь из уст в уста, это слово обежало все круги, первое слово, схваченное Аванти из языка марсиан — название его родной планеты.
Старец снова обернулся лицом к гостю и прижал маленький глобус сначала к своим тонким губам, а затем ко лбу. Аванти понял это, как личный ласковый привет. «Космополис» был принят дружелюбно, в нем как бы признали посла дружественной державы.
Старец обвел пальцем венец из планет и остановил палец на третьей, красного цвета, изображавшей по-земному Марс. Но при этом он повторил имя «Дальта» и указал пальцем в небесную лазурь, Аванти понял, что для Марса Земля была той третьей красной планетой, положение которой на небе нельзя было установить сейчас при дневном свете.
Во время допроса все двенадцать товарищей Аванти незаметно для него очутились у него за спиной в качестве свидетелей. Успокоенные, они один по одному спускались по веревочной лестнице и становились позади вождя. Старец вдруг указал на них и затем перевел взгляд на выходную дверь «Космополиса»:
— Еще? Это не все? — спросили его глаза.
Аванти ответил отрицательно и молча пересчитал свою команду, по очереди выдвигая каждого вперед. Старец прошел вдоль всего ряда, возлагая в виде приветствия свою правую руку на левое Плечо и на грудь каждого в отдельности.
Это безмолвное знакомство было трогательно своей молчаливой простотой. У каждого жителя Земли ёкнуло, сердце, когда тонкая рука марсианина коснулась его груди.
Эрколэ Сабенэ стоял в середине. Торжественная серьезность момента разбудила в его душе примитивное религиозное суеверие, и он сжал во влажной руке небольшой металлический крестик с распятием — подарок матери, когда он был еще подростком.
Когда старый марсианин остановился перед ним и коснулся рукой его груди, он вдруг инстинктивно поднес свой талисман к глазам старца. В этом опять сказалась двойственность его души, шепнувшей ему: «Испытай! Если это люди того же духовного порядка, как и мы, то этот символ должен быть им знаком. Спаситель мира, Христос, не мог умереть ради одной только Земли. И если он воистину спаситель мира, то святой смысл креста должен быть понятен и здесь. Испытай!»
Вот он и протянул свой крестик, как универсальный священный знак, марсианину, бывшему на голову выше него. Но во властном янтарном взоре не промелькнуло ни искры воспоминания. Старец смотрел на крестик, как на какую-нибудь редкую раковинку или другую диковинку. Пальцы с нежными, короткими ногтями ощупывали и вертели во все стороны незнакомую вещицу, затем поднесли ее к носу понюхать, и у Эрколэ угасла последняя надежда.
Никто из его спутников не сделал никакой подобной попытки. Вся жизнь сосредоточилась у них в глазах. Боязливая неуверенность, настороженность подсознания понемногу сменялись чувством спокойствия и доверия. Довольно было взглянуть в глубокие, проницательные и вместе с тем как бы просветленные глаза этого величественного старца, чтобы убедиться в том, что у него земные гости встретят величавое радушие и понимание.
Старец вновь обернулся к ожидающим толпам, схватил свой посох и поднял его высоко в воздух, произнося при этом своим звучным, мелодичным голосом какие-то слова, среди которых особенно выделялось слово «Дальта».
И вслед затем все ряды подняли кверху свои посохи или шесты, и лишь теперь Аванти с товарищами разглядели, что золотые посохи заканчивались наверху не острием или копьем, а голубым звездообразным цветком, больше всего напоминавшим земной василек. Произнесенное хором слово: «Дальта» сопровождало этот приветственный взмах — взлет крупных синих звезд на золотых стеблях.
Затем старец простер свой посох над головой каждого из вновь прибывших по очереди. Цветок, на его посохе был крупнее, чем у других, и походил скорее всего на вполне распустившуюся махровую Викторию-Регию. Алые лепестки трепетали на солнце и распространяли сильное благоухание. И это Цветочное приветствие сильнее всякого другого человеческого звука вливало спокойствие и уверенность в души гостей.
Жестом, который трудно было не понять, вождь марсиан предложил чужестранцам приблизиться к летунам, отдыхавшим на желтом песке, вытянув вперед свои красные клювы. Но Аванти указал на «Космополис» и знаками пригласил марсианина сначала посетить «дальтиан». Тот улыбкой изъявил согласие, воткнул свой посох рядом со знаменем Аванти и без колебаний стал подниматься наверх. Он отказался от поддержки протянутых к нему рук и с юношеской легкостью быстро добрался до дверей. Тут он обернулся и сказал несколько слов своим спутникам, после чего десять марсиан выступили вперёд, чтобы сопровождать его.
За гостем последовали Аванти и все его товарищи, кроме Куно фон Хюльзена, который остался внизу у веревочной лестницы. Нелегко было стоять тут на страже: толпа любопытных все теснее и теснее смыкалась около упавшего с Земли шара; все трогали и ощупывали его; замечались и поползновения подвергнуть такому же освидетельствованию оставшегося внизу «дальтианина», что тому вовсе не улыбалось.
И марсиане на «Космополисе» осматривали все с живейшим интересом, По видимому, они быстро усваивали себе устройство даже вовсе незнакомых им приборов. Аванти показал им свои солнечные моторы, остроумную систему проводников тепла и света, замечательные, бесшумно работающие машины, насосы, бак для дистилляции воды, аппараты, возобновлявшие атмосферный воздух, словом, все; и все вызывало, глубокое восхищение.
Тонкие, изящные руки старца скользили по каждому предмету, словно желая ощупать его сущность, а тонкие подвижные ноздри как-будто старались вдохнуть все тайны устройства механизмов. Его спутники тоже, по видимому, отличались высокой интеллигентностью и большими познаниями, так как с живейшим интересом обсуждали между собою каждую новую вещь, очевидно, сравнивая ее с имеющимися у них. В звездных картах они разобрались сразу и водили по ним пальцами, с уверенностью знатоков очерчивая орбиты планет солнечной системы. Не менее знакомы были им и движения Земли и даже Луны, к великой радости земных гостей, которых эта общность знаний как бы роднила с марсианами. Из той радости, с которой последние приветствовали телескоп, как старого знакомца, явствовало, что их астрономические познания были добыты с помощью подобных же оптических приборов. Назначение телескопа они сразу угадали по длинной трубе, и вождь марсиан немедленно занял наблюдательское местом и прильнул сверкающим глазом к окуляру, но скоро понял, что окуляр упирается в песчаный грунт, который и мешает видеть что-либо. Перископы и радиоспектроскоп, которые можно было только частично показать в действии, возбудили особенно глубокое изумление. Марсиане, очевидно, не имели понятия ни о токе, ни о спектральном анализе, и товарищи Аванти торжествовали свое земное превосходство.
Вообще взаимное понимание людей разных планет установилось легче, чем можно было ожидать.
Трудностей возникало едва ли больше, чем при объяснениях между собой представителей двух земных наций, разговаривающих на совершенно не родственных языках. Благодаря своей феноменальной памяти, Аванти быстро усваивал названия и выражения, — наиболее часто встречавшиеся в речи марсиан. Да и все скоро запомнили, что Солнце здесь называется Дуйс, а сама, красная планета — Раль.
Когда они добрались до кают-компании, Аванти счел Нужным угостить посетителей продуктами Земли. Он распорядился, чтобы на стол подали все, что было у них съедобного, и разлил в стаканы кианти. Марсиане брали круглые плоды и пробовали их с довольным видом, как бы узнавая знакомый вкус, а желтые апельсины вертели в руках, словно маленькие золотые солнца. Свежеоткупоренные консервы они только понюхали, попробовать же отказались с видимым отвращением. Особенно не понравились им омары и рыба.
Аванти взял один из стаканов и выпил за здоровье гостей. Старый вождь долго колебался прежде, чем последовать его примеру, но лишь омочил в вине свой беззубый рот и сморщился, словно рубиновая влага была отвратительным ядом. Зато хрустальный стакан стал рассматривать с видимым восхищением.
В эту минуту раздался треск выстрела, заставивший его выронить из рук сосуд с красным ядом.