Две подруги

«Красиво ты живешь,

Любезная сестрица! —

Сказала с завистью в гостях у Крысы Мышь. —

На чем ты ешь и пьешь,

На чем сидишь,

Куда ни глянешь - все из-за границы!» -

«Ах, если б, душенька, ты знала, -

Со вздохом Крыса отвечала, -

Я вечно что-нибудь ищу!

Я день-деньской в бегах за заграничным -

Все наше кажется мне серым и обычным,

Я лишь заморское к себе в нору тащу:

Вот волос из турецкого дивана!

Вот лоскуток персидского ковра!

А этот нежный пух достали мне вчера -

Он африканский. Он от Пеликана!» -

«А что ты ешь? - спросила Крысу Мышь -

Есть то, что мы едим, тебе ведь не пристало!»

«Ах, душенька! - ей Крыса отвечала. -

Тут на меня ничем не угодишь!

Вот разве только хлеб я ем и сало!..»

* * *

Мы знаем, есть еще семейки,

Где наше хают и бранят,

Где с умилением глядят

На заграничные наклейки...

А сало... русское едят!

1941 г.

Толстый и Тонкий

«Я лягу на полок, а ты потри мне спину, —

Кряхтя, сказал толстяк худому гражданину. —

Да хорошенько веничком попарь.

Вот так-то я, глядишь, чуток и в весе скину.

Ты только, братец, не ошпарь!»

Трёт Тонкий Толстого. Одно пыхтит лежачий:

«Ещё разок пройдись!.. Ещё наддай!..

А ну ещё разок! Смелей — я не заплачу!

А ну ещё разок!..» — «Готово, друг! Вставай!

Теперь я для себя парку подкину.

Мочалку мылить твой черёд!» —

«Нет, братец, уж уволь! Тереть чужую спину

Мне не положено по чину.

Кто трёт другим, тот сам себе потрёт!»

***

Смеялся от души народ,

Смотря в предбаннике, как Тонкий одевался

И как в сторонке Толстый волновался:

Он чином ниже оказался!

1945 г.

Полкан и Шавка

Косого по лесу гоняя,

Собаки — Шавка и Полкан —

Попали прямо в пасть к волкам, —

Им повстречалась волчья стая.

От страха Шавка вся дрожит:

«Полкаша… Некуда деваться…

Я чую смерть свою… Что будем делать?..» —

«Драться! —

Полкан в ответ ей говорит. —

Я на себя возьму того, что покрупнее,

А ты бери того, что рядом с ним».

И, до врага достав прыжком одним,

Вцепился храбрый пёс зубами в волчью шею

И наземь Серого свалил, —

Но тут же сам растерзан был.

Что думать Шавке? Очередь за нею!

Тут Шавка взвизгнула и в ноги — бух! — волкам:

«Голубчики мои! Не погубите!

Сродни ведь прихожусь я вам!

Вы на уши мои, на хвост мой посмотрите!

А чем не волчья шерсть на мне?

Сбылась мечта моя — попала я к родне!

Пошли за мной, я показать вам рада,

Где у реки пасётся стадо…»

Вот волки двинулись за Шавкою гуськом,

Вначале лесом, после бережком,

Под стадо вышли, на хвосты присели,

Посовещалися на волчьем языке.

И от коров невдалеке

На всякий случай раньше Шавку съели.

Но сами тож не уцелели —

В жестокой схватке полегли:

Сторожевые псы то стадо стерегли

И ружья пастухи имели…

***

Сей басне не нужна мораль.

Мне жаль Полкана. Шавки мне не жаль!

1945 г.

Лев и Муха

Раз Мухе довелось позавтракать со Львом

От одного куска и за одним столом.

Вот Муха досыта наелась,

Напилась,

Собралась улетать, да, видно, расхотелось

(На Львином ухе солнышком пригрелась),

Осталась на обед, а там и… прижилась.

В недолгом времени пошла молва,

Распространяться стали слухи

(Их разносили те же Мухи!),

Что Муха-де живёт советницей у Льва,

Что в ней

Гроза зверей

Души не чает.

Случись по делу отлучиться ей,

Так он уж загодя скучает —

Не ест, не пьёт,

И сам завёл такой обычай:

Когда уходит на добычу,

То Муху он с собой берёт,

А раз она сидит на Львином ухе,

То может нажужжать, что в голову взбредёт!..

Ну, как тут не бояться Мухи?..

А Льву и невдомёк, что Муха так сильна,

Что перед ней все лезут вон из кожи

И что она

В его прихожей

Делами Львиными подчас вершит одна!

***

У нашей басни цель: бороться против зла.

Так вот бы хорошо, когда б для пользы дела

Моя мораль до львов дошла

И некоторых мух легонечко задела —

За дело!

1945 г.

Заяц во хмелю

В день именин, а может быть, рожденья

Был Заяц приглашён к Ежу на угощенье.

В кругу друзей, за шумною беседой,

Вино лилось рекой. Сосед поил соседа.

И Заяц наш, как сел,

Так, с места не сходя, настолько окосел,

Что, отвалившись от стола с трудом,

Сказал: «Пошли домой!» — «Да ты найдёшь ли дом? —

Спросил радушный Ёж. —

Поди, как ты хорош?

Уж лёг бы лучше спать, пока не протрезвился!

В лесу один ты пропадёшь:

Все говорят, что Лев в округе объявился!»

Что Зайца убеждать? Зайчишка захмелел:

«Да что мне Лев! — кричит. — Да мне ль его бояться!

Я как бы сам его не съел!

Подать его сюда! Пора с ним рассчитаться!

Да я семь шкур с него спущу

И голым в Африку пущу!..»

Покинув шумный дом, шатаясь меж стволов,

Как меж столов,

Идёт Косой, шумит по лесу тёмной ночью:

«Видали мы в лесах зверей почище львов,

От них и то летели клочья!..»

Проснулся Лев, услышав пьяный крик, —

Наш Заяц в этот миг сквозь чащу продирался.

Лев — цап его за воротник!

«Так вот кто в лапы мне попался!

Так это ты шумел, болван?

Постой, да ты, я вижу, пьян —

Какой-то дряни нализался!»

Весь хмель из головы у Зайца вышел вон!

Стал от беды искать спасенья он:

«Да я… Да вы… Да мы… Позвольте объясниться!

Помилуйте меня! Я был в гостях сейчас.

Там лишнего хватил. Но всё за Вас!

За Ваших львят! За Вашу Львицу!

Ну, как тут было не напиться?!»

И, когти подобрав, Лев отпустил Косого.

Спасён был хвастунишка наш!

***

Лев пьяных не терпел, сам в рот не брал хмельного,

Но обожал… подхалимаж.

Портной на лаврах

Жил-был мужской портной — хороший мастер,

Собаку съел он по портновской части,

И это было видно по тому,

Что каждый, кто хотел принарядиться,

Мечтал попасть на очередь к нему, —

Так трудно было мастера добиться.

И в самом деле,

Портной не портил зря сукно —

Отлично на заказчиках сидели

Что пиджаки, что брюки — все равно!

Сезон сменял сезон — так проходили годы.

Наш знатный мастер жил да жил,

Всё шил да шил.

Росла о нём молва — росли его доходы…

Но вдруг

Все стали подмечать вокруг,

Что у портного изменилась хватка

И, невзирая на размер задатка,

Известным мастером пошитое пальто

Уже — не то!

Обужена спина. Не там, где надо, складка.

Морщит подкладка.

Неладно вшиты рукава…

Другая разнеслась по городу молва,

А там узнали все, ушам своим не веря:

Кроят и шьют теперь в портновской — подмастерья!

А мастер, задавая важный тон,

Лишь помогает выбирать фасон.

Сам больше не кроит, не шьёт, не мерит он,

Он лишь визирует готовые изделья

И даже запил от безделья…

Свой опыт растеряв в теченье ряда лет,

Портной в конце концов совсем сошёл «на нет».

И отказались от него клиенты…

***

Да! К месту здесь сказать: иным идут во вред

Излишние аплодисменты!

1951 г.

Острожные птицы

Топтыгин занемог: вскочил чиряк на шее —

Ни сесть ему, ни лечь, ни охнуть, ни вздохнуть

И не уснуть.

Вот Дятла он велит к себе позвать скорее,

Чтоб тот чиряк немедленно проткнуть.

За Дятлом послано… Как лекарь появился,

Он тотчас же, и так и сяк,

Со всех сторон обследовал чиряк,

Но вскрыть его, однако, не решился,

Топтыгину сказав при этом так:

«Уж если сам, злодей, до ночи не прорвётся

И протыкать его придётся,

То следует созвать совет из лекарей.

К тому ж у Филина, известно, клюв острей!»

За Филином, за Петухом послали…

Глаз не сомкнул больной всю ночь.

На утренней заре врачи слетаться стали,

Слетелись и… сидят — решают, как помочь.

И сообща приходят к мненью:

«Чиряк покамест не вскрывать!

А если к вечеру не будет облегченья,

Опять собраться всем и Журавля позвать,

Поскольку у него и глаз вернее

И клюв длиннее!»

Тем временем Медведь, ворочаясь в углу,

Вдруг ненароком придавил Пчелу.

И храбрая Пчела, как это ей пристало,

Жужжа в шерсти, своё вонзила жало.

И ожил наш Медведь! Пчела его спасла!

Вздохнули лекари: им тоже легче стало.

Не потому, что жало в цель попало,

А потому, что малая Пчела

С них, так сказать, ответственность сняла!..

***

Перестраховщики! Я басню вам прочёл

Не для того, чтоб вы надеялись на пчёл!

1949 г.

Без вины пострадавшие

Прослушать певчих птиц однажды пригласили

Начальство — Льва. (Лев был в чинах и в силе,

И перед ним, дыханье затая,

На задних лапках многие ходили).

Лев прибыл на концерт. На сцену попросили

Певцов: Скворца и Соловья.

Перед лицом таким, робея от волненья,

Чуть арию свою не позабыл Скворец,

Но под конец

Так разошёлся молодец,

Такое на него напало вдохновенье,

Что диву бы дался любой ценитель пенья.

Какой солист!

То вдруг защёлкает, то перейдёт на свист,

То иволгой кричит, то кенарем зальется,

Кудахчет курицей, как человек смеется,

И выходкам веселым нет конца!

Но тут заметили, что, слушая Скворца,

Ни разу Лев не улыбнулся,

Напротив — даже отвернулся!

Вот Соловья черёд. Лев морщится опять!

Что это значит? Как понять?..

Ему на месте не сидится,

Он хочет встать!

Его с трудом удерживает Львица…

А Соловей?.. Как сладко он поёт!

Какие он верха берёт!

Но, гривою тряхнув, Лев с места вдруг встаёт

И, не дослушав песни Соловьиной,

Уходит со своею половиной…

Лиса уж тут как тут: «Певцы тому причиной!

Кто их назвал «солистами лесов»?

Ни дикции, ни голосов!

На Льва всё время я смотрела —

Он возмущался то и дело!

Скандал! Позор!

И отдан был приказ: «Певцов направить в хор!

Заставить наново учиться!»

Но как же так могло случиться?

Лев к пенью вкус имел

(Он даже сам немного пел

И, говорят, довольно мило),

Послушать мастеров ему приятно было.

Чего ж он морщился?.. Он лишнего поел,

И тут как раз ему живот схватило!..

А бедные певцы, которых сдали в хор,

Когда бы не Орёл, там пели б до сих пор!

***

Я басню написал тем людям в назиданье,

Что вкруг начальства вьются без конца,

Готовые уже за указанье

Считать обычное чиханье

Вышестоящего лица.

1949—1952 г.

Простая справка

Раз вышла с басней у меня запарка:

Я сел писать про львиный юбилей,

А сколько львы живут? Забыл я, хоть убей!

Ну что же, позвоню в контору зоопарка!

Звоню. Прошу помочь в неведенье моем.

Мне отвечают очень лаконично:

«Подобных справок мы заочно не даём!

Зайдите лично!»

Что делать? Захожу. Прошу мне справку дать.

«Откуда? Кто такой?» — «Поэт я. Автор басен».

«Придётся подождать!» — «Ждать? Что, вопрос не ясен?.

«Нет, ясен ваш вопрос, но… надо подождать!»

Сижу и жду… И, наконец, решенье:

«Львы не собаки! (Важный аргумент!)

Придётся вам прислать с запросом отношенье, —

Получите ответ на документ!»

И дело это кончилось на том,

Что приобрёл я Брема третий том

И там про львов прочел такие вещи!..

И сколько львы живут, и кое-что похлеще…

* * *

Такую «бдительность» иные проявляют,

Чтоб ни за что нигде не отвечать,

А сами, между прочим, оставляют

В открытом сейфе круглую печать!

1952 г.

Лиса и Бобер

Лиса приметила Бобра:

И в шубе у него довольно серебра,

И он один из тех Бобров,

Что из семейства мастеров, —

Ну, словом, с некоторых пор

Лисе понравился Бобёр!

Лиса ночей не спит: «Уж я ли не хитра?

Уж я ли не ловка к тому же?

Чем я своих подружек хуже?

Мне тоже при себе пора

Иметь Бобра!»

Вот Лисонька моя, охотясь за Бобром,

Знай вертит перед ним хвостом,

Знай шепчет нежные слова

О том о сем…

Седая у Бобра вскружилась голова,

И, потеряв покой и сон,

Свою Бобриху бросил он,

Решив, что для него, Бобра,

Глупа Бобриха и стара…

Спускаясь как-то к водопою,

Окликнул друга старый Ёж:

«Привет, Бобёр! Ну, как живёшь

Ты с этой… как её… С Лисою?»

«Эх, друг! — Бобёр ему в ответ, —

Житья-то у меня и нет!

Лишь утки на уме у ней да куры:

То ужин — там, то здесь — обед!

Из рыжей стала чернобурой!

Ей всё гулять бы да рядиться,

Я — в дом, она, плутовка, — в дверь.

Скажу тебе как зверю зверь:

Поверь,

Сейчас мне в пору хоть топиться!…

Уж я подумывал, признаться,

Назад к себе — домой податься!

Жена простит меня, Бобра, —

Я знаю, как она добра…»

«Беги домой, — заметил Ёж, —

Не то, дружище, пропадёшь!…»

Вот прибежал Бобёр домой:

«Бобриха, двери мне открой!»

А та в ответ: «Не отопру!

Иди к своей Лисе в нору!»

Что делать? Он к Лисе во двор!

Пришёл. А там — другой Бобёр!

***

Смысл басни сей полезен и здоров

Не так для рыжих Лис, как для седых Бобров!

1945 г.

Волк-травоед

Вожак воров и сам матёрый вор,

Волк-живодёр

Как избежать облавы ни старался,

А всё ж попался.

Теперь над ним свершится приговор,

Не избежит преступник наказанья!

Свидетели дают

Правдивые, прямые показанья:

«Зарезал здесь овцу, задрал телёнка тут,

А там свалить коня не посчитал за труд…»

Улики налицо. Но судьи ждут,

Что им убийца скажет в оправданье.

«Известно, — начал Волк, — что испокон веков

Всегда травили нас, волков,

И скверные про нас пускали толки.

Заблудится овца у сонных пастухов,

Корова пропадёт, всё виноваты волки!

А волки между тем давным-давно

Не могут видеть кровь, не могут слышать стоны,

На траву перешли и на зерно,

Сменили стол мясной на овощной — зелёный.

А если иногда то там, то тут

Ягнёнка одного, другого задерут,

Так только с целью самообороны…

Надеюсь я на объективный суд!..»

И порешили судьи тут:

Дать Волку выговор и не лишать свободы,

Раз изменился нрав у всей его породы.

Но вот прошли уж годы,

Как огласили этот приговор,

А волки нападают до сих пор

Все на стада, а не на огороды!

1946 г.

Слон-живописец

Слон-живописец написал пейзаж,

Но раньше, чем послать его на вернисаж,

Он пригласил друзей взглянуть на полотно:

Что, если вдруг не удалось оно?

Вниманием гостей художник наш польщён!

Какую критику сейчас услышит он?

Не будет ли жесток звериный суд?

Низвергнут? Или вознесут?

Ценители пришли. Картину Слон открыл.

Кто дальше встал, кто подошёл поближе.

«Ну, что же, — начал Крокодил, —

Пейзаж хорош! Но Нила я не вижу…» —

«Что Нила нет, в том нет большой беды! —

Сказал Тюлень. — Но где снега? Где льды?» —

«Позвольте! — удивился Крот. —

Есть кое-что важней, чем лёд!

Забыл художник огород». —

«Хрю-хрю, — прохрюкала Свинья, —

Картина удалась, друзья!

Но с точки зренья нас, свиней,

Должны быть жёлуди на ней».

Все пожеланья принял Слон.

Опять за краски взялся он

И всем друзьям по мере сил

Слоновьей кистью угодил.

Изобразив снега, и лёд,

И Нил, и дуб, и огород,

И даже — мёд!

(На случай, если вдруг Медведь

Придёт картину посмотреть…)

Картина у Слона готова,

Друзей созвал художник снова.

Взглянули гости на пейзаж

И прошептали: «Ералаш!»

***

Мой друг! Не будь таким слоном:

Советам следуй, но с умом!

На всех друзей не угодишь,

Себе же только навредишь.

1945 г.

Заяц и Черепаха

Однажды где-то под кустом

Свалила Зайца лихорадка.

Болеть, известно, как не сладко:

То бьёт озноб его, то пот с него ручьём,

Он бредит в забытьи, зовёт кого-то в страхе…

Случилось на него наткнуться Черепахе.

Вот Заяц к ней: «Голубушка… воды…

Кружится голова… Нет сил моих подняться,

А тут рукой подать — пруды!»

Как Черепахе было отказаться?..

Вот минул час, за ним пошёл другой,

За третьим начало смеркаться, —

Всё Черепаху ждёт Косой.

Всё нет и нет её. И стал больной ругаться:

«Вот чёртов гребешок! Вот костяная дочь!

Попутал бес просить тебя помочь!

Куда же ты запропастилась?

Глоток воды, поди, уж сутки жду…»

«Ты что ругаешься?» — Трава зашевелилась.

«Ну, наконец, пришла, — вздохнул больной. — явилась!»

«Да нет, Косой, ещё туда-а иду…»

***

Я многих Черепах имею здесь в виду.

Нам помощь скорая подчас нужна в делах,

Но горе, коль она в руках

У Черепах!

1945 г.

Иван Иванович заболел…

Иван Иваныч заболел, —

Не потому, что он дурное что-то съел

Иль сквозняком его продуло, —

Но уж едва-едва он привстаёт со стула

И еле-еле руку подаёт,

А многих вообще не узнаёт.

Что спросишь — он в ответ то промычит невнятно,

А то возьмёт да заорёт:

«Я занят! Нет меня! Закройте дверь! Понятно?…»

Жену оставил он. С детьми он не живёт…

Ближайшие друзья ему дают советы:

Один рекомендует спорт,

Другой — поехать на курорт,

А третий — соблюдать диету…

Больному нашему не впрок ни то, ни это!

Но вот

Иван Иваныча взялся лечить народ:

В один прекрасный день его освободили

От всех забот,

Что у бедняги были,

От всех хлопот

И даже от

Автомобиля,

Что день и ночь дежурил у ворот!

И всё пошло наоборот:

Иван Иваныча как будто подменили:

Кого не узнавал — теперь он узнаёт,

Кого не принимал — тех в гости сам зовёт,

С людьми он говорит охотно, просто, внятно,

Вернулся он в семью, отлично в ней живёт…

Понятно?!

Вот!

1950 г.

Соловей и Ворона

Со дня рожденья четверть века

Справлял в дубраве Курский Соловей.

(Немалый срок и в жизни человека,

А соловью — тем паче юбилей!)

Среди лесных певцов подъём и оживленье:

Окрестные леса

Вручают юбиляру адреса.

Готовится банкет. Концерт на два часа.

И от Орла приходит поздравленье.

Счастливый юбиляр растроган и польщён —

Не зря в своих кустах свистел и щёлкал он…

За праздничным столом в тот вечер шумно было…

На все лады звенели голоса,

И лишь Ворона каркала уныло:

«Подумать только, чудеса!

Уж мне за пятьдесят давно перевалило,

И голосом сильней, и всем понятней я,

И столько раз Сова меня хвалила…

А юбилей — поди ж ты — Соловья!..»

***

Вот пишешь про зверей, про птиц и насекомых,

А попадаешь всё в знакомых…

1946 г.

Текущий ремонт

«Иван Тарасович, а я к тебе по делу!»

«Ну, в чём твоя нужда?» — «Да мне немного мелу!

Пока стоят хорошие деньки,

Хотим мы побелить в конторе потолки,

И мелу сущие нам нужно пустяки!»

«Ты больно скор, тут надобно решенье!»

«Да ведь горит у нас!» — «А ты имей терпенье,

Такой вопрос нельзя решать сплеча

И сгоряча,

Здесь важно мнение Степана Кузьмича!

Посмотрит Клим Фомич и даже сам, быть может,

Матвею Саввичу доложит,

Тот резолюцию наложит

И сам поставит на совет.

А уж совет решит, белить вам или нет!…»

«Ну и дела у вас!» — «Сам видишь — не гуляем!

Как в полдень сходимся — расходимся в рассвет,

А иногда и сутки заседаем,

Мне домом стал родным служебный каб,

В нем ем и ужин и обед!..»

***

В основу басни сей я взял нарочно — мел,

Чтоб не затронуть поважнее дел!

1945 г.

Когда везет

Всех по дороге обгоняя,

Неслась машина легковая.

И тот, кто за рулём сидел,

На всех людей, пешком идущих

И на колёсах отстающих,

С пренебрежением глядел.

Но с ним в пути беда случилась:

Машина вдруг остановилась!

И тот, кто за рулём сидел,

Теперь уж на людей идущих

И даже на волах ползущих

С печальной завистью глядел.

Он над мотором неисправным

Капот бесцельно поднимал, —

По существу и в самом главном

Он ничего не понимал…

***

Тот, кто без знаний, без уменья

Стремится вырваться вперёд,

Не так ли полон самомненья

В тот миг, когда ему… везёт?!

1951 г.