Все это происходило в 1817 году в квартире Николая Шопена, преподавателя французского языка и литературы в Варшавском лицее.
Лицей помещался в большом, красивом дворце, когда-то принадлежавшем польским королям. Огромное здание окружал густой сад. Вокруг дворца были расположены меньшие здания; в них жили профессора и преподаватели лицея, занимавшие хорошие, просторные квартиры. Оплата профессоров была небольшая, и все они поэтому прирабатывали еще, имея так называемые пансионы, т.е. брали на дом к себе приезжих учеников из провинции на полное содержание.
Такой пансион имел и Николай Шопен. У него на дому всегда жило шесть пансионеров-мальчиков. Пансион Николая Шопена славился в Варшаве, как лучший в отношении ухода за учениками и заботы об их учении. Плата по тогдашнему времени была очень высока - четыре тысячи злотых[1] в течение учебного года за одного ученика, и к Шопенам попадали только дети богатых помещиков.
Николай Шопен был образованный и культурный человек, спокойного и выдержанного характера, прекрасный учитель, любивший свое дело. Предки его много времени тому назад переселились из Польши во Францию, в город Нанси, и там настолько укоренились, что забыли родной язык; осталось только предание о польском происхождении.
В 1787 году молодой Николай Шопен, юноша 17 лет, оставшись сиротой после смерти всех своих родных — отца, матери и братьев, — возвратился в Польшу. В Варшаве он устроился на работу у знакомого француза-фабриканта и стал учиться польскому языку, сам в то же время давая уроки французского и немецкого языков. Он стал известен со временем как опытный учитель, и богатая помещица Лончинская пригласила его воспитателем и учителем к своим сыновьям. Шопен согласился и переехал в ее имение Чернеёво, недалеко от Варшавы. Там он пробыл недолго и вскоре переехал к другим помещикам, — графам Скарбек, в их имение Желязова Воля.
У графини Скарбек было три сына, к ним-то она и пригласила учителем Николая Шопена. В Желязовой Воле Шопен прожил восемь лет. Там же он познакомился с дальней родственницей графини Скарбек — Юстиной Крыжановской, которая жила у нее в качестве экономки, и женился на ней.
Юстина Крыжановская была высокая, красивая девушка, спокойного и настойчивого характера, воспитанная и образованная так, как были образованы тогда дочери помещиков. Учили их, главным образом, французскому языку, музыке, танцам, хозяйству; немного истории, литературы и умение красиво и правильно писать на родном языке и по-французски дополняли их образование.
Она и Николай Шопен по общему мнению были подходящей парой друг другу. Графиня Скарбек отвела им в усадьбе, в одном из флигелей для служащих, квартирку, и молодые супруги зажили там, занимаясь в свободное время чтением и музыкой.
Юстина хорошо играла на фортепиано и пела, отличаясь прекрасным голосом. Николай Шопен очень недурно играл на скрипке и флейте.
Год спустя, в 1807 году, у них родилась старшая дочь Людвика, а 22 февраля 1810 года родился второй ребенок, мальчик, названный Фридериком, впоследствии один из величайших музыкантов.
К этому времени сыновья графини Скарбек уже подросли, и пора было отдавать их учиться в учебное заведение. Служба Шопена у графини Скарбек становилась ненужна, надо было искать новое место. Николаю Шопену хотелось переехать опять в Варшаву, хотелось устроиться преподавателем в Варшавском лицее. Ректор лицея, Линде, был давно знаком с графиней Скарбек, и при ее помощи Николай Шопен получил желанное место преподавателя.
Через полгода после рождения сына, в том же 1810 году, Шопены переехали в Варшаву, и в их вновь открытом пансионе в числе первых шести учеников были два сына графини Скарбек.
В Варшаве у Шопенов вскоре родились одна за другой еще две дочери — Изабелла и Эмилия. В семье было уже четверо детей. Пани Юстина была целиком поглощена домашним хозяйством, заботами о своих детях и шести пансионерах. Кроме того, она сама учила первоначальным основам музыки как пансионеров, так и свою старшую дочь Людвику. Николай Шопен с помощью жившего у них воспитателя следил за обучением пансионеров и сам занимался с ними.
Ученики любили Шопена и как учителя, и как воспитателя, но потихоньку посмеивались над его произношением польского языка на иностранный лад: он особенно тщательно выговаривал все гласные буквы. Посмеивались они и над его постоянными рассказами и угрозами познакомить их за непослушание и шалости с "мадам розгой". В те времена полагали, что без помощи порки не может обойтись ни воспитание, ни обучение детей, а секли обычно розгой. Николай Шопен очень редко прибегал к помощи порки, но иногда и он пользовался розгой.
Первой учительницей маленького Фридерика была, собственно, не мать, а его старшая сестра Людвика. Она была старше его на три года, очень живая и способная девочка. Когда Людвику начали учить читать и писать, играть на фортепиано, она стала передавать свои, вновь приобретенные, знания брату. Мальчик быстро и налету схватывал уроки маленькой учительницы, и будучи пяти лет Фридерик вместе с сестрой читал по-французски и по-польски. Французский язык, наравне с польским, был родным языком в семье Николая Шопена.
Но еще более охотно учился Фридерик у сестры музыке, проявляя в этом отношении удивительное терпение и настойчивость. Скоро пятилетний мальчик не только догнал свою способную сестренку, но и далеко опередил ее. Он уже играл почти все, что знала и играла его мать и, при своем удивительном слухе и музыкальной памяти, часто по наслышке играл то, что играли уже взрослые ученики, пансионеры отца и знакомые музыканты.
Удивительные способности мальчика, его стремление к музыке, настойчивость, с которой он часами просиживал за фортепиано, разучивая по нотам или играя по слуху различные пьесы, заставили родителей подумать, что Фридерика надо серьезно учить музыке, что для него надо найти знающего учителя.
Фридерику было шесть лет, когда его стал основательно учить музыке чех Войцех Живный, друг Николая Шопена, известный в Варшаве учитель музыки.
Живный был постоянным учителем в пансионе Шопена; он учил музыке пансионеров, учил Людвисю, стал учить и Фридерика.
Одинокий, холостой человек, он был ежедневным гостем в семье Шопена. Приходил обедать к ним каждый день и все послеобеденное время, до вечера, а то и позже, проводил у них, если не уходил в театр слушать оперу, или на какой-нибудь концерт.
И все это время, до тех пор, пока Фридерика не уводила мать, чтобы уложить спать, мальчик проводил со своим учителем; их обоих нельзя было оторвать от фортепиано. Если они не занимались, то Фричек играл Живному свои собственные фантазии. Переносить на бумагу нотными знаками то, что он сочинял, Фричек еще не умел, и его выручал Живный. Он переносил на ноты то, что Фричек играл, а затем мальчик уже по нотам играл свои собственные, сочиненные им, вещи.
Часто пани Юстина приходила и насильно прекращала эти занятия, настаивая, чтобы Фричек шел погулять, побегать в саду, так как для ребенка вредно так долго сидеть за инструментом.
Послушный мальчик оставлял фортепиано и шел вместе с Живным в сад лицея. Там учитель и ученик вели бесконечные разговоры о музыке.
Живный был человек высокого роста, с огромным фиолетового цвета носом, в силу пристрастия его владельца к вину и нюхательному табаку. Его нос, подбородок, белый галстук, жилет, сюртук и даже высокие венгерские сапоги — все было засыпано табаком. В кармане, кроме огромной табакерки с портретом композитора Моцарта, вмещавшей полфунта табаку, и огромного красного платка в клетку, находился всегда наготове небывалых размеров четырехугольный карандаш, которым Живный имел обыкновение ударять по пальцам или по голове непонятливых или невнимательных учеников. Одному только Фридерику Шопену никогда не пришлось испытать на себе этот карандаш.