— Минька! Минька!.. Подожди, и я!..
Ганька догонял ребят. Бежал по улице, размахивая руками.
— Подожди, и я!..
Минька — коновод. Озорной, бойкий. Одним словом — рвач. Из школы его чуть было но исключили, да мать упросила.
Шли купаться. Жарко было.
— Ребята!.. — вдруг остановился Минька, — вот что! Купаться успеем, а пойдем лучше за яблоками…
— Куда это?
Минька шмыгнул носом.
— В сад к моему дяде. Он у меня там заведующий…
Переглянулись ребята: врет, поди.
— Минька, а этот сад, где дядя, далеко?. спросил Ганька. Вспомнил: мать просила дрова натаскать, да из дома не уходить.
— Рукой подать!.. Вон, через плотину и напротив… Видишь?.. Ох, и яблоки!.. Дядя меня сколько раз кликал, да мне одному не больно хочется…
Шли сначала выгоном, а потом пошли по заросшей травой дороге, которая вилась зигзагами п пропадала в садах.
— Успею… — решил Ганька про себя. — Не один, ведь, пошел. И Петька, и Колька, и Шурка идут…
Бесконечно тянулся серый, обвитый вьюнами и травой забор.
Чем дальше от реки, тем тише. Людей совсем не видно. Наверху, на каком-то большом дереве отчаянно плакал и надрывался птенец. Прилетела птица-матка с кузнечиком в клюве и юркнула в темную гущу листьев. Тогда не только один, а сразу пять-шесть голосов запищали на разные лады. Оглушили визгом сад.
Минька несколько раз советовался с Петькой, оглядывался по сторонам. Еще бы. за плетнем так ярко рдела наливная крупная вишня.
— Ребята, лезь за мной!..
— Куда?..
А Минька, перепрыгнув канаву, лез в какую-то дыру в заборе.
— Разве можно? — невольно переспросил Ганька, — куда ото мы пойдем?..
— Лезь скорей!.. — толкнул его Колька сзади. — Чего боишься?.. А еще пионер!..
Последнее здорово подтолкнуло Ганьку.
— Разве я боюсь?.. Я спрашиваю…
— Не спрашивай… Лезь!..
— Тише!.. — командовал Минька.
Ганька хорошо знал, что этот сад попа
Троицкого. А потом сад отобрал Совет. Совхозом стал.
— Тише!.. — опять приказал Минька.
Присев на корточки, он, как заяц, прислушивался к тишине.
Остальные тоже притихли.
Яблони с белыми стволами замерли в жаркой истоме.
Яблоки, желтые, наверно сладкие уже. подрумяненные солнцем, они манили к себе!
— Никого нет…
Вожак Минька прополз ящерицей но земле несколько саженей, вдруг вскочил п побежал вглубь, все время виляя и прячась за деревья.
Ребята за ним.
Уж сколько они бежали, Ганька не помнит. Только назад, к плетню, дорогу не найти. Сбились у большой яблони. А яблок до того много, что унизанные ветви тяжело склонялись к земле.
— Ребята, я полезу, стану трясти, а вы сбирайте…
Минька ловкий, как белка, повис на дереве. Качнул яблоню, и с грохотом зашлепали яблоки в рыхлую землю.
На коленках быстро, торопясь, сто ли подбирать, совать за пазуху.
Распухли неуклюже животы. Петька столько насовал, как станет нагибаться за одним, а сзади из-под ремня посыплется десяток.
— Еще, еще… Вот антоновых… — топотом, приказывал Минька. Глаза у него разгорелись, как у кошки. Коршуном по сторонам.
— Ты, чего, Ганька мало сбираешь…
— Минька, довольно… Айда… — тихо звал Петька, а сам не оторвется.
Не повернуться от яблок, а все сует…
Вдруг Ганька ясно расслышал чьи-то голоса. Миньку не проведешь. Легкий, без груза, бац с дерева и притих.
— Эй, кто там?..
И вслед из-за гущи сада:
— Ах, вы, жулики… Держи их!..
Ганька рванулся в сторону, чуть было на сук не напоролся.
— Лови, лови их!.. — неслось откуда-то.
Оглянулся. Видит, Минька давал стрекача влево. Петька, Колька — за ним. Яблоки по дороги врассыпную… Не до этого.
Ганька и туда, и сюда — запутался. Одинаковый кругом сад.
Остановился, перевел дух.
«Что теперь делать?» заныло в груди.
Чу!.. Опять шаги. Все ближе и ближе. Некуда итти.
— Стой! Кто ты такой?..
И страшно, и рад.
— Дяденька, прости. Я… Я… Это все Минька…
— Ага, попался… Ну-ка идем к заведующему Пилосову… Он тебе покажет…
Мужик страшный. С ружьем, и руки сильные, жесткие.
— С этих лет по чужим садам лазить. Вот мы сейчас тебя крапивой… Ну, иди…
Ганька оправился. Положим; крапивой не имеешь права, а насчет прочего отбрехаться надо…
— Пойдем! Где заведующий?.. Да не держи за руку!.. Не убегу и-так!
Подошли к даче. На цепи около дерева лохматая. большая собака.
Из раскрытого сарая сильно пахло фруктами, особенно вишней.
— Осип Петрович!.. Вот жулика привел…
Заведующий Осип Петрович моложе сторожа. в белой широкой рубахе с растегнутым. воротом, в туфлях. С книгой и карандашом в руке.
— Какого жулика?..
— А вот что давеча лазили…
Строго посмотрел на пленника.
— Ты чей?.. Ба!.. да ты пионер?.. — и рукой за красный галстук.
«Эх, дурак, ну зачем дома его не оставил!»
— Товарищ заведующий, я, право слово, не виноват… Это все Минька Шаталов…
— Нет, друг!.. Да еще на других сваливать!..
— Осин Петрович, они ветви поломали!.. — вставил сторож и покосился, — чистые разбойники!.. Не впервой уж…
— Еще этот здесь. — подумал Ганька.- злой какой…
— Совхоз, думаешь, казенный сад, так и лазить можно воровать… Ты бы пришел, да попросил у меня или вот у Шувалова. Здесь ведь работают сообща, коммуной. А вы налет сделали…
— Ветви, говорю, поломали, — бурчал Шувалов.
Просит Ганька освободить его, нет-разные лекции ему читают… Не хорошо, плохо…
— Ладно!.. Говорю, не виноват…
Не стал больше малину разводить заведующий, повернулся к сараю и на ходу:
— Проводи его, Шувалов!.. А после в отряд их зайду…
* * *
В клубе душно. Трещат пионерские голоса… На скамейках, на окнах, у дверей, везде — красные галстуки.
На сцене стол. Над столом портрет Ленина… Поглядывает хитро на ребят. У стены, где галдеж, большая афиша. Крупными буквами:
…СОСТОИТСЯ СУД НАД ПИОНЕРОМ ОТРЯДА ГАНЕЙ ГЛАЗКОВЫМ…
Затрещали барабаны. Звено «Красная Звезда» под такт барабана на сцену вышло.
— Встать! Суд идет!..
Знамя поставили. Застыли часовые. Вожатый, товарищ Свободин, с портфелем вышел. Сел за стол. Рядом с ним присяжные:
Надя и Гора.
Звонок. Притихли.
Кашель председателя.
— Глазков!
Сразу все головы вытянули вперед. С мест повскакали.
— Гляди, Ганя!.. Ганька!..
В переднем ряду он. маленький, без задора.
— Выйди на сцену!
Хлопают дверью. Лезут… Битком уже.
— Рассказывай, как было дело…
Проглотил слезы. Только бы не заплакать.
Коленки дрожат, но начал.
— Пошли купаться… Минька Шаталов уговорил… итти в сад… Будто к своему дяде… Ну, и так далее…
— Как же ты не узнал, что это дядин сад или совхоз?
Провалиться бы, да некуда! А вожатый вопросом, как иголкой:
— После узнал?.. А почему не принял меры?.. Активист ведь ты…
— Виноват, товарищи!..
Только бы не заплакать!.. Закусил губы.
Зашумели ребята.
— Думал удрать!.. Пройдет!..
— Теперь «прости»…
— Тише!..
Звонок председателя.
Прокурор Боря Лурье, худой, черноволосый, звонким, чеканным голосом обвинял:
— Глазков в пионерской среде сделал большое моральное преступление… В тот момент, когда яблоки такие сочные и, можно так сказать, красивые манили наших неорганизованных ребят. товарищ Глазков позабыл, что у него на шее красный галстук… Обвиняемый сейчас, мы видим; стоит и просит прощения. Можем ли мы его простить? Нет! Никогда! Я требую от суда для обвиняемого Глазкова высшей меры наказания- исключение его из нашего отряда!..
Прокурор тяжело опустился на стул. Аплодисменты пробежали по скамейкам.
Трещит звонок председателя.
А потом, через полчаса, когда суд снова вышел уже с приговором, все тотчас же притихли. Отдавая пионерский салют, в жуткой тишине слушали, как судья громко, отчетливо читал:
— От имени пионеров СССР товарищеский суд постановил: Глазкова Ганю, как опозорившего своим поступком отряд, звания пионера лишить…
По залу, несдержанно пробежало:
— Оо… о… Здорово…
— …временно, сроком на три месяца… Па прочтении настоящего приговора с Глазкова пионерский галстук спять и сдать в отряд…
Помощник вожатого Вася быстро подошел к онемевшему Ганьке, развязал галстук и передал товарищу Свободину.
— Вот тебе и яблоки дядины!..
— Хорошо, что временно!..
Ганьке головы не поднять.
Шумели все. Кто во что — не слышит.
— Ребята идем! Шура, запевай!..
— Здравствуй, милая картошка…,
— затянула босоногая, веселая Шура, тряхнув, кудрями. А за ней все:
— Картошка, тошка, тошка…
— Все мы бьем тебе челом,
— Челом!..
И залилась песнь за дверь, по улице:
Наша дальняя дорожка
Нам с тобою нипочем…
На скамейке, в пустом клубе, сидел Ганька один и смотрел волком, как по коридору топали босые ноги…
