Столовая в верхнем замке. Ягелло, Гедвига, Бодзанта, поляки, литовцы и крестоносцы сидят за столом.
ЗЕМОВИТ:
Да, я знаток по части вин,
По части хмельнаго напитка;
Но и по совести скажу,
Что вин таких не часто в жизни
Пивать пришлось. Как масло льется!
ОЛЕСНИЦКИЙ:
Пока в бокале остается
Хоть капля, тянет глотку к ней;
А опорожнишь, — так невольно
Потянет руку, чтобы снова
Его наполнить.
ЯГЕЛЛО:
Пейте, пейте!
Запас велик! Его годами
Сбирал отец. А ты, Гедвига?
Иль ты не хочешь сделать честь
Его трудам?
ГЕДВИГА:
Спасибо, милый!
Налей немного (Ягелло наливает в роговой кубок). Не сюда,
В хрустальный кубок.
ОЛЕСНИЦКИЙ:
Королева
Смакует вкус в вине и знает,
Что в хрустале его приятней
И пить, и видеть.
ЯГЕЛЛО:
А у нас
Все пьют из рога, так как он
Имеет силу уничтожить
И колдовство, и чарованье,
И наговор на все напитки,
В него вливаемые.
ВЕЙДАВУТИС:
Да,
От наговора или чар
Бывает часто много муки.
БОДЗАНТА:
Не страшны нам все эти чары!
И искушенья сатаны
Все исчезают, яко дым,
Перед крестом животворящим
Иль освященною водой.
ЯГЕЛЛО:
Кто хочет в рог, кто хочет в кубок
Вино вливайте; вы-ж, литовцы,
Мои сподвижники и слуги,
С известным всем гостеприимством,
Радушно потчуйте гостей.
ВЕЙДАВУТИС (вполголоса):
Напрасный труд! Они и сами,
Как гуси воду, преисправно
Глотают меды и вино.
ЯГЕЛЛО:
Веселый пир не будет полон,
Когда на нем не услаждает
Могучий бард своею песней
Сердца гостей. Позвать сюда
К нам Наримунда, он не даром
Своим искусством на Литве
Повсюду славен; он сумеет
Своею песней оживить
Вздремнувший дух иль вещей сказкой
Развлечь нас всех. Он здесь, конечно?
Хотя его я не видал
После поездки за тобою,
Моя княгиня.
ДАНГЕРУД:
Здесь! Сейчас
Я приведу его с собою,
Великий князь (уходит).
ЯГЕЛЛО:
Хотя он стар,
Но чудный дар все сохраняет
И так поет, что увлекает
И стариков, и молодых.
Он, как владыка, вызывает
В сердцах людей и стон, и крик,
И скорбь, и радость, и отвагу,
И месть врагам, и похвалу
Деяньям предков… (Входят: Дангеруд и Наримунд)
ЯГЕЛЛО:
Вот и он!
Здоров-ли ты, мой Наримунд,
Певец великий?
НАРИМУНД:
Я здоров.
Меня, по милости богов,
Забыла смерть; а ты здоров-ли,
Великий князь?
ЯГЕЛЛО:
Здоров и весел!
Пирую с молодой женой
Я в нашем замке и желаю,
Чтоб ты потешил нас и ныне
Своею песней.
НАРИМУНД:
Не впервые
Я молодых здесь вижу жен.
У твоего отца их было
По счету три, и каждый раз
Я после свадьбы, на пиру,
Их тешил песнями. И ныне
Готов служить тебе, но только
Я начинаю, знаешь ты,
Всегда одною песней.
ЯГЕЛЛО (смутившись):
Ныне
Ты пропусти ее и прямо
Начни с другой.
НАРИМУНД:
Нет, князь, нельзя!
Не изменил ни разу в жизни
Я этой песне, и теперь
Начну с нея.
ЯГЕЛЛО:
Не нужно мне
Той… первой песни…
НАРИМУНД:
Как не нужно?
Воздать хвалу богам считаешь
Ты лишним, князь?
ЯГЕЛЛО:
Твоим богам
Я не подвластен.
НАРИМУНД:
Не подвластен
Богам Литвы?
БОДЗАНТА:
Ваш князь подвластен
Лишь всемогущему Владыке
Всего живущего, Христу.
НАРИМУНД:
Что говорит он? Ты, наш князь,
Внук Гедимина, сын Ольгерда,
Литвы могучаго владыки,
Стал христианином?
ЯГЕЛЛО:
Позвал
Тебя на пир я не затем,
Чтоб речь вести с тобой об этом.
Ты спой нам песню иль поведай
Про славу предков, и получишь
В награду кубок.
НАРИМУНД:
Никогда
Я не приму такого дара
От христианина! Ты знал,
Что Наримунд всегда лишь славил
Сынов Литвы, родным богам
Служивших верно, для чего же
Ты повелел теперь меня
Позвать сюда?
ЯГЕЛЛО:
Чтобы потешил
Ты песней нас. Ведь ты певец,
И пой, что приказать изволит
Тебе твой князь!
НАРИМУНД:
Не по приказу
Поют певцы, когда священный
Огонь богов охватит душу
И ярким пламенем согреет
По жилам кровь, тогда лишь льются
Из горла звуки, что невольно
В сердца людей проникнут быстро
И их разбудят. Но приказом
Тебе не вызвать их!
ЯГЕЛЛО:
Заставлю
Тебя пропеть я! Извлечет
Палач те песни, коль охотой
Ты не споешь их!
НАРИМУНД:
О, Ягелло,
Что говоришь ты! Коль потребен
Тебе палач, так пусть же он
Тебе поет и песни. Я же
Не твой певец отныне! Можешь
Ты сотворить со мной, что хочешь:
Убить, замучить, искалечить,
Натешиться... но, несмотря
На власть, на силу, на богатство,
На всемогущество твое,
Не властен ты пропеть заставить
Меня, свободного певца! (Бросает лютню).
Возьми ее! Иныя руки
Пусть славят подвиги твои;
А от меня не жди напрасно
Хвалы изменнику богов!
ЯГЕЛЛО (вскакивая):
Довольно! Смерть!
ГЕДВИГА (удерживая Ягелло):
Потише, князь!
Не забывай, что здесь с тобою
Твоя жена, и что у нас
При женщине никто не смеет
Чинить расправу. Отошли
Его в тюрьму, а завтра утром
Рассудишь ты, чего достоин
Его поступок.
НАРИМУНД:
Ты ли это,
Литовский князь, указу няньки
Во всем послушный, как дитя?
ЯГЕЛЛО:
Палач! (входит палач) Схватить и увести
Его в тюрьму, и пусть с рассветом
Он встретит смерть!
НАРИМУНД:
Чтоб Гедимину
Поведать все, что днесь творится
В его жилище.
ЯГЕЛЛО:
Прочь! Скорее
Ведите вон!
НАРИМУНД:
Не горячись,
Как пес на привязи короткой,
Сплетенной женскою рукой. (палач уводит Наримунда).
ГЕДВИГА:
Не огорчайся, Владислав,
Безумца выходкой и гневом
Веселья пира не смущай.
Ведь он старик — и потому
С таким упрямством защищает
Своих богов.
ЯГЕЛЛО:
Не он один!
А много их в Литве найдется
Безумцев дерзких.
БОДЗАНТА:
Но никто
Не помешает королю
Свой довершить великий подвиг.
У нас в отчизне, как у вас,
Такой же водится обычай,
Чтоб на пиру веселый дух
Певцы поддерживать старались;
И здесь меж нами есть один
Певец, затейник и рассказчик,
Который может от души
Тебя потешить.
ГЕДВИГА (к Оссолинскому):
Пан Адам!
Потешь-ка нас и короля
Веселой сказкой или песней,
Которыми, когда захочешь,
Ты можешь тешить без конца.
ОССОЛИНСКИЙ:
Охотно, королева-пани!
Хотя со мной и нету лиры,
Но может быть и без нея
Кой-что устроим (берет три кубка, ставит их рядом и извлекает из них звуки ударами ножа).
Эту песню
Не раз певал я. Впрочем, нет!
Сегодня вам я разскажу
Как создал Бог, на зависть миру,
Резвушку-польку. (начинает говорком под звуки мазурки).
* * *
Взял он вешний луч от солнца,
Томный свет луны,
Ясность неба, ропот моря,
Мерный плеск волны;
Сладость меда, горечь хмеля,
Аромат цветов,
Красоту царицы-розы,
Острие шипов;
Хитрость кошки, смелость львицы,
И коварство змей,
Ласки матери-тигрицы
Для своих детей;
Смех младенца, ярость битвы,
И отваги пыл,
Шопот страсти и молитвы,
Тишину могил;
Твердость старца, нетерпенье
Маленьких детей,
И любовь до изступленья
К родине своей;
Словом, все — всю прелесть мира
Бог в нее вселил
И грядущее с минувшим
В ней соединил!
Создал тело, дунул в очи
И зажглись они
Тем огнем, что губит сердце,
Коротает дни.
Роскошь тела, стройность стана,
Чудный, Божий лик, —
Вот какую в Польше панну
Видеть глаз привык.
Коль полюбит, так заменит
Целый свет одна;
А изменит — не печалься,
Так уж создана.
Панна, панна, наша радость,
Всех к себе манишь,
Ты, что красишь нашу младость,
Сердце веселишь;
Славу, почести, богатство,
Даже жизнь свою,
Все отдаст поляк природный
За любовь твою!
(все присутствующие поляки повторяют хором два последние стиха)
ЯГЕЛЛО:
Правдива песня! Поднимаю
Заздравный кубок с нашим медом
За лучшую из польских женщин,
За королеву! Пью здоровье
Твое, красавица-Гедвига!
РОТЕНШТЕЙН:
<...>
А каков
Литовский бард?
ОССОЛИНСКИЙ:
Не из трусливых.
РОТЕНШТЕЙН:
Глядит как волк, и тоже вздумал
Перечить князю. Важный рыцарь!
Потешник, шут и скоморох!
ВЕЙДАВУТИС (перебивая):
У нас не принято смеяться
Над стариками. По годам
Ты мог-бы внуком быть ему,
Так придержать язык не худо
Тебе о нем.
РОТЕНШТЕЙН:
Ты что за птица?
ВЕЙДАВУТИС:
Я птица из породы той,
Которой боги дали когти
И клюв могучий, чтоб справляться
С своим врагом.
РОТЕНШТЕЙН:
А кто просил
Тебя соваться в наши речи,
Сеньора птица?
ВЕЙДАВУТИС:
Мало, видно,
Тебя учили, рыцеренок,
Почтенью к старшим!
РОТЕНШТЕЙН:
Что? Ты смеешь
Так называть меня?
ВЕЙДАВУТИС:
Да, смею!
Залетный аист!
РОТЕНШТЕЙН (вынимает меч):
Защищайся,
Покуда жив! меня?
ВЕЙДАВУТИС:
Не горячись!
Вот этот меч исправно красил
Ваш белый плащ. Держись, мальчишка,
Пока живешь! (сражаются; вбегает Гедвига и становится между сражающимися).
ГЕДВИГА:
Что здесь за шум?
Как смели вы в покоях князя
Скрестить мечи? Отдайте оба
Сейчас их мне!
РОТЕНШТЕЙН (отдавая меч):
Охотно, панна.
Прошу прощенья; но не мог
Оставить я без отомщенья
Тех дерзких слов, которых даром
Еще никто передо мною
Не смел сказать (указывая на поляков). Спросите их!
ГЕДВИГА (к Вейдавутису):
Отдай и ты!
ВЕЙДАВУТИС:
Нет, никогда
Не отдавал меча я бабе,
И не отдам! Коль ты вмешалась
В наш поединок, так его
Нам отложить возможно, точно;
А уж меча не получить тебе от истого литовца.
Мы для него ножны имеем, (вкладывает меч)
И вот куда ему дорога!
А вашим ручкам непригоже
Держать меча, ведь он не легок
И не игла.
ГЕДВИГА:
Молчи, презренный!
Иль этот меч… (подымает меч).
ВЕЙДАВУТИС:
А как же мне
Твердил сегодня жрец, что с вами
Приехал в Вильну, что ваш Бог
Велит прощать врагам обиды.
Соврал, должно быть!
ГЕДВИГА (опуская меч):
Да, ты прав…
Погорячилась я, забыла,
Что ты наш гость. (входит Ягелло).
ЯГЕЛЛО:
Зачем в руках
Ты держишь меч?
ГЕДВИГА:
Произошли,
Среди гостей, горячий спор
И ссора; рыцарь Ротенштейн
Не выдержал и обнажил
Свой храбрый меч, но тотчас отдал
Его любезно.
ЯГЕЛЛО:
На кого же
Так рассердился Ротенштейн?
ГЕДВИГА (указывая на Вейдавутиса):
Вот на него. Все старики
У вас сварливы. Но пойдемте
Мы на балкон. Какая ночь!
Как блещут звезды! Что за воздух! (к гостям)
Надеемся, что здесь без нас
Не будет ссор? Пойдемте, рыцарь!
Вот вам ваш меч. Он здесь не нужен.
Здесь наше слово охраняет
Всех от обиды (все, кроме Вейдавутиса и Дангеруда, уходят).
ВЕЙДАВУТИС:
О, Ягелло!
Как ты погряз! Прав Наримунд!
Нам, старикам, лишь остается
Уйти в леса, а здесь погибло
Влиянье наше. Встань, Ольгерд!
И посмотри, что днесь творится
В твоем дому! Литва родная!
Тебе до гроба не изменит
Твой верный сын. Нет, прочь отсюда!
На Жмудь, в леса! И пусть мой прах
Сожгут жрецы, а здесь, бесславно,
Я не погибну: не отдам,
Не променяю, как торговка,
Я веры предков, но умру
В той самой вере, как родился.
Скорей отсюда! (уходит).
ДАНГЕРУД:
А по мне
Что ксендз, что жрец, — одно и то же.
И если князь уж окрестился,
Так нам раздумывать негоже
Об этом деле. Вера — это
Не то, что шлем, не жмет, не давит,
И коль придется, так поправит
Мою казну, а в ней вся сила;
Меня же и мою семью
Сама княгиня окрестила.