Никогда нельзя было заранее представить себе, чего ждать от Йенса Ворупа; он часто удивлял окружающих своими неожиданными решениями. Как в хозяйстве, так и в личной жизни он быстро переключался на новое. Порой это производило хорошее впечатление, но иной раз это можно было принять за отсутствие устойчивых принципов.
Йенс был родом откуда-то издалека, поэтому не было к нему того доверия, которым проникаются к человеку, когда знают не только его собственную жизнь, но и жизнь нескольких поколений его предков. В этом имелась и положительная и отрицательная сторона. Положительная заключалась в том, что от Йенса исходила какая-то сила обновления, — как от источника, подземное течение которого нет возможности проследить. Плохо же было то, что неопределенность рождала недоверие.
Каких только разговоров не было по поводу его происхождения/
По слухам, он родился будто бы вне брака и не знал ни своего отца — молодого крестьянина-бедняка, мечтавшего выбиться в люди, ни матери — великовозрастной помещичьей дочери, приглянувшихся друг другу. От помеси коровы с конем ни хорошей породы, ни тем более чистокровности не дождешься! Даже старик Эббе многое в характере Ворупа приписывал тому, что он не знал своих родителей; иногда Эббе даже казалось, что в зяте его есть нечто от бездушной машины.
Лишенный родителей, Йенс не знал все же в детстве нужды; за него некто неизвестный вносил приличную сумму в приют, где он воспитывался, и мальчик получил там хорошее образование. После приюта он поступил в среднюю школу, а затем посещал и Высшую народную школу и сельскохозяйственное училище. Предполагалось даже, что он будет держать экзамены при Сельскохозяйственном институте, но как раз в это время анонимные денежные поступления прекратились, и Ворупу пришлось взять место управляющего.
То, что Йенс был в Эстер-Вестере чужаком, «неизвестно откуда взявшимся», как о нем обычно говорили, являлось вначале для него большой помехой. А когда он преодолел неприязненное отношение окружающих, выказав себя способным и дельным человеком, когда его стали причислять к «своим», возникли слухи о его внебрачном происхождении, снова посеявшие недоверие к нему. С течением времени Йенс поборол и это — он завоевал уважение, и в отдельных случаях община даже хвастала им. Но в первые ряды он все же никак не мог выйти, всегда оставалась еще какая-то безделица в его дебете; да и ему самому казалось, что необходимо обогнать других, иначе не быть с ними на равной ноге.
В самой важной из всех областей — финансовой — не было возможности составить себе о нем твердое мнение. Другие были на виду — точно на ладони — вместе со всем своим родом, вплоть до четвертого колена. И определить их материальное положение не составляло труда: у одного дела хороши, у другого они плохи — и все ясно. Но Йенс представлял собой уравнение со многими неизвестными. Казалось бы, он вполне хорошо обеспечен, хозяйство, которое он получил, ничем не обременено, если не считать таких пустяков, как выплата содержания старику Эббе или проценты шурину Нильсу, который, впрочем, редко их видит; однако если сегодня Йенс производил впечатление зажиточного человека, то завтра он так рыскал в поисках наличных денег, будто ему грозило полное разорение. В нем явно жил дух азартного игрока. Взять хотя бы случай с жеребцом. По расчетам Йенса, да и по мнению окружающих, жеребец должен был принести ему несколько тысяч барыша. Но Йенс чего-то вдруг замудрил, раздумал продавать его — и дождался того, что жеребец стал с каждым днем все больше и больше терять форму и так исхудал, что просто жалко было смотреть на него. В один прекрасный день эта история надоела Йенсу, и, чтобы покончить с ней, он велел охолостить жеребца. Из него вышла прекрасная рабочая лошадь, но стоила она хозяину — не говоря уж о потерянных надеждах — как раз столько, сколько очистилось на его долю от новой ипотеки под молочную ферму. Вот во что ему влетел этот жеребец! Других бы такая неудача огорчила до смерти, а Йенс Воруп легко прошел мимо этого. Ведь дел-то у него непочатый край! И именно поэтому так трудно, почти невозможно определить его финансовое положение.
Он чертовски способный, а в некоторых областях — прямо гениальный делец, этот Йенс! В общине немало хозяйств крупнее его хутора, но ни одно из них не делает такого большого оборота. При всем том он еще умудряется во всех отношениях итти в ногу с временем и не отставать от новшеств. Ведь он настоящий новатор! Не было такого начинания, которого он не подхватил бы. Правду говорит пастор Вро: «Если старик Эббе воплощает вчерашнее поколение Эстер-Вестера, то Йенс Воруп — человек сегодняшнего дня, он олицетворяет собой новое время. И как бы к Йенсу Ворупу не относиться, а пройти мимо нельзя».
И вновь для Эстер-Вестера — «в*ся сила в земле», как говорил пастор Вро в своей притче. Немалая в этом заслуга принадлежит Йенсу Ворупу. Когда речь заходит о том, чтобы отвоевать что-нибудь у земли, то никто из крестьян в Эстер-Вестере не проникается этим лучше Йенса. Но у него какое-то до странности практическое отношение к земле и к скоту, — точно это не живая природа, а машина, производительность которой можно заранее вычислить по расчетным таблицам; и если эта производительность не соответствует расчетам, то и одно и другое следует попросту сбросить со счетов. Крестьянская молодежь восхищалась такой установкой и принимала ее за образец, но для старшего поколения она казалась слишком жесткой. «Он рационалист», — говорил старый Эббе о Йенсе. И верно, разумеется, что Йенс Воруп, со своей трезвостью, отсутствием сентиментальности и своими классовыми воззрениями, почти не признававший других слоев общества, мало походил на современных крестьян грундтвигианцев с их социальными устремлениями, а скорее напоминал крестьянина старого времени. Духовенство официальной церкви в этих местах прекрасно уживалось с ним.
И вновь Эстер-Вестер во главу угла ставит материальные интересы, — в большей мере, чем это разумно, по мнению старика Эббе.
— Ведь небесная высь дана нам для того, чтобы мы могли углубляться в самих себя, — говаривал он в своей наивно-мудрой манере. — Расти ввысь в духовном смысле — значит расти внутренно. А кто не видит над собой неба, у того весь рост на поверхности.
В материальном отношении Эстер-Вестер преуспевал с тех пор, как Йенс Воруп поселился здесь, этого никто не отрицал. Именно по почину Ворупа в свое время была создана потребительская кооперация и организовано кредитное общество, в результате чего для крестьян открылась возможность занимать у казны деньги на выгодных условиях. Раньше никто об этом и не помышлял, даже проживавший в Эстер-Вестере депутат ригсдага. Ведь свою славу одного из самых растущих в духовном смысле центров страны эта местность приобрела именно за счет некоторого застоя в финансовой области. «Нельзя же трубить в горн, когда рот каши полн», — говаривал старик Эббе. Здесь мудро и вдумчиво обсуждались духовные проблемы эпохи, чтобы подготовить умы к свободному развитию Севера; земное отступало на задний план.
С Йенсом Ворупом проложили себе путь новые силы. Все те, кто лично не боролся за грундтвигианство и кому оно досталось — точно готовое платье — по наследству от родителей, сплотились вокруг него «селитренного проповедника», как прозвали его представители старшего поколения. С возвращением грундтвигианской общины в государственную церковь Йенс Воруп и его присные, с пастором Вро во главе, получили перевес; победило новое время.
Это дало себя знать вскоре во всех областях. Как бы кто ни относился к новому, оно во всяком случае принесло с собой рост, движение вперед. В деревню один за другим являлись ремесленники, они селились здесь; новый крестьянин нуждался в машинах и создавал оборот. В здании школы открылся филиал городского банка, работавший два раза в неделю, в послеобеденные часы; в определенные дни недели в Эстер-Вестер приезжали и принимали здесь доктор по внутренним болезням и зубной врач.
Новый дух, как говорили старики, воцарился в Эстер-Вестере. На этот раз глубокие противоречия возникли в узком кругу местного населения. Молодое поколение хуторян, несмотря на свою крепкую привязанность к земле, чувствовало себя вознесенным чуть не на небеса и свысока взирало на всех, кто не владеет землей — этим новым мерилом божьей благодати и братства. Добрые старые лозунги — свобода, равенство, братство — отошли в область предания; снова остро давала себя чувствовать разница между дворцами и хижинами. Грундтвиг уже не считался больше непогрешимым, он здорово напутал с этими своими «свободой, равенством и братством». У старикашки были, пожалуй, самые благие намерения, но что поделаешь, ведь земля — не райские кущи.
Старик Эббе бил тревогу.
— Много зла родится от нового духа, — говорил он. — Вы бросаете вызов богу и восстанавливаете против себя маленьких людей, а без этих двух слагаемых сумма равна нулю.
Но Йенс Воруп и его единомышленники полагали, что маленький человек волей-неволей подчинится. «Проголодается— так ухватится за соску!» — цинично заявляли они. Что же касается господа бога, то его они в этом случае просто не принимали в расчет.
Они были спокойны за свое будущее. С ними в мир явился новый дух предприимчивости; они не останавливались ни перед какими усилиями — удобряли почву, осушали болота, переворачивали все вверх дном. Но и жестоки они были — дальше некуда! Какими бы силами ни обладали люди, животные и земля, эти новые хозяева стремились выжать из них все до конца, не стесняясь при этом никакими средствами. По разумению старого Эббе, хорошего в этом было мало. Все это выглядело так, будто здесь орудовал дьявол, разжигающий их ненасытность, отбирая у них из рук все добытое. Поэтому, сколько бы они ни добывали, им было недостаточно.
И Эббе был прав: даже среди маленьких людей воцарился этот алчный дух. Некоторое время казалось, что жизнь на дне, куда их столкнула судьба, даже доставляет им удовольствие и что они сами стремятся углубить пропасть, отделяющую их от высших слоев. Они стали жестоки и злорадствовали, если дела у хозяина шли плохо. Ничего хорошего это не предвещало.
И среди этой неразберихи вдруг повеяло чем-то новым и свежим — своего рода пробуждением! Некоторым это новое показалось вначале смешным: можно было подумать, что маленький человек вдруг возгордился своей бедностью. Нечто подобное уже происходило на другой почве. А теперь и здесь маленькие люди подхватили эти идеи, начали устраивать собрания и как бы создавать свою собственную организацию. В один прекрасный день эта организация действительно выросла, и ее участники стали искать постоянное помещение для своих встреч. Крестьяне упорно отказывались предоставить в их распоряжение свой зал для собраний и позаботились о том, чтобы и в трактир их не пускали. Результат получился совершенно иной, чем они ожидали. Преследования лишь вызвали усиленный приток людей в ряды новой организации.
Союз батраков и сельскохозяйственных рабочих — так называлась новая организация. С особенным ожесточением объявил ей войну Йенс Воруп. Благодаря случаю, который, пожалуй, больше походил на заранее обдуманное выступление, Воруп первый почувствовал на себе влияние этой организации.