Возвращение оказалось еще более тяжким, чем представлял себе Йенс Воруп. Выйдя из поезда, он тотчас же почувствовал, что все настроены против него; а дома, на хуторе, Йенса ждало письмо от его адвоката, сообщавшего, что приняты решительные меры для привлечения его к суду за противозаконный выпуск акций.
Дети бросились ему на шею, их чувства к отцу, казалось, стали еще горячее. Глаза Арне сияли от радости; он ходил за Йенсом по пятам — и в конюшню, и на поля, и отдавал ему отчет в том, что было сделано в его отсутствие, — совсем как маленький управляющий.
Сама Мария была холодна. Йенсу она казалась даже какой-то замороженной.
— Все-таки приехал? — спросила она вместо первого приветствия. Ей было совершенно непонятно, чего ради он так долго торчал за границей, когда сразу же стало ясно, что вся история с жидкостью — сплошное надувательство.
Йенс Воруп понимал, что он поступил неправильно, и теперь делал все возможное, чтобы Мария оттаяла; но добиться этого ему не удалось: повидимому, она целиком разделяла то мнение, которое о нем составили себе другие.
— Как же вам тут жилось все это время? — спрашивал он виновато. — С работой справлялись?
— О да, мы ведь быстро привыкли полагаться только на себя, — с горечью сказала Мария. — Слава богу, незаменимых людей нет.
От тона, которым она произнесла эти слова, у него сжалось сердце.
— Где маленькая солонка? — вдруг спросила Мария; она распаковывала его вещи.
Йенс Воруп с облегчением вздохнул и начал оживленно рассказывать о своем странном приключении. Какое счастье, что он, наконец, нашел, о чем поговорить с ней.
— Разве это не удивительное приключение? — спросил он под конец.
Мария посмотрела на него так, словно она оставляла за собой право ответить ему на этот вопрос позже.
— А что дальше? — спросила она резко.
— Дальше? — с удивлением переспросил он. — Дальше, право же, ничего не было.
Она вернулась к своей работе, но вскоре пришла опять, холодная, настороженная.
— Что было дальше? — спросила она резко, почти грубо. Она, видимо, связала это происшествие с его слишком долгим отсутствием. — Ведь не будешь же ты втирать мне очки, будто этим все кончилось? — сказала она. — Этому никто не поверит, и я тоже.
Ему пришлось бежать от ее настойчивых вопросов и взглядов в поле, в конюшни; порой он старался быть вне дома даже тогда, когда имел право и возможность побыть с ней и с детьми. Его теперь томило чувство страха, от которого он никак не мог избавиться, оно постоянно следовало за ним: родные и милые сердцу были у него отняты!
В деревне было не весело; из людей, владевших какой-либо собственностью, кузнец Даль был единственным, которого не разорил банк. Старый Эббе вел переговоры о продаже «Тихого уголка». Так как цены на крестьянские хутора продолжали падать, кредитное общество потребовало новых взносов по закладным, предоставленным Йенсу Ворупу, и старику не осталось ничего другого, как продать свой дом. Это значило, что Эббе и Анн-Мари должны будут перебраться к сыну. Двоюродный брат старика Эббе Масс Фискер тоже приехал в Эстер-Вестер — вероятно, для того, чтобы поселиться у Эббе. Говорили, что он все потерял, потому что документы по продаже земли Йенсу Ворупу были не совсем в порядке; а может, существовала и другая причина, — во всяком случае кредитное общество отобрало у него те двадцать пять тысяч крон, которые ему заплатил хозяин Хутора на Ключах.
Все это Йенс Воруп узнал от старшего работника. Пойти в деревню он не отважился, а Мария ему вообще ничего не рассказывала. Он охотно побывал бы у старика Эббе, хотя бы для того, чтобы пожать ему руку и попросить прощения. Многое ставилось теперь в вину Йенсу, но если сделать окончательный подсчет, то, пожалуй, окажется, что старик Эббе единственный человек, перед которым он по-настоящему виноват. Все же у него нехватило мужества показаться на глаза старику.
Была пора весенних работ, и его энергия нужна была везде и всюду, но работа давалась ему с трудом: многое мешало ему и затрудняло каждый шаг; устоять, не упасть — и то уже трудная задача! На кого он мог положиться во всей общине? Всех он оттолкнул от себя! Ему всегда казалось, что надежнее всего действовать в одиночку. Теперь ему за это воздано с лихвой! Старик Эббе, Нильс — все продолжали жить своей жизнью, их линия оправдала себя, им нужно лишь итти дальше своим путем. А вот ему придется перестраиваться и начинать сызнова. Но в силах ли он опять начать все сначала, раз все и всё против него? Будь он уверен хоть в Марии... да, будь у него твердая вера, что он опять завоюет ее! Но жена держалась с ним как чужая, более чужая, чем кто бы то ни было. Казалось, у нее нет никакого интереса к нему — одно любопытство.
Ее настойчивый взгляд преследовал Йенса даже в поле, когда он старался наверстать упущенное, и в ушах у него звенел ее вопрос: «Что дальше?» Наконец он и сам поставил себе этот вопрос. Да, здесь, дома, для него нет никакого будущего, — ему будет трудно вновь завоевать себе уважение, раз все против него. Он был закатившейся звездой, и никогда ему не вернуть прежнего, хотя бы он как сельский хозяин и шел впереди всех; труд и способности в лучшем случае помогут ему смыть старый позор. Чтобы начать здесь новую жизнь, нужно по крайней мере иметь на своей стороне Марию, а она ни в чем, ни на йоту не верит ему. Нет, здесь продолжение, видимо, невозможно!
А возможно ли оно там, на чужой стороне? Мария утверждает, что да, ссылаясь при этом на других людей. Или, может быть, он оказался глупцом, что ничего не сделал, чтобы добиться продолжения? Разве так уж неправдоподобна мысль, что его маленькое невинное приключение еще не кончено? Может быть, Мария права, и здесь ему нечего делать? Ну, а там, на чужбине? Где-то на новом отрезке пути?
Однажды ночью он тихо встал, положил в дорожную сумку чистую рубашку и ушел из дома. Марии он оставил записку:
«Ты ведь веришь в продолжение. Я отправляюсь искать его».