ТЕНЬ ПОД ЗЕМЛЕЙ

От автора

В коридоре одного из научно-исследовательских институтов мне указали на суховатого юношу с тонкой шеей и узким, вытянутым лицом:

— Это Петров Виктор Сергеевич.

Я много слыхал об этом изобретателе, знал о нем и как о руководителе группы.

Рассказывал он о своих изобретениях несколько смущенно, стараясь придерживаться точных формулировок, говорил бесстрастно и сухо, ничем не выдавая настоящего, творческого отношения к своей работе.

Мне уже казалось, что, несмотря на его молодость, несмотря на его смелые и необыкновенные изобретения, человек он скучный и неинтересный.

Но я ошибался. Стоило мне только заговорить о будущем его аппаратов, как Петров буквально преобразился. Я увидел перед собой мечтателя и романтика, страстно влюбленного в свое дело.

Мне захотелось узнать о практических испытаниях его новых аппаратов.

Инженер отмахнулся.

— Они еще не доработаны. Встречались всякие неожиданности.

— Из разговора с директором я понял, что вы можете рассказать не только о неожиданностях, но и приключениях.

Петров нахмурился, стараясь скрыть смущение.

— Ничего особенного, — сказал он. — При первых испытаниях всякое бывает. Опыта у нас маловато… Короче — рассказывать тут не о чем. Да вы и не поверите.

— А может быть, попробуем? Я запишу ваши рассказы о первых испытаниях и предложу их читателям.

Петров возражал, говоря, что ни он, ни его маленькая группа не заслуживают подобного внимания, что лучше писать о больших и серьезных ученых, но в конце концов согласился рассказать об испытаниях «Всевидящего глаза» и аппарата «СЛ-1».

— Только напишите об их будущем.

Должен признаться, я старался возможно точнее записать повествование инженера Петрова, но потом, при обработке этих записок, несколько расширил технические возможности созданных им аппаратов. Тем самым я слегка заглянул в будущее, как об этом просил изобретатель.

Тень под землей

— Под этим названием и я и мои товарищи часто вспоминаем довольно интересный эпизод из жизни нашего маленького коллектива, — так начал свой рассказ инженер Петров. — Если разобраться как следует, то, пожалуй, все приключения, с которыми мы встретились во время командировки на юге, произошли лишь потому, что мы были, как никогда, увлечены испытаниями своего аппарата, только о нем и думали. Мне кажется, вам хорошо известно, что значит для молодых изобретателей первая проверка их конструкции на практике.

Впрочем, рассказ нужно начать с того, что случилось до испытаний, поэтому я прежде всего должен говорить не о нашем аппарате, а…

О проекте архитектора Бродова

Представьте себе окраину большого приморского города.

Осыпаются листья каштанов. Ветер кружит их в воздухе, несет по тротуарам, бросает в окна разрушенных домов.

Сквозь клочья разорванных облаков проглядывают скупые лучи осеннего солнца. В городе давно уже наступило утро, а в темных провалах выбитых окон, казалось, еще таилась ночь.

Мимо этих угрюмых зданий я каждый день проезжал на испытательный полигон.

Однажды пришлось изменить привычный маршрут. Срок моей командировки кончался. Но я не мог уехать из города, не повидав старого фронтового друга, с которым не встречался со времени войны.

В одном из разрушенных кварталов я вышел из машины и стал искать семнадцатый строительный участок.

Свернув в узкий переулок, я невольно остановился. Как знакомы нам всем эти разбитые здания с выщербленными зубчатыми стенами, с глубокими трещинами сверху донизу, груды раскрошенного кирпича, изломанные и согнутые балки, повисшие решетки балконов!.. Все было таким же, как и на многих улицах, но вдали клубилась белая строительная пыль, гудели моторы, слышался лязг и грохот. Там уже ничто не напоминало о тишине, о желтых каштановых листьях, о лирическом пейзаже уходящего лета.

Я пошел вдоль переулка. Здесь восстанавливали и строили новые дома. Разрушенный войной город возрождался буквально на глазах. Словно дым, поднималась белая пыль, плыли над этажами, как мачты океанских пароходов, строительные краны, стальные леса опоясывали стены.

Около одного такого дома я остановился. Не знаю, как вам, но мне никогда не приходилось видеть, чтобы на строительстве здания одновременно применялись все новые методы техники сооружения. Здесь работали необыкновенные машины, подъемные краны с длинными, вытянутыми, как у жирафа, шеями, какие-то странные эскалаторы, непрерывно поднимающие материалы наверх, машины, выплескивающие тесто штукатурки прямо на стену, и гигантские руки механических кровельщиков.

Все это гудело, гремело, двигалось. Но — странное дело — людей на стройке почти не было. Я заметил лишь нескольких человек у кранов, подъемников, моторов и других механизмов. Действительно, здесь применялись самые последние новинки советской строительной техники.

Загремел взрыв. Облако белой пыли взметнулось над угловым зданием напротив. В ту же минуту я услышал плеск воды. Из развалин бил высокий фонтан, увлекая за собой белесую пыль, и, как град, барабанил по крыше.

Две-три капли скользнули по моему лицу. Я снял шляпу и вынул платок.

— Витюша, дорогой! Ты ли это? — послышался знакомый голос.

Я обернулся. Федор Григорьевич Колосков, мой старший товарищ и друг, стоял рядом. Как же не помнить его? Встречались во время поездок на фронт, где я проверял новые радиостанции. На всю жизнь останется у меня в памяти трогательная отеческая заботливость майора Колоскова.

— Ну-ка, покажись. Совсем взрослым стал! Прямо не узнать! — говорил он удивленно и радостно.

Мой друг был не очень-то молод, но по-мальчишески задорный взгляд и юная порывистость движений настолько молодили его, что я как бы чувствовал в нем сверстника.

— Взрослеем понемногу, — сказал я, обнимая друга. — Хочешь не хочешь, а годы идут. Но от вас, Федор Григорьевич, они совсем отступились. Никаких изменений не произошло. Впрочем, в зеркало потом будем смотреться. А сейчас скажите: откуда здесь фейерверк с фонтаном?

Колосков сразу сделался серьезным.

— И не спрашивай! Обычная чертовщина. Здание железобетонное, с трещинами. Разбирать долго, вот кое-где и подрываем. А в земле — водопровод, кабели, когда-то проложенные в этих местах. Да разве их увидишь? Планов подземных магистралей здешнего района мы не нашли. Во время войны пропали. Вот и рвем наугад.

Рассказывая, он нервно пощипывал свои коротко подстриженные усы. Я смотрел на его синий легкий пиджак, парусиновые брюки, белую фуражку — сугубо штатский костюм — и все-таки по-прежнему видел человека военного, майора со Второго Украинского фронта. На подбородке краснел шрам. Слегка царапнуло, когда Колосков рассматривал ратушу. Оказывается, даже во время боев он не забывал архитектуру…

— Случайно узнал в Москве, что вам поручено строить санаторий, рассказывал я. — Приехал сюда, спрашиваю в горкоме, где, мол, знаменитый майор Колосков, строитель какого-то необыкновенного санатория? «Ну, как же, говорят, «Воздушный дворец»? Идите на семнадцатый участок. Колосков там начальствует».

— Да, да… приходится, — мрачно сказал он, провожая взглядом бегущий по тротуару ручеек.

Я удивился и спросил:

— Так чем же вы недовольны, Федор Григорьевич? Вот уж не понимаю… Город восстанавливаете, огромная честь. Люди мечтают о таком труде, а вы…

— Я газеты регулярно читаю, мой молодой друг, — неожиданно рассердился Колосков. — Там все про это написано, и нечего меня агитировать. Очень прошу, — прошептал он, — не нужно… по-человечески прошу: не напоминай мне об этом дворце…

— А что такое? — может быть, не совсем тактично полюбопытствовал я.

Колосков махнул рукой.

— Ну, это дело длинное. Не стоит говорить… А насчет моей работы не беспокойся. Наш участок на первом месте. Об этом тоже в газетах писали. Так что, видишь, — он вздохнул, — все в порядке.

Но я понимал, что далеко не все было благополучно. Раньше мне не приходилось видеть Колоскова, скажем, чем-то расстроенным, мрачным. Тем он и отличался, что даже в тяжелую минуту всегда у него находились в запасе и острая шутка и крепкое ободряющее словцо.

Он молча подошел к стоявшей неподалеку машине и достал оттуда плоский деревянный футляр, позеленевший от сырости.

— Вот смотри, — он с волнением протянул мне коробку. — Сегодня нашел в развалинах… Готовальня архитектора Бродова, автора «Воздушного дворца». Колосков поднял голову к небу и, вздохнув, добавил: — Дворца, который никогда не будет построен…

Тогда я ничего не мог понять — ни горя моего друга, ни его чувств, связанных с неожиданной находкой.

Все это было для меня загадкой. Я открыл заржавевший замок готовальни и откинул крышку. На полуистлевшем синем бархате лежали покрытые зеленой окисью инструменты.

Колосков смотрел на них задумчиво, будто о чем-то вспоминая, затем бережно взял у меня готовальню, закрыл ее и, не говоря ни слова, положил обратно в машину.

Тут он заторопился. Мы расстались и условились встретиться у меня.

Жил я тогда в гостинице «Европа», чудом сохранившейся после фашистской оккупации.

Это было маленькое, приземистое здание на окраине города, доживающее последние дни среди заново выстроенных многоэтажных корпусов. По плану реконструкции города на месте «старой гостиницы», как называли ее жители, должно вырасти большое здание архитектурного института.

Старую гостиницу жители не любили. Об этом я узнал чуть ли не в день моего приезда. Они рассказывали, что во время хозяйничанья фашистов в этом доме помещалась то ли тюрьма, то ли гестапо. Неприязненное чувство к этому хмурому зданию с маленькими сводчатыми окнами, толстыми стенами и темным вестибюлем, в котором как бы сохранилась вековая сырость, охватывало каждого, кто переступал его порог.

Я остановился в гостинице «Европа» только потому, что от нее было ближе к полигону, где испытывались интереснейшие приборы, разработанные местным физическим институтом. Они представляли собой маленькие радиолокаторы для определения расстояний. Заказали их геодезисты, чтобы ночью и в тумане можно было производить геодезические съемки. Это требуется для наших огромных работ и на реках и в пустыне. Кроме того, эти приборы предназначались и для других целей…

Однако я увлекся техникой и позабыл о своем рассказе.

Дальше события развивались так.

Вечером ко мне в номер пришел Федор Григорьевич.

Он молча снял пальто, присел на диван и вынул из кармана аккуратно свернутый листок полупрозрачной кальки. Расправил его на коленях и сказал, словно продолжая разговор:

— Ты, конечно, прав. Работа моя стоящая, и, нечего греха таить, с ней я никогда не расстанусь. Во всяком случае, до тех пор, пока полностью не закончится восстановление города. Мы тут, на нашем участке, применили новую механизацию и даже пробуем телемеханическое управление агрегатами. Труда здесь много положено.

— Федор Григорьевич, вы чего-то не договариваете, — сказал я напрямик, причем даже удивился своей смелости. — Чего вам не хватает?

— Вот этого, — и Колосков протянул мне листок.

«Список чертежей ВД», — прочел я. Дальше шли номера и названия.

Колосков заметил, что листок не произвел на меня никакого впечатления, глубоко вздохнул и начал подробно рассказывать:

— Там, где я нашел готовальню, когда-то помещалось наше проектное бюро. Фашисты взорвали это здание при отступлении. Перед самой войной работавший вместе со мной старый архитектор Евгений Николаевич Бродов создал проект огромного санатория. Его хотели строить на берегу моря. Это было чудо архитектурного искусства. В проекте Бродова строгое изящество классических форм сочеталось с новейшими достижениями строительной техники. Особенно поражала совершенно исключительная по смелости инженерной мысли конструкция грандиозного куполообразного свода, до сего времени нигде не применявшаяся в строительстве. Это было гениальное изобретение русского зодчего. Я не буду рассказывать о красоте этого архитектурного творения — с легкими прозрачными колоннами, уходящими к облакам, с садами на огромных балконах, опоясывающих все здание. Мы их в шутку называли «Висячими садами Семирамиды». Да, действительно это был не санаторий, а сказка, в которую даже трудно поверить. Архитектор назвал свое детище «Воздушным дворцом».

Колосков вскочил, забегал по комнате и, бросившись снова на подушки дивана, продолжал:

— В то время я был помощником у Евгения Николаевича. Он доверял мне во всем и обычно прислушивался к моим предложениям. Проект утвердили. Вместе с Бродовым мне поручили руководить строительством. И вот тут-то — будь он проклят, этот день! — у меня мелькнула мысль предложить Евгению Николаевичу изменить расположение балконов, с тем чтобы максимально увеличить их площадь. Хотелось, чтобы воздушные сады, которые должны были окружать здание до самых верхних этажей, полностью изолировали его от уличной пыли. Когда я сказал об этом Бродову, он посмотрел на меня сквозь очки и, усмехнувшись, заметил: «Вы подаете надежды, молодой человек».

Колосков грустно улыбнулся. Видно, это воспоминание он сохранил надолго.

— Да, действительно я для него был молодым человеком, — продолжал он, хотя имел уже за плечами добрых тридцать пять лет. Евгений Николаевич разрешил мне внести нужные изменения в чертежи. Но я, как это иногда бывает с нашим братом, переусердствовал, забрал все чертежи к себе, выписал вторые экземпляры из Москвы и начал их переделывать. Получилось так, что все чертежи, за исключением комплекта, принадлежавшего Евгению Николаевичу, оказались собранными у меня. Свои чертежи Бродов хранил в специально сконструированном для этого цилиндрическом сейфе. Он считал, что для чертежей, обычно свернутых в трубку, такая форма наиболее удобна.

Федору Григорьевичу не сиделось на месте. Он опять вскочил с дивана, подбежал к окну, поплотнее затянул шторы и, возвратившись ко мне, продолжал рассказ.

— Все это случилось летом сорок первого года… Ты знаешь, наш город одним из первых подвергся бомбардировке. Проектное бюро эвакуировали. Бродов не захотел уезжать. Трудно покинуть город, в котором родился, вырос и прожил столько лет. Все чертежи проектного бюро, кроме тех, что хранились в личном сейфе автора «Воздушного дворца», срочно отправили на машине из города. Я в это время уже находился в армии, и ты представляешь мое состояние, когда я узнал, что наши чертежи погибли. Едва машина, нагруженная документами бюро, выехала на шоссе, как в нее попала бомба. Рассказал мне об этом приехавший из города офицер, который до войны работал вместе со мной чертежником. А позже пришла тяжелая весть: враги заняли город. Я беспокоился за судьбу чертежей, принадлежавших Бродову. Но потом выяснилось, он предусмотрительно спрятал свой сейф где-то в городе. Возможно, замуровал в стене или зарыл в землю…

Я слушал этот взволнованный рассказ, мне было искренне жаль своего друга, но все же я не мог удержаться от вопросов.

— Ну и как? Нашли чертежи? Что случилось с архитектором?

— Гестаповцы заключили его в лагерь вместе со многими другими. Узнав о том, что старик является автором редкостного архитектурного проекта, они пытались выведать у Бродова данные, касающиеся очень простой и остроумной конструкции купола. Как потом выяснилось, эти расчеты потребовались представителям одной иностранной фирмы для строительства военных химических заводов. Бродов же предполагал, что расчеты купола немцы хотели использовать для постройки самолетных ангаров. Здесь, в этой гостинице, его долго мучили, наконец посадили вместе с другим заключенным, который назвался профессором. Он пытался войти в доверие к Бродову и узнать что-нибудь о конструкции купола. Это был опытный агент гестапо, к тому же неплохой актер. Говорили, что когда Бродов догадался, кто сидит с ним, то не помня себя бросился на гестаповца и задушил… Трудно поверить, но в старом, измученном пытками архитекторе вдруг проснулась такая неожиданная сила, которая могла быть вызвана только ни с чем не сравнимой ненавистью к врагу…

— Ну, а потом? — торопил я Колоскова.

— Потом все было, как обычно. — Стараясь подавить волнение, он взглянул на часы, быстро поднялся и пошел к двери. — Евгения Николаевича расстреляли в то же утро. Так никто и не знает, где он спрятал чертежи…

— Но их искали, по крайней мере?

— Везде, где только можно. Никаких следов. Теперь ты понимаешь, чего я хочу, — говорил Колосков, надевая пальто и тщетно пытаясь попасть в рукав. — У меня перед глазами стоит этот воздушный дворец. С мыслью о нем я засыпаю и, просыпаясь, вижу только его… Сейчас проектируется новый санаторий. Был конкурс, но в Москве пока не утвержден ни один проект. Наверно, некоторые из членов жюри, в свое время видевшие работу Бродова, так же, как и я, не могут забыть этот прекрасный дворец… Впрочем, ты и сам понял хотя бы из моего поведения, как можно относиться к этому проекту. Черт знает, до чего расчувствовался! Даже и сейчас руки дрожат. — Федор Григорьевич потянулся за фуражкой. — Да, братец мой, такой вещи нам с тобой не придумать…

— Ну, это вы напрасно прибедняетесь, — возразил я. — Настанет время, и мы увидим проект Колоскова получше бродовского. Еще бы, столько лет прошло! Сами же говорили, что и строительная техника сегодня иная и возможности другие. А если так, то и проекты могут быть еще более смелые и оригинальные.

У Федора Григорьевича опять задрожали руки.

— Все это, конечно, верно. Но пойми, это не только техника, это искусство. Такой шедевр человек создает раз в жизни. Именно проект Бродова — эти единственное в своем роде произведение, как картина старого мастера, умершего сотни лет тому назад, как скульптура, дошедшая до нас из глубины веков. Мы все знаем цену таким произведениям человеческой культуры. Они хранятся у нас в музеях как величайшие сокровища народа.

Я, как сейчас, помню эту горячую речь Колоскова: он стоял тогда посреди комнаты, опустив руки вниз и комкая смятую фуражку.

— Не спорю, — продолжал он, — вполне возможно, что я отношусь к проекту Бродова пристрастно или, мягче говоря, не совсем объективно. Но ничего не поделаешь, болен я им… Места себе не нахожу.

Наступило молчание. Казалось, было слышно, как по стеклу ползут дождевые капли.

Я никогда не мог себе представить, что существует на свете такая глубокая привязанность, такое всепобеждающее страстное чувство не к человеку, не к своей идее или изобретению, а к чужому проекту, связке чертежей, которые давно потеряны. Колосков говорил о них, как о самой большой потере в своей жизни.

Мне до боли хотелось помочь своему другу, и я не знал, что придумать. Где же все-таки искать чертежи?

— А вы не помните, в какой камере, то есть в каком номере этой гостиницы, был заключен Бродов? — спросил я.

— В шестом… Это седьмой? Значит, в соседнем номере. Там же он и задушил гестаповца. Я видел его фотографию. Омерзительная личность, хромой, с тросточкой. Старая облезлая обезьяна.

В дверь тихо постучали.

— Войдите, — сказал я.

Дверь приоткрылась. В щель просунулась металлическая палка, затем рука в темной кожаной перчатке. На пороге появился человек с миноискателем.

— Разрешите спросить?.. — вдруг, как бы весь напружинившись, отчеканил он по-военному.

Его голубые глаза под густыми светлыми бровями не моргая уставились на меня. Я несколько растерялся. Видно, произошла какая-то ошибка.

Парень стоял передо мной в расстегнутой шинели без погон и в кокетливо сдвинутой набок синей кепке.

— Мне, собственно говоря, товарища Колоскова. Кое-что передать ему… сказал он извиняющимся тоном.

— Ну? — с тревогой спросил Федор Григорьевич.

— Да я… собственно… — парень взглядом указал на меня.

— Можешь говорить, — разрешил Колосков.

— На втором этаже, где перекрытия остались, под полом прямо так и обнаруживается.

— Точно проверил? Может, там балка металлическая или труба?

— Никак я с этим не согласен. Потому гудит только в одном месте, посреди комнаты…

— Что это у вас за опыты? — удивился я.

— Да так, на всякий случай, — Колосков махнул рутой. — Решил проверить среди развалин проектного бюро, нет ли где замурованного сейфа. Попросил вот его, бывшего сапера, — указал он на парня, — он у меня на участке мотористом работает. Пусть походит по зданию с миноискателем. В школе связи достал. Да что толку-то! Где ни пройдешь, где ни пошаришь — везде пищит в телефоне. Конечно, рыть начинаем. То гвоздь вытащим, то кабель, то трубу. Вчера он подкову нашел. Смеется, друг милый, говорит — к счастью. А какое тут, к чертям, счастье! Горе с таким аппаратом. Он же слепой, ничего не различает: где сейф, а где кусок ржавого железа. Морока одна. Ну, пойдем, что ли, Колосков сердито посмотрел на смущенного парня и надел фуражку.

— Может быть, и мне пройти с вами? — спросил я. — Кое-что в этой технике понимаю.

Возражений не последовало, и мы вышли из гостиницы.

Помню, на улице тогда было совсем темно. Вокруг фонарей дрожали радужные нимбы. Моросил дождь. Ветер проносился над лужами и со злостью как бы выплескивал из них отражения качающихся фонарей.

На строительном участке, кроме дежурных, мы никого не застали.

Колосков вызвал одного из них, и мы вчетвером направились к разрушенному зданию, освещенному сверху лучом прожектора.

Я на мгновение задержался у входа, чтобы посмотреть на застывшие механизмы. Как скелеты доисторических чудовищ, замерли подъемные краны. Вытянув длинные шеи, они словно засматривали внутрь разрушенного дома.

Там осталось только одно перекрытие во втором этаже.

Зеленый обруч миноискателя скользил по обгорелому полу. Около него ползал голубоватый луч фонарика.

— Вот здесь, — глухо проговорил сапер и передал аппарат Колоскову.

Федор Григорьевич снял фуражку, надел наушники и медленно провел кольцом по полу.

Гудение в телефоне возникало на определенном участке пола в радиусе не больше тридцати сантиметров. Перекрытия были толстые, поэтому почему бы и не предположить, что между полом второго этажа и потолком первого находился сейф с чертежами Бродова…

— Вскрывайте пол, — приказал тогда начальник строительного участка.

— Трудновато… Сразу не приспособишься, — с сомнением заметил сапер.

— Ничего. Действуйте. А я на всякий случай проверю, нет ли чего-нибудь похожего в первом этаже.

Осторожно, чтобы не повредить кольцо миноискателя, Федор Григорьевич спускался вниз. Я не отставал от него. Наконец спустились, встали у оконного проема, и Колосков завел разговор о миноискателе.

— Вот уж несколько дней я вожусь с этой штукой, а до сих пор привыкнуть не могу и, главное, не знаю, как она устроена. Знаю, что здесь есть лампы, батареи, как у радиоприемника, а вот как она действует — толком не пойму.

— Это на вас не похоже, Федор Григорьевич, — удивился я. — Ведь, насколько я помню, вы были очень дотошным человеком. Неужели на фронте не поинтересовались миноискателями? Не поверю.

— Ты мне мораль не читай, — чуть было не рассердился Колосков. — Просят тебя, так рассказывай, а не хочешь… обойдемся.

Он уже успел убедиться, что в грудах щебня, откуда торчали трубы, радиаторы и куски кровельного железа, нельзя было даже пытаться искать сейф. В телефонах гудело бы все время.

Мне пришлось рассказать ему о миноискателе, стараясь не напоминать о цели наших поисков, так как Федор Григорьевич был совершенно обескуражен неудачей. Видимо, лишь сейчас он понял, насколько бесплодна его затея.

— Вот в этом футляре, — ткнул я пальцем в четырехугольную коробку у кольца, — находятся два маленьких радиогенератора, настроенных на одну волну. Когда настройка точна, то в телефоне ничего не слышно, но стоит ей только слегка измениться, появляется резкий свист. Настройка может меняться, когда генератор приближается к металлу, ну, скажем, к корпусу или взрывателю мины, а в данном случае к… — Я чуть было не сказал «к сейфу», но вовремя спохватился. — Для того чтобы аппарат был чувствительнее, — продолжал я, — и захватывал большую площадь, одну из катушек генератора делают в виде кольца или рамки.

— И на какой глубине можно обнаружить мину?

— Не больше нескольких десятков сантиметров.

— А если надо глубже?

Я не успел ответить. Какая-то тяжелая металлическая масса пронеслась мимо нас, видимо сорвавшись с потолка, и скатилась вниз по груде щебня.

— Скорее сюда… Товарищ Колосков! — кричали сверху.

Мы быстро взобрались по разрушенной лестнице. Около развороченного пола чернел пустой проем.

Освещая фонариком толстый заржавевший круг, сапер недоуменно пожимал плечами.

— Непонятность какая-то. Подняли мы доски, и вот что увидели. Ну, думаем, нашли! Тут еще болты торчали с гайками. Все честь по чести. Конечно, смущенно продолжал он, — может, и не надо было этого делать, но, сами понимаете, не терпелось узнать, где там чертежи спрятаны… Вынул я ключ, начал гайки отвинчивать. Отвинчиваю, а они вроде как вниз уходят. Вдруг совсем ушли. Слышу — внизу что-то грохнуло…

Я приподнял круг. Под ним на пыльных досках темнели четыре сквозные дыры. Мне все стало ясно. Диск поддерживал обломки исковерканной люстры, висевшей в первом этаже. Сапер отвинтил гайки, и она обрушилась. Хорошо, что нам не на голову. Тут я почему-то представил себе другую ситуацию. А что, если бы Федор Григорьевич и его помощник нашли такой круг, ну, скажем, в квартире, где когда-то жил архитектор? Предположим, получили бы они разрешение приподнять половицы в жилой квартире… И вот вечером, когда в первом этаже семья сидит за чайным столом… падает люстра. Смешного в этом мало, но я почему-то улыбнулся.

В эту минуту луч фонарика упал на меня, и Федор Григорьевич вздохнул.

— Смеетесь, Виктор Сергеевич? Ну, да я и сам понимаю, что таким способом ничего не найдешь. Пришлось бы во многих местах поднимать половицы. Разве иначе что увидишь?

— Почему бы и нет?

Федор Григорьевич недоверчиво посмотрел на меня.

— Ерунда все это, — буркнул он. — Что ты можешь видеть сквозь доски?

— Даже сквозь слой земли.

— Конечно, почему не видеть? Все можно, если бы я умел так же фантазировать, как ты… — Колосков поежился от холода и, подавив зевоту, добавил: — Ночи прохладные становятся. Пойдем ко мне, чаю выпьем.

Всю дорогу он вспоминал наши встречи на фронте, общих знакомых, но ни одним словом не обмолвился о сейфе. Мое замечание о том, что можно видеть сквозь толщу земли, он также оставил без внимания.

«Всевидящий глаз»

Так, несколько романтично и не совсем точно, назвали мы свой новый аппарат. Потом я расскажу о нем подробнее, а сейчас вы, наверное, спросите о том, что случилось дальше? Буду рассказывать по порядку.

Я скоро закончил своя испытания, распростился с Колосковым и вылетел в Москву, где, как вам известно, работаю в исследовательском институте, — он в основном занимается внедрением методов радиотехники, в народное хозяйство.

Откровенно говоря, я всегда завидовал людям, которые увлечены настоящими большими делами: строят самые мощные в мире гидроэлектростанции, плотины, орошают пустыни, переделывают лицо земли. А в нашем институте дела пустяковые, маленькие, как и те аппаратики, которые мы придумываем.

Однажды я просил директора института отпустить меня на какое-нибудь большое строительство. Он рассмеялся и сказал, что я сейчас уже работаю для новых строек и наш аппарат «Всевидящий глаз» принесет им немалую пользу. Так и закончился этот разговор.

В то время я неясно представлял себе практическое использование нашего «Всевидящего глаза» для таких огромных дел. Я говорю «нашего», потому что в создании прибора принимали участие мои друзья. Андрей Ярцев, серьезный и вдумчивый инженер, обладающий совершенно исключительными математическими познаниями, чем я, к сожалению, не могу похвастаться. Он сделал все основные расчеты, а я занимался разработкой схемы и общей конструкцией аппарата. Измерения и наладку отдельных элементов схемы производила Валя Чернихова, очень способная лаборантка, настоящая «исследовательская душа». Правда, она была еще очень молода, упряма, не признавала никаких технических авторитетов и часто спорила с самим Андреем, пытаясь опровергнуть его математические анализы. В них она еще не очень хорошо разбиралась, будучи лишь студенткой заочного института.

«Всевидящий глаз» пользовался большой поддержкой чуть ли не всего институтского коллектива, начиная от профессоров-консультантов и кончая токарем опытного цеха. Они все немало потрудились при создании этого аппарата. Ясно, что без них ничего бы не сделала только одна «молодежная бригада», как часто называл нас директор института.

Наш аппарат пока что не вышел из стен лаборатории. Мы еще не изучили его свойств и возможностей. Но вот сразу же после моего приезда из командировки директор предложил нашей группе подготовить «Всевидящий глаз» для практических испытаний.

По его мнению, аппарат надо прежде всего опробовать на участках, где ведутся восстановительные работы. Это будет, так сказать, первая часть испытаний.

Я согласился и тут же стал убеждать директора, что лучше всего проверить аппарат в городе, где я только что побывал. Я даже упомянул о семнадцатом строительном участке.

Не могу не сознаться, что, кроме обычных испытаний, мне хотелось попробовать «Всевидящий глаз» в поисках чертежей архитектора Бродова. Директор института не сразу ответил на мое предложение и обещал только утром сказать, где и когда будет испытываться «Всевидящий глаз».

В лаборатории, которую мы оборудовали по собственному проекту, тянулись вдоль стен белые длинные стеллажи, уставленные приборами и макетами новых экспериментальных конструкций.

Одну из стен занимало огромное окно. Оно начиналось у самого пола и упиралось в потолок, как бы поддерживая его своим тонким металлическим переплетом.

В то утро, о котором я рассказываю, у окна вместе со мной стоял Ярцев, ожидая приезда директора института. Андрей что-то подсчитывал на линейке и записывал в тетрадь.

За окном виднелось поле, как бы разрезанное надвое прямой белой дорогой. Каждое утро по ней проезжала машина директора. Он всегда был точен и ровно в десять входил в свой кабинет.

Мягкие лапы серебристых елей лезли в окно и, раскачиваясь от ветра, стучали в стекла.

Все это мне хорошо запомнилось, так как в минуты напряженного ожидания, когда многое решается в твоей жизни, невольно фиксируется внимание на каждой мелочи. Они как бы подчеркивают значимость событий.

Помню, как в ответ на настойчивый стук в окно строгий математик Ярцев скупо улыбнулся, отложил линейку и повернул рычаг на подоконнике. Рамы раздвинулись в стороны, и в комнату ворвался бодрящий воздух осеннего утра.

Сегодня Андрей казался особенно юным, почти подростком. Но в его стройной худощавой фигуре чувствовалась военная подтянутость и собранность.

Как всегда, он был задумчив и молчалив.

Валя утверждала, что во всем виноваты интегралы, но кому-кому, а ей бы нужно было знать причины хандры, которая вот уже довольно долго держит в своих цепких лапах нашего замечательного математика.

Впрочем, об этом — потом. Я не хочу выдавать своего друга, когда дело касается, как говорится, самых тонких струн его мятущейся души. Мне он своих тайн не поверял.

В то утро, о котором сейчас идет речь, мы долго не отходили от окна.

— Знаешь, Андрей, — начал я тогда разговор, — смотрю на тебя и думаю: нет для любителя высоких абстракций Андрея Ярцева более трудной проблемы, чем борьба с ожиданием. Вот где твой главный враг.

Андрей подошел к одному из приборов и с деланной неторопливостью оправил складки чехла:

— Вполне понятно. Вчера в одиннадцать ноль ноль мы получили приказание готовиться к выезду. Куда, как — никому не известно. — Он иронически посмотрел на меня. — Не думаю, чтобы ты был абсолютно спокоен и холоден, как лягушка. Но у тебя есть хоть какое-то терпение. А у меня нет, и ждать я действительно не умею. Это моя слабость.

Он нервно зашагал по комнате и снова остановился у окна.

— Ожиданием можно оправдывать собственное ничегонеделание. «Что ты делаешь?» — «Жду». Ответ вполне исчерпывающий. Но если проанализировать причины ожидания, то выяснится, что эта болезнь…

Я не выдержал и рассмеялся.

— Да, да, болезнь, другого я не подберу названия, — горячился Андрей. Эта болезнь происходит от неорганизованности, расхлябанности, недостатка культуры или даже просто не очень высоких моральных качеств, скажем, некоторых из нас. Мы по привычке ждем в приемной у начальника, вместо того чтобы заранее попросить его установить час встречи. Мы теряем дорогое время из-за того, что человек обещал прийти в семь часов, а приходит в восемь. И чаще всего это из-за лени. В таких пустяках мы привыкли не сдерживать своего слова. И до чего же это тягостное, неприятное состояние. Но я оптимист и надеюсь, что скоро никто никогда и никого не будет ждать. — Он подошел ко мне вплотную и посмотрел в глаза. — Честное слово, можно подумать… что тебе до всего этого нет дела. Самое обыкновенное кокетство! Смотрите, мол, я создал гениальное изобретение, а где и как его будут испытывать, мне наплевать.

Чудак Андрей, если бы он тогда знал, насколько мне было не безразлично, куда мы повезем «Всевидящий глаз». О сейфе я ничего не говорил раньше времени.

В комнату вошла Валя. Она несла перед собой аппарат, напоминающий большую зеркальную фотокамеру. Длинный полуметровый объектив был опущен книзу, а на верхней стенке, где у фотоаппаратов такого типа находится матовое стекло, светился зеленоватый экран.

Валя внимательно наблюдала за тенями, которые скользили по экрану. Только подойдя вплотную к окну, она подняла голову и, обращаясь ко мне, сказала:

— Вы спрашивали инструкцию, Виктор Сергеевич? Возьмите. У меня руки заняты. — Кивком головы указала на боковой карманчик в стенке аппарата.

Я вынул оттуда зеленую тетрадку. Валя снова стала рассматривать тени на стекле.

В тот день, я помню, она пришла на работу в нарядном платье, отделанном какой-то золотистой вышивкой. Светлые волосы были уложены в замысловатую прическу. Это сложное сооружение, а также очень высокие каблуки сделали из нашей маленькой лаборантки довольно внушительную фигуру. Ей даже можно было не приподниматься на носки, разговаривая с Ярцевым и тем более со мной.

Но как ни старалась бедная наша Валя придать такую же внушительность и даже строгость своему круглому личику с чуть широковатым и слегка приплюснутым носом, с бровями, зачем-то взлетевшими вверх, — отчего с Валиного лица никогда не сходило выражение удивления, — с мягким детским ртом и маленьким острым подбородком, — ничего у нее не получалось. Мы видели все ту же Валю, знали, что ей немногим больше двадцати лет, и никакие пышные наряды, прически и даже легкий слой пудры на румяных щеках не заставят нас поверить, что наша лаборантка вдруг стала по-настоящему взрослой. Больше того, мне показалось, что весь ее праздничный наряд не особенно гармонирует со строгой обстановкой лаборатории.

— Что означает ваш костюм, Валентина Николаевна? — спросил я с нарочитой начальственной строгостью. — Чем вызвана такая торжественность?

— По-моему, у нас сегодня праздник.

— Какой же?

— А вы не будете смеяться, Виктор Сергеевич?

— Не вижу к тому оснований.

Валя поставила аппарат на стол и погладила стекло экрана.

— Я понимаю, это немного наивно. Но что поделаешь. Ведь сегодня мы закончили работу! Все получилось, как ожидали… И я уже вижу наши аппараты у археологов, строителей, водолазов.

— Ну, до этого еще далеко, — прервал ее Андрей. — Сплошная фантазия, Валентина Николаевна. Ведь наш аппарат практически не испытывался. А это не маленькое дело. В технике нельзя быть оракулом.

— Сердечно благодарю, — Валя поклонилась и с ехидной улыбочкой заметила: Очень жаль, что фантазия не поддается вашим расчетам.

— Опять — споры! — остановил я друзей. — Займемся инструкцией, Валентина Николаевна.

Она села рядом со мной. Я вооружился красным карандашом для необходимых пометок.

— Прежде всего — «Назначение прибора», — начал я вслух читать инструкцию и по ходу дела вставлять те или иные замечания. — Что ж, посмотрим, как вы это изложили. «Прибор, предназначенный для определения местоположения металлических предметов под землей». По-моему, это все-таки не точно и, главное, не полно. Не только сквозь толщу земли видит наш прибор, но и сквозь любую другую среду, кроме, конечно, металлической. Впрочем, это ясно, металл в металле не увидишь. Здесь еще надо добавить: «Для визуального определения», иначе какая же разница между нашим прибором и миноискателем? Еще надо уточнить, что прибор позволяет не только определять местоположение металлического предмета, но и видеть его. Мне кажется, Валентина Николаевна, формулировку надо все-таки переработать. Вы, конечно, понимаете, как важно просто и толково рассказать о нашем приборе какому-нибудь технику, который будет им пользоваться, рассказать человеку не только о том, какую ручку крутить, но и объяснить принципы работы самого аппарата. Для этого и составляется инструкция. Я думаю, что вам небезынтересно ознакомиться с технической сущностью «Всевидящего глаза», а если так, то мне придется об этом рассказывать примерно в той же форме, как я объяснял Вале.

Валя нахмурилась, закусила губу, что выражало у нее и обиду и сосредоточенность, однако не прерывала меня, продолжая слушать.

Я сделал на полях жирную пометку и перешел к следующему пункту:

— «Принципы работы». Ну, Валентина Николаевна, что у нас здесь получилось?. пришлось подбодрить обидчивую девушку. — «Прибор работает на принципе отражения радиолуча от металлических предметов. Обычно эта система применяется в современных радиолокационных установках для обнаружения самолетов, где направленный луч очень коротких волн, отражаясь от металлических плоскостей, принимается на земле специальным приемником». — Хорошо, — заметил я, отрываясь от чтения. — Допустим эту аналогию. О радиолокации столько писали, что, пожалуй, на нее можно сослаться для ясности. Хотя я бы скорее сравнил наше устройство с комбинацией из трех известных приборов: рентгеноаппарата, эпидиоскопа и телевизора. С рентгеновским аппаратом я бы сравнил его потому, что наш прибор позволяет видеть металлические предметы сквозь непрозрачную среду. С эпидиоскопом он сходен тем, что мы видим на экране отраженное изображение, а не просвечивающее, как в рентгеноаппарате. И, наконец, сравнивая наш «Всевидящий глаз» с телевизором, мы должны отметить, что оба эти прибора имеют систему так называемой развертки, то есть принцип последовательной передачи изображения, когда оно передается не сразу, а по частям. Вы понимаете, Валентина Николаевна, — говорил я, — мне кажется, что здесь надо рассказать о принципе действия передачи изображения в простейшем телевизоре. Ведь эта инструкция рассчитана на человека, мало понимающего во всех этих делах.

— Так как же написать? Посоветуйте… — И Валя отвернулась к окну, заметив, что Андрей пристально смотрит на нее.

Это ее раздражало, — трудно сосредоточиться, — потому и злилась и на Андрея и на меня. Но разве я мог запретить инженеру Ярцеву наблюдать за работой лаборантки, которая обычно выполняла его задания?

Я понимал ее состояние, еще не установившийся, вспыльчивый характер и старался по-дружески, но вместе с тем с необходимой требовательностью объяснить, как написать инструкцию.

— Например, можно так рассказать о принципе работы телевизионной камеры, говорил я. — Бегает световой зайчик по изображению, или, вернее, по тому предмету, который находится перед ее объективом, и как бы говорит: «Здесь темно» — это когда он попадает на темную часть предмета, или: «Здесь светло» когда проходит светлый участок. А в иконоскопе, или, проще говоря, специальном фотоэлементе, ток от этого изменяется, становится то сильнее, то слабее. В нашем аппарате вместо светового луча используется очень мощный радиолуч. Обычно столь высокие частоты, которые мы применили в аппарате, отражаются и от земли и от стен, но все же какая-то часть энергии может проходить и сквозь толщу земли и сквозь другие среды. Это получается потому, что мощность нашего луча огромна. Опыты показали полную возможность просвечивания такими частотами и земли и соды. Правда, пока еще очень не глубоко. Мощный луч, проходя сквозь землю, отражается от находящихся в ней металлических предметов, попадает на специальный приемник и дальше, претерпевая ряд изменений, управляет электронным лучом кинескопа. На его экране он словно вычерчивает контуры металлического предмета, спрятанного под землей. Вот примерно так бы я рассказал об этом. Согласны, Валентина Николаевна?

Валя молча кивнула головой.

— Ну, теперь как у вас тут дальше написано? — Я продолжал читать инструкцию: — «Метод последовательной развертки изображения позволил в узком пучке радиолуча сосредоточить значительные мощности, которые дали возможность высоким радиочастотам проникнуть вглубь земли».

— Да, это нужно особенно подчеркнуть, — сказал я. — Но вы тут ничего не говорите о способе получения узкого пучка. Возможность создания столь узкого луча, который бы позволил передавать изображение по частям, как это делается в телевизоре, многие подвергают сомнению. Это не световой луч, он требует довольно больших рефлекторов. Можно концентрировать радиочастоты с помощью «волноводов» и специальных линз, но в нашем аппарате, как вам известно, применены другие устройства. Думаю, что о них не следует писать. Есть еще в мире разные вояки, они могли бы воспользоваться нашим способом концентрирования радиоэнергии для других, далеко не мирных целей. Правильно сделали, Валентина Николаевна, что не включили в инструкцию этого описания, похвалил я лаборантку. — Правда, без формул Андрея никто бы не смог разобраться в принципе концентрирующего устройства, но лишняя предосторожность не помешает. Должен сделать еще одно замечание. Меня удивляет, почему наша уважаемая Валентина Николаевна ни одним словом не обмолвилась об аккумуляторах Ярцева? Я думаю, сам изобретатель мог бы выбрать время для того, чтобы рассказать о них подробно.

— Это не вызывалось особой необходимостью, — холодно сказала Валя. — У меня имеются все данные аккумуляторов. Записаны все циклы и сняты кривые саморазряда. Материал достаточный.

Она замолчала и с подчеркнутым равнодушием взглянула на Андрея.

Должен вам сказать, что замечание нашей лаборантки было принято Андреем не только «к сведению». Она намекнула ему о самом главном и самом больном. Когда-то молодой инженер Ярцев математически доказал возможность создания нового аккумулятора очень большой емкости и предложил совершенно новую систему.

Специальная лаборатория два года разрабатывала идею Ярцева. Результаты оказались многообещающими. Легким и портативным аккумуляторам ученые предсказывали огромное будущее.

Представьте себе бесшумные автомобили, мотоциклы. Зарядки такого аккумулятора хватит на сотни километров пробега. Машины станут удивительно просты и дешевы. Что может сравниться с надежностью электромотора? Будут созданы крохотные двухместные автомобили, не тяжелее велосипеда. Его можно ставить в прихожей и заряжать аккумулятор от электросети. Легкий аккумулятор большой емкости — это мечта всех конструкторов. Можно было бы построить спортивный самолет с электромотором — летающий мотоцикл.

Но все это оставалось пока только мечтой. Аккумуляторы Ярцева сами по себе, без всякой нагрузки, разряжались через час. Запасать в них энергию — это все равно что хранить воду в дырявом ведре. Ярцев ссорился с химиками, ему казалось, что только они виноваты в повышенном саморазряде аккумуляторов.

Валя не могла провести длительных измерений в аппарате, приходилось каждый час бегать в аккумуляторную за свежими банками. Причем, как правило, это бывало при самых ответственных измерениях. Например, когда снималась какая-нибудь сложная кривая, Валя злилась и нервничала, поэтому не случайно умолчала об ярцевских аккумуляторах.

Мне пришлось ее поправить.

— Попрошу вас, Валентина Николаевна, подробно написать в инструкции о правилах пользования аккумуляторами Ярцева. Возьмите материалы из двенадцатой лаборатории. Вам известно, что без этих аккумуляторов нельзя было создать такого портативного прибора. Надо написать, что от аккумуляторов столь большой емкости мы берем десятки киловатт мощности. Конечно, не всякий поверит, что в ящике размером с фотоаппарат заключены мощности чуть ли не целой радиовещательной станции. Правда, эта радиостанция работает импульсами, то есть передавая свою энергию только в краткие мгновения, но это как раз то, что нам и нужно.

— Машина идет, — с подчеркнутым спокойствием сказал Андрей.

Я отложил инструкцию и подошел к окну.

Вдали по дороге катилась «голубая капля». Это была экспериментальная машина, которой часто пользовался директор. Тонкий прутик антенны дрожал и пригибался от ветра.

— Я не знаю, стоит ли упоминать об аккумуляторах? — сказал Андрей, нетерпеливо следя за машиной. — Но если о них писать в инструкции, — говорил он уже Вале, — то убедительно прошу вас привести точные цифры, емкость, напряжение… Причем без всяких эмпирических сравнений. Любая техника требует точности, и этим, как мне кажется, не следует пренебрегать даже в инструкции по эксплуатации прибора.

Я тут же согласился с Андреем. Валя повела плечами и ничего не ответила. «Приказ есть приказ», как бы говорили ее слегка поджатые губы и независимое, равнодушное выражение лица.

Однако я прекрасно понимал, она готова была выбросить ненавистные ей аккумуляторы не только из инструкции, но даже из самого аппарата. Впрочем, она, конечно, знала, что это невозможно, и не могла не оценивать по достоинству хоть и несовершенные, но изумительные по выдумке аккумуляторы Ярцева.

Машина подлетела к подъезду и остановилась.

— Точно, — заметил Андрей, взглянув на часы. — Он никогда не заставляет себя ждать.

— Вероятно, учитывает особенности вашего характера, — съязвила Валя.

— Нет, просто он знает, что точность — один из элементов культуры.

Из громкоговорящего телефона послышался гудок.

— Он, — уверенно сказал Андрей.

Я подошел к телефону и назвал себя.

Из репродуктора мы услышали голос директора:

— Выполняю ваше желание, дорогие друзья. Если вам удобнее проводить испытания в знакомых местах, то пожалуйста, не возражаю. Но помните, что это первое практическое испытание вашей конструкции, где нужно определить ее полезность и пока еще скрытые возможности. Думаю, что «Всевидящий глаз», как вы называете свой аппарат, будет полезен строителям, восстанавливающим город. План испытаний согласуйте с главным инженером. Вылетите завтра в восемь ноль ноль.

Испытания начинаются

Пожалуй, так и следует назвать эту часть моего рассказа, где говорится о начале опытов с нашим аппаратом. В угоду занимательности я мог бы предложить и другие названия, например: «Часы бьют полночь», или «Человек за дверью». Они будут полностью соответствовать содержанию, так как всякой таинственности потом вы об этом узнаете — тут хоть отбавляй. Но я не хочу выдумывать, поэтому рассказываю все, как было на самом деле.

Ранним утром мы вылетели из Москвы.

Под нами раскинулась желто-зеленая земля. Мы поднялись так высоко, что казалось, будто наш скоростной самолет остановился в воздухе подобно вертолету.

С такой высоты земля была совсем неинтересной. Города выглядели кучкой детских кубиков, случайно забытых в пожелтевшей траве. Около кубиков я заметил блестящую проволоку. Это была железная дорога. Сверкающий на солнце кусок бутылочного стекла при внимательном рассмотрении становился озером. Я долго разгадывал непонятный ребус: к проволоке почему-то прицепился кусок ваты, он болтался на ветру и постепенно растягивался, становясь прозрачным. Потом только я догадался, что видел дым от паровоза.

Наскучило смотреть вниз. Пожалуй, я начал понимать Андрея, его ненависть к ожиданию, и даже стал сочувствовать ему. Действительно неприятное занятие сидеть и ничего не делать, когда впереди столько работы. Признаюсь по совести, меня тогда очень волновала эта командировка… Что-то покажут наши аппараты?

Я не успел их как следует проверить. Только перед самым отлетом пришлось немного походить по двору института, чтобы увидеть на экране «Всевидящего глаза» какие-нибудь случайные гвозди или потерянные гайки.

Впереди меня сидели Андрей и Валя. Андрей протянул свои длинные ноги и откинулся на спинку кресла. Беспокойная струйка холодного воздуха из вентилятора шевелила его мягкие волосы. Андрей рассеянно откидывал их назад, искоса поглядывая на Валю. Та его просто не замечала, грызла карандаш и что-то записывала на полях инструкции к аппарату.

Я облокотился на спинку кресла Андрея и решил поделиться со своими друзьями, как бы мне хотелось помочь Колоскову.

— Должен откровенно предупредить вас, — говорил я, — что, кроме официальных испытаний, нам придется встретиться с совершенно неожиданным применением «Всевидящего глаза». Вам покажется удивительным, но его мы испробуем в поисках «клада»… Не делайте большие глаза, Валентина Николаевна, это у вас не получается, — пошутил я. — Клад был спрятан при очень загадочных и таинственных обстоятельствах. Не правда ли, довольно романтическое начало? Тут я вопросительно посмотрел на Андрея.

Он притворно зевнул и вытащил из кармана логарифмическую линейку.

— Ну еще бы, ни одни испытания у тебя без этого не обойдутся, — процедил он. — Ты всюду ищешь приключения.

Я помню, Валя осчастливила бедного Андрея таким взглядом, что он даже поперхнулся.

— До чего же скучный вы человек! — сказала она. — Ну, прямо как дождь осенний. Вы думаете: вся жизнь умещается на этой вашей линейке? — Валя неприязненно покосилась на нее. — Не все рассчитывается и предугадывается.

— Почти все. Даже погода, — прервал ее Андрей. — Трудно найти такое явление, которое бы не поддавалось расчету.

— Да вы что? Всерьез или как? — Валя говорила негромко, боясь, что услышат другие пассажиры. — «Расчеты, расчеты», — передразнила она моего растерянного друга. — Вы можете заранее знать, например, когда заболеете? Какого числа? Разрешите спросить. Или когда полюбите — вам тоже известно?

Ярцев вздохнул и спрятал линейку. Не эту тему он не решался разговаривать с Валей. Но она уже чувствовала свою победу и хотела ею насладиться до конца.

— Вы уже заранее рассчитали, какой будет та, которую вы полюбите? язвительно спрашивала она. — Знаете, сколько ей лет, цвет глаз, волос, в каком городе она живет?..

— На какой планете, — подсказал я, выручая друга. — Вы оба правы. Действительно, многие явления для нас перестали быть тайной, однако, Андрей, я бы на твоем месте не стал спорить с Валей насчет того, где ты найдешь свою подругу. Межпланетные полеты не за горами, и кто знает, не понравится ли тебе какая-нибудь марсианка с удивительно мягким и добрым характером, который так редко встречается на Земле.

Тут Андрей буркнул что-то совсем непонятное. Я не помню, но кажется, он упрекнул меня в некоторой несправедливости к жительницам Земли, намекая на какой-то мой печальный опыт. Впрочем, это к делу не относится.

Валя была нетерпелива, под стать Андрею, и, кроме того, любопытна. Тут же она затормошила меня.

— Расскажите о кладе, Виктор Сергеевич, товарищ Ярцев все равно ничего не поймет. Думает, что на Земле ни кладов, ни приключений не осталось. Расскажите. До смерти люблю слушать про необыкновенное. Так какой же это клад? Золото?

— Может быть, с «Черного принца»? — иронически спросил Андрей. — Тоже был легендарный клад. А потом выяснилось, что золото это стащили англичане еще до того, как корабль затонул. А сколько лет голову морочили, экспедиции посылали… Оказалось, обыкновенное жульничество. Вот и мы к морю летим… Уж не искать ли золото на дне?

— Нет, мы будем искать не золото, — заявил я серьезно, — а то, что ценится гораздо дороже. Я говорю о замечательном произведении искусства.

— Портрет графини неизвестных лет, неизвестной национальности, кисти неизвестного художника, — съехидничал Андрей и, повернувшись ко мне, положил подбородок на спинку кресла. — Неужели наш абсолютно прозаический аппарат способен найти такой портрет? Вот это, я понимаю, романтика!

Помню, я даже обиделся.

— Валя права: твоя насквозь пропитанная формулами душа этого не поймет. Ради точности, столь необходимой твоей натуре, должен сказать: искать мы будем не портрет графини, а… чертежи советского архитектора.

Валя победоносно посмотрела на Андрея и снова застыла в ожидании.

— Можете ли поверить? — говорил я. — Когда я услышал историю пропавших чертежей чудесного архитектурного творения, то мне страшно захотелось найти их. А это можно сделать только нашими аппаратами. И наряду с обычными испытаниями по программе мы будем заниматься поисками круглого сейфа.

— Сейфа? — переспросил Андрей, взглянув на Валю. — Но ведь…

Она сделала протестующий жест и заставила его замолчать.

Дальше я рассказал друзьям о том, что вам уже известно. Не забыл историю с убийством старика и даже сообщил, что это произошло в гостинице, — где я останавливался. Упомянул и о других не менее романтических подробностях.

Друзья молчали: видимо, каждый из них по-своему оценивал мой рассказ. Глухо рычали четыре мотора.

Наконец Андрей потянулся и, удивленно взглянув на меня, спросил:

— Неужели ты во все это веришь?

— А почему бы и нет? — Тут я удивился не меньше его. — Колосков не такой человек, чтобы…

Андрей не дал мне договорить, нетерпеливо взмахнул рукой.

— Да я не о том. Твой друг не станет обманывать, в этом я не сомневаюсь, но он может ошибаться. А главное — в другом. Как могут наши аппараты найти железный ящик, если он спрятан неизвестно в какой части города? Не будем же мы ходить по квартирам?

Я ничего не ответил. В самом деле, город очень большой. Посмотрел на Валю, словно хотел призвать ее в союзники.

Но она не заметила моего взгляда: откинувшись в кресле, полулежала, закрыв глаза. Тени пролетающих облаков скользили по ее лицу. Возможно, как и я, думала о новом и неизвестном, что ждет нас через несколько часов.

Самолет снижался.

На аэродроме нас встретил Колосков, с которым я договорился по телефону. Предупредительно открывая дверцы машины, он с уважением посматривал на наши чемоданы, видимо, догадываясь, что там должны быть аппараты.

Он уже знал, они будут испытываться на его участке.

Мы въехали в город. Чувствовалось дыхание моря. Мне тогда показалось, будто оно пахнет свежими огурцами. По обеим сторонам улиц уже были выстроены новые здания, но кое-где еще стояли, ожидая своей очереди, унылые остовы домов без крыш, с закрытыми темной фанерой окнами.

— Что-то не узнаю дороги. Куда вы нас везете? — спросил я у Колоскова, когда машина выехала на главную улицу.

Это был не тот путь, по которому я ехал в прошлый раз.

— В новую гостиницу, там для вас уже оставлены номера.

— Нет, Федор Григорьевич. Там нам делать нечего, — возразил я. — Мы приехали к вам на участок для того, чтобы работать, а не гулять по этому вылизанному асфальту. Везите в старую гостиницу. Это совсем близко от места восстановительных работ, где мы и будем проводить испытание. Поймите, Федор Григорьевич, — убеждал я его, — нам нужны развороченные тротуары, голые остовы домов, исковерканные балки, засыпанные щебнем. Там для нас, как говорится, и воздух другой…

— Вот и я так же думаю, — поддержала меня Валя. — Аппараты надо испытывать в самых сложных условиях, — и деловито спросила: — Когда начнем?

— Я думаю, завтра с утра.

— А почему не сегодня? — вмешался Андрей. — Хотя бы через час.

— Еще лучше — через пять минут. — Валя искренне рассмеялась. — За всю свою жизнь я ни разу не встречала человека с таким, ну просто чудовищным нетерпением.

— Во-первых, Валентина Николаевна, я бы на вашем месте никогда не ссылался на жизненный опыт, — вежливо напомнил Андрей. — Это величина, как говорят нелюбимые вами математики, бесконечно малая. А во-вторых, в моем предложении нет ничего смешного. Нам нужно экономить время.

Спор мог бы возникнуть каждую минуту, поэтому я постарался прервать его в самом начале.

— Второй аппарат надо еще немного подрегулировать.

— Будем испытывать один, — настаивал Андрей.

— Как хочешь, — согласился я. — Сегодня так сегодня. Начнем часа через три.

Едва мы успели распаковать свои вещи и умыться с дороги, как за нами в «Европу» зашел Колосков. Видимо, он тоже заразился нетерпением. Мы с Андреем взяли аппарат и направились к строительному участку номер семнадцать.

Валя тоже хотела идти с нами, но вид у нее был усталый, и я посоветовал ей остаться в гостинице: пусть хорошенько отдохнет. Валя, конечно, обиделась, однако не всегда приходится с этим считаться.

— Предположите, Федор Григорьевич, — обратился к Колоскову Андрей, — что в вашем распоряжении есть аппарат, который позволяет видеть металл под землей. Что бы вы с ним сделали?

— Я бы нашел ему работу, — уверенно заявил Колосков. — Мне, например, очень важно знать, где под землей проходят водопроводные и газовые трубы, нет ли там телефонных или электрических кабелей, которые могут пригодиться. Потом…

— Одну минуту, — перебил его Андрей. — Подержите, пожалуйста, чемодан.

Он вынул аппарат, надел его на себя и застегнул ремни.

— Теперь смотрите на экран.

Мы подходили уже к участку Колоскова.

Федор Григорьевич наклонился над аппаратом. На темном экране вспыхнула яркая зеленая точка и вытянулась в линию. Через мгновение весь экран загорелся зеленоватым светом и стал похож на огромный кошачий глаз.

Длинный объектив, вернее, направленная антенна, заключенная в трубу, была опущена книзу и как бы смотрела в землю. По экрану пробежала черная линия. Андрей остановился, отрегулировал фокусировку, и на экране стал четко виден контур водопроводной трубы.

— Посмотрим, куда она ведет? — сказал Андрей и зашагал дальше, не выпуская ее из поля зрения.

Андрей остановился у стены.

— Здесь труба входит в дом.

— Сейчас проверим, — и Колосков взялся за лопату.

Он энергично раскапывал груду мелкого щебня. Лопата звякнула. Да, действительно здесь проходила труба.

Федор Григорьевич вытер лоб.

— Здорово. Но я придирчивый. Работу требую на совесть. Мне мало знать, где проходит труба. Может, она посредине лопнула или, скажем, вообще никуда не годится?

— Ваша придирчивость нам только на пользу, — сказал Андрей. — Попробуем доказать зоркость аппарата.

Он пошел вдоль водопровода в обратную сторону. Метров через двадцать линия на экране резко искривилась, здесь были заметны сплющенные стенки трубы.

— Можно сказать… замечательно, — проговорил Колосков. — Все видно как на ладони. Значит, этот отрезок надо сменить. Ну, а что еще там есть, под землей?

Целый час ходили мы тогда по строительному участку. На круглом экране были видны темные контуры спрятанных в земле труб, кабелей, водоразборных колодцев, все, что человек с таким трудом заботливо укладывал в землю.

Федор Григорьевич не скрывал своего восхищения. Он сделал множество отметок в записной книжке. Все, что обнаружено здесь, под землей, должно было так или иначе использоваться.

— А нельзя ли проверить, каково здоровье этой уважаемой стены? — спросил Колосков, останавливаясь возле железобетонного здания с глубокими извилистыми трещинами. — Посмотрите в ее нутро? Как там с арматурой? Нет ли трещин в каркасе? Как сохранились другие стены? Может быть, удастся восстановить эту коробку?

— «Всевидящему глазу» все равно, что земля, что бетон, — ответил Андрей, рассматривая потрескавшиеся стены. — Радиоволны пройдут.

Он повернул трубку аппарата перпендикулярно к стене и взялся за ручку фокусировки.

На экране появилась будто вычерченная железная конструкция. Словно невидимым лучом прожектора Андрей ощупывал стену, поднимая хобот аппарата то вниз, то вверх. Он внимательно просматривал каждую стойку.

— Подожди, — остановил я Андрея. — Мне кажется, здесь небольшое искривление. Увеличь изображение. Ну хотя бы в десять раз.

Ярцев перевел регулятор. На экране, как в кино крупным планом, показалась часть железной стойки. Можно было заметить неровности и выступы, оставшиеся на ней после проката. Словно в гигантский микроскоп смотрели мы тогда на эти бугорки, небольшие раковины от окалины, видимые только при увеличении.

— Подними аппарат немного выше, — попросил я, невольно заражаясь азартом. Вот сюда, к трещине. Ну, конечно, здесь небольшой разрыв стойки. Как вы считаете, Федор Григорьевич, этот поверхностный разрыв сильно повлияет на прочность всей конструкции?

Колосков нагнулся к аппарату.

— Внутренних трещин у стойки нет, — определил он. — А эта пустяковина ничего не значит. Так что же получается? — вдруг как бы опомнившись, встряхнул он головой. — Можно просмотреть все здание, и если внутри нет разрушений, то… одним словом, мы можем использовать старый остов, и нечего бояться за прочность. Каково! Ну, конечно, — тут же поправился он, — если нужно кое-где заменить стойки или балки, то это сразу видно будет… Чудесный аппарат вы придумали!..

Мы ходили по всему участку, просматривали перекрытия домов, обнаруживали в груде кирпичей остатки, отопительной системы, нашли под развалинами засыпанный котёл центрального отопления и множество погребенных в мусоре радиаторов. В комнатах, которые не очень пострадали от авиабомб, мы находили осветительную проводку, спрятанную под штукатуркой.

Наступил вечер. Дома вдруг сделались лиловыми, потом голубовато-серыми. Еще ярче засветился зеленый глаз аппарата. Утомленные, измазанные в извести и в песке, мы вышли на улицу.

Колосков взял меня под руку и возбужденно заговорил:

— Завтра я комиссию сюда позову. Пусть дают другие сроки. Мне сейчас уже видно, где что нужно делать. Понимаешь, Виктор Сергеевич, мы теперь с ребятами работу быстро закончим, а вот потом, — он остановился и, с надеждой глядя на аппарат, который Андрей укладывал в чемодан, добавил: — Потом будем строить «Воздушный дворец». Уверен, что найдем чертежи.

— Попробуем, Федор Григорьевич, попробуем! — сказал я. — У нас с собой два аппарата. Один будем испытывать здесь, другой используем для поисков сейфа. Это будет серьезным испытанием.

Он порывисто обнял меня, и я сразу же почувствовал себя неловко. Не хватало твердой уверенности, что нам удастся ему помочь, и я не вправе был переоценивать возможности нашего аппарата. Он пока еще очень несовершенен.

Я помню, в этот вечер Валя встретила нас у подъезда гостиницы, и по выражению лиц, особенно Колоскова, поняла, что первые испытания прошли удачно.

Она даже не стала обижаться за то, что мы обошлись без нее. Во всяком случае, я так думал. Однако когда я спросил, проверила ли она аккумуляторы, то услышал отрицательный ответ. Я не мог представить себе, что Валя позабыла о них или поленилась. Значит, были какие-то другие причины.

Вместе с ней мы поднимались на второй этаж по лестнице старой гостиницы.

— Какая здесь тишина, — вполголоса говорила Валя. — Еще девочкой я ездила с экскурсией в Ленинград. Помню, мы осматривали Петропавловскую крепость, были в полутемном равелине — старинной страшной тюрьме для политических заключенных. Я никогда не забуду эти холодные сводчатые коридоры и длинный ряд камер. Там было очень страшно. Сколько лет прошло, а я все еще вспоминаю эту гнетущую тишину. Сквозь толстые стены не долетало ни одного звука. Экскурсовод сказал, чтобы мы на минутку замолчали и послушали эту тишину. Она доводила заключенных до сумасшествия. И действительно, когда наступило молчание, то нам стало просто не по себе.

Под впечатлением своего рассказа Валя приумолкла.

Видимо, эти воспоминания были вызваны обстановкой старой гостиницы, и не случайно наша упрямица встретила нас у подъезда. Она не могла проверить аккумуляторы, потому что боялась оставаться в пустом номере, тем более что в гостинице на этот раз почти все комнаты оказались свободными. По коридору никто не ходил, стояла тишина, как в равелине.

Андрей осторожно взял Валю под руку:

— Представляю ваши ощущения в крепости. Но это было давно, а дети многого боятся.

Она освободила руку.

— Вы хотите напомнить мне, что я уже не дитя. Благодарю. Это полезно. Но, может быть, вам покажется смешным, а я и сейчас многого боюсь. В этом виноваты книги. С детства они научили меня пугаться летучих мышей, темных углов, где прячутся крысы и всякие непонятные призраки. Мне неприятен крик совы, полумрак, сырость. Все это описано в старинных книгах. Я помню страшные рассказы о замках с привидениями.

— Мне понятен ваш интерес к привидениям, — сказал я, подсмеиваясь. — Они обещали проверить аккумуляторы. Безответственный народ. Обманули.

Валя покраснела и опустила голову.

Я вспомнил вдруг историю, рассказанную Колосковым, и спросил его, когда мы шли по коридору:

— Федор Григорьевич. Это здесь простился с жизнью шпион, которого посадили к Бродову?

— Вот видите, Валентина Николаевна, — с ласковой усмешкой, сказал Андрей, сегодня ночью вы сможете встретить своих старых знакомых из книг. Для этого тут все условия. Таинственная гостиница… Тишина… Бьет двенадцать часов… Появляется привидение, старик со стеклянными глазами…

Валя сердито посмотрела на него и отвернулась.

— Говорят, этот старик жил вот здесь, — сказал Колосков, останавливаясь у двери, где белела табличка «№ 6». — С вами рядом, Виктор Сергеевич. — Он попрощался и ушел.

— Итак, Валентина Николаевна, — сказал я. — Можете спокойно спать. Призрак по-соседски прежде всего зайдет ко мне. Кстати, мне сейчас не до сна. Хочу подрегулировать второй аппарат.

Мы разошлись по своим комнатам.

Опять мне попался тот же номер: узкий и мрачный. Сводчатый потолок спускался очень низко, как в подвале… Я решил не включать света, чтобы лучше видеть изображение на экране.

Ночной сумрак, словно синий густой туман, застилал комнату, свисая тяжелыми портьерами в темных углах. Синим казалось все: ковер, диван, круглый стол и даже кресло, где я сидел.

Несмотря на удачные испытания, я чувствовал тревогу и мучительное недовольство. Меня очень беспокоили непонятные капризы второго аппарата, который мы не успели как следует наладить. Он очень трудно поддавался регулировке.

Я вытащил его из чемодана, поставил на стол и повернул ручку переключателя.

В глухой тишине зажужжал вибрационный преобразователь. Вспыхнул зеленоватый экран.

Закончив проверку фокусировки аппарата, я направил объектив книзу и увидел черную полосу балки, костыли и гвозди в основании паркета.

Я надел аппарат на себя и прошелся по комнате. Помню, что заметил тогда провода люстры, висевшей на потолке нижнего этажа. Видна была и сама рогатая люстра. Она резко выделялась на светло-зеленом фоне. Появилась монета, лежащая под ковром, лезвие бритвы, застрявшее в щели паркета, английская булавка…

Но все это было видно с какими-то дополнительными тенями и радужными ореолами. Приходилось сильно увеличивать напряжение и брать от аккумуляторов непосильную для них нагрузку. Я уже поставил новый аккумулятор, который только что отсоединил от выпрямителя, но и он скоро разрядился. Долго пришлось возиться с аппаратом, пока я не наткнулся на причину всех бед.

Наконец схема была исправлена, и я вновь начал испытания.

Невидимые лучи аппарата скользили по стене.

Водопроводная труба, электропроводка, телефонная линия мелькали на зеленом экране. Видно было четко и хорошо. В поле зрения попал мой чемодан, и я увидел в пространстве, ограниченном черными линиями его металлической окантовки, какой-то кружок, усеченный конус и другой конус поменьше. Мне это было непонятно. Ведь я знал содержимое своего чемодана. Долго я не мог догадаться, что проектировалось на экране. Потом вдруг припомнил: это же бритвенный прибор и кисточка.

Я узнал рамку логарифмической линейки, увидел пуговицы на одежде. Появились тени отверток, плоскогубцев, электропаяльника. Все эти инструменты могли понадобиться, и я взял их на всякий случай.

Луч аппарата бродил по стене соседней комнаты. Я почувствовал себя невидимкой, проникающим в любое запертое помещение.

Я помню, что видел семь замков письменного стола, детали бронзового чернильного прибора, ярко очерченный контур настольной лампы. Она казалась очень странной — без лампочки и абажура.

На зеленоватом мерцающем фоне появился скелет железной кровати. Настроился поточнее — кровать стала видна еще резче. «Вот здесь он лежал», — мелькнуло в голове. Я оторвал взгляд от экрана и вдруг подумал, что сейф может быть замурован где-нибудь в стене соседнего номера. Впрочем, тут же отогнал эту мысль.

Мертвенный свет уличного фонаря разливался по паркету. Свет был неприятный, зеленовато-фиолетовый. Снова я наклонился над экраном и невольно отшатнулся. На экране что-то двигалось.

Я хорошо знал, что в соседней комнате никто не живет, но в зеленом светящемся круге я видел какой-то странный темный стержень, который равномерно раскачивался.

Было такое впечатление, что кто-то стоял посреди комнаты и медленно помахивал тростью.

«Может быть, это призрак хромого старика?» — попробовал я подшутить над собой.

В самом деле, это было бы забавно. При помощи радиотехнического, прибора, созданного на основе последних достижений науки, инженер вдруг обнаруживает привидение, да еще с тросточкой! Случай совершенно фантастический.

Невероятное сочетание техники и старомодной мистической романтики удивляло своей несообразностью. В то же время у меня невольно разыгрывалось воображение. Я представлял себе освещенного отблеском фонаря человека с зеленоватым лицом, он встал с кровати и, глядя на стену стеклянными, остановившимися глазами, задумчиво покачивал перед собой железной тростью.

Именно тростью. О ней мне говорил Федор Григорьевич. Я понимал, что это чепуха, но не мог оторвать взгляда от экрана. Больше того, я злился на себя, представляя, как будут смеяться Андрей и Валя, если им рассказать, что я видел на экране железную трость привидения.

Где-то пробили часы. Действие развивалось, как в старинных романах, о которых вспоминала Валя. Я не знал, сколько было времени. Возможно, и двенадцать. Призрак начал бродить по комнатам. Чем черт не шутит, мог заглянуть и ко мне.

Однако он не спешил, стоял спокойно на том же месте, равномерно помахивая тростью. Странная методичность была в этом движении. Трость раскачивалась, как маятник.

Ну, конечно! Это и был маятник. Маятник больших старинных часов. Я живо представил себе: высокая узкая тумба красного дерева со стеклянной дверцей, я даже мог разобрать на экране аппарата кружок на конце «тросточки», а вверху квадрат циферблата.

Я мысленно пристыдил себя, что дал волю не в меру разыгравшемуся воображению, и снова занялся аппаратом. Он все-таки работал не так хорошо, как мне бы хотелось. В такие минуты, когда остаешься один со своим капризным созданием, представляешь его буквально живым и можешь даже разговаривать с ним, тщетно убеждая строптивый аппарат подчиниться прежде всего законам радиотехники, затем твоему опыту и настойчивости.

Помню, в тот раз я тоже что-то шептал, склонившись над экраном и поминутно заглядывая под панель прибора, где контрольная лампочка освещала скелет конструкции, путаницу цветных проводов, похожих на артерии и вены в анатомическом атласе, конденсаторы сопротивления, катушки контуров — всю ту живую, как мне казалось, плоть, из которой был создан наш аппарат.

— Что случилось с тобой?.. Мало напряжение? Сейчас подбавим, — шепотом говорил я этому непокорному творению и подкручивал реостат. — Так, правильно… Доволен? Но почему у тебя на экране вдруг появились темные полосы? Синхронизация шалит? — Я тут же подстраивал нужный контур. — А это что за новости? Ты стал совсем близоруким? Твой брат видит куда лучше тебя. Проверим напряжение на тиратроне.

Я подключал концы от вольтметра, менял сопротивления и с надеждой смотрел в огромный зеленый зрачок, где отпечатывалось то, чего не видели мои несовершенные глаза.

Наконец мне удалось убрать темные полосы и устранить «близорукость». Направляя объектив на дверь своего номера, я все еще разговаривал с аппаратом:

— Вот теперь правильно. Развертка нормальная… Экран чистый… Посмотрим внимательно, — шептал я, подкручивая ручки напряжений и фокусировки. — Яркость и контрастность вполне подходящие… Только мне не очень нравится светящийся ореол вокруг изображения. Лишний он, брат, лишний.

Я отвернул крышку в одном из отсеков прибора и снова занялся регулировкой. Ореол исчез. Все это, конечно, было не так просто, как я рассказываю. Пришлось заменить конденсатор, подстроить контуры, увеличить напряжение на сетке тиратрона. В конце концов второй аппарат стал работать не хуже своего собрата.

Долго я смотрел на экран, регулируя четкость изображения ручки двери. Глаза устали от напряжения, я на минуту закрыл их и, когда снова посмотрел на светлый круг, неожиданно заметил движущееся темное пятно. Мне показалось это странным. Никакими законами техники его нельзя было объяснить.

Я вынул из кармана платок, протер стекло экрана, потом машинально вытер платком глаза и с досады выругался.

Это не было обманом зрения: на фосфоресцирующем экране я совершенно ясно увидел очертания металлической трости. Она медленно плыла по экрану, как вытянувшаяся змея в зеленоватой воде аквариума.

Поворачивая объектив, я не выпускал ее темного силуэта из поля зрения аппарата. Доплыв до края экрана, трость повернула обратно.

Я поднял объектив повыше. На экране появились какие-то странные узкие кольца. Они боком проектировались на светящемся поле и казались эллипсами. Но вот кольца повернулись, и я вдруг представил себе, что кто-то смотрит на меня сквозь большие очки в металлической оправе. Правда, я сразу же отогнал эту мысль: видеть через дверь нельзя. Меня смутили особенности нашего аппарата, который в известной степени обладал этой возможностью.

Однако я не только видел оправу очков. По затаенному дыханию, по еле слышному скрипу ботинок мне стало ясно, что за дверью в самом деле кто-то есть. Но что ему было нужно? В первое мгновение я просто хотел выйти и узнать. Но потом решил повременить с этим. Я никогда не видел человека на экране «Всевидящего глаза», а это, наверное, интересно. По изображению на экране мне хотелось представить себе внешние особенности незнакомца, который стоял за дверью. Помню, тогда я очень удивился, обнаружив, что человек может носить десятки металлических предметов на костюме и в карманах.

Вдруг очки заметались из стороны в сторону. Тень трости перечеркнула экран, запрыгали тени пуговиц, ключей, и все исчезло. Зеленый зрачок «Всевидящего глаза» как бы иронически смотрел на меня.

В коридоре послышались шаги, приглушенные голоса. Ко мне постучали.

В желтом, слабо освещенном прямоугольнике двери появились Валя и Андрей.

— Что это ты в темноте сидишь? — удивился Ярцев и повернул выключатель.

Жмурясь от яркого света, он стал рассказывать самые последние новости.

Не знаю, как могло получиться, да я и не хочу вдаваться в существо этого дела, но, в общем, Валя где-то встретила Андрея, потом они вместе гуляли по городу, и когда возвращались в гостиницу, их догнал Колосков. Он уже успел сообщить в горсовет о наших аппаратах. Там этим заинтересовались и просили, если мы сможем, приехать с аппаратом завтра утром в горсовет, где должны были собраться коммунальники, связисты, строители. Они считают, что «Всевидящий глаз» мог бы принести огромную пользу городскому хозяйству.

— А как же наши испытания? — не скрывая своего беспокойства, спросил я.

Валя развела руками.

— Не знаю. Колосков просил нас завтра же проверить одно здание. Дело, говорит, особенно срочное. Вот если бы…

Она не договорила и замялась.

Андрей пришел ей на помощь.

— Напрашивается следующее решение, — сказал он. — Валентина Николаевна хочет взять аппарат и самостоятельно поработать с ним на участке. Я думаю, это ей полезно.

— Отлично, — согласился я. — Мне не очень нравится эта демонстрация в горсовете, но я считаю, что специалисты разных профессий могут многое подсказать. Значит, решили: дадим один аппарат Валентине Николаевне, а второй возьмем в горсовет.

— А вы его успели исправить? — озабоченно спросила Валя.

— Все в порядке, — поспешил я ее успокоить. — Недоставало напряжения в сетке тиратрона. Потом надо было подстроить каскады. В общем, теперь «глаз» видит все, даже то, что ему и не положено.

— То есть?

— Какой-то призрак с тростью бродил у двери. Не понимаю, что ему было здесь нужно?

Послышался осторожный стук. Валя вздрогнула. Андрей с усмешкой покачал головой и пошел к двери.

На пороге стоял швейцар.

— Просили передать, — сказал он, протягивая мне записку.

Когда дверь за швейцаром закрылась, я удивленно развернул листок бумаги, пробежал его и молча передал Андрею.

Там было написано примерно следующее:

«Уважаемый товарищ Петров! У меня имеются некоторые данные о месте, где спрятаны чертежи архитектора Бродова. К сожалению, я не дождался вас, чтобы поговорить об этом. Завтра увидимся».

Подпись была неразборчива.

— Ну что ж, будем ждать этого неизвестного доброжелателя, — спокойно сказал я.

Но подумал тогда о другом. Возможно, это автор записки бродил за дверью. И почему-то у него была металлическая трость. Неожиданное совпадение.

Я махнул рукой, словно навсегда отметая ненужные ассоциации, и деланно рассмеялся.

Андрей удивленно посмотрел на меня, — видно, почувствовал эту неестественность, — и проворчал:

— Мне непонятно, откуда он узнал, что мы хотим искать чертежи?

Взглядом спросив у меня разрешения, Андрей передал записку Вале.

— А Колосков? — подсказала она. — Я уверена, что он уже всем рассказал о своих надеждах и соображениях. Дело касается «Воздушного дворца». Вы же сами, Виктор Сергеевич, считаете, что он этим серьезно болен.

— Завтра спросим, кому он говорил, — сказал я и невольно покосился на аппарат.

Он был все еще включен. В правой стороне светящегося круга темнела как бы повисшая в воздухе ручка двери, похожая на букву «S».

Косой луч

Так мы назвали наше удивительно простое открытие. Впрочем, какое там открытие? Задача решалась настолько очевидно, что сейчас даже смешно подумать, как мы раньше не догадались использовать «Всевидящий глаз» подобным способом.

Итак, если вам не скучно, я буду продолжать рассказ о том, что случилось дальше, во время наших довольно интересных испытаний.

Демонстрация «Всевидящего глаза» в горсовете прошла с успехом. Зря я тогда беспокоился.

После моего небольшого сообщения всех пригласили во двор, где Андрей с аппаратом ходил по каменным плитам и показывал желающим тени на экране. В земле было столько старого металла, что его хватило бы на целый год работы какой-нибудь небольшой артели, выделывающей ножи, замки и всякую другую бытовую мелочь.

Все участники совещания толпились возле аппарата и наперебой приглашали нас к себе в строительные, монтажные, ремонтные и прочие организации. Отказываться было неудобно, но если бы нам разрешили выполнить все эти просьбы, наша командировка затянулась бы на многие месяцы.

Нам не терпелось приступить к испытаниям по программе и, не скрою, к поискам сейфа. Поэтому, наскоро попрощавшись, мы уложили аппарат в машину и решили уже сегодня начать эти поиски.

— Надо все как следует организовать, — сказал Андрей, доставая карту. Откуда ты думаешь начать?

— Ну, хотя бы от здания проектного бюро, — показал я на карте. — Для начала не все ли равно?

— Так у нас ничего не получится, — возразил он, укоризненно покачав головой. — Нужен элементарный расчет.

Андрей расправил на коленях план города с густой сеткой нумерованных квадратов.

— Мы должны обследовать квадрат за квадратом.

— Но сколько же времени потребуется, чтобы обыскать весь район, а может быть, и город? — воскликнул я. — Ты это рассчитал?

Андрей вытащил из кармана линейку, но тут же сунул ее обратно, так как прекрасно понимал убедительность моих доводов.

— Поработать придется, — сказал он тогда. — Но только такой метод обеспечит нам верный успех.

— Хорошо, — согласился я. — Будем искать по квадратам, но сначала выберем такие участки, где скорее всего мог быть спрятан сейф.

Внимательно рассматривая карту, Андрей сличал ее с местностью, где мы проезжали.

Мы тогда находились на окраине города, неподалеку от строительного участка Федора Григорьевича Колоскова.

— Отсюда и начнем искать, — предложил я, — то есть с левого углового квадрата номер один. Кстати, проектное бюро рядом, в квадрате номер два.

Выйдя из машины, я надел на себя аппарат. Андрей сопровождал меня с картой в руках.

Я высказал сомнение, что сейф едва ли будут закапывать посреди дороги.

— Откуда мы знаем? — возразил Андрей. — Может быть, этого сейфа совсем и не существует, но уж если мы взялись за поиски, то придется обследовать каждый метр земли, каждый метр стены всех двадцати шести зданий этого квартала.

— Безнадежная работа. Надо в квадратах обследовать только наиболее «подозрительные места».

Андрей ничего не ответил. Видимо, втайне соглашаясь с моими доводами, он по привычке к последовательности математического анализа не мог сразу же принять мое предложение.

Я смотрел на экран. Земля хранила в себе следы человеческой рассеянности. На маленьком участке дороги под верхним слоем щебня я увидел перочинный ножик, монету, какое-то кольцо, ключи. Я видел бесчисленное количество английских и простых булавок, крючков, пряжек и других мелких предметов. Может быть, сотню лет тому назад по этой дороге ездили в старинных каретах разряженные дамы, теряя булавки и крючки. Эту металлическую «пыль веков» каким-то чудом пощадило время, она еще не успела превратиться в ржавчину и зеленую медную окись.

Мы прошли в сторону от дороги и стали пробираться среди колючего кустарника.

Вдруг экран погас, стал почти черным, и только маленькие искорки, изредка пробегавшие по темному кругу, напоминали, что аппарат все еще работает.

Это было совсем непонятно. Продираясь сквозь колючки, мы ходили взад и вперед, но «Всевидящий глаз» оставался слепым. Мы уже хотели отложить поиски на следующий день, если, конечно, за это время удастся исправить аппарат. Но вот мы выбрались на дорогу, и экран неожиданно вспыхнул, засиял зеленым светом.

Откуда же могла появиться огромная тень возле дороги, как будто в земле оказались тонны металла? Правда, я в этом не был уверен и многое объяснял капризами пока еще несовершенного аппарата.

— Так что же за человек ходил возле твоей двери? — спросил Андрей, и я почувствовал в его голосе скрытую насмешку.

— Я с ним не знаком, — равнодушно ответил я. — Видел очки, запонки, пуговицы, трость…

— Удивительная наблюдательность.

— Во время экспериментов она никогда не бывает лишней. Да и вообще в наших условиях это качество считаю полезным. Черт его знает, кто там стоял за дверью.

— «Тень бродила за стеной», — продекламировал Андрей. — Дай-ка мне аппарат. У тебя он видит совсем не то, что от него требуется.

— Бери, может быть тебе повезет, — сказал я, снимая аппарат.

— Я все-таки не могу представить себе, — застегивая ремни, удивлялся Андрей, — как можно обратить внимание на запонки у человека, который вчера стоял за дверью, поджидая свою знакомую из комнаты напротив. Я не думаю, чтобы у него были другие причины топтаться в коридоре. К сожалению, аппарат не показал, что в левом кармане у человека с тростью лежали два билета в филармонию: шестой ряд, места четырнадцатое и пятнадцатое. Впрочем, при твоей фантазии ты мог и не это увидеть.

Я прервал его разглагольствования и посоветовал внимательно смотреть на экран.

Пройдя отрезок дороги до конца квадрата, мы повернули обратно и пошли по пустырю, пересеченному буграми. Поднимаясь на один из них, мы обнаружили в земле новую находку. Как тень во время затмения солнца, на светлый экран выползло темное пятно, и я увидел четкий силуэт круга.

— Сейф! — прошептал Андрей.

Трудно было поверить этой удаче. Но мало ли чего не бывает на свете!

Андрей крикнул шоферу, чтобы тот принес саперную лопату. Она лежала у нас в машине.

Опустившись на колени, я начал срезать плотный дерн. Мне очень хотелось верить, что именно здесь, у дороги, зарыт сейф с чертежами.

Под верхним слоем земли показалась синяя глина с желтыми прожилками песка. Мы думали, этой глине не будет конца. Наконец лопата заскрежетала по металлической поверхности, и среди голубовато-серых комьев, словно вылезая из глубины, появилось нечто похожее на большой стальной купол.

Я стал осторожно смахивать приставшие к куполу кусочки глины.

Андрей положил на землю аппарат и, нахмурившись, смотрел в яму.

— Но почему же он шарообразный? — пробормотал Андрей и, опустившись на корточки, стал помогать мне очищать глину. — Нет, это, наверное, не сейф. У него должен быть замок или петли. А тут…

Рука его вдруг провалилась куда-то в пустоту. Земля посыпалась внутрь сферы, и зияющая черная дыра словно взглянула на нас.

Я разочарованно вздохнул.

— Колпак пулеметной точки. Ты попал рукой прямо в бойницу.

Андрей поднялся, стряхнул пыль с колен.

— Теперь я и сам вижу, — недовольно признался он. — Место для него подходящее выбрали. Отсюда простреливалось все поле.

Мы ехали всю дорогу молча. Андрей делал какие-то заметки в блокноте. Я, помню, был очень удручен неудачей. «Всевидящий глаз» мог ошибаться, как и обычный миноискатель. Он заставил нас вырыть стальной колпак, оставшийся еще со времени войны.

Я представлял себе всю трудность обследования десятков квадратов. Еще несколько таких ошибок, и можно было потерять веру в аппарат. Тогда ничего не стоит пропустить и настоящий сейф, он мелькнет на экране темным пятном. В сознание понемногу закрадывалось сомнение. Оно вызывало чувство горечи и разочарования. Мне уже не хотелось продолжать поиски. Я старался гнать эти мысли. Горе, когда сам автор охладеет к своему детищу. Это страшно и непоправимо. Я успокаивал себя как мог, упорно внушая мысль, что «аппарат удачен, что далеко не всегда он ошибается, что это простая случайность. Он может все видеть, но его надо совершенствовать».

Я смотрел на обочину дороги, и мне всюду мерещились темные круги. Вдруг в самом деле я заметил в кювете жестяной проржавевший круг, дно от старого ведра.

— Стой! — приказал я шоферу.

Машина остановилась.

Я выскочил на дорогу, надел на себя аппарат и подбежал к жестяному кругу. Он появился на экране черным пятном. Я отошел немного дальше, и пятно превратилось в эллипс. Так и должно быть, на круг я смотрел в ракурсе. Затем я взял лопату и зарыл круг в канаве. Снова отошел и посмотрел. На этот раз я не увидел ни круга, ни эллипса. «Значит, при «косом луче» на экране я ничего не смогу увидеть. А если так, то мы никогда не найдем сейфа, потому что нам не хватит времени для того, чтобы вытаскивать из земли всякие детали, имеющие очертания круга. Например, колеса вагонов, большие шкивы или те же ржавые днища от бочек и ведер», — примерно так рассуждал я, проделывая свои опыты.

Андрей молча смотрел на мои бесплодные попытки видеть под углом и наконец сказал:

— Нам обязательно надо осматривать предмет и сверху и сбоку. Но почему это не удается?

Не скрывая досады, я тут же ему напомнил, что у «Всевидящего глаза» был и остался основной порок, — недостаточная мощность. С этим мы только что встретились на практике. Мощности генератора нашего аппарата не хватает, чтобы проникнуть сквозь толщу земли больше чем на один метр, а если луч направить под углом, то здесь ему придется преодолевать слой в полтора-два метра.

Мы уже сели в машину, когда Андрей спросил:

— А если увеличить мощность генератора?

— Не задавай наивных вопросов, — сказал я, рассердившись. — Твои же аккумуляторы не позволяют.

Андрей задумался, затем вынул блокнот.

— Прости, я забыл. В этих образцах мы какой ток берем от аккумуляторов?. снова спросил он.

— В импульсе примерно до шестисот ампер.

Андрей беспокойно заерзал на месте, затем, успокоившись, посмотрел на бегущую впереди нас дорогу и начал что-то считать, перелистывая листки блокнота.

— Ты понимаешь, — обратился он ко мне через несколько минут, — я сейчас прикинул и убедился, что от аккумуляторов можно брать ток в тысячу сто ампер, то есть почти в два раза больше, чем мы берем сейчас. У нас есть запасные аккумуляторы. Подсоединим их последовательно, потом переключим обмотки в преобразователе. Таким образом мы увеличим первичную мощность, а отсюда и мощность излучения.

Мне было понятно, что Ярцев предлагал довольно простое решение проблемы «косого луча». В этом случае какие-нибудь круги или шары мы могли бы осматривать со всех сторон. Андрей доказывал, что лучи аппарата будут проникать на значительно большую глубину, чем мы проектировали. Все это он подкреплял формулами на листках блокнота.

— Но позволь, мы не рассчитывали на такие плотности тока в твоих аккумуляторах, — сказал я, мельком проглядев записи. — Через несколько дней аккумуляторы полностью разрушатся.

— Придется с этим мириться, — убежденно проговорил он. — Мои аккумуляторы могут отдавать огромную энергию. Пусть недолго, но все же могут.

Я подумал, что в данных испытаниях и поисках сейфа нужна максимальная энергия не только аккумуляторов, но и нас самих.

Показались знакомые контуры здания. Машина подъезжала к конторе Колоскова. Он, видимо, с нетерпением ждал нас и вышел навстречу.

— Ну, чем обрадуете? Как там, в горсовете? Удивили вы их своим «зеленым глазом»? — опрашивал он с воодушевлением. — Воображаю, сколько там сейчас разговоров.

Я вкратце рассказал Колоскову о наших делах.

— Валентину Николаевну не видели? — спросил Андрей, оглядываясь по сторонам. — Она впервые проводит испытания. Как ее успехи?

— Лучше не надо. Мы засняли и зарисовали уйму нужных вещей. А разве не вы прислали за ней машину?

— Какую машину? — удивился Андрей. — Валентина Николаевна уехала?

— Да. Часа полтора тому назад.

— Кто же за ней приезжал?

— Признаться, я не видел толком. Меня в это время отрывали по разным делам, — говорил Колосков. — Но помнится, что в машину садился пожилой человек, в шляпе, в очках… С палкой…

Я вздрогнул. Опять какое-то странное совпадение. Но потом успокоился: «К обеду приедет. Или она уже в гостинице».

Мое предположение не подтвердилось. Вали в номере не оказалось. Я не мог понять, почему она так неожиданно уехала. Знакомых в городе, насколько мне известно, у нее не было. Возможно, кто-нибудь из соседей-строителей упросил ее просмотреть здание или найти водопровод. Во всяком случае, дело найдется для нашего аппарата. Я был спокоен за Валю и за аппарат, зная, что наша лаборантка винтика не потеряет, не говоря уже о ценном приборе.

Не терпелось проверить предложение Андрея — увеличить мощность радиолуча. Позабыв обо всем, мы занялись переделкой аппарата. Нам это удалось очень просто и хорошо, что в лабораторной практике далеко не всегда бывает.

Закончив работу, вышли из гостиницы, намереваясь немедленно начать испытания «косого луча». Но не успели мы пройти и нескольких шагов, как ко мне подбежал человек в запыленном рабочем комбинезоне.

— Товарищ Петров, прошу извинения, — взволнованно говорил он, запыхавшись от быстрого бега. — На карьере обвал, — продолжал он скороговоркой, — засыпаны механизмы, вагонетки, рельсы, инструмент. Работа остановилась. Послал начальник, просит помочь. Не знаем, где что искать. Подряд раскапывать все. долго. Камень срочно нужен. Посмотрите аппаратами. Очень просим. Пожалуйста.

— Попробуем помочь, — сказал я и обратился к Андрею: — Кстати испытаем «косой луч». Едем!

— Спасибо, вот спасибо! — обрадованно говорил человек в комбинезоне и потащил нас к машине. — Тут совсем недалеко.

— Может быть, ты останешься? — спросил я у Андрея. — Подождешь Валю и приедешь со вторым аппаратом?

Андрей отрицательно покачал головой.

Мы быстро проехали улицу с разрушенными домами и помчались по шоссе, возле которого нашли стальной купол.

На карьере, где велись разработки известняка, мы увидели замершие без движения экскаваторы, остановившиеся на полпути вагонетки канатной воздушной дороги. Люди растянулись цепью у белой каменной стены высотою с двадцатиэтажный дом и торопливо откапывали механизмы и инструмент.

Навстречу нам спешил начальник разработок, белый, как известь. Он смахивал с ресниц приставшую пыль.

— Мне рассказали о ваших испытаниях. А тут видите, какое дело вышло… Обвал, причем совершенно неожиданный. К счастью, ни одной жертвы. В обеденный перерыв обвалилось. Главное теперь — механизмы найти…

— Найдем, — пообещал Андрей, вытащил аппарат из чемодана и надел на себя.

Мы бродили по грудам известняка и смотрели на экран. То в одном, то в другом месте обнаруживали мы лопаты, врубовые машины, пневматические молотки, электробуры. Они четко вырисовывались на зеленом блюдце экрана. «Косой луч» позволял видеть их даже издали, не только под ногами.

За нами шли несколько землекопов — вспомогательных рабочих, их на карьере насчитывалось совсем немного, так как все основные работы были механизированы. Рабочие откапывали найденный нами инструмент и отдавали своим товарищам.

То здесь, то там под толстым слоем обвалившейся породы — вагонетки, электрокары, транспортеры. За нами шел инженер и по списку отмечал обнаруженные машины.

На всем участке обвала не осталось ни одного квадратного метра, где бы не побывал «Всевидящий глаз». Мы указывали, где именно нужно капать, и вскоре в разных местах возникали горки выброшенной наверх породы.

Приехала комиссия для расследования необычайного обвала. Специалисты были очень удивлены, увидев, что так быстро найдены машины и инструмент.

— Ну и «глаз»! — с восхищением говорил начальник разработок. — Да этот чудесный прибор сократил нам работу по меньшей мере на десять дней.

— Ваше счастье. Повезло, — сказал низенький и толстый председатель комиссии, обмахиваясь соломенной шляпой. — Вы говорите, жертв не было? А учли, что часть породы засыпала дорогу? В это время там никто не проезжал?

— Ну что вы? — встревожился начальник разработок, и его лицо еще больше побледнело под слоем известковой пыли. — Мы бы заметили.

— Для полного спокойствия можно проверить засыпанный участок дороги, предложил я.

Председатель комиссии удивился.

— Но как это сделать?

Мне было понятно, в чем он сомневался, и я пояснил:

— На экране мы можем увидеть не только машину под обвалившейся породой, но и следы человека.

— Не понимаю. Какие следы? — еще более удивился председатель.

— Сейчас я вам скажу. — Тут я направил на него объектив. — У каждого человека достаточно металла и на одежде и, конечно, в карманах. Вот у вас, например, я вижу монеты, ключи, ножик со штопором, а выше, над поясом, что-то совершенно непонятное из цепей и блоков.

— Ничего непонятного, — смущаясь, возразил председатель и подтянул брюки. Я вчера купил… такие специальные подтяжки… Очень даже удобно…

— Ну вот видите, значит и человека можно найти, — сказал я. — Но я и думать не хочу, что кто-нибудь попал в обвал.

— Этого еще недоставало, — буркнул Андрей и взял у меня аппарат.

Перебираясь через завалы известняка и утопая по щиколотку в крошеве мелкой, раздробленной породы, мы достигли дороги. Андрей принялся исследовать ее засыпанный участок.

— Так чем вы объясняете неожиданный обвал? — обратился председатель комиссии к руководителю работ. — Ведь только три дня назад мы проверяли технику безопасности.

— Виктор! Скорее ко мне! — взволнованно закричал Андрей.

Я подбежал и увидел, что он с ужасом смотрит на экран.

На мерцающем поле четко обрисовывалась тень небольшого обруча. Внутри его. силуэты металлического флакона, крошечных ножниц, шестигранной пудреницы и других мелких предметов, обычно встречающихся в дамской сумочке.

— Ты понял? — хрипло спросил Андрей. — Узнаешь?

Тени на экране задрожали. Андрей уже не мог держать аппарат.

— Это просто совпадение, — успокаивал я его. — Мало ли у кого может быть такая же круглая сумочка.

Но Андрей не слушал.

— Скорее сюда с лопатами! — крикнул он и, когда подоспели рабочие, попросил: — Пожалуйста, здесь. Поскорее!

Он ходил по засыпанной дороге, просвечивая ее аппаратом шаг за шагом.

С минуты на минуту я ждал в отчаянии, что он увидит силуэт расплющенной машины или другие признаки гибели людей.

Рабочие вырыли глубокую яму и вытащили из нее покрытую белой пылью круглую сумочку с металлическим обручем. Я взял ее, сдул пыль. Точно такую же сумку, из красной кожи я видел у Вали.

Андрей вырвал ее у меня из рук и нажал кнопку на обруче. Сумка раскрылась. В ней лежали ножницы, золоченая пудреница-шестигранник и записная книжка Вали.

Начальник здешних разработок с удивлением смотрел на искаженное волнением лицо Андрея и, видимо, ничего не понимал. С его точки зрения, сумка могла быть просто случайной находкой. Мало ли кто проходил по этой дороге. Других признаков, что здесь мог кто-то погибнуть, не обнаружено.

И на самом деле: кроме этой сумочки, мы ничего не нашли.

Это несколько успокоило Андрея. Оценивая его поведение, я понял тогда многое. Мне стало жаль своего друга, потому что я не знал, чем ему помочь. Валя всегда говорила с ним, нарочито подчеркивая свое равнодушие. То ли это было пустой девичьей фрондой, или объяснялось неприязнью к суховатому математику, но Андрею от этого было не легче. Он старательно прятал свое чувство, и только случай с печальной находкой выдал его.

Андрей высказал предположение, что, должно быть, Валентина Николаевна проезжала этой дорогой и потеряла сумку. Его так же, как и меня, удивляло, почему она нас не предупредила.

— В верхней части карьера остался засыпанным кое-какой инструмент, обратился ко мне начальник разработок. — Если не устали, то… — Он виновато улыбнулся.

С большим трудом поднялись мы наверх. Я взял у Андрея аппарат и, шагая по самому краю обрыва, направил объектив на обрушившийся склон.

Я следил за тенями, мелькающими на экране, изредка поглядывая вниз, где работали люди. Они откапывали засыпанные машины.

На экране появилась необычная тень.

— Странно, — глядя через мое плечо на экран, проговорил здешний начальник. Трехлинейная винтовка образца тысяча восемьсот девяносто первого года. Ого, да она здесь не одна. Целый склад!

На экране «Всевидящего глаза» видны были аккуратно уложенные в гнезда винтовки. Их могли мы обнаружить только «косым лучом», направляя объектив под углом к земле. Винтовки стояли вертикально. Почва в этом месте осела, образовалась глубокая впадина, от которой во все стороны разбежались черные извилистые трещины.

— Теперь понятно, почему произошел обвал, — заметил председатель комиссии, рассматривая трещины под ногами. — Обрушилась почва над этой пещерой, сдвинулась с места порода вверху карьера и, как лавина, скатилась вниз. Но что это за склад оружия, хоть убейте, не пойму.

Я еще раз продемонстрировал удивительную зоркость «Всевидящего глаза».

— Смотрите на экран. Под нами, конечно, не пещера. Видите, от склада оружия протянулась дорожка из рассыпанных патронов? Еще дальше темнеют пустые гильзы. Если проследить за ними, то они нам встретятся довольно далеко отсюда. Это подземный ход. Люди здесь часто ходили, роняли гильзы, патроны, гвозди от ящиков, пуговицы, кусочки проволоки. Видите, как их много. Кстати, обратите внимание на черту — это линия полевого кабеля.

— Вы правы, — согласился мой спутник, глядя на светящийся экран. — Здесь, конечно, подземный ход. Но куда он ведет?

Мы сравнительно далеко отошли от карьера. Помню тогда, что линия полевого телефона пропала.

Возвращаясь обратно, я спросил у начальника карьера:

— Откуда здесь может быть подземный ход? Не ведет ли он к знаменитым катакомбам?

— Не думаю, — сказал он. — До них достаточно далеко.

Мы собрались в город. Нас провожал радостный начальник карьера и все время допытывался, нельзя ли приобрести «Всевидящий глаз».

— Поймите, инженеры, мне такой «глаз» каждый день нужен. Конечно, не лопаты искать, а проверять, как в породе инструмент идет, бурение. Тут мы новый способ придумали.

Он просил ему посодействовать, чтобы получить аппарат из первой серии. Сам за ним приедет.

В машине Андрей почти ничего не говорил, задумчиво рассматривая сумочку из красной кожи.

Через полчаса мы уже подъезжали к гостинице. Андрей мгновенно скрылся в подъезде. Я решил подождать в машине, причем беспокоился не меньше Андрея. А вдруг Валя еще не приехала и с ней случилась какая-нибудь неприятность.

Стало уже темнеть. Я сидел как на иголках. Наконец замелькали стекла вращающихся дверей гостиницы и словно вытолкнули Андрея на тротуар.

— Мне сейчас сказала дежурная, — быстро заговорил он, — что вчера тебя спрашивал какой-то старик. Он сначала поднялся наверх, а потом оставил записку. — Не он ли заезжал сегодня на строительство и увез Валю с аппаратом показать, где спрятан сейф.

— Но ведь она не ребенок. Должна бы предупредить…

— Все это верно, — нетерпеливо прервал меня Андрей. — Но ты же знаешь ее характер: она всегда действует в одиночку. Зря мы ей доверили аппарат… Ну, да что теперь говорить! Разумные мысли приходят слишком поздно… Вот и сейчас она узнала про сейф и поскакала за ним. Помнишь, как тогда… в горящую тайгу побежала за метеоритом?

Признаться, мне не хотелось об этом вспоминать. За Валентиной Николаевной числилось немало проступков, вытекающих из свойств ее характера. Основными его чертами я бы назвал творческую пытливость, упрямство, правда, в лучшем понимании этого слова, постоянное стремление к самостоятельности и почти детскую доверчивость. Они доставляли нам немало хлопот.

Я помню, как однажды у Вали не удавался предложенный ею метод измерения. Она билась над ним две недели, пока не нашла свои ошибки. В это время для нее ничего другого не существовало и, главное, она не хотела ничьей помощи. Можно было припомнить немало подобных случаев… Например, как-то зимой, при испытании нового переносного радиолокатора, она просидела в поле на морозе восемнадцать часов только потому, что никак не могла обнаружить исчезнувший на пятидесятикилометровой высоте шар-пилот.

Особенно меня беспокоила мысль, что кто-нибудь мог воспользоваться Валиной доверчивостью. Если бы к ней явился не то что пожилой человек с тростью, а какой-нибудь босоногий мальчишка и заявил, будто он знает, где сейф, она бы поверила и отправилась с ним куда угодно, хоть на край света.

«А если это уловка с целью завладеть аппаратом? Но кому он нужен? Зачем?». думал я, не решаясь поделиться своими опасениями с Андреем.

Он с хмурым видом стоял около машины и наконец предложил:

— Может быть, обратиться в милицию?

— Да, это наша обязанность. — Я сердито повернулся к нему. — Скажи, Андрей, разве это нормально? Хотели найти пропавший сейф, а ищем свою сотрудницу. Придется все-таки поговорить с ней «по-дружески».

Андрей смотрел в землю, словно чувствуя себя виноватым.

Тень движется под землей

Представьте себе, даже это мы заметили на экране «Всевидящего глаза». Никогда я не мог подумать, что наш аппарат будет показывать подобные чудеса. О них я расскажу потом, а сейчас послушайте, как мы искали нашу сумасбродную лаборантку.

Пришли мы в отделение милиции. Дежурный лейтенант сидел за письменным столом и, искоса поглядывая на какой-то протокол, от которого мы его оторвали, с вежливой улыбкой слушал рассказ Андрея.

Свет настольной лампы под зеленым абажуром освещал молодое худощавое лицо лейтенанта. Оно мне показалось приветливым и простым.

— Вы говорите, что вашей сотрудницы не было дома с утра, — уточнил он, не переставая улыбаться, — то есть с того момента, когда она выехала на испытания. Сейчас, — он взглянул на часы, — всего лишь девять часов вечера. Она могла где-нибудь задержаться… Какие у вас основания для беспокойства, кроме того, что на дороге вы нашли ее сумочку?

— Прежде всего она уехала с ценным аппаратом, — сказал Андрей.

— Так… — Лейтенант задумался, затем спросил: — Вы можете описать вашу спутницу?

Андрей слабо улыбнулся.

— Попробую. Вам, конечно, нужна точность?

Лейтенант наклонил голову в знак согласия.

— Ей двадцать два года, — начал Андрей. — Рост сто пятьдесят семь сантиметров. Потом, потом… — припоминал он, но мне почему-то казалось, что у него в голове путались только одни цифры.

Андрей назвал еще размер перчаток Вали, — вероятно, он узнал его случайно, и уже ничего не мог добавить.

— Простите, я вас перебью, — вежливо пришел ему на помощь лейтенант. — Эти точные цифровые данные нам не так важны. Опишите ее характерные внешние признаки.

Андрей снова замялся.

Я был уверен, что он бы мог довольно подробно описать Валю. Однако и моя попытка не увенчалась успехом. Конечно, у Вали были свои особенности, которые ее отличали от многих других девушек. Но почему-то в тот момент я не мог их вспомнить. У нее густые брови, небольшой рот, серые глаза… Но по таким признакам нельзя отыскать человека. И я досадовал, что моя наблюдательность оказалась слишком односторонней.

— На ней темно-синий костюм, — с трудом припоминая, говорил Андрей.

— Маленькая шляпа. Светлые волосы, — дополнил я, чувствуя, что эти признаки не очень выразительны. — Наконец она с чемоданом…

— Не думаю, чтобы можно было легко найти девушку, располагая такими данными, — заметил дежурный. — Но если чемодан у нее какой-нибудь особенный?

— Самый обыкновенный, — сказали мы чуть не в один голос.

— Тогда постарайтесь рассказать о внешности ее спутника. Итак, она уехала с пожилым человеком, который ходит с палкой. Какие у него еще особенности? Понимаете, что местного жителя нам легче найти.

— Попытаюсь описать этого человека, — решился я и начал: — Прежде всего, он невысокого роста, худощавый, когда улыбается, показывает золотые или, возможно, стальные зубы. Он носит круглые очки, одет несколько старомодно, но жилет современный, с застежкой «молния». Поверх костюма плащ с металлическими пуговицами. Запонки с камнями, на левой руке два кольца.

Дежурный нагнулся к столу и, не отрываясь от бумаги, начал быстро записывать приметы незнакомца. Я продолжал:

— Не вполне уверен в их достоверности, но могу сообщить еще и дополнительные сведения. Например, этот человек живет в отдельной квартире. Мне кажется, он одинок… Ранен в ногу выше колена… Вчера был в рентгеновском кабинете. У него какая-то болезнь желудка… Ну, еще что? Да, вспомнил… Он занимается фотографией. Вот и все, что я могу о нем сказать.

Дежурный отложил перо и недоверчиво посмотрел на меня:

— Вы его видели?

— Нет.

— Вы его знаете?

— Нет.

— Вам о нем рассказывали?

— Нет.

Откинувшись на спинку кресла, лейтенант смерил меня насмешливо-внимательным взглядом.

— И все-таки вы подтверждаете эти подробности?

Я покосился на Андрея. Он рассматривал ногти, видимо, имея особое мнение по данному вопросу. Все же я подтвердил.

— Да, как будто бы.

Дежурный, видимо, считал наши опасения неосновательными. Он позвонил куда-то по телефону и, прощаясь с нами, с вежливой иронией заметил:

— Если не вашу сотрудницу, которую вы почему-то знаете меньше, чем ее случайного спутника, то его мы попытаемся завтра разыскать. Впрочем, я надеюсь, — тут он улыбнулся, — что этого не потребуется. Жду вашего звонка. Сейчас приедете в гостиницу и позвоните, что девушка уже вернулась.

Мы вышли из отделения милиции, и я почувствовал, что Андрей мною недоволен. Он этого и не скрывал.

— Твоя вина, что мы направили лейтенанта по ложному следу, — сердито сказал он. — Странная фантазия — заниматься ни на чем не основанными детективными домыслами, не имея к этому никаких способностей!

— Почему же ты считаешь, что мои домыслы ни на чем не основаны? — возразил я. — Я абсолютно уверен в точности своего описания.

— Не нужно переоценивать возможностей аппарата. Нас будут принимать за шарлатанов. Допускаю, что ты мог определить «Всевидящим глазом», какие человек носит запонки, очки, кольца, пуговицы… Но уверять, что этот человек болен, одинок, занимается фотографией… Это уж, извини, ни в какие ворота не лезет.

— Если хочешь, я тебе все объясню.

— Избавь от этого удовольствия. Я не хочу даже вспоминать о том позоре, который мне пришлось испытать в милиции. Я глаз не мог поднять, когда ты рассказывал свои пинкертоновские бредни. Неужели ты не заметил, как лейтенант над тобой смеялся?

Мне и самому было как-то неудобно. Действительно, что мог подумать лейтенант? Я же ничего ему не сказал о нашем аппарате. Да он бы и не поверил.

Машина остановилась у подъезда. Андрей вбежал в вестибюль. Я поспешил за ним.

На черной доске с ключами под цифрой «9», так же как и утром, висел тяжелый бронзовый ключ. Значит, Валя не возвращалась. Я, помню, смотрел тогда на ряды цифр и думал о том, что математик Ярцев чувствует сейчас искреннюю неприязнь к девятке.

Я прошел в свой номер. Признаться, мне все еще не давал покоя разговор с Андреем. Зачем нужно было рассказывать о своих наблюдениях за человеком у двери? Ведь я мог во многом ошибаться и, конечно, выглядел очень нескромно… История с Валей меня не очень тревожила. Самое большее, что я допускал, — это авария с машиной далеко от города, причем, конечно, без всяких жертв или ранений, так как в милиции об этом знали бы.

Усталый и раздосадованный, я опустился в кресло. Должен сознаться, что тогда я размышлял о странном явлении, которое касалось меня непосредственно. Я никогда не отличался ни хорошей зрительной памятью, ни наблюдательностью. Представьте себе, как это неприятно.

Например, весна для меня всегда начиналась намного позже, чем для других: я ее долго не замечал. В один из погожих майских дней, возвращаясь из института, я вдруг случайно обнаруживал, что на деревьях уже распустилась зелень. Я никак не могу запомнить даже хорошо знакомые мне лица, и часто, встретясь в метро с человеком, которого когда-то знал, я долго и мучительно вспоминаю: «А где же я его видел?» Приходится разговаривать осторожно, выдавливая из себя ничего не значащие фразы: «А вы все там же работаете?», «Отдыхали в прошлом году?» Этими наводящими вопросами я пытаюсь узнать, где же все-таки мы встречались. Подобная беседа обычно ни к чему не приводила, и мне не раз приходилось расставаться со знакомым, так и не узнав, с кем же я разговаривал целых полчаса.

Часто я испытывал эту своеобразную слепоту. Не узнавал людей на улице, не здоровался с ними, и меня считали гордецом. Сидя в троллейбусе, я иной раз не замечал входящей женщины, не уступал ей место, и меня считали невежей. Вы не представляете себе, как это тяжело.

Мне было непонятно, что изменилось с тех пор, как я начал заниматься испытаниями «Всевидящего глаза», однако даже Андрей начал удивляться моей наблюдательности. Я запоминал каждую мелочь из тех, что видел на экране.

Не помню, сколько прошло времени в этих размышлениях. Я ждал или звонка из милиции, или появления Вали. Минутная стрелка словно циркулем медленно вычерчивала невидимый круг…

Очнулся я от резкого стука в дверь.

На пороге стоял Андрей.

— Приехала?

— Нет… Но… — Андрей вынул из кармана план города, — надо бы сейчас проверить шестой квадрат, он здесь рядом. Продолжим испытания.

Я понял, что, полный тревоги за Валю, Андрей просто не находил себе места. Ему нужно было чем-нибудь заняться.

В зеркале я заметил, как Андрей болезненно поморщился, и уже спокойно проговорил:

— Если она вернется, шофер приедет за нами. Я сказал, где нас искать.

Мы вышли на улицу.

Небо казалось совсем черным, и звезды, крупные и яркие, какие бывают только на юге, висели над землей. Они висели так низко, что, как однажды утверждал Андрей, стоит только позвать монтера, и он, взобравшись на стремянку, легко снимет с неба пару прекрасных полуваттных звезд по сто свечей каждая…

Редкие на этой улице прохожие иногда задерживали свой взгляд на человеке с большим и неуклюжим фотоаппаратом на груди.

Опустив вниз его длинный объектив, я медленно пошел по тротуару. Андрей молча шагал рядом и смотрел на экран.

На светящемся стекле мелькали тени гвоздей, пуговиц, подков… Проплыл металлический прут, изогнутый костыль, сломанные железные грабли. Видимо, когда-то давно здесь была деревня, уступившая место расширяющемуся городу.

Все эти предметы — костыль, грабли и гвозди — располагались на экране в три этажа; мы проверяли это изменением фокусировки.

Мы смотрели сквозь стены домов и всюду видели металл, лишний раз убеждаясь, какое важное место занимает он в нашей жизни. Стоило только взглянуть на экран аппарата, направив незримые лучи сквозь стены любой квартиры, и в рамке из темных линий труб, осветительных и телефонных проводов мы видели все металлические вещи в комнатах.

Помню, в одной из таких комнат мы увидели замки буфета, за ними повисшие как бы в воздухе поднос, кофейник, фигурный металлический чайник, тут же висели ложки и вилки, где-то наверху выстроились в ряд подстаканники. Возле них темнела крышка сахарницы, вырисовывался узор ажурной корзинки для хлеба.

Вдруг чайник сорвался с места, за ним поплыли чайные ложки. Они быстро разместились в подстаканниках, а чайник поплыл по кругу, низко кланяясь каждой ложке.

— Смотри, Андрей, — указал я на экран. — Семья села пить чай.

Андрей из-за моего плеча равнодушно посмотрел на движущиеся тени.

— Сейфа, здесь не видно.

Для меня это тоже было ясно, но, прежде чем его найти, мне хотелось подробно изучить особенности нашего аппарата: что он может видеть, насколько четко и на каком расстоянии?

На экране, как я помню, тогда были видны: нож, танцующий над резной металлической сухарницей, потом я увидел беспокойную ложку — она сначала кружилась на одном месте, затем стала подниматься и опускаться. Я обратил внимание, что немного выше воображаемого стола, который отмечался на экране петлями откидывающейся крышки, дрожали большие причудливые серьги. Между ними останавливалась чайная ложка. Вероятно, какая-то женщина с серьгами пила чай с ложечки.

Меня тогда заинтересовали эти загадочные картинки. Я сравнил себя с героем романа Лесажа, который приподнимал крыши домов, чтобы заглянуть внутрь.

Невидимый луч скользнул дальше. На экране появилась решетка из тонких пересекающих линий. Около нее видны были коленчатые рычаги, они то поднимались, то опускались. В этой квартире стояла очень сложная машина. Ее механизмы двигались сами по себе, так как никакого мотора вблизи от нее я не видел. Трудно было понять, откуда в квартире появился такой агрегат.

Но вдруг из открытой форточки до меня донеслись звуки музыки. Странная машина оказалась обыкновенным пианино. Кто-то играл на нем, двигались тонкие рычажки, поднимались молоточки и ударяли по струнам.

Я направил объектив на соседнюю квартиру.

— Приемник «Радиотехника». Пять поддиапазонов. Девять ламп, — и Андрей провел пальцем по стеклу экрана.

Он посмотрел на часы, упрямо сжал губы. «Прошел еще час, а от Вали никаких известий», — вероятно, подумал Андрей, с нарочитой заинтересованностью склонившись над экраном.

Я разглядывал металлический скелет приемника. В своей технической обнаженности он произвел на меня странное впечатление. Трудно было разобраться в тенях от ламп, трубок, дисков, рычагов, проводов и деталей. Отгадать по этим пятнам и линиям марку приемника мог только Андрей. Он видел скелет, как привычный чертеж, но определить сущность обыкновенных вещей, угадать их в тенях на экране не умел; может быть, не хватало воображения.

Говорят, что окружающие нас предметы, если на них взглянуть с какой-то новой, неожиданной точки зрения, кажутся нам странными и фантастическими. Так, например, вы можете долго рассматривать фотографию пчелиных сот или пачки карандашей, если они сняты при большом увеличении, в неожиданном ракурсе, смотреть и не понимать, что же все-таки изображено на снимке.

В нашем путешествии по городу мы испытывали подобное ощущение. Трудно, а подчас и невозможно было узнать знакомые, всем известные вещи.

Скажем, мы тогда обследовали новую квартиру во втором этаже. По полу ползал рогатый зверь на веревке. Силуэт его будто бы знаком, но все-таки я долго ломал голову, прежде чем определить, что на экране обыкновенный пылесос. Опыт приобретался постепенно. Я скоро научился узнавать шкафы холодильников, электросчетчики, стенные часы, телефонные аппараты.

Мы ходили сравнительно долго. Андрей то и дело оглядывался. Он ждал, что нас догонит шофер. Но пока наши ожидания были напрасными, так же, впрочем, как и поиски. Никаких круглых сейфов мы не видели. Встречались круглые подносы, большие металлические баки, тазы, но они никак не походили на хранилища чертежей.

Скользил невидимый луч «Всевидящего глаза». Во многих новых квартирах мы видели пианино или рояли, холодильники и пылесосы. Просто и обычно входят эти вещи в быт, спокойно и деловито размещаясь в квартирах и нисколько не претендуя на какую-то особую значимость в жизни советского человека.

Кабинет. На экране я видел рамки портретов, старинный письменный прибор с фигуркой лошади. А рядом бежало перо… Кто сидел за этим письменным столом? Писатель, ученый, инженер? Или, может быть, взгромоздившись с ногами на высокое кресло, школьник готовил уроки?

Долго мы ходили с нашим аппаратом. Видимо, Андрей уже давно убедился, что предложенный им метод поисков сейфа ни к чему ни приведет. Сколько нужно затратить времени для того, чтобы исследовать все этажи! И не сейфом были в тот вечер заняты его мысли. Он все реже и реже смотрел на экран, беспокойно вглядывался в лица случайных прохожих, точно спрашивая: «Не видал ли кто из вас девушку в синем костюме… двадцати двух лет, невысокого роста?..»

Да, тогда ему было не до поисков сейфа, так как прошло уже четырнадцать часов с тех пор, как Валя уехала из гостиницы.

Я настолько увлекся испытаниями, что не заметил, как мой ассистент исчез.

Остановившись у облицованной керамикой стены, я направил на нее луч аппарата. Мощный поток радиоволн прошел сквозь нее, как луч света через прозрачное стекло.

На экране появился металлический скелет кресла. Над ним я увидел оправу очков, и дальше — совершенно невероятное: тонкая извивающаяся змея, выпустив острое жало, вдруг стала подбираться к лицу человека, — во всяком случае, я представлял себе, что ниже очков должен быть нос, рот. Я даже заметил металлические зубы. Вот сюда и подбиралась змея.

Мне стало не по себе, должен в этом признаться по совести. Невероятные предположения приходили в голову. Помню, как подскочили вверх дрожащие очки. Из-за окна послышался приглушенный стон.

Я невольно вздрогнул, не понимая, что же могло твориться за стеной. На всякий случай стал искать подъезд, где и увидел освещенную лампочкой черную стеклянную табличку: «Зубной врач М.С. Уманский. Лечение и удаление зубов без боли».

Со вздохом облегчения я прислонился к стене. Ничего страшного не произошло. Видимо, крикнул бедный пациент. Голос я слышал в форточку. Откровенно говоря, я ему посочувствовал, но в то же время с досадой подумал о совершенно непонятных явлениях, с которыми нам приходится встречаться.

Судите сами: вот стоит человек с аппаратом, его незримые лучи позволяют видеть за стеной, как зубной врач, пользуясь приемами и техникой буквально средневековой давности (неважно, что за последние десятки лет бормашина вертится от мотора, а не от ноги врача), «без боли» сверлит долотом в зубах у стонущего пациента. Мне всегда это казалось удивительным анахронизмом, и он меня возмущал своей особенной нелепостью. Ведь врачи других специальностей не только уничтожили боль, они научились оперировать сердце и мозг, научились спасать человека от страшнейших, когда-то неизлечимых болезней, открыли новые препараты и создали первоклассную медицинскую технику.

Я помню, с чувством обиды и какой-то непонятной злости вновь направил объектив на кабинет врача. Как везде и всюду, даже в лучших клиниках, я увидел на экране печально знакомую миллионам людей бормашину, вероятно изобретенную испанской инквизицией.

В зубоврачебной практике она, видимо, навсегда останется высшим достижением современной техники.

Самым безудержным фантастом я считал одного молодого врача. Он доказывал, что даже сейчас можно обходиться без этих машин, незачем сверлу жужжать во рту человека, находящегося в полном сознании. Он чувствует, будто ему просверливают череп за то, что избегал одонтологов. Мечтатель успокаивал: найдены действительно обезболивающие средства; отныне кончается средневековье и зубные врачи тоже могут называться исцелителями. Я ему не верил и упорно не хотел садиться в страшное кресло, так же как и многие мои товарищи, готовые потерять все зубы, только бы не быть жертвой непонятной отсталости этой области медицины.

Раздумывая над судьбой одонтологии, я долго стоял у стены и слышал сквозь форточку все тот же знакомый стон. Оглядевшись по сторонам и не найдя Андрея, я опять стал наблюдать, что творилось на экране.

Мне было трудно оторваться от него. Дрожала и покачивалась черная змея. Она вызывала во мне самые мрачные воспоминания… Ведь за несколько дней до этих событий я вновь решился встретиться с одним из представителей ненавистной мне отрасли медицины. Ничего хорошего из этого не получилось. Но это так, к слову, воспоминания не из приятных.

Вернемся к событиям того вечера.

Металлическая змея на экране скользнула вниз, и очки повернулись в мою сторону. Я чуть не вскрикнул от изумления. Опять увидел я знакомые зубные протезы, застежку «молнию», два кольца на левой руке, запонки с камнями, десятки мелких признаков, по которым сразу узнал человека, стоявшего вчера вечером за дверью моей комнаты.

Удивительное совпадение. Размышлять было некогда: очки приподнялись, и человек встал с кресла. Понятно, что я не мог упустить возможности встретиться с ним.

Я вбежал в парадный подъезд, но позабыл посмотреть на табличке номер квартиры врача. Возвращаться было поздно, я боялся, что не встречу интересующего меня человека. Я ходил около массивных дубовых дверей и пытался найти табличку с фамилией врача. Позвонил наугад. Мне долго не открывали.

«Наверное, не здесь», — решил я и, досадуя на свою рассеянность, вернулся на улицу. Оказалось, что квартиру я определил правильно. Снова нетерпеливо позвонил. Дверь открыла заспанная женщина и, зевая, проводила меня в приемную.

Я поставил аппарат под кресло. Дверь кабинета завешена темно-зеленой портьерой. Оттуда должен выйти человек, который мне был необходим. Мучила тревога: узнаю ли его?

Скрипнула дверь. На пороге кабинета показался врач с черной ассирийской бородкой. Он посмотрел на меня проницательно и строго, словно гипнотизер, и широко откинул портьеру.

— Прошу вас!

Я растерялся. Неужели человек, которого я искал, уже успел уйти? А что, если он там, в кабинете?

— Прошу, — уже не скрывая своего нетерпения, не отрывая от меня острого, сверлящего взгляда, повторил хмурый врач.

Будто под гипнозом, я медленно пошел за ним, думая о том, как все ему объясню.

Широкая спина в халате не давала возможности заглянуть внутрь кабинета. Я помню, у меня появилось тогда странное желание посмотреть сквозь нее «Всевидящим глазом».

Врач предупредительно взял меня под руку и посадил в кресло. Оглядевшись по сторонам, я вздохнул. В кабинете, кроме врача, никого не было.

Наверное, я разминулся с человеком, которого искал, в тот момент, когда смотрел табличку. Уже решил извиниться перед врачом и спросить у него о только что ушедшем пациенте. Однако проклятая стеснительность не позволила это сделать. Неудобно поздним вечером просто так приходить к врачу и задавать ему нелепые вопросы. Решил немного выждать. Он положит вату с лекарством на зуб, который у меня действительно часто болел, — тогда удобнее расспрашивать.

Надо мною склонилось мрачное лицо с прямоугольной бородой, блеснули сплошные золотые зубы в натянутой улыбке:

— Будьте любезны, откройте рот.

Отступать было поздно…

Я пожаловался на больной зуб и попросил его успокоить. Врач ничего не ответил, подошел к окну, закрыл зачем-то форточку и отвернулся к столику.

Его широкая спина предстала передо мной, как белый экран в кино.

Послышалось жужжание, словно перед началом сеанса, и я увидел у своего лица блестящую змею с острым жалом.

Со злобным шипеньем она подползала ко мне…

Не хочу вспоминать о дальнейшем. Это ни вам, ни тем более мне не доставит удовольствия.

Отплевываясь на каждом шагу и проклиная свои неудачи, врачей, бормашины, старика с тростью, так неожиданно исчезнувшего из кабинета, и даже «Всевидящий глаз», я шел по тротуару, и аппарат казался мне особенно тяжелым.

Врач ничего не знал о пациенте, который посетил его до моего прихода. Так, собственно говоря, и должно быть. У человека сильно заболел зуб, ему не до анкет. Фамилия и адрес тоже не очень интересовали врача, — он не надеялся на то, что будет лечить постоянно этого нервного человека. Я это почувствовал уже в тот момент, когда услышал сквозь форточку стон бедного пациента, несогласного с методами лечения «без боли». Этот стон долго еще стоял у меня в ушах. Впрочем, я еще активнее выражал свой протест, но об этом мы уже решили не вспоминать.

Меня немного беспокоило неожиданное исчезновение Андрея; потом я решил, что он просто не вытерпел и вернулся в гостиницу. Я даже представил себе, как он сидит у телефона и каждые пять минут звонит в милицию, спрашивая о Вале.

До конца улицы осталось обследовать всего несколько домов.

Только простая случайность помогла бы мне напасть на след сейфа. Кто знает, а вдруг он где-нибудь поблизости… Непонятная упрямая сила заставляла идти все дальше и дальше.

Я устал, зуб отчаянно ныл. Помню, я сел отдышаться на лестнице какого-то нового здания. Сел и позабыл обо всем.

Высоко уходили в темное небо вновь выстроенные корпуса. Они казались иллюминированными, будто в дни праздников, так как во всех окнах светились разноцветные абажуры. Пылающим маком повис один из них над столом — его я видел в окне второго этажа. Расцветали оранжевым, голубым, сиреневым цветом тюльпаны в окнах третьего этажа. Золотистые шелковые шары, как игрушечные солнца, просвечивали сквозь занавеси в четвертом этаже, пятом, шестом. Зеленым светом свободного пути, как огни семафоров, горели настольные лампы.

Я, помню, тогда прищурил глаза, и мне почудилось, будто иллюминированное здание вдруг поплыло, словно огромный океанский пароход… Через несколько кварталов оно выплывет на простор в открытое море.

Тут я опять вспомнил, что мне не до мечтаний. Щелкнул переключателем, по привычке нащупав его сбоку аппарата, и посмотрел на экран. Он светился зеленым светом надежды. Мне подумалось, что сегодня же найдутся и следы старика с тростью, и Валя, и даже сейф. Это, конечно, был ничем не оправданный оптимизм, но я верил в возможности «Всевидящего глаза». Мне почему-то представлялось, что старика я встречу в какой-нибудь квартире. Ведь узнал же я его за стеной зубоврачебного кабинета.

Помню, я досадовал на аппарат за то, что он плохо видит сквозь стены верхних этажей: в путанице линий проводов, железных балок и каркасов трудно было разобраться. Тени набегали одна на другую, пересекались и двигались, так как в каждой комнате люди носили с собой или перекладывали с места на место металлические вещи.

Я не мог себе представить, что «Всевидящий глаз» окажется настолько зорким, но неудачные поиски человека и сейфа воспринимались мною, как серьезный недостаток всей конструкции. Над нею еще надо много работать.

Испытания аппарата продолжались. Уже в самом конце улицы подошел я к невысокому зданию с колоннами. Сквозь завешенные темными портьерами окна почти не проникал свет.

Объектив аппарата скользнул по стене. На экране — все то же самое: балки, решетка бетона, провода… Но в этом сложном переплетении я заметил темное пятно. Как это мне тогда ни показалось странным, однако я должен был самому себе признаться, что видел тень человека с огромной головой. На экране она выглядела очень выразительно: плотный высокий человек с широкими угловатыми плечами. Движения замедленные и даже неестественные.

Я видел не куски металла, застежки или крючки, а сплошную тень. По экрану двигался «железный человек» в буквальном понимании этого слова.

Я посмотрел на выступающие ступени подъезда и заметил, что по обеим сторонам входа высечены из камня огромные якоря. Снова взглянув на экран и уже внимательно присмотревшись к тени, я увидел очертания глубоководного металлического скафандра.

Вероятно, за стеной находилось какое-нибудь водолазное училище.

«Всевидящий глаз» открывал все новые и новые возможности. Если я видел водолаза за стеной, то почему бы его не увидеть под водой, и не только водолаза, но и остов затонувшего корабля?

Я уже представлял себе, как наш аппарат помогает отыскивать и поднимать суда.

Мелькнула мысль: почему мы весь вечер искали сейф за стенами? Вероятнее всего он зарыт в земле, как и думалось поначалу.

Я опустил объектив аппарата вниз, и снова на экране появилось изображение водопроводных линий, кабелей, кусков железа, гвоздей. С какой целью я исследовал почву под ногами, откровенно говоря, и сам не знал. Нельзя же было все-таки предполагать, что сейф зарыт прямо на улице!

А что мне еще оставалось делать? Конечно, разумнее сего отложить до утра эти бесполезные поиски, но мною руководило безотчетное, упрямое желание делать хоть что-нибудь, вместо того чтобы сидеть сложа руки в гостинице и ждать, когда все эти, как мне тогда казалось, загадочные события разрешатся сами собой.

Совсем неожиданно я остановился, словно наткнулся на невидимую преграду. «Что это может быть?» — думал я, рассматривая тени на помутневшем зеленом круге. От волнения я никак не мог найти ручку фокусировки. Помню, как случайно тронул регулировку яркости, — экран ослепительно вспыхнул, будто под ним взорвалась зеленая ракета. Еле сдерживая нетерпение, я повернул ручку обратно.

Наконец мне удалось установить точную фокусировку, и на экране я вдруг увидел знакомую комбинацию из очков, трости, застежки, колец. Час тому назад они встретились мне за стеной кабинета врача.

Да, это было невероятно. Странная в своей несообразности мысль промелькнула в голове: «Почему человек, которого я видел в кабинете врача, через час уже лежит в земле?» Какая-то мистическая чепуха безудержно лезла на экран моего аппарата, и я ничего не мог понять. Оставалось только злиться на себя и на «Всевидящий глаз», который будто издевался надо мной.

Я готов был с досады выключить его, но все-таки человек под землей оставался реальностью. Аппарат не ошибался.

— Спишь на дороге, фотограф! — крикнул шофер грузовика, остановившегося передо мной. — Смотреть по сторонам надо, коль площадь переходишь!

Я оглянулся. Испытания привели меня на большую асфальтированную площадь, где изредка бесшумно скользили машины.

Пришлось извиниться за свою рассеянность. Машина тронулась, а я снова остался на площади наблюдать за тенью под землей.

Меня тогда ничто не интересовало, кроме этой необыкновенной загадки. Я не мог оторваться от экрана, от его зеленоватого круга, на котором были четко видны знакомые силуэты. Я опасался, что они исчезнут так же неожиданно, как и появились.

Однако тени не исчезли, они вдруг ожили. Пошевелились очки, изогнулась застежка «молния», запрыгали пуговицы и запонки, поползла трость, и вся составленная из этих теней фигура закачалась и медленно поплыла за пределы экрана.

Не было никаких сомнений — тень под землей двигалась. Не выпуская ее из поля зрения аппарата, я пересекал площадь.

В голову лезли самые невероятные предположения. Мне тогда казалось, что я обнаружил таинственный подземный ход, о котором никто не знал…

Тень подходила к концу площади, и я уже хотел проследить, под каким домом она скроется, но снова потерпел неудачу. Очки качнулись и исчезли, вслед за ними пропала трость, а за ней и все остальное. Экран потемнел, точно какая-то огромная металлическая крыша возникла на пути радиолуча, и под нею скрылся человек с тростью.

Я быстро вернулся на середину площади. Экран вспыхнул, опять на нем — тени подковы, гвоздей, монет, но очков и трости не было.

Мне хотелось выяснить, куда шел подземный ход. На экране появились какие-то странные силуэты. Я увидел черное цилиндрическое тело, похожее на остроносую рыбу. За ней тянулся длинный тонкий хвост. Необыкновенная рыба уплывала от меня, будто хотела спрятаться в тени, где исчез человек, за которым я гонялся с аппаратом.

Ну, наконец-то! — услышал я знакомый голос и поднял голову.

Передо мной стоял Андрей.

— Мы ищем тебя вот уже сорок пять минут, — сказал он, посмотрев на часы.

Опасаясь, чтобы Андрей не принял меня за одержимого навязчивой идеей, я решил пока ничего не говорить ему о трости и очках, которые путешествуют под землей. С сожалением проводил я глазами плывущую на экране тень остроносой рыбы, затем посмотрел на Андрея и понял, что Валя еще не вернулась.

— Откуда ты узнал, что нас пригласили сюда на испытания? — спросил он.

Я не понял. Какие испытания? Кто пригласил?

— Ну как? Точно они идут? — спросил чей-то голос, и я только тогда разглядел, что позади Андрея стоял Колосков.

— О чем вы спрашиваете? — недоумевал я.

— А разве ты не за ними следишь? — в свою очередь удивился Андрей и рассказал мне, что Колосков нашел нам новую работу.

Две бригады строителей рыли переход под площадью и закладывали тюбинги. Бригады шли навстречу друг другу. Главный инженер был уверен в точности расчетов, но все же Федор Григорьевич пригласил нас проверить это аппаратом.

«Так вот он, какой подземный ход!» — подумал я.

На экране снова появилась остроносая рыба. Она плыла, слегка покачиваясь.

— Отбойный молоток, — пояснил Колосков и тут же спросил, тронув меня за рукав: — Ничего не обнаружили?

— Пока нет, — со вздохом признался я. — По-моему, здесь не может быть. Впрочем…

Дальше я уже ничего не сказал, боясь поверить странной догадке. Человек с тростью был под нами. Зачем? Что он делал под землей? Он сам писал, что знает кое-что о сейфе. Не связано ли с этим его посещение подземных работ?

Мы подошли почти к середине площади. На экране вздрагивала причудливая тень врубовой машины, сбоку от нее покачивались отбойные молотки, лопаты. Проплыла вагонетка. Все это было видно совершенно ясно, но как бы сквозь зеленое стекло.

— Вот уже куда добрались, — проговорил Федор Григорьевич. — Сделаем отметку и посмотрим, где находится другая бригада.

Он вынул из кармана кусок мела, еще раз взглянул на экран, нагнулся и отметил чертой на асфальте конец тоннеля. Это было нетрудно сделать, так как на экране то место, под которым находилась пройденная шахта, казалось более светлым, чем окружающая ее порода.

Вторая бригада, шедшая навстречу первой, работала неподалеку — на расстоянии десяти метров. Колосков и там сделал отметку.

— Возможно, пригодятся наши аппараты для контроля проходки шахт, тоннелей… — нерешительно проговорил Андрей.

— Почему же только шахт? — возразил Колосков. — А если бурить нефтяные скважины или вообще при бурении? Можно видеть, как идет бур, нет ли поломок и скручивания труб. Наконец издали можно определить, сколько еще осталось метров до нефтеносного или рудного пласта.

— Конечно, потому что тень от пластов разных пород и ископаемых будет иметь различную плотность, — помню, согласился я. — Но вы, Федор Григорьевич, слишком многого хотите от нашего аппарата. Я вам говорил, на какую глубину проникает луч «Всевидящего глаза»?

— Метра на два?

— Сейчас на три с половиной, — уточнил Андрей.

— А глубина бурения, достигнутая нашими инженерами, исчисляется в километрах, — продолжал я. — Так что еще работать и работать надо. Когда-нибудь и на километры будем видеть.

После некоторого молчания Андрей спросил:

— Ты что там искал под землей? Сейф?

— Нет, я снова видел тень того человека.

Андрей удивленно взглянул на меня, улыбнулся, но ничего не сказал.

Валя действует в одиночку

Мы никогда не могли предполагать, что творческая инициатива и самостоятельность, которые проявила наша лаборантка во время испытаний «Всевидящего глаза», доставят нам столько волнений и хлопот.

Вы уже знаете, как обстояли дела с испытаниями аппарата на строительстве подземного перехода. Сейфа мы тогда не нашли, человека с тростью я тоже потерял. Теперь мне хотелось бы рассказать о приключениях нашей лаборантки, хотя я и несколько смущен, называя технические испытания приключениями.

До сих пор у меня никак не укладывается в сознании столь странное сочетание строгой науки с событиями, которые вы назвали бы фантастическим вымыслом. Однако все это было именно так, как я рассказываю.

Вы помните, что Валя получила аппарат для самостоятельных испытаний. Для нее это была ни с чем не сравнимая радость. Как я уже говорил, она много вложила труда в создание «Всевидящего глаза». Измерения усилителя, налаживание телевизионной системы, снятие характеристик генератора, приемника… Да стоит ли перечислять все то, чем она занималась при разработке этого прибора! Поэтому не случайно мы дали Вале возможность самой убедиться в практических достоинствах «Всевидящего глаза», как бы в награду за многие месяцы ее упорного труда.

И вот этот день наступил. Валя не могла дождаться той минуты, когда за ней пришлют машину.

Аппарат должен был испытываться на строительном участке Колоскова.

Стояло чудесное утро. Ветер дул с моря. В небе ни облачка. Таким же безоблачным было я настроение Вали, когда она подъезжала к семнадцатому участку. Об этом я узнал позже со всеми подробностями.

Колосков предупредительно распахнул дверцу машины, встречая гостью с чемоданом, где хранился наш «Всевидящий глаз».

Пряча радостную улыбку под напускной серьезностью, Валя быстро надела на себя аппарат.

— Итак, каковы задачи? С чего начнем?

— Порядок обычный, — ответил Федор Григорьевич. — Прежде всего общий осмотр здания, определение состояния железного каркаса, труб, кабелей, отопления… А потом, — тут он замялся, — вы уже, наверное, знаете… Может быть, вам удастся найти сейф Евгения. Николаевича. — Он сделал ударение на слове «вам».

Нашей Вале это особенно польстило.

Колосков не исключал возможности находки именно здесь, так как здание, которое предстояло обследовать Вале, находилось вблизи от проектного бюро.

Он шел рядом с озабоченной лаборанткой, смотря на экран, и опять с увлечением рассказывал о проекте «Воздушного дворца», о том, какое это гениальное произведение и какое это несчастье, что до сего времени не найдены чертежи.

— Понимаете, милая Валентина Николаевна, — сказал он с грустью и разочарованием, — в сейфе лежит тетрадь с формулами расчета купола. Я, конечно, их восстановить не могу.

Растроганная Валя смотрела на экран аппарата, и ей, наверное, уже казалось, что вот-вот мелькнет в зеленоватом тумане ярко очерченный круг.

Это было бы огромное счастье не только для Колоскова, так как Валя верила, что проект архитектора Бродова необыкновенно прекрасен.

Валя тогда сказала:

— Мне почему-то кажется, что мы найдем этот цилиндрический сейф. Я, например, сделаю все возможное. — Тут она помолчала и смущенно призналась:. Наши говорят, будто я очень упрямая.

Если бы мы с Андреем слышали этот разговор, то охотно подтвердили бы эту оценку Валиного характера.

Колосков тоже растрогался и, не скрывая восхищения, горячо пожал ей руку и счастливо пробормотал:

— Ну, спасибо, спасибо. Я побегу, там меня рабочие ждут.

Среди прямолинейных каркасов зданий Валя старалась увидеть круг. Иногда ей казалось, что на мерцающем зеленом поле проступает силуэт, похожий по форме на запрятанный сейф. В эту минуту у нее сильнее билось сердце, кровь приливала к щекам, движения становились резкими и беспокойными. Она была готова ногтями расцарапать бетон или землю, где, возможно, скрывается сейф, но внутренний голос профессионала, знающего свое дело, заставлял ее отойти немного в сторону, отрегулировать фокусировку, направить волны «косым лучом» и убедиться, что в стене или в земле находился какой-нибудь металлический круг. Радиоспециалистка могла не определить его назначения, но хорошо знала — это не сейф.

К Вале приходил Колосков, записывал данные, чертил эскизы расположения деталей каркаса здания, и каждый раз с надеждой заглядывал в ее лицо.

Через несколько часов Валя устала, уложила аппарат в чемодан, вытерла белую пыль с лица и присела на груду камней. Ее костюм не был приспособлен для путешествий по развалинам. С сожалением она рассматривала выпачканный известью и глиной рукав, запыленные туфли и разорванный чулок.

Неподалеку остановилась машина. Валя подумала, что это приехали за ней, однако из машины вышел, опираясь на блестящую трость, пожилой человек в круглых золотых очках.

Слегка прихрамывая, он прошел мимо Вали, снова возвратился и, увидев стоящий рядом с ней чемодан, сказал:

— Прошу извинения. Мне кажется, вы должны знать инженера Петрова, приехавшего из Москвы.

— Вы не ошиблись, — согласилась Валя.

— Так, так… Я могу узнать, где его найти?

— Сейчас он на докладе в горсовете.

— Жаль, — сказал незнакомец и пожевал губами. — Заезжал в гостиницу, но опять его не застал, — уже недовольно добавил он.

— Я работаю в его группе, — сказала Валя. — Что-нибудь передать?

— Простите, не имею чести знать вашего имени-отчества…

— Валентина Николаевна, — сухо отрекомендовалась она.

Старик снова пожевал губами.

— Так, так… Мне придется доложить вам, уважаемая Валентина Николаевна, так сказать, существо моего дела. Завтра я уезжаю и уже не надеюсь встретиться с вашим глубокоуважаемым начальником. — Он поправил очки и сказал решительно:. Мне доподлинно известно, что вы заинтересованы в поисках сейфа с чертежами…

Тут Валя вздрогнула, но вновь овладела собой. Только широко раскрытые глаза выдавали ее волнение.

— Есть предположение, — говорил неизвестный, — даже почти уверенность, что сейф скрыт недалеко отсюда, примерно в пяти километрах.

— И вы знаете это место? — нетерпеливо спросила Валя.

— Нет, я вам этого не говорил. — Незнакомец нахмурился. — Мне известен только район, правда довольно ограниченный. Надеюсь, что ваш аппарат поможет в поисках.

— Поедемте! — вдруг решительно сказала Валя и быстро вскочила на ноги. Можно сейчас?

— Я именно туда и направляюсь, — недовольно заметил неизвестный. — И если…

— У вас есть машина? — Валя уже не слушала его. — Или мне попросить на строительстве?

— Как вам будет угодно. Если желаете, то могу предложить место в моем автомобиле.

Машина тронулась. Валя оглянулась. У подъезда разрушенного здания стоял Колосков и смотрел ей вслед.

Блестящая асфальтированная дорога казалась узкой речкой, протекающей среди холмов, покрытых выжженной желтой травой. Человек, сидевший за рулем, видимо, совершенно позабыл о Вале и не обращал на нее никакого внимания.

Наша лаборантка еще не успела раскаяться в своем опрометчивом поступке, ей не впервые принимать самостоятельные решения. Она, вероятно, думала только об одном: как обрадуемся мы вместе с Колосковым, когда узнаем, что ей удалось собственными глазами увидеть место, где спрятан сейф.

По своей привычке Валя верила всем, поэтому у нее не было никакого сомнения в правдивости слов незнакомца, и она уже решила, что завтра мы будем искать сейф в том месте, где она укажет. Впрочем, надо было знать нашу Валю: раньше она сама обследует это место, ведь с нею был «Всевидящий глаз».

Валя отчистила запачканный известью рукав, достала сумочку, вынула оттуда зеркальце и посмотрелась. Грязная полоса тянулась по щеке до самого подбородка. Валя взяла сумку, хотела достать платок, и…

Грохочущая лавина сорвалась с высоты. Взметнулось облако белой пыли. Машина подпрыгнула и резко повернула влево.

— Обвал… — проговорил сквозь зубы человек у руля.

Он остановил машину. В пыльном тумане, повисшем над дорогой, ничего нельзя было разобрать.

— Да-а. История, — задумавшись, вздохнул Валин спутник и пустил машину на полную скорость, как бы стараясь отъехать возможно дальше от опасного места.

Через несколько минут машина свернула с асфальтированного шоссе на проселочную дорогу. Валя с любопытством смотрела на светлые холмы, из-за которых то там, то здесь блестели кусочки моря. Только тогда она хватилась сумочки… Досадная потеря, но Валя сочла неудобным просить своего спутника возвратиться.

Наконец машина остановилась возле невысокого холма с плоской вершиной, точно высеченного из ракушечника — ноздреватого камня светло-желтого цвета. Подножье холма заросло кустарником и бурьяном.

— Вот здесь! — Валин спутник указал палкой на глубокую расщелину, которая тянулась с вершины холма. — Я не считаю необходимым докладывать вам все подробности. Скажу лишь самое главное. Поздней осенью сорок первого года сюда подъехали два человека и выгрузили сейф довольно странной цилиндрической формы. Вот и все…

— Почему же вы думаете, что это был сейф с чертежами? — спросила Валя, выходя из машины.

— У меня есть к тому основания, — сухо заметил человек в очках.

— И до сих пор вы никому об этом не рассказывали? — недоверчиво расспрашивала Валя.

— К этому тоже были основания, — уже не скрывая своего раздражения, проворчал неизвестный. — Вы всегда задаете столько вопросов?

Валя обиженно отвернулась.

Ее раздражительный спутник вышел из машины и, опираясь на трость, прихрамывая, побрел к расщелине. Вскоре он уже скрылся в ней, оставив Валю наедине со своими сомнениями. Поведение его было довольно странным.

Через несколько минут из пещеры, где скрылся старик, показался белый прямоугольный ящик. Он выполз из темноты и словно повис в воздухе.

Валя бросилась помогать, но непонятный старик — это он нес ящик на плече. вежливо отстранил ее.

Он погрузил его в машину и посмотрел на часы.

— Запомните это место. Сто метров вправо от дороги. Если не надеетесь на память — запишите. Едемте. У меня срочные дела.

— А сколько времени нужно, чтобы обследовать эту пещеру? — робко спросила Валя.

Старик усмехнулся и сердито взглянул на нее из-под очков:

— Не советую этим заниматься без проводника. Перед вами один из входов в здешние катакомбы. Садитесь скорей, — торопил он, открывая дверцу машины.

Вот тут-то и проявился хорошо знакомый нам Валин характер. Ясно, что она решила сделать по-своему. Еще бы, находиться совсем близко у цели и вдруг уехать! Этого она никогда бы себе не простила. Валя была уверена, что сейф спрятан чуть ли не у самого входа, во всяком случае недалеко.

— Скажите, здесь есть поблизости телефон? — спросила она.

— Возле ларька на берегу.

— Я хочу позвонить товарищам и подождать их здесь,

— Как вам будет угодно. — Ворчливый старик блеснул стеклами очков. — Но советую отложить это дело до завтра.

— Почему?

Старик поморщился, застегнул пуговицы плаща и, садясь за руль, сурово заметил:

— В вашем возрасте я меньше бы задавал подобных вопросов.

Он включил стартер, молча приподнял шляпу и уехал.

Валя пошла к морю. Около закрытого ларька стояла телефонная будка.

Несколько раз девушка набирала номер, но редкие гудки убеждали ее, что ни меня, ни Андрея в гостинице не было. Мы в это время еще не успели приехать из горсовета.

Валя подождала немного, затем снова позвонила, но гудки скучные, как надоедливые жалобы, твердили одно и то же.

Несомненно, что Валя не поехала обратно. Обидно ждать утра, когда сейф находится рядом. Кроме того, упрямица самой себе доказывала, что завтра не найдет входа в пещеру. Или, скажем, завтра нас срочно вызовут в Москву, или случится землетрясение. Да мало ли что могло произойти.

Поэтому Валя и решила, преодолев страх, немедленно осмотреть пещеру у самого ее входа. Дальше идти не собиралась.

Здесь я должен рассказать о том, что представляли гобой местные катакомбы, куда намеревалась пойти наша Валя. Они возникли из многочисленных шахт и каменоломен, в которых добывали ракушечник — дешевый и прочный строительный материал.

Почти двести лет добывался в них этот ноздреватый камень, похожий на пенобетон. Около города образовались подземные ходы, шахты и огромные пещеры. Говорили, что в этих подземных лабиринтах мог бы разместиться целый город с пригородами.

Мрачные своды катакомб видели на своем веку немало примечательного. В 1905 году в подземных убежищах скрывались боевые организации городского пролетариата. В 1918 году здесь находили убежище большевики, готовившие отпор врагу, который тогда оккупировал Украину.

В глухих подземных лабиринтах располагался подпольный ревком, руководивший разгромом белогвардейских банд Деникина и Врангеля.

О многом могли бы рассказать эти закопченные стены. Но больше всего они видели в суровые дни Отечественной войны. Здесь жили бесстрашные партизаны, отсюда они наносили удары по врагу.

Нетрудно было понять, с каким чувством глубокого волнения Валя вступила тогда на эту священную землю, политую кровью героев.

У входа в расщелину она заметила несколько позеленевших гильз. Ясно, что Валя трусила. Но стремление найти сейф, причем самостоятельно, без нашей помощи, заставило ее войти в пещеру. Она боялась увидеть летучих мышей, повисших над головой, может быть даже змей, но, осветив фонариком подземелье, убедилась, что ничего этого нет. Пустое холодное помещение почти правильной кубической формы. Стены — белые, только в одном углу слегка закопченные, наверное, от костра.

Мелкая каменная пыль толстым слоем покрывала землю и поднималась вверх при каждом шаге, как будто Валя ступала по сахарной пудре, блестевшей в лучах фонарика.

Валя включила аппарат. Ярко вспыхнул экран, похожий на стеклянное блюдце, наполненное светящейся зеленой жидкостью. Валя шла осторожно, словно боялась расплескать ее, боялась, что из блюдечка вдруг выплеснется тень круглого сейфа, а она этого не заметит.

В зеленой воде экрана мелькали гильзы, обоймы, пулеметные ленты, осколки гранат и взрывателей, обрывки телефонных проводов. Все это было погребено под толстым слоем осевшей пыли.

Многое видела Валя, но пока не замечала очертаний железного сейфа, причем она уже обследовала не только пол, но и все стены пещеры.

Наша лаборантка позабыла все свои страхи. Деловито и вдумчиво она занималась проверкой аппарата, хотя и была взволнована столь романтическими условиями испытаний. Вполне понятно, что они встречаются не каждый день. Кроме того, Валя не хотела возвращаться без результатов, стремление найти сейф во что бы то ни стало удерживало ее в подземелье.

«А что, если пройти немного дальше?» — подумала она, остановившись перед узким проходом. Он темнел в глубине катакомб.

В других условиях Валя никогда бы не смогла решиться на такой поступок, но тут она, наверное, представила себе уже выстроенный «Воздушный дворец», чертежи которого она нашла, и… поборола малодушие. Валя пригнулась, мысленно попрощалась с друзьями и вошла в темный узкий коридор.

По экрану скользили тени от проводов полевого телефона, обоймы патронов. Вот появился знакомый силуэт разбитой радиолампы, и больше ничего.

Дойдя до разветвления ходов, Валя остановилась и подумала, что здесь совсем нетрудно заблудиться. В голубом свете фонарика, которым она освещала стены, можно было заметить начерченные углем или просто нацарапанные буквы и цифры. Поэтому не случайно Валя решила обозначать повороты какими-нибудь условными знаками.

Но Валя считала, что рядом с этими историческими знаками, оставленными героями, делать свои отметки будет просто нехорошо.

На светящемся экране «Всевидящего глаза» она заметила силуэт пулеметной ленты. Достать патроны из слоя мягкой пыли было нетрудно.

Валя решила ими отметить дорогу. Луч аппарата всегда их найдет, даже если патроны будут засыпаны пылью. Их можно увидеть даже сквозь каменные стены, если случайно она пойдет по другому, параллельному ходу. Эта мысль Вале понравилась. Не стоит страшиться самых запутанных лабиринтов, так как аппарат поможет найти обратную дорогу. Впрочем, Валя прислушивалась и к голосу благоразумия: очень далеко идти не собиралась.

Она вынула из пулеметной ленты два позеленевших патрона и положила их под углом друг к другу у разветвления ходов.

Отойдя несколько шагов, Валя повернула объектив в обратную сторону и посмотрела на экран. Внизу зеленого круга темнел уголок, указывающий дорогу. Таким образом Валя могла вернуться обратно, пользуясь радиолокацией: «Всевидящий глаз» был самым совершенным локатором, он видел даже под землей.

Мне трудно восстановить в памяти все приключения нашей лаборантки.

Помню, что ей приходилось идти по очень узкому коридору. Стены вплотную придвинулись к локтям. Невозможно было разогнуться, а этого ей хотелось, как никогда. Валя раньше представляла себе, что в катакомбах должно быть холодно, однако чем больше она удалялась от входа, тем становилось жарче, словно она приближалась к центру земли. Ход поднимался, опускался, поворачивал в разные стороны и, как тогда казалось Вале, выписывал самые невероятные и замысловатые зигзаги.

Валя прошла несколько разветвлений, аккуратно укладывая патроны в тех местах, где пересекались коридоры.

Она подумала о том, каким надо было обладать мужеством, чтобы добровольно поселиться среди этих мрачных лабиринтов, и кто был тот первый смельчак, прошедший здесь неизвестными путями?

Валя верила в аппарат и чувствовала себя спокойной. Остановившись, она попробовала крикнуть. Звук ее голоса на мгновение застрял в нависших ребристых стенах и, словно обессилев, упал к ее ногам. Здесь кричать бесполезно. Никто не услышит.

С сожалением Валя убедилась, что уже обследовала весь длинный коридор, но тени сейфа так и не увидела. Придется возвращаться.

Она сделала еще несколько шагов и заметила на экране тень металлической трубки с каким-то кружком. Валя опустилась на колени и, порывшись в мягкой пыли, нашла небольшую бутылочку от лекарства, с жестяной трубкой и фитильком. Это была коптилка. Кто-то ее здесь либо бросил, либо потерял. Как же этот человек мог идти дальше без света? Валя с ужасом представила себе его состояние: он шел по лабиринту, догорели последние капли керосина, и вдруг наступила тьма…

Валя огляделась, поворачивая в разные стороны луч фонарика. Вот-вот он выхватит из темноты скелет погибшего здесь человека.

С опаской прошла она еще несколько шагов и вдруг оступилась. Фонарик выпал из рук и покатился по каменным ступеням куда-то вниз. На стенах запрыгал голубой луч, мелькая на гранях выступающих камней и пропадая в черных глубоких нишах.

Валя побежала за фонариком. Она царапала себе руки о шершавые стены, спотыкалась об острые камни. Вдруг фонарик обо что-то ударился и погас.

В первое мгновение Валя растерялась, похолодела, испугавшись темноты. Попробовала ощупью найти фонарь, но он, вероятно, закатился в какую-нибудь трещину.

В темноте было очень страшно. Казалось, что тяжелые каменные глыбы опускаются на нее, давят тысячетонной тяжестью. Уже трудно дышать, будто ее засыпали землей…

Упрямо ползая в пыли, Валя ощупывала каждый камешек, каждый кусочек обвалившейся породы…

Наконец отерла со лба холодный пот, села на камень. Спокойным зеленоватым светом мерцал экран «Всевидящего глаза». Валя чуточку успокоилась. Все-таки она не одна, с ней как бы живой аппарат. Он поможет ей найти фонарик, тень его должна быть видна на экране.

Валя вскочила на ноги и больно ударилась головой о каменный свод. Слезы брызнули из глаз. Превозмогая боль, Валя искала фонарик.

На светлом поле промелькнул темный силуэт. Вот он где. Валя сразу повеселела. Но… фонарик не горел. «Ничего, ничего, — мысленно повторяла она, просто плохой контакт». Валя сняла верхний колпачок с линзой, хотела повернуть лампочку, но острые края разбитого стекла обрезали ей палец…

Со слезами на глазах, откинув в сторону уже бесполезный фонарик, она поставила аппарат на землю и стала обдумывать свое положение: ясно, что без фонаря идти будет труднее. «Всевидящим глазом» не увидишь ни камней, ни ям, которые часто встречались на пути. На стенах подстерегали ее каменные выступы, о них она и при свете ударялась головой. Но Валя все-таки успокаивала себя: будет осторожней и ничего не случится.

Самое главное — нельзя было заблудиться, ведь обратная дорога отмечена патронами; правда, их не видели обыкновенные глаза, но «Всевидящий глаз» по этим отметкам должен привести ее к выходу.

Валя надела аппарат и направилась в обратный путь. Она пожалела, что не сделала отметки у поворота, прежде чем бросилась за фонариком. Но это ничего, до поворота всего лишь несколько шагов.

Ощупывая стены, Валя продвинулась немного вперед и остановилась. Зная, что тут должно быть узкое отверстие, она опустилась на колени. Но прохода здесь не оказалось, и Валя с удивлением заметила, что, даже приподнявшись, она не упирается головой в каменный свод. Подняв руку, Валя достала до потолка. Шагнула в сторону, в другую и убедилась, что находится в большой пещере.

Нервная дрожь пробежала по телу. Валя не проходила эту пещеру… В этом она была уверена, но не хотела и думать, что заблудилась.

Взглянув на экран, она надеялась увидеть тень указателя направления. На светлом круге сколько угодно было теней от разбросанных патронов, но двух патронов, положенных под углом, не находилось, Валя видела патроны даже в ящиках. В стене пещеры выдолблена ниша, где стояли винтовки. Рядом темнели железные ящики, вероятно с пулеметными лентами.

Здесь раньше находился лагерь партизан. Так определила Валя. В эту минуту она забыла о сейфе с чертежами и даже о потерянной дороге.

По стенам скользил луч аппарата. Мелькали тени простых домашних вещей: ведер, кружек, самодельных ложек, вырезанных из жести. В другой стороне пещеры Валя заметила обломки приемника, его знакомые детали, гранату и пружину от патефона, котелок для варки пищи, сломанную вилку.

Здесь жили люди-герои. Окруженные врагами, они боролись и не сдавались. Враг уже подходил к Сталинграду. Сотни километров отделяли партизан от своих, и все же они были сильны и мужественны.

Валя вспомнила рассказ о старом архитекторе, его веру в торжество жизни. Он не отдал врагу свое творение, созданное во имя мира, а не войны.

Словно ободренная этими промелькнувшими перед ней образами, Валя победила чувство растерянности и стала спокойно, шаг за шагом искать оставленные ею отметки. Вытянув руки, осторожно ощупывая ногой землю, она продвигалась вперед. Валя уже не помнила, проходила ли она по этим узким тоннелям и просторным пещерам. На пути встречались многочисленные разветвления ходов, но нигде не видела она патронов, положенных углом.

Выбившись из сил, Валя присела отдохнуть, хотела посмотреть на часы, но вспомнила, что в темноте ничего не увидишь. Она знала, времени прошло много, аккумулятор, питающий «Всевидящий глаз», должен скоро разрядиться, и поэтому решила экономить энергию. Она включала аппарат лишь у поворотов или при пересечениях ходов. Без ободряющего зеленого зрачка прибора Валя не могла бы идти дальше.

В подземелье стояла мертвая тишина, как тогда на экскурсии в Петропавловской крепости. Сколько часов она бродила в этом бесконечном лабиринте, Валя даже не представляла, но думала, что там, наверху, давно уже зажглись звезды.

Она была уверена, что мы будем ее искать. Узнаем, в какую сторону уехала машина, и помчимся спасать нашу Валю.

Не хотелось думать о том, что случится завтра или через три дня. Она не могла допустить мысли, будто никто не придет к ней на помощь, но в то же время понимала, сколь призрачна эта надежда…

Она шла и шла, ощупывая стены руками, и у каждого поворота включала аппарат.

Вдруг на экране мелькнул узкий прямоугольник. Валя мгновенно остановилась и, затаив дыхание, стала разглядывать знакомую тень. Она долго не могла поверить, что видит футляр испорченного фонарика, который бросила несколько часов тому назад. Сомнений не было. Тут же нашла и колпачок с линзой. Значит, все эти часы она кружилась на одном месте.

Устало опустившись на землю, Валя снова заставила себя встать. Это повторялось много и много раз.

Сожалея о своей безрассудной выходке, она уже думала, что не имела права подвергать и аппарат и себя такому риску, — если останется жива, то ей никогда не простят этого поступка. Как она доверилась старику, который словно нарочно заманил ее к пещере?

Скоро иссякнет энергия аккумулятора, погаснет экран аппарата, а с ним и последняя надежда на спасение.

Она во всем виновата, она достойно примет любое наказание, но неужели придется расплачиваться жизнью за свою неосторожность? С этим Валя не могла примириться.

И вот уже начал тускнеть, словно подергиваясь мертвой пленкой, «зеленый глаз» аппарата…

Стараясь использовать эти последние минуты, пока «Всевидящий глаз» еще смотрел, пока совсем не помутнел его зрачок, Валя шла вперед, надеясь, что все-таки мелькнет знакомая тень двух патронов.

Вдруг черная тень закрыла весь экран. Неужели это конец? «Совсем разрядился аккумулятор», — подумала Валя и задрожала. Она знала, что это придет, но не так скоро.

Она остановилась, в последней надежде повернула ручку яркости и от волнения бессильно сползла вниз.

На экране отчетливо вырисовывался круг.

Пытаясь овладеть собой, Валя подрегулировала фокусировку, опустила объектив ниже и увидела очертания большой металлической коробки, напоминающей картонку от шляп.

Она нагнулась и с большим трудом отвалила от стены плоский камень. Он упал с глухим стуком, больно ударил по ноге. За этой каменной дверью Валя нащупала нишу, протянула туда руку и почувствовала холод шероховатого от ржавчины металла.

Сердце ее стучало так сильно, что казалось, слышно было наверху.

Чтобы увидеть на экране запоры сейфа, она приподняла объектив и в страхе отшатнулась.

На зеленоватом фосфоресцирующем поле двигалась тень. Она приближалась.

Слышался шорох шагов…

Мы будем видеть всё!

Вы представляете себе наше волнение, когда настала ночь, пробило два часа, затем три, четыре, а о Вале все еще не было никаких вестей.

Андрей пришел ко мне в номер и лег на диван. Говорить ему не хотелось, он чутко прислушивался к шагам в коридоре, — видно, хотел услышать частый стук каблучков, так хорошо ему знакомый.

Мне не спалось, да это было и понятно. Вспоминались разговоры с Андреем. Мне он как-то рассказывал, причем очень сдержанно, о том, при каких романтических обстоятельствах он встретил нашу будущую лаборантку.

Это было в прошлом году весной. Андрей возвращался после неудачной охоты. Густой туман опустился на землю. Не видно было ни одной тропинки, к тому же становилось темно. Долго блуждал Андрей около озера, отыскивая оставленную лошадь, но туман мешал ему ориентироваться.

Андрею не хотелось ночевать в лесу. Он прислушался: нет ли лошади где-нибудь поблизости, она вывела бы его на тропинку. Но, кроме плеска воды и крика ночных птиц, он ничего не услышал. И вдруг до него донеслись какие-то странные хрипящие звуки. Что это было — Андрей не знал, но инстинкт охотника заставил его пойти в ту сторону. Совершенно неожиданно блеснул огонек. Андрей раздвинул мокрые ветки. Среди деревьев, освещенный маленькой лампочкой, стоял радиоприемник на треножнике. Около него сидела какая-то странная фигура в дождевом плаще и прислушивалась к хриплым звукам, которые вырывались из репродуктора.

Она повернулась, и Андрей увидел девушку, которая молча указала на еловые ветви, лежавшие рядом, как бы приглашая сесть.

Андрей спросил у девушки, откуда она, что она здесь делает и как ему выйти на дорогу, но та, ничего не ответив, стала что-то быстро записывать в тетрадь, изредка подкручивая ручки приемника. Накрапывал дождь, девушка его не замечала. Вероятно, для нее не существовало ничего более важного, чем неприятные хриплые звуки в репродукторе.

Это была Валя Чернихова — она принимала сигналы, отраженные от далеких атмосферных слоев. Но все это стало известно Андрею гораздо позже. А в ту ночь он молча сидел рядом и с любопытством наблюдал за тем, как быстро менялось выражение ее лица.

Она узнавала свою старую знакомую, капризную волну, прилетевшую из ионосферы, и тогда по ее сосредоточенно-суровому лицу пробегала детская радостная улыбка.

Андрей понимал ее чувство. Он знал по собственному опыту, как напряжены бывают нервы ученого, изобретателя, проводящего сложный эксперимент. В эти минуты можно забыть обо всем на свете. Так было и с Валей. Она не замечала случайного охотника, сидевшего рядом, не замечала, что давно уже настала ночь, что струйки дождя текут за воротник… Андрей снял тогда с себя охотничью куртку и осторожно прикрыл ее ноги.

Только на рассвете закончились испытания, и Андрей обнаружил, что дорога проходила в десяти шагах от того места, где он просидел всю ночь. Неподалеку стоял фургон испытателей.

Все это я вспоминал, глядя на Андрея. Он вертелся на узком диванчике, курил, вскакивал и не давал мне уснуть.

Ночь тянулась томительно долго. Наконец свет фонаря на потолке побледнел. Наступало утро. Андрей не мог больше ждать, вскочил с дивана и выбежал из номера.

Вскоре он уже будил меня:

— Вставай, поедем!

— Вали нет? — спросил я, протирая глаза.

Но об этом можно было и не спрашивать — стоило только взглянуть на бледное, хмурое лицо Андрея.

Он успел съездить в отделение милиции, где узнал, что сегодня рано утром человека, с которым, по нашему предположению, уехала Валя, видели на том шоссе, где мы вчера нашли ее сумочку.

— Поедем, — нетерпеливо сказал Андрей.

— Куда?

— Ну куда же еще! — рассердился он. — Конечно, искать того человека. С нами поедет Колосков, он знает дорогу.

Мы мчались по знакомому шоссе. Мелькали цветники, фруктовые сады, дачи, сложенные из ракушечника, похожие на светло-желтые бруски масла, проносились мимо придорожные кусты шиповника с красными жесткими ягодами. Мы проезжали мимо домов отдыха, теннисных площадок, посыпанных золотистым песком. Затем пошли холмы, покрытые выцветшей под солнцем сухой травой.

Издали я увидел канатную дорогу, по ней скользила вагонетка. Я провожал ее глазами до тех пор, пока она не добралась до вершины холма и словно указала на синюю с красной полосой машину, которая могла меня заинтересовать. Возле нее стояли два человека в милицейской форме.

— Ты видишь их? — обратился я к Андрею, указывая на милиционеров. — Может быть, узнаем?

Прищурив глаза, Андрей взглянул вверх и попросил шофера остановиться. Щелкнула дверца машины. Мой друг побежал по узенькой тропинке к подножью холма.

— Я об этом догадался еще вчера, — сочувственно сказал Колосков, провожая его взглядом. — Зря он мучается. Что может случиться с Валентиной Николаевной?

Мы вышли из машины. На всякий случай я взял с собой аппарат. Федор Григорьевич, тяжело поднимаясь вверх по склону, говорил:

— После вчерашних поисков сейфа я что-то начинаю сомневаться. Даже вашему аппарату такая задача не под силу. Бесполезно потеряете время.

Он сокрушенно вздохнул.

— Странно, Федор Григорьевич. Непонятно. Вы уже перестали верить в нашу технику. Не слишком ли рано?

— Обиделся? Этого еще не хватало! — Колосков отобрал у меня чемодан. Я вчера думал, причем не без оснований, что для таких аппаратов есть дела поважнее, чем искать чертежи.

— Например?

— Будто вы и сами не знаете? Не пойму, что это — авторская скромность или просто недооценка своего труда? Да мало ли на какие дела способен этот ваш «зеленый глаз»! Ну, к примеру сказать:, вчера, когда вы нашли склад оружия в подземной пещере, я подумал, что ваш аппарат может применяться для поисков, так сказать, уже отработанного «металла войны». Представь себе, это совсем не маленькая задача, — сказал Колосков, заметив мою улыбку. — У нас огромные запасы руды, больше, чем у любой страны мира, но и потребности в металле велики, ты это прекрасно знаешь. Мы должны ежегодно выплавлять десятки миллионов тонн стали. Так почему бы нам не использовать и ту прекрасную сталь, миллионы тонн которой лежат и ржавеют в верхних пластах земли? Мы с тобой были на фронте, знаем, сколько ее скрылось в земле: осколки снарядов, мин и бомб, колпаки дотов, старое оружие, рельсы, танковая броня, части машин и орудий. Постепенно они уходят все глубже в землю, заносятся песком, зарастают травой…

Он остановился и перевел дух.

— Почему бы этот металл войны, — снова продолжал Колосков, — не использовать нам во имя мира. В нашей земле остались не только гусеницы немецких танков, но и осколки английских, американских, французских снарядов. Металл четырнадцати держав вещественно напоминает об их бесславном походе, хотя память наша и так не потускнела.

Я помню, что Федор Григорьевич говорил тогда довольно убедительно. Его взволновала мысль об использовании военного металла, и он развивал ее со всей присущей ему страстностью.

Он ударил в землю каблуком.

— Вот здесь под нами — железо из многих стран мира. Какой-нибудь осколок снаряда, изготовленного в Пенсильвании, кусок брони из стали, выплавленной в Бирмингеме. Все они очистятся огнем, переплавятся и пойдут на многие наши стройки.

Колосков замолчал и вопросительно взглянул на меня. Я сказал, что он удивительный выдумщик — каждый день новые проекты — и что мы все-таки будем искать не только металл войны, но и чертежи дворца, для которого этот металл может быть использован.

Разговаривая, мы не заметили, как подошли к машине. Один из сидевших в ней был знакомый нам лейтенант, другой — шофер.

Машина стояла возле обвалившейся пещеры, где вчера нашли оружие. Колосков опустил чемодан на землю и сочувственно посмотрел на разочарованного Андрея.

— Ваше описание, — обратился ко мне лейтенант, — оказалось удивительно точным. Мы чуть ли не сразу узнали того человека.

— Так где же он? — спросил я нетерпеливо.

— В катакомбах, — спокойно ответил лейтенант.

— Вы его ждете?

Он утвердительно кивнул головой.

— Но ведь он может выйти другим ходом? — сказал Колосков, наклонившись над провалом.

Лейтенант улыбнулся:

— Не думаю. Если это не секрет, то покажите, пожалуйста, ваш аппарат. Очень много о нем рассказывают. Ходят слухи, будто вы этим «глазом» все насквозь видите….

Я ответил, что, к нашему сожалению, видим мы еще далеко не все — только металл. Тут же я предложил убедиться в этом, раскрыл чемодан, надел на себя аппарат и пошел вперед.

Лейтенант и Федор Григорьевич зашагали рядом со мной, наклонившись с обеих сторон над светящимся экраном. Андрей проводил нас недовольным взглядом и опустился на землю около выхода из подземелья.

— То, что вы видите здесь, вам должно быть знакомо, — говорил я, указывая пальцем на мерцающее стекло.

На экране появлялись и исчезали тени каски, немецкого автомата, согнутой трубы миномета. Здесь проходила война, ее черные тени остались в земле.

— Как говорится, «перевернем страницу истории», — сказал я и повернул ручку сбоку аппарата. — Заглянем в более глубокие слои.

Желто-зеленые искры пробежали по экрану. Я настроил поточнее и увеличил яркость. Исчезли расплывчатые линии верхних слоев, и вдруг выплыл из зеленой глубины, как из аквариума, странный предмет, похожий на наконечник пики. Под ним чернел силуэт одноглазого орла. Темная полоса, постепенно сужающаяся книзу, пересекала его крылья.

— Вот вам загадочная картинка, — сказал я своим спутникам. — Как вы думаете, что это может быть?

— Не знаю, — ответил лейтенант и пожал плечами. — Это похоже на какой-то германский орден?

— Во всю грудь? — спросил Колосков и усмехнулся. — Впрочем, вы этого не помните. Таких орденов у них не было. Вот так история! — с восхищением говорил он. — Аппарат действительно как бы перелистывает толстую книгу земли по слоям. Перед нами — одна из страниц первой мировой войны. Вы видите немецкую каску с латунным остроконечным шишаком. Тогда каски были кожаные, с блестящим орлом. А вот эта полоса, идущая сверху вниз, вам ничего не говорит?

Признаться, я не догадывался, что она обозначала.

— Штык, — подсказал лейтенант. — За смертью пригоняли сюда немца… Идемте дальше.

Колосков, не моргая, смотрел на мелькающие тени, словно выплывшие из глубин времени.

— Да, вот она, живая история! — сказал он. — Наш народ отходчив и незлобив, но, как ни говори, иной раз вспомнишь былое и крепко задумаешься…

Мы молча бродили по холму, смотря на дрожащие тени, и я думал тогда о словах Колоскова… Давно уж поросли травой поля, где прокатилась война, земля скрыла следы минувших битв, а все же, проходя по этим местам, я мысленно видел куда больше, чем самый совершенный аппарат.

Мне казалось, что на этой земле до сих пор еще не высохли слезы женщин и кровь моих товарищей, погибших за счастье человечества.

Я оставил своих спутников и пошел вперед. Под ногами словно звенели сухие травинки.

На экране мелькали тени каких-то странных угловатых предметов, может быть тени войны еще более давних лет.

Невидимый луч указывал, что подо мной проходил подземный коридор. Позади себя я услышал торопливые шаги: оглянулся — меня догонял Андрей.

— Могу тебя заменить, — предложил он, запыхавшись от быстрой ходьбы. Устал?

— Ничего, ничего, Андрей. Мы с Колосковым нашли интересное применение этому «зеленому глазу», как он его называет.

— Дай мне аппарат.

— Что случилось? — удивился я. — Зачем он тебе?

— Вдруг мне удастся увидеть его?

— Кого?

Андрей замялся и раздраженно ответил.

— Ведь ты же сам рассказывал, что видел… очки… запонки…

— Очень хорошо помню. Кстати, ты смеялся над этим.

— Послушай, Виктор, ну как тебе не стыдно?.. Ты же понимаешь, что сейчас мне не до шуток… Мало ли какие бывают ошибки.

Я обнял Андрея и попытался его успокоить. Он должен был догадаться, что тогда я не только испытывал аппарат, но искал и знакомые тени. Они все время стояли у меня перед глазами: очки, ключи, запонки.

Вместе с Андреем мы шли по желтой, ломкой траве.

Скользили тени по стеклу. Промелькнул силуэт стабилизатора авиабомбы, щит пулемета, изуродованный ствол противотанковой пушки. Я думал о том, что прав Колосков. Сколько тысяч тонн металла можно было бы достать только из одного этого холма!

Я направил луч аппарата глубже, желая узнать, не тянется ли там еще один подземный коридор.

Сбоку на экране показался небольшой круг. Я посмотрел на него с другой стороны и тут же убедился, что это был не круг, а шар. Мне почему-то представилось, будто нашел я тогда ядро от пушек Суворова. Около полутораста лет назад он проходил здесь на Балканы, так же как совсем недавно по этим историческим местам шли советские войска.

Я старался не выпускать подземный ход из поля зрения аппарата. Колючий кустарник цеплялся за одежду, словно хотел задержать нас… Боясь потерять направление подземного коридора, мы двигались напрямик, не обходя кустов.

Помню, как на экран выплыл большой прямоугольник. Мне пришлось тщательно отрегулировать четкость изображения, затем отступить назад и повернуть объектив под косым углом к земле. На зеленом стекле резко вырисовывался эллипс.

Осторожно, затаив дыхание, и почему-то на цыпочках я пошел вправо. Эллипс постепенно терял свою форму, превращаясь в правильный круг.

— Сейф, — прошептал Колосков, до боли сжимая мое плечо. — Вон, вон, смотри! По бокам запоры… Узнаю…

Федор Григорьевич оторвался от экрана и прильнул к земле, будто стремясь скорее добраться до чертежей, которые так долго от него скрывались.

— Как глубоко он спрятан? — спросил Колосков и быстро поднялся с земли.

— Судя по фокусному расстоянию, на глубине около трех метров, — ответил Андрей, доставая линейку.

Колосков побежал к машине и уже на ходу крикнул, чтобы мы отметили место. Он привезет рабочих с каменоломни.

— Дай мне аппарат! — нахмурившись, сказал Андрей.

Я молча отстегнул ремни, все еще не понимая, зачем это ему потребовалось.

Дрожа от нетерпения, Андрей никак не мог застегнуть пряжку. Я хотел ему помочь, но он отбросил мою руку и направил объектив совсем в противоположную сторону от сейфа, затем повернул ручку фокусировки, точно установил ее на шестнадцатое деление и максимально увеличил яркость.

Метр за метром он тщательно просматривал участок подземного хода, который был виден за сейфом.

Помню, что, совершенно того не ожидая, мы вдруг узнали тень двойника нашего аппарата. В первый момент я даже не подумал о том, как он очутился под землей. Мне никогда не приходилось наблюдать, как «Всевидящий глаз» выглядит на экране, поэтому я невольно заинтересовался, встретив под землей его скелет, который был очень похож на чертеж. Я даже подумал о практическом использовании подобного явления, но тут же отбросил эту мысль. Мне так же, как и Андрею, тогда было не до технических проблем.

Наша находка говорила о том, что под землей была либо Валя, либо человек, взявший у нее аппарат. Андрей побледнел, лицо, освещенное зеленоватым отблеском, сделалось буквально страшным.

Да и было отчего. На экране появился силуэт медленно плывущего кольца. Вдруг кольцо метнулось в сторону и замерло.

— Она! — услышал я шепот Андрея. — Ее часы с браслеткой.

Он с трудом удерживал аппарат, чтобы тот не дрожал.

В зеленоватом тумане на стекле я различал крючки, еле заметные шпильки, кнопки. Помню, что было видно особенно четко — это силуэт комсомольского значка.

— Я пойду к ней? — вдруг твердо заявил Андрей, торопливо отстегивая пряжки и передавая мне аппарат.

Мне пришлось доказывать абсолютную нелепость его намерения. Ясно, что Валю он бы не нашел, а заблудился бы сам в бесчисленных ходах. Я убеждал его подождать Колоскова, он должен приехать с рабочими. Они выроют здесь проход, тогда мы спустимся вниз.

Однако Андрея трудно было уговорить. Он даже рассердился.

— Как так? — чуть ли не кричал он. — Человек заживо погребен под землей. Ему нужна помощь, а ты говоришь — ждать!..

Не помню, что еще он кричал. Я никогда не видел Андрея в таком состоянии.

Куда девались его благоразумие, точный расчет и осторожность! В те минуты, о которых я рассказываю, он мог броситься в подземелье только затем, чтобы там встретиться с Валей. Нельзя было допустить такой опрометчивости, и в то же время мы никак не могли сообщить Вале о близкой помощи. Я вспоминаю этот момент. Валя была неподвижна, лишь тень браслета дрожала на экране.

Не знаю, чем бы кончились мои споры с Андреем, но вдруг вмешался лейтенант. За все время нашего разговора он не отрывал взгляда от экрана.

— Смотрите, что-то здесь движется!

Я взглянул на светящееся поле, куда ткнул пальцем лейтенант, и вздрогнул.

Почему-то я никак не мог привыкнуть к столь знакомому мне сочетанию теней, которые видел тогда уже в четвертый раз.

По экрану ползли тени очков, зубных протезов, застежки «молния», пуговиц, связки ключей, железной трости…

Лейтенант ожидал ответа, но мне было не до него. Я видел, что тени приближались к силуэту аппарата. Они подплывали к часам с браслеткой…

Сжимая кулаки, Андрей с отчаянием смотрел на ползущие тени. Да и что он мог тогда сделать? Между ним и Валей — почти три метра каменистой породы… Глухая толстая стена…

Я все себе представлял иначе. Мое воображение дополняло виденное на экране.

Вот по зеленому полю ползет паук. Это — тень запонки. Паук приближается к браслету. Браслет вздрагивает. Похоже на то, что там, внизу, завязалась борьба.

Беззвучно мечутся запонки, очки, извивающаяся «молния». Движутся зубные протезы: человек что-то говорит. Часы с браслетом поднимаются вверх…

Должен сознаться, тогда я представлял себе Валину руку, поднятую как в последней мольбе о помощи.

Думаю, что в подобном случае мои предположения могли иметь все основания, особенно если учесть волнение Андрея, который буквально повис на мне и задыхался. Я просто не знал, что делать.

Вдруг тени предметов стали отползать в сторону. Надо было скорее переключить аппарат на общий план, что я и сделал. Тени быстро скользили по стеклу. Я понял, что Валя побежала и старик преследует ее. Я бежал поверху, перепрыгивая через колючие кусты и камни, стараясь не отстать.

Экран неожиданно потемнел, словно закрыла его плотная дымовая завеса. Зеленоватые искорки вспыхивали на черном поле, как бы прорываясь откуда-то из глубины…

Аппарат был исправен, в этом я сразу убедился, — значит, радиолуч упирался в препятствие. Такой случай, как вы помните, уже встречался нам при испытаниях на городской площади. Там луч не мог пройти сквозь чугунные тюбинги. Я не мог предполагать, что в холме, под нами, находились какие-нибудь металлические постройки, созданные руками человека.

Надо было узнать: где же кончается эта черная завеса? Через двадцать шагов экран снова вспыхнул, но на нем уже не было никаких теней.

Валя и человек с тростью исчезли, будто растаяли в густом дыму…

К подножью холма подъехала машина. Из нее вышли рабочие с лопатами. Впереди бежал торжествующий Колосков.

— Где это место? — закричал он еще издали.

Занятый мыслями о сейфе, он не заметил нашей тревоги и тут же отдал приказание рабочим рыть в очерченном нами круге. Сам он тоже взялся за лопату.

Андрей попросил у кого-то лом и с ожесточением принялся долбить каменистый грунт.

— Без привычки я, конечно, не могу понять, что сейчас видел ваш аппарат, тихо сказал мне лейтенант. — Какие-то кружки да палочки. Это так и должно быть?

Мне пришлось сознаться:

— Мы с вами видели того человека, о котором я уже рассказывал.

Лейтенант недоверчиво взглянул на меня.

— По каким же приметам вы его узнали? — заинтересовался он.

Мне было как-то неловко рассказывать о пустяках, о всяких пуговицах, которые я видел на экране. И, кроме того, было обидно за наше детище, что мы его используем далеко не по назначению. Но, вспомнив, как он помог найти Валю и сейф, я поборол это чувство и решил поделиться с лейтенантом своим открытием в области неожиданного применения «Всевидящего глаза». За Валю я был относительно спокоен. Она исчезла под темной завесой, которая занимала небольшой участок. Мы спустимся вниз и несомненно найдем ее.

— Прошу не принимать моих наблюдений всерьез, — прежде всего предупредил я лейтенанта. — Во многом я, наверное, ошибаюсь, но думаю, что вы сразу это определите. Зрительная память у меня скверная. Но, глядя на экран «Всевидящего глаза», я невольно фиксировал каждую мелочь. Ведь это же технические испытания. Человека, которого мы сейчас обнаружили под землей, я видел позавчера вечером за дверью. По мелким деталям на экране мне удалось представить себе его внешний облик. Например, по очкам. Они находились не очень высоко, и я понял, что рост у него ниже среднего. Что он худощав, показали близко расположенные пуговицы на двубортном плаще. Запонки с камнями нетрудно было определить по лапкам, удерживающим камни. Искусственные зубы, застежка «молния», кольцо, металлическая трость дополняли мое представление об этом человеке.

Лейтенант слушал с интересом, но по его губам скользила улыбка недоверия.

Гора известковой породы росла. Была выкопана уже порядочная яма. Андрей работал без устали. Голова его то появлялась над землей, то исчезала.

Видимо, лейтенанту захотелось узнать дальнейшие подробности.

— Все это очень тонко подмечено, — похвалил он меня. — Но каким образом вы узнали, что этот человек одинок, что у него отдельная квартира, что он был ранен, занимается фотографией, и даже определили, что у него больной желудок? Вы сказали, что он посещает рентгеновский кабинет. Неужели и эти подробности видит ваш «зеленый глаз»?

Мне и самому не терпелось кому-нибудь рассказать о своих предположениях, домыслах и наблюдениях, о необыкновенной зоркости «зеленого глаза», поэтому я постарался удовлетворить любопытство лейтенанта.

— По большой связке ключей от квартиры, от комнат и шкафов я догадался, что он, вероятно, одинок, — продолжал я свои объяснения. — Ранение в ногу подтверждалось застрявшим в ней осколком. Что касается занятия фотографией, то догадаться об этом труднее всего. Я заметил, что примерно на высоте жилетного кармана у человека, которого я рассматривал через дверь, находится кольцо. Сначала я не мог понять, для чего оно предназначалось, но потом заметил небольшой кружок в центре кольца. Мне было ясно, что это светофильтр в кожаном кармашке с кнопкой. Отсюда я сделал вывод, что человек занимается фотографией.

— Ну, а насчет больного желудка? — не унимался лейтенант.

— Я увидел, правда, довольно расплывчатое изображение его желудка на экране. Будто он питается железными опилками.

Лейтенант вежливо рассмеялся.

— А на самом деле? — спросил он.

— Я предположил, что утром он был в рентгеновском кабинете, где перед просвечиванием желудка обычно дают питье с окисью бария. Следы этого металла я видел на экране. Все вместе взятое дало мне возможность так подробно описать человека, и если бы не наш аппарат, то я бы не заметил не только, какие у этого человека зубы или запонки, но не обратил бы на него никакого внимания. А сейчас я его прекрасно представляю, он передо мной стоит как живой.

— Охотно верю, — загадочно усмехнулся лейтенант. — Вы удивительно точно определили его внешность, — и указал на тропинку среди кустарника.

Я посмотрел туда и замер от неожиданности.

Раздвигая кусты, тяжело опираясь на блестящую металлическую трость и сверкая на солнце стеклами больших круглых очков, к нам поднимался человек, которого я видел на экране «Всевидящего глаза».

В этом я не мог сомневаться.

Он снял шляпу и, вытирая платком мокрый лоб, обратился к лейтенанту:

— Операция закончена. Я очень рад исполнить вашу просьбу. Чернихова внизу… Отдыхает…

Он посмотрел на меня и пожевал губами. Протягивая руку, представился:

— Будем знакомы, молодой человек. Фамилия моя — Никитченко, археолог.

Я машинально пожал ему руку, все еще не веря, что передо мной человек, которого я видел только как тень на экране. Все у него было на месте: и трость, и очки, и застежка «молния», и пуговицы на плаще. Мне даже показалось, что в кармане у него звенели ключи.

— Вы уж извините за беспокойство. Из-за нас вы отложили свою поездку, — с улыбкой проговорил лейтенант, поклонившись Никитченко. — Но я рад, что наконец-то вам удалось встретиться с изобретателем «зеленого глаза».

— Так это вы? — взглянул на меня поверх очков Никитченко.

— Я пойду предупредить товарища Ярцева, — сказал лейтенант, — чтобы он больше ни о чем не беспокоился. Потом я прошу извинения, — и смущенно признался мне: — Вы бы могли раньше узнать о том, что я попросил товарища Никитченко найти вашу сотрудницу, но, сами понимаете, у нас не было уверенности, что она обязательно пошла в катакомбы. Я не хотел говорить об этом преждевременно. Зачем тревожить вас понапрасну.

Лейтенант отошел, а Никитченко начал восторгаться нашим аппаратом.

— Прошу понять меня, — говорил он, пытаясь открутить пуговицу на моем пиджаке. — Нам, археологам, совершенно необходим такой аппарат. Ваш «зеленый глаз», как называет его лейтенант, сразу определит, где нужно производить раскопки. У меня, правда, несколько другая специальность. Мои коллеги интересуются глубокой стариной, — они изучают далекое прошлое человеческой культуры, отыскивают ее следы в пещерах доисторических времен. А вот я изучаю совсем иное. Меня интересует не культура вообще, а люди, которые ее защищали и спасли от гибели. Я говорю о тех героях, которые жили и боролись в этих подземельях. Вы там не были?

Я отрицательно покачал головой.

— Обязательно покажу, — пообещал Никитченко. — Там каждая надпись на стене, каждый оставленный партизанами предмет, будь то самодельная кружка или радиостанция, собранная из трофейных деталей, говорят о великих делах. И как хотите, дорогой друг, меня больше волнуют эти вещи, чем каменные топоры неандертальцев… — Он замолчал, и лицо его сделалось суровым.

— Но как же вы один находите там дорогу? — удивился я.

— Я там часто бываю. У меня составлена карта этого района катакомб. Мне знакома каждая отметка на стене. По ним я нахожу подземные лагери партизан. Вчера вот отвез целый ящик исторических предметов для местного музея.

Он задумался, словно что-то припоминая.

— Видите ли, мне очень недостает вашего «Всевидящего глаза». Я еще многого не знаю. Убедительный пример: я был уверен, что сейф находится в катакомбах. Мне даже было известно, через какой вход его туда внесли, но я ничем не мог помочь в поисках.

— Но почему же вы не сказали об этом раньше? — удивился я. — Этот сейф искали несколько лет, и ваши указания были бы очень полезны.

Археолог нетерпеливо махнул рукой:

— О том, что ищут сейф архитектора Бродова, мне стало известно только после вашего приезда. Узнал я об этом от одного из моих знакомых. Он сказал, что в наш город прибыла группа инженеров, которые будут искать сейф с помощью особого аппарата. Тогда-то я и вспомнил, что еще осенью сорок первого года видел, как поздним вечером ко входу в катакомбы, то есть вот сюда… — он указал вниз, — два человека привезли на тележке какую-то круглую железную коробку. Я тогда должен был встретиться с представителем партизанского штаба, чтобы передать ему некоторые сведения из города. Пока я его дожидался, сидя в кустах, люди с железной коробкой скрылись в подземелье. Через полчаса они вышли обратно и направились в город. При свидании я, конечно, сообщил о сейфе, но тогда не придал этому большого значения. У входа в катакомбы всегда дежурил кто-нибудь из партизан. Если он пропустил людей с ящиком, значит все в порядке. Я совершенно забыл обо всем этом и, только узнав о ваших поисках, решил сообщить вам, так сказать, свои наблюдения. Позавчера вечером отправился в старую гостиницу. Мне сказали, что вы дома, но в номере было темно, и я не решился вас беспокоить. Вчера искал вас на строительстве, но мне удалось познакомиться только с вашей сотрудницей. Узнав о сейфе, она забросала меня вопросами и так деятельно принялась за поиски исчезнувших чертежей, что, как я полагаю, — он пожевал губами и насмешливо взглянул на меня поверх очков, доставила вам немало тревожных минут. — Но, поверьте, я никак не мог предвидеть, что эта девушка решится на столь рискованное путешествие. Я торопился к врачу, а она захотела остаться и вызвать вас по телефону.

— Да, вы были у врача, — подтвердил я. — Видел вас сквозь стену в его кабинете. А потом случайно заметил под городской площадью, на строительстве подземного перехода. Но что вы там делали, не понял.

— Там попадаются довольно интересные вещи! Возвращаясь домой, я заглянул туда. Пришлось немного поползать. Зато нашел оружие времен Пугачева… Но что же это?.. — Он удивленно взглянул на меня, приподняв очки. — Оказывается, от «Всевидящего глаза» и под землей не спрячешься?

— Выходит, что так, — сказал подошедший к нам лейтенант. — Мы прекрасно видели, как вы встретились под землей с молодой девушкой, нежно взяли ее за руку и пошли к выходу.

Археолог сердито фыркнул.

— Да, представьте себе, этот молодой человек, — он указал на лейтенанта, предъявил мне вполне основательное обвинение в злоумышленном похищении юной лаборантки. До этого я предполагал, что мои почтенные седины исключают такие подозрения. Я меньше всего похож на лермонтовских героев. Лейтенант следовал за мной по пятам, и не успел я прибыть на место обвала, где вчера обнаружили пещеру с оружием партизан, как он остановил меня и категорически потребовал, чтобы я в два счета отыскал вашу неосторожную сотрудницу. Ну, это куда ни шло. Поиски — моя специальность.

— Так оно и есть, — добродушно подтвердил лейтенант. — Я был уверен, что вам это удастся сделать скорее, чем кому-либо другому. Удивительно, как быстро вы ее нашли.

— Дело пустяковое. Я заметил ее следы в известковой пыли. Кроме того, мне хорошо известен этот участок катакомб. — Никитченко сочувственно покачал головой: — Бедная девушка! Она совсем измучилась и почти потеряла надежду выбраться на свободу. Ничего. Впредь не будет поступать так опрометчиво.

Я не мог не возразить:

— Ну нет! Плохо вы ее знаете. Она всегда будет делать по-своему.

— Пожалуй, это верно. Она даже там поспорила со мной, утверждая, что идем неправильно. Чуть ли не силой пришлось вести ее.

— Куда же вы потом исчезли? — поинтересовался я. — Аппарат перестал вас видеть, словно вы скрылись под железным куполом. Там имеются какие-нибудь сооружения.

— Насколько мне известно, нет. Зачем они?

По тропинке, раздвигая ветки желтеющего кустарника, поднимались Андрей и Валя. Она осунулась, побледнела. В ее темно-синий костюм глубоко въелась известковая пыль.

Валя еле шла. Андрей в одной руке нес аппарат, а другой поддерживал нашу сумасбродную лаборантку. Мне было жаль Валю, но на ее измученном лице я не заметил никаких признаков смущения и потому решил высказать ей то, что полагалось.

— Мне кажется, — начал я возможно строже, — ваш безрассудный поступок, когда вы одна отправились в горящую тайгу отыскивать метеорит, ничему не научил вас…

Валя молчала. Андрей растерянно глядел на нее. Остальные предусмотрительно отвернулись и отошли в сторону, не желая мешать нашему разговору.

— А все-таки мы его отыскали, — наконец сказала Валя, и в глазах ее появилось выражение лукавого торжества.

Я решил отложить этот бесполезный разговор. Не позволяла, если можно так сказать, душевная мягкость. Девушка только что свет божий увидела, от смерти была на волоске, а тут — с нотациями. К тому же Андрей смотрел на меня такими умоляющими глазами, что я не выдержал и уже больше не стал журить нашу упрямицу.

К нам подошел Колосков и сказал, что все уже готово. Сейчас будут доставать сейф.

Мы подошли к глубокой яме. Я всматривался в зияющую пустоту, но ничего не мог там разглядеть, как в бездонном колодце.

— Разрешите, я спущусь, — попросила Валя, и глаза ее загорелись от нетерпения. — Я знаю, в какой стороне сейф.

Андрей безнадежно махнул рукой. Дескать, и этот урок не пошел ей на пользу.

По вырубленным ступенькам на стенках колодца я и Колосков спустились вниз. Под землей нас встретила темнота, сырость, тяжелый, пахнущий плесенью воздух.

В узком отверстии светился ослепительно голубой кусок полуденного осеннего неба. Я шагнул в сторону и включил фонарик. Передо мной открылась пещера с очень низкими сводами.

— Видишь его? — прошептал Колосков.

Он опустился на колени рядом с большим железным цилиндром и, дрожа от нетерпения, стал сбивать коротким ломиком заржавевший замок.

С глухим стуком к нашим ногам упала тяжелая крышка. Луч карманного фонарика осветил свернутые в трубки чертежи.

С лихорадочной поспешностью Колосков схватил один из них и развернул влажный от сырости лист.

Я увидел тонкие линии высокого ажурного здания. Это были чертежи «Воздушного дворца».

Мы лежали на траве. Вдали шумело море, а мне казалось, что шелестят сухие листья. Сквозь желтеющие ветви кустарника просвечивало солнце.

Уже давно уехали в город счастливый Колосков с чертежами, Никитченко и лейтенант. А мы все еще спорили, говорили, вспоминали неожиданности, с которыми встретились во время испытаний. Мы в эти дни испытывали не только аппараты, но и самих себя на новых, еще неведомых путях.

Андрей протянул мне белый ноздреватый камень с тонкими блестящими прожилками.

— Смотри. Я нашел его на том месте, где аппарат ничего не видел. Мы думали, что в земле скрыта металлическая преграда.

Я долго вертел в руках белый камень, похожий на вулканический туф, царапал его ногтем, стараясь определить твердость, и наконец сказал:

— Похоже на то, что мы нашли руду какого-то неизвестного металла.

Валя подложила руки под голову и смотрела на облака. Она молчала, видимо думая о чем-то своем, и не слышала нашего разговора.

— О чем задумались, Валентина Николаевна? — спросил Андрей.

Валя встрепенулась, провела загорелой рукой по лбу, будто отгоняя какую-то навязчивую мысль.

— Я не знаю, как это объяснить… Вы мне сейчас рассказывали, что видели прошлое родной земли, находили оружие отгремевших войн. Вы бродили по городу и видели наше сегодня. Но как увидеть будущее? Какой для этого нужно придумать аппарат? Я хочу посмотреть «Всевидящим глазом» на то, что будет через десятки лет. Я хочу знать, как изменится лицо нашей страны, лицо мира.

— А я никогда об этом не думал, — с растерянной улыбкой признался Андрей. Мне казалось, что я вижу завтрашний день уже сегодня. Я вижу его в строгих цифрах наших планов, в сводках добытого угля, нефти, металла, в процентах трудовых успехов на заводах и полях… Я привык мыслить математически. Это у вас вызывает улыбку, Валентина Николаевна, но для меня все такие цифры становятся живыми и, если хотите, полными романтики и настоящей поэзии.

Он задумался, взял у меня камень и подкинул его на руке.

— Может быть, этот камень завтра изменит лицо всего района. Я не геолог, не знаю, что за металл скрывается в нем. Цинк ли это, свинец, серебро… Может быть, другой какой-нибудь металл, в десятки раз дороже золота… Нам еще неизвестны многие тайны земли. Наш «Всевидящий глаз» пока близорук. Но мы хотим все видеть, все знать. И если сегодня мы увидели то, что лежит у нас под ногами, то будем мечтать и работать над тем, чтобы завтра взглянуть, ну… скажем, на ядро Земли.

Андрей замолчал… Я смотрел на радужную паутинку. Спускаясь с ветки, она трепетала от дуновения ветерка, но мне казалось, что колеблется она от моего горячего дыхания.

Я чувствовал, как кровь приливает к голове, горит лицо, тревожно замирает и как бы останавливается сердце, чтобы потом забиться еще сильнее.

Бывают яркие радостные минуты, когда первая, еще неясная, но дерзкая мысль на мгновение сдавливает дыхание, заставляет блестеть глаза. В ней еще нет ничего реального, но торопливая мечта уже пытается различить общие контуры нового чудесного аппарата.

Я мечтал о том, чтобы наш будущий аппарат смог увидеть бронзовый век далеких предков. Я хотел перелистывать земные слои, как страницы книги о прошлом, чтобы они стали прозрачными под взглядом «Всевидящего глаза» и смелой мечты.

Проникнув в глубь земли целым спектром различных частот, послушный луч отразит на экране все, что скрыто в ее недрах: угольные пласты, нефть, подземные реки и пещеры, кости вымерших животных.

Может быть, мы откроем исчезнувшие города, запрятанные клады… Ничто не скроется от наших глаз!

АППАРАТ «СЛ-1»

От автора

Почти два года прошло с той памятной осени, когда мы впервые испытывали «Всевидящий глаз». Учтены были ошибки, накоплен опыт, поэтому я никак не мог себе представить, что при испытаниях нашего нового аппарата, о котором несколько позже я расскажу подробнее, мы опять встретимся с загадками и приключениями.

Это странное явление в известной мере закономерно, так как речь идет о первых испытаниях ранее не существовавших аппаратов. Эти довольно капризные приборы нас очень часто озадачивали, так как мы еще многого не знали и недооценивали скрытые возможности созданных нами конструкций. Правда, и «Всевидящий глаз» и «СЛ-1» не были похожи на многие известные нам аппараты, применяемые для геологической разведки. Даже у нас в институте видные специалисты относились к нашим аппаратам с недоверием. Немудрено, что испытания приборов, которые казались нашим инженерам фантастическими, тоже бывали не совсем обычными.

Вероятно, вас интересует, почему я не стал совершенствовать «Всевидящий глаз», а вдруг занялся новым аппаратом? Вопрос, конечно, резонный. Мне не удалось добиться, чтобы радиолуч проникал глубоко в землю. Решение этой проблемы передали другим инженерам, а я настолько увлекся одним изобретением, которое лежит в основе «СЛ-1», что почти целый год только им и занимался. Некоторые мои товарищи уже рукой махнули, считая, будто у меня появилась навязчивая идея, и я уже стал потерянным человеком для института.

Однако и директор и главный инженер верили мне так же, как и моим друзьям, поэтому предоставили нам все возможности, чтобы сделать опытную конструкцию.

Я не буду рассказывать, как создавался аппарат «СЛ-1», для этого нужно довольно много времени, да и вряд ли это вас заинтересует. Если хотите, я могу поделиться впечатлениями о наших последних испытаниях на Урале, но прежде всего я должен хоть немного рассказать о самом аппарате и о том, что мы, техники, понимаем под определением: «Забытое чувство».

Забытое чувство

Я очень хорошо помню этот день, когда мне вдруг пришлось наблюдать, как на лесной поляне молодой инженер и светловолосая девушка, позабыв, что они давно вышли из детского возраста, играли в прятки.

Это было особенно удивительным, потому что в игре участвовали мои друзья, которых вы уже знаете: Андрей Ярцев и лаборантка Валя Чернихова.

Они играли, если можно так сказать, сосредоточенно и торжественно. Андрей стоял лицом к дереву, закрыв глаза рукавом, и будто ожидал той минуты, когда спрятавшаяся Валя крикнет: «Готово!»

Однако она и не думала скрываться: перебегая с места на место, наша лаборантка что-то прятала в редкой и низкой весенней траве.

— Готово! — звонко крикнула она.

Я все-таки не ошибся, игра продолжалась, хотя и несколько иного характера.

Андрей повернулся, щурясь от яркого солнца, огляделся вокруг, взял в руки небольшой чемоданчик и пошел искать спрятанный предмет.

Медленно бродил он по поляне, вдруг быстро нагнулся, поднял какую-то коробочку и передал ее Вале.

Никогда я не мог предполагать, что мои друзья будут испытывать аппарат таким необычным способом. Я подождал еще немного и вышел на поляну с другой стороны.

Первая удача, видимо, их ободрила. Они были так заняты своими опытами, что на мое появление не обратили внимания. Откровенно говоря, я даже почувствовал некоторую обиду, но потом подумал, что друзья не виноваты. Испытания оказались увлекательными, — в это время многого не замечаешь.

Андрей в голубом комбинезоне, из-под которого виднелись широкие белые рукава и отложной воротник шелковой рубашки, был похож на фокусника, демонстрирующего сложный номер. Утреннее солнце, пробивающееся сквозь листву, будто золотыми блестками разукрасило его скромный наряд. Движения Андрея были торжественны и эффектны, как у иллюзиониста.

Театральным жестом он взял аппарат и приподнял его над землей. По бокам чемодана блестели никелированные пластинки с черными дырочками. Андрей откинул верхнюю крышку, под которой находилось молочно-белое стекло, и повернул выключатель. Послышалось глухое гудение мотора, зажглась контрольная лампочка, и по стеклу забегал яркий синий луч.

— Итак, продолжаем, — торжественно объявил Андрей. — Заказывай, Валюша, что сейчас искать. Посмотри в свою алфавитную книжку.

Валя с серьезным видом кивнула головой и легким движением поправила непослушные светлые волосы.

— На какую букву?

— На любую.

Андрей отошел с аппаратом в сторону.

Валя зажмурилась и раскрыла книгу. Я не хотел мешать начатым испытаниям, поэтому из-за спины Вали осторожно заглянул в книгу, где в странном сочетании были выписаны слова, начинавшиеся на букву «с»: сено, сера, сухарь, судак, слива…

Помню, эта новость меня удивила. Я тогда еще не знал, что Валя завела такой перечень.

— Какая строка? — нетерпеливо спросила Валя. — Да быстрей же! — Она поморщилась от досады.

— Семнадцатая сверху, — наугад ответил Андрей. — Что там?

— Сосна!

— Попробуем. Лес лиственный, но думаю, что наш прибор найдет здесь и сосну. Какой у нее индекс?

— ЗД-644, - прочитала Валя.

Андрей повернул два переключателя на аппарате, установил шкалу индексов на соответствующее деление и медленно стал вращать ручки, как на приемнике, когда выискиваешь далекую станцию.

Аппарат, как ему и полагалось, молчал. Короткий синий луч весело бегал по темному экрану. Наконец луч успокоился и стал вытягиваться, одновременно отклоняясь вправо. Андрей поворачивал чемодан до тех пор, пока светящаяся черта не перестала расти.

— Направление прямо на юг! — воскликнул он, глядя на компас, который находился рядом с экраном.

Мне надоела роль безмолвного зрителя. Признаться откровенно, программа полевых испытаний нашего «СЛ-1», утвержденная главным инженером, была совсем иного характера. Мне следовало бы тут же пресечь «детскую самодеятельность» инженера Ярцева и лаборантки Черниховой, раз они проявили ненужную инициативу без согласования с начальником лаборатории, то есть со мной. Но неожиданные возможности, которые открывались перед созданным нами аппаратом, как вы понимаете, увлекли и меня. Аппарат «СЛ-1» испытывался по принципу своеобразного пеленгатора.

Мы углубились в лес. Деревья только что распустились, и сквозь их свежую зелень белели похожие на взбитую мыльную пену облака.

Андрей шел быстро, лавируя между деревьями. Наша лаборантка ревностно следила за ним, ей самой хотелось взять аппарат. Наконец Ярцев замедлил шаг, повернул чемодан, не опуская глаз с экрана, и остановился.

— Здесь…

Мы с Валей одновременно подняли головы. Будто упираясь в облака, стояла сосна. Ее лилово-розовый ствол поднимался из кустов орешника.

— Без ошибки, — обрадованно сказала Валя и рассмеялась.

Я смотрел на чуть выпуклое стекло экрана, где застыл синий луч, и мне почему-то вспомнилась старая сказка, слышанная еще в детстве. Будто существовал на свете таинственный хрустальный шар. Если поднести его к глазам, то внутри шара, в мерцающей полутьме, можно увидеть тонкий синий луч. Он дрожит и движется, как стрелка компаса, указывая дорогу. Луч, бегающий по стенкам хрустального шара, находил клады, отыскивал живую и мертвую воду, приводил путника к скрытому в темной чаще заколдованному цветку.

Конечно, в это трудно поверить, но синий луч из старой сказки вдруг очутился на испытательном полигоне Института прикладной радиотехники.

Мы продолжали испытания. Меня не могли удовлетворить первые успехи «синего луча». Найти дерево в лесу нехитро. Уж если друзья решили пробовать аппарат столь странным образом, то следует ставить перед ним более сложные задачи. Надо искать то, чего в лесу обычно не бывает… Все это я высказал Андрею.

Валя упрямо смотрела в землю и, видимо, была недовольна моим вмешательством. Ей, как всегда, хотелось показать свою самостоятельность. В этих испытаниях она даже Андрея старалась оттеснить на второй план, но понятно, что ей одной ничего не удалось бы сделать.

Андрей согласился с моим предложением.

— Теперь заказывай ты, — сказал он. — Где книга индексов?

Валя подняла голову и, обрадовавшись случаю, решила похвастаться, что она совершенно самостоятельно определила и записала в алфавитной книге 940 названий. Все это можно было искать нашим аппаратом.

Я удивился ее настойчивости и вполне искренне одобрил эту работу. Несмотря на все недостатки нашей лаборантки, ее, я бы сказал, не совсем уравновешенный характер, работником она была золотым. Никто не мог так хорошо смонтировать прибор, наладить его и провести измерения, как Валя Чернихова.

Вы меня простите, что я отвлекаюсь от основного рассказа, но для объективности нужно подчеркнуть эти особенности нашей лаборантки, иначе вы подумаете, будто она просто вздорная, упрямая девчонка, которая доставляла нам только одни хлопоты и волнения, как это случилось при испытаниях «Всевидящего глаза».

Итак, я решил дать более сложное задание для проверки «СЛ-1».

— Представьте себе, Валентина Николаевна, что нам нужно найти каучуконосное растение.

— Ничего особенного. — Валя пожала плечами. — Я это предусмотрела. В книге есть хондрилла.

— А резина, каучук?

— Индекс ВГ-342, - сказала Валя, заглянув в книгу.

— Ищите.

Тут я подумал, что мы сейчас подойдем с аппаратом к моему прорезиненному плащу. Его я снял и оставил в кустах, так как мне было жарко.

Но аппарат повел нас совсем в другую сторону.

Пришлось усомниться в точности показаний и предупредить Валю, которая уже завладела аппаратом, что она неправильно идет. Вероятно, надо взять правее.

— Этого я не замечаю, — упрямо сказала лаборантка, выходя из чащи на дорогу. — Пока я верю в аппарат.

— Как же не верить? Он уже нашел каучук в автомобильных шинах, насмешливо проговорил Андрей, указывая на грузовик, видневшийся на дороге.

Мы подошли ближе. Из кабины выглядывал шофер. Он спросил нас, как проехать в Иваньково. Андрей подробно объяснил, «индекс ВГ-342» нажал кнопку на руле, благодарно погудел и скрылся за поворотом.

— Ну что ж, — сказал я Андрею, — прибор не виноват. Попробуем теперь, как он отзывается на полезные ископаемые. Скажем, на нефть, как он чувствует ее продукты, включая керосин, газолин, парафин…

— Опять придем к автомобилю, — проворчал Андрей. — Хоть бы с дороги ушли.

Валя недовольно взглянула на него, поставила аппарат на землю и снова раскрыла книжку.

— «Нефть и ее продукты — КР-818», — прочитала она и установила требуемый индекс.

Я следил за лучом на экране прибора. Вначале синяя черта была еле заметна и стояла на месте, потом понемногу начала расти, одновременно отклоняясь в левую сторону.

Андрей посмотрел на экран и улыбнулся.

— Сейчас мы откроем «третье Баку».

Видимо, желая еще раз убедиться в правильности поставленного индекса, Валя проверила переключатели и торопливо пошла в ту сторону, куда указывал луч.

Мы снова возвратились в лес. Под ногами лежал мягкий ковер из прошлогодних листьев, похожих на обрывки коричневой оберточной бумаги. Сквозь них пробивалась молодая трава.

Валя вдруг остановилась и осторожно, точно боясь кого-то спугнуть, стала приближаться к кусту бузины. Не скрывая улыбки, Андрей раздвинул ветви и достал мой плащ. Я был смущен и разочарован. На этот раз прибор явно ошибся.

С досадой смотрела Валя на синий луч, застывший на экране. Он упрямо показывал на плащ.

Андрей с озабоченным видом приподнял крышку аппарата и начал искать в нем неисправность.

Я понимал, что дело не в этом. При испытаниях «СЛ-1» мы встретились с более серьезными осложнениями, чем обычные неполадки в схеме. Об этом догадывалась и Валя.

Опустившись на землю, она сорвала одуванчик и, напряженно о чем-то думая, рассеянно водила им по губам.

— Может быть, я перепутала индекс? — неуверенно проговорила она, взглянув на шкалу. — Нет, правильно.

— Все правильно, — сказал со вздохом Андрей, закрывая крышку прибора. Он молча достал портсигар и протянул его мне.

Я машинально полез в карман, стал искать зажигалку. Ее там не оказалось. Пришлось попросить Андрея посмотреть, нет ли ее в кармане плаща. Откровенно говоря, мне было очень досадно, что первые испытания «СЛ-1» не оправдали наших ожиданий. Глядя на экран, я жевал мундштук папиросы.

Вдруг синий луч стал увеличиваться и в короткое мгновение достиг края рамки.

Андрей прикуривал. Он протягивал и мне голубой огонек зажигалки.

— Вот она, нефть. В зажигалке бензин, как я полагаю? — торжествующе сказала Валя и с некоторой снисходительностью посмотрела на нас.

— Возможно, это случайное совпадение, — осторожно заметил Андрей.

Он был прав. Такие неожиданности всегда требуют проверки, поэтому я потушил зажигалку и, размахнувшись, бросил ее подальше. Она блеснула на солнце и упала в заросли осоки высохшего болотца.

— Однако! — проворчал Андрей. — Смелое решение.

Мне было понятно его недовольство. Ему не понравилось подобное обращение с подарками. Зажигалку подарил он. Это его собственная конструкция, рассчитанная на вечность.

Валя усмехнулась, взяла чемодан, приподняла его повыше, чтобы он оказался на траектории полета «вечной зажигалки», и, смотря на луч, направилась в осоку. Там она ходила довольно долго, затем быстро нагнулась и молча подняла зажигалку над головой.

— Не то, друзья мои, не то, — доказывал я, когда мы стали подводить итоги первых испытаний. — Нужна настоящая, серьезная проверка по утвержденной программе. Нельзя же заниматься игрой в прятки, хотя этот метод испытания вы сегодня и пытались использовать.

Андрей недовольно нагнулся к аппарату и повернул выключатель. Легкое жужжание сразу прекратилось.

— Охотно принимаю ваши замечания, — поджав губы, сказала Валя. — Каюсь и в легкомысленности и несерьезности. Но мы совсем не знаем возможностей аппарата, поэтому так и получается. Программа испытаний слишком узка. Она не охватывает даже и десятой доли всего того, на что способен «СЛ-1».

Далее наша лаборантка начала доказывать необходимость скорейшего окончания монтажа упрощенного аппарата «СЛ-3». Для геологических поисков, по ее мнению, такой прибор более удобен.

— Не согласен, но спорить не хочу, — улыбнувшись, сказал Андрей.

— Да это и бесполезно.

Упрямство Вали нам было известно по ее приключениям в тайге и катакомбах.

Несомненно, что из всего этого рассказа о первых испытаниях «СЛ-1» вы еще не представляете себе сущности нашего прибора. Должен оговориться. «СЛ-1» оставался загадкой довольно продолжительное время не только для ученых, работающих в области электрорадиоразведки, но и для универсальных специалистов широкого профиля, каких было немало в нашем институте.

Все стало более или менее ясным после одного несколько необычного технического совещания, где я впервые докладывал о принципах действия «СЛ-1». Вот об этом совещании я и хотел рассказать.

Представьте себе конференц-зал научно-исследовательского института. В окна тянулись солнечные лучи, я сидел в кресле у самого окна и не без волнения думал о предстоящем докладе. В первый раз мне приходилось выступать с таким ответственным и, пожалуй, очень смелым сообщением перед видными учеными, представителями самых разнообразных отраслей науки. Мои друзья, Андрей и Валя, доказывали, что не следует особенно смущаться, если некоторым специалистам наше изобретение покажется явно фантастическим и даже кое у кого вызовет улыбку. Об этом же предупреждал меня и директор. Он подолгу засиживался в лаборатории нашей молодежной бригады, принимая самое близкое участие в разработке аппарата «СЛ-1».

Вспоминая об этом, я должен сказать, что мы испытали много тревог и радостей, работая над аппаратом, но никогда не чувствовали такого волнения, как в день моего доклада. Собрание было необычным. В зале встретились физики, химики, биологи, инженеры-радисты, инженеры-светотехники, конструкторы и даже врачи.

В первом ряду сидели мои друзья и помощники. Среди них были Андрей и Валя. Они безуспешно старались сделать вид, что им безразлично, как ученые отнесутся к нашему изобретению. День, мол, обычный, собрание как собрание. Волноваться не следует.

Я, помню, подошел к столу президиума и, еле передохнув от неожиданной колющей боли в сердце, посмотрел на лица слушателей. Я заметил только одно выражение — жадный, нескрываемый интерес. Это объяснялось просто: о «синем луче» ходило много легенд.

В своем докладе я не стал говорить о значении геологической разведки для нашего хозяйства. Всем известно, какое важное место занимает она в планах наших пятилеток. Я перечислил существующие способы разведки ископаемых, говорил о том, что железные руды обнаруживаются по их магнитным свойствам — с помощью приборов, в принципе похожих на компас. Другие металлы находят по их электрическим свойствам методами электро- и радиоразведки. Пласты каменной соли и озера нефти, залегающие глубоко под землей, исследуют, сейсмическим путем, устраивая искусственные землетрясения.

— Прошу извинить меня за смелость, — сказал я и тут же невольно подумал: «за отчаянную смелость». — Но я хотел бы доложить собранию, что нашей небольшой группой, с помощью других работников института, найден новый универсальный способ разведки, который позволяет обнаруживать многие химические элементы и их соединения на расстоянии нескольких сот метров.

Во рту у меня стало сухо. Я увидел, нет, вернее, почувствовал, что по залу как бы прокатилась неторопливая волна. Слушатели приподнялись в креслах. Однако не всех взволновало мое заявление. Лицо нашего главного инженера ничего не выражало, кроме спокойного внимания. Зато его сосед, профессор, с квадратной бородой и седыми длинными волосами, беспокойно ерзал на месте, порываясь задать вопрос.

— Наш аппарат обнаруживает не только химические элементы, — продолжал я, но и многие их соединения, в том числе входящие в организм животных…

Оживление в аудитории усилилось.

— …растений, насекомых. — Я говорил, повышая голос, но сдержанный шум не умолкал.

Помню, что меня тогда охватило сомнение: удастся ли при таком недоверии слушателей убедительно рассказать о сущности нашего изобретения? Но это была минутная слабость, я сразу ринулся в атаку, прекрасно понимая, что каждая смелая мысль требует абсолютных доказательств и ее нужно защищать.

— Действительно, на первый взгляд мое заявление может показаться абсурдным, — говорил я, — но прошу меня выслушать внимательно. На чем же основан принцип действия нашего прибора?

Профессор с квадратной бородой приложил руку к уху и словно боялся пропустить хоть одно слово.

Далее, мне помнится, я стал рассказывать примерно так:

— В аппарате «СЛ-1» мы попытались как бы усовершенствовать одно из наших пяти чувств, несправедливо обойденное вниманием ученых.

Для того чтобы улучшить зрение, люди изобрели очки, микроскопы, телескопы и другие приборы. Изобрели аппараты, чтобы видеть сквозь дерево, камень, живое тело. Телевизор позволяет нам видеть то, что делается за сотню километров от нас.

Чтобы лучше слышать, человек выдумал телефон и радио. Он слышит голос издалека, за многие тысячи километров. Он изобрел чувствительные микрофоны и усилители, с их помощью можно слышать даже, как растет трава. Он создал звукозапись, чтобы услышать то, что сказано вчера.

Человек изобрел термометры, показывающие сотые доли градусов, пирометры для измерения температур в печах, где плавится сталь. Он выдумал специальные индикаторы — аппараты, определяющие шероховатость поверхностей, для того чтобы усовершенствовать наше чувство осязания.

Мы с каждым годом все больше вооружаем наши чувства. Хитроумные приборы делают наше зрение все острее, слух тоньше, осязание чувствительнее.

Но кто скажет, что мы стали сильнее чувствовать запах или вкус?

— Почему такое пренебрежение к этим двум человеческим чувствам?. спрашивал я слушателей.

Уверенный, что слушатели не могут мне возражать, я уже совсем осмелел и докладывал так, будто привык это делать ежедневно.

— Оставим в стороне чувство вкуса, — говорил я. — Здесь человек не пользуется приборами. Опытный дегустатор по глотку вина уверенно определяет его тип, может назвать сорт винограда, из которого оно сделано, год урожая и даже указать местность, где этот виноград вырос. Это настоящее искусство, так же как и дегустация чая, табака, сыров и так далее. Здесь не всегда помогут приборы.

А что вы скажете о чувстве обоняния? Оно у нас в полном пренебрежении. Мы его почти не используем в нашей жизни для каких-нибудь серьезных целей, если не считать такой отрасли хозяйства, как парфюмерия. Но разве это чувство не нужно человеку? У нас удивительно беспомощно чувство обоняния. Оно очень слабо развито, примерно как у курицы.

В зале прошелестел смех. Я поднял руку, как бы призывая к вниманию, и снова заговорил:

— Прошу извинения за этот пример, не совсем обычный для научного доклада, но в данном случае я пользуюсь точной терминологией: да, именно, как курица или другая птица, мы можем, чувствовать запах и в этом отношении далеко отстаем от многих животных, обладающих весьма совершенным чувством обоняния. Только птицы, обезьяны и лягушки имеют такое же слабое обоняние, каким природа наделила человека.

Для нас совершенством кажется чутье собаки. Мы с завистью говорим: «У него собачий нюх».

Мы так мало придаем значения обонянию, что даже не придумали названия человеку, который вовсе лишен этого чувства, а таких, кстати, довольно много. Мы говорим «слепой», «глухой», а как назовем человека, утратившего чувство обоняния? Мы ничего достоверно не знаем о физической природе этого чувства. Существует несколько теорий: одни ученые говорят, что мы ощущаем запах благодаря механической бомбардировке нервных клеток в нашем носу частицами пахучего вещества, легко улетучивающимися и потому обильно рассеянными в воздухе. Другие утверждают, что это химическая реакция между молекулами пахучего вещества и протоплазмой нервной клетки. «Нет, ничего подобного, доказывает третий ученый, — это молекулы пахучего вещества воздействуют на клетки особыми внутримолекулярными колебаниями, вызывая явление резонанса!»

Мы практически проверили эти теории, поставили сотни экспериментов и сейчас можем продемонстрировать новый прибор, который назвали «СЛ-1» или «Усилитель запаха».

Я поднял с пола чемодан из желтой кожи, поставил его на письменный стол и продолжал:

— Наше обоняние несовершенно, однако должен сказать, что нос человека все же весьма чувствительный орган при всех его недостатках. Никакими приемами химического анализа нельзя определить одну двадцатипятимиллионную грамма пахучего вещества в литре воздуха. А между тем эту ничтожную примесь ощущают клетки слизистой оболочки нашего носа.

Но этого нам кажется мало. Аппарат «Усилитель запаха» обладает, — тут я попросил извинения за не совсем научную терминологию, — чутьем собаки, увеличенным в двести раз.

А как известно, собаки различают по запаху металлы и многие другие вещества. Вспомните, что во время минувшей войны собаки обнаруживали по запаху тола мины, закопанные в землю. Даже несовершенное человеческое обоняние может отличить медь от железа, мы не спутаем запах медного пятачка и запах лезвия ножа. В данном случае речь идет о запахе окислов этих металлов.

Мы живем в мире запахов, но знаем лишь немногие. Мы их просто не замечаем, хотя каждое вещество и даже каждый предмет обладает своим особым, неповторимым запахом. Это свойство позволяет нам различать сорта дерева, материи, строительных материалов. Вспомните, как пахнет глина, известь, мел? Усилив свою способность воспринимать запах и умея точно анализировать его, человек несоизмеримо расширит границы познания. Перед ним как бы заново раскроется мир. Он воспользуется поистине новым чувством, которое не только поможет ему изучать тайны земных недр, но и многие неясные еще для него особенности животного и растительного мира…

Я мог бы фантазировать без конца, так как твердо верил в будущее нашего аппарата, к тому же перестал смущаться, чувствуя внимание аудитории, но мои мечтания прервал директор института.

— О перспективах потом, — сказал он, — вы ничего не сообщили об устройстве прибора.

Замечание было вполне справедливое, оно сразу мне напомнило, что я говорю уже долго, а самого главного еще не сказал. Перейдя к объяснению принципа работы «СЛ-1», я прежде всего рассказал, как он устроен.

— В нашем приборе, — говорил я, — с двух сторон имеются решетки. — Тут я повернул чемодан, чтобы их все видели. — За решетками находятся всасывающие рупоры, через них компрессор засасывает воздух. Вот в этих камерах, — я открыл крышку чемодана и указал на овальные блестящие коробки, — воздух сжимается. Здесь концентрируются все запахи, которые улавливаются правым и левым рупорами. Сквозь камеры пробегает тонкий, как волосок, луч света и падает на фотоэлементы, расположенные сзади камер.

Все это я демонстрировал не только на аппарате, но и на чертеже.

— Теперь о самом принципе, — торжественно заявил я. — Известно, что учеными открыта способность рассеянных молекул различных веществ поглощать ультрафиолетовую часть светового спектра. Но ведь эти находящиеся в воздухе молекулы разных пахучих веществ мы воспринимаем как запах. Установлено, что каждый запах, или, точнее, рассеянные молекулы каждого данного вещества, обладает способностью поглощать световые волны только определенной длины. Вот на этом принципе и построен селектор — та часть прибора, которая из множества запахов, окружающих нас, отбирает только один искомый.

Среди моих слушателей, как я уже говорил, были представители разных специальностей, поэтому я хотел возможно яснее рассказать о принципе работы «СЛ-1», так, чтобы он был понятен и биологу, и физику, и просто грамотному человеку.

Я показывал основные детали нашего аппарата,

— Смотрите, — говорил я, берясь за ручку шкалы. — Сейчас я поворачиваю дисковое устройство, состоящее из сотен миниатюрных призмочек, расположенных по кругу. Настраивая аппарат на требуемый индекс, я прохожу, как по диапазону приемника в поисках станции. При этом то одна, то другая призмочка пересекает световые лучи, направленные на фотоэлементы.

Далее я рассказал о том, что в отделе оптики нашего института доктором технических наук Голубевым разработаны особые призмы, которые пропускают только строго определенную часть спектра. Каждая такая призмочка пропускает узкий пучок света одной какой-нибудь волны, поглощаемой тем или иным запахом. Предположим, я ставлю ручку шкалы на индекс КР-848, что соответствует нефти. Если в одной из камер среди многих миллиардов различных молекул находятся молекулы нефти, то свет от лампочки будет ими поглощен и через фотоэлемент пойдет ослабленный ток.

Эти ничтожные изменения тока усиливаются в миллионы раз многоламповыми радиоусилителями и подаются на отклоняющую систему электронно-лучевой трубки, на экране которой и появляется синий луч. Ток, приходящий от правого усилителя, от правого рупора прибора, отклоняет светящийся луч на экране вправо, а от левого усилителя — влево. Значит, если запах приходит справа, то и луч будет указывать именно в эту сторону.

Всасывающие рупоры направлены несколько книзу, поэтому аппарат хорошо чувствует запахи на земле. Это обеспечивает точную направленность прибора при поисках, например, полезных ископаемых.

— Не буду отвлекать вашего внимания на всем известные особенности электронно-лучевой трубки, когда в зависимости от напряжения увеличивается светящаяся черта, — продолжал рассказывать я. — Это явление мы использовали в «СЛ-1», где при большой интенсивности запаха луч увеличивается по длине.

Я говорил еще долго, чертил схемы, приводил формулы. Конечно, я не мог рассказать обо всем. Да и не ждали от меня собравшиеся ученые, чтобы я поведал им долгую историю создания аппарата, историю бесконечных поисков, в которой успехи слишком часто сменялись разочарованиями. Я не хочу говорить о какой-то особой стойкости моих друзей, о жертвенности в науке, когда ради нее ученые забывают все на свете, не спят, не обедают и не улыбаются. Мы работали, как все, дружно и упорно.

Идея аппарата, правда, еще очень смутная, впервые появилась у меня. Дальнейшую работу мы вели все вместе. Андрей делал расчеты, я конструировал, Валя занималась измерениями и исследованиями деталей. Потом, когда первый макет аппарата был собран, Андрей в стремлении к исчерпывающей точности начал исследовать молекулы всех веществ, которые только попадались ему на глаза.

Валя хоть и спорила с ним, но также была увлечена этими неожиданными испытаниями. В результате были проверены физические свойства молекул нескольких сот веществ.

Несомненно, что только успехи советской оптики, в частности работы доктора Голубева, который изготовил по нашей просьбе свои чудесные призмочки, позволили осуществить наш смелый замысел. Инженеры из конструкторского бюро показали исключительное мастерство и уместили чрезвычайно сложный и громоздкий прибор в небольшом чемодане.

Но разве я мог обо всем этом рассказать в кратком научном докладе? Может быть, и вам уже наскучили мои пояснения, но ничего не поделаешь. Без них трудно будет понять, чем были вызваны те неожиданные приключения, с которыми мы встретились на Урале. Они по-своему определялись техническими особенностями аппарата.

Но вернемся к нашему совещанию.

Я спешил закончить доклад, то и дело поглядывая на часы. Отведенное мне время истекло.

Я налил из графина воды и с жадностью выпил. Помню, что от волнения зубы застучали о край стакана. Еще бы, я ждал самого страшного. До нас никто не занимался усилением запаха. Больше того: об этой возможности никто ничего не знал и даже не представлял себе, что когда-нибудь люди станут усиливать запах и увидят его на экране вполне реального аппарата.

Наступила томительная пауза. Словно издалека я услышал первый вопрос:

— Существующими приборами мы обнаруживаем металл на глубине сотен метров. Каковы преимущества вашего аппарата?

Это спросил геолог.

— Вы проверяли аппарат в поисках ископаемых? — нетерпеливо спросил профессор с квадратной бородой.

Я почувствовал, что у него накопилось много вопросов. Но что ему ответить? Видимо, мы слишком поторопились с сообщением о нашем изобретении, так как многое требовало тщательной проверки…

С места поднялся невысокий старичок в аккуратном коричневом пиджаке и недовольно заявил.

— Если бы мне сказали, что изобретен прибор, который может найти иголку в песке морском, то я поверил бы. Это можно сделать хотя бы миноискателем высокой чувствительности. Но когда мне говорят, что вот на столе стоит прибор, который может отыскать арбуз, зарытый в песке, я, извините, не верю. Прошу подробнее рассказать о результатах испытаний.

Не буду перечислять всех вопросов. Чувствовал я себя довольно скверно. Точно на экзамене, каждый специалист спрашивал меня, как говорится, «по своему предмету», а я не мог быть и физиком, и химиком, и биологом одновременно. Многие из ученых глубоко заинтересовались идеей, вложенной в новый прибор, но они хотели знать исчерпывающие данные о его работе и притом вполне конкретные…

Наши испытания в лесу показались мне и вправду детской игрой в сравнении с теми требованиями, которые — совершенно резонно — предъявляли ученые к нам и к нашему аппарату.

Последним взял слово высокий человек с розовым лицом и аккуратно расчесанным пробором.

Он говорил сдержанно, деловым тоном, с подчеркнутой вежливостью, словно боялся чем-то обидеть докладчика. Отрекомендовал он себя представителем Института редких металлов, причем оговорился, что на мой доклад попал случайно. Доклад его серьезно заинтересовал. В прошлом году комплексная экспедиция, посланная на Урал, обнаружила в одном районе следы рубидия, но есть ли там месторождение, пригодное для эксплуатации, точно не определила. Наш прибор «Всевидящий глаз» не мог им помочь. На его экране было полное затемнение, так как в уральской земле находятся чуть ли не все существующие в мире металлы.

Представитель Института редких металлов хотел уточнить возможности нашего нового аппарата. Об этом он сказал примерно следующее:

— Насколько я понял докладчика, предлагаемый им метод позволяет вести ускоренную разведку и находить тот или иной металл даже там, где встречаются лишь его микроскопические вкрапления. У меня есть практическое предложение: не желаете ли вы испытать свой аппарат в указанном районе? Если вы действительно найдете месторождение рубидия, пригодное для эксплуатации, то тем самым докажете бесспорную возможность практического использования разработанного вами «Усилителя запаха». Это будет тем более ценно, что все обычные методы разведки в этом районе не дали желательных результатов. Вам, вероятно, известно, что даже самые опытные геологи не могут определить без сложного химического анализа минералы, в которых содержатся редкие металлы: цезий, рубидий, индий, рений и другие. Если вам это удастся, то лучшего доказательства практической ценности вашего аппарата не потребуется.

Что мне оставалось делать? Я невнятно подтвердил целесообразность этого предложения, сказал, что вообще мы не отказываемся от подобной практической проверки «синего луча», выразил уверенность в успехе, обещая когда-нибудь найти и рубидий, однако заявил, что область применения нашего аппарата гораздо шире. Хотел было вновь пуститься в доказательства, но меня прервал директор.

— Об этом мы поговорим потом, — сказал он и повернулся к представителю Института редких металлов. — Я думаю, ваше предложение весьма полезно. Оно сразу разрешит многие споры. Ну, а вы, товарищ Петров, — спросил он, согласны, не откладывая дела в долгий ящик, выехать на Урал?

Я посмотрел на Андрея. Он выразительно кивнул головой.

Валя, как всегда в этих случаях, поджала губы и сидела с непроницаемым видом. Она несомненно думала, что с выездом нужно подождать, пока не закончится монтаж и наладка аппарата «СЛ-3».

Нельзя было отказываться, и, несмотря на явное недовольство нашей лаборантки, я все же согласился на предложенные испытания, в надежде, что нам удастся доказать практическую ценность «СЛ-1».

Омегин — наш сосед

Да, именно о нем, о нашем загадочном соседе, я и хотел сейчас рассказать после того, как вам стало известно о сущности аппарата «СЛ-1», переставшего быть научной загадкой.

В испытаниях «Усилителя запаха» и всех приключениях, связанных с нашей поездкой на Урал, Омегин играл главную роль «героя». Впрочем, в этом вы убедитесь из дальнейшего.

Я помню одно утро. И не потому, что оно было особенно прекрасным. Так же, как всегда, розовело безоблачное небо, отражаясь в воде. Такими же розовыми казались верхушки сосен. Но в это памятное утро у меня не было тех розовых надежд, с которыми я приехал сюда на испытания.

Мы уже целую неделю ездили с двумя аппаратами по району, где были обнаружены следы редкого металла — рубидия. Через два дня должна приехать комиссия и сделать свое заключение о практической пригодности нашего аппарата. Но нам еще нечем было похвастаться. Мы не нашли ни одного месторождения. Взятый нами «Всевидящий глаз» тоже ничего не обнаружил. Его экран, как правильно заметил представитель Института редких металлов, часто темнел, что указывало на присутствие в земле металла, но какого — неизвестно. Этого не мог определить «Всевидящий глаз». Наши новые аппараты находили разные металлы, однако нужного нам рубидия мы не встречали.

Валя с нами не поехала. Она хотела во что бы то ни стало закончить сборку прибора «СЛ-3». А для него еще не были готовы призмы, их обещали дать через три недели. За это время Валя собиралась пополнить книжку индексов.

Вместо Вали со мной и Андреем поехал техник Сандро Беридзе. Несмотря на темпераментность характера, он бывал очень усидчив, когда брался за исследовательскую работу.

В экспедиции Сандро оказался незаменимым. Он отлично знал силовое хозяйство аппаратов, которые работали на аккумуляторах Ярцева.

— Будьте уверены, — убеждал нас Сандро, — у меня аккумуляторы никогда не откажут.

Они в самом деле никогда не отказывали, аппараты работали исправно, но тем не менее рубидия мы не нашли.

Я, помню, сидел тогда на берегу, думал обо всем этом и смотрел на высокие известковые ступени, спускавшиеся к реке. По ним могли бы шагать только великаны. Я даже представил их живыми.

Наконец мне надоело бесцельное созерцание красот природы, я со злостью бросил камень в воду и побрел к палатке. Навстречу мне шли с полотенцами Андрей и Сандро: видимо, решили искупаться.

Сандро, по обыкновению, все время вертел головой и удивленно смотрел на окружающее, словно впервые увидел мир. У него был острый глаз и настоящее любопытство исследователя.

В этот раз его заинтересовал шофер. Он лежал на спине под машиной, разбросав по земле ноги в огромных желтых ботинках. Сандро дернул Андрея за рукав.

— Смотри, — указал он взглядом на башмаки, — как две сковороды с яичницей.

Андрея привлекло другое. Он остановился у машины и концом полотенца провел по никелевой решетке радиатора. На полотенце появилось рыжее пятно. Ярцев досадливо поморщился и недовольно сказал шоферу:

— Вот что, молодец, у тебя совесть есть? Неужели ты не видишь, до чего машину довел?

Шофер с недовольным видом вылез из-под кузова.

— Сырость здесь большая, — проворчал он. — Каждый день вытираю. От реки, что ли?

Парень вертел в руках тряпку, покрытую грязными бурыми пятнами.

Сандро снисходительно и в то же время понимающе смотрел на его растерянное лицо.

— Нельзя спокойно смотреть на эту рыжую проказу, — с неожиданной горячностью заговорил Андрей, стараясь убедить шофера. — Ты подумай, сколько нужно затратить труда, чтобы превратить бесформенный кусок руды в этот радиатор. Сотни часов! Не сосчитать! — Он выхватил линейку из кармана и выразительно помахал ею. — И если мы не будем ухаживать за металлом, сохранять его, то весь наш труд превратится в рыжий порошок. Тебе это понятно?

Мне было жалко смущенного парня: он не знал, что ему делать, — то ли скорее вытирать радиатор, то ли слушать лекцию строгого начальника. Надо было как-то смягчить неуместную горячность Андрея, поэтому я стал доказывать ему, что он преувеличивает опасность, что человек успешно борется с упрямством природы. Он придумал различные способы предохранения металла от окисления: тут и хромирование, и кадмирование, и никелирование, и оцинковка, и окраска. Я также усомнился в виновности шофера, утверждая, что облицовка радиатора заржавела давно.

Однако Андрея трудно было убедить. Его уже не интересовала первопричина нашего спора, он позабыл о шофере и с упорством, достойным лучшего применения, стал защищать свои принципиальные позиции.

— Ты говоришь о разных покрытиях, никеле, хроме, кадмии, о всяких таких известных вещах, — доказывал он, — но, несмотря на все эти способы защиты металла, человечество теряет из-за ржавчины ежегодно половину всего добываемого железа. Сколько труда пропадает даром! И все почему? Я уверен, что по крайней мере половина уничтожаемого ржавчиной железа пропадает именно потому, что мы еще не научились его хранить как величайшую ценность, как золото! Да, да, именно как золото, — подчеркнул он, поймав недоумевающий взгляд шофера. — Это наша сила. Чугун, сталь — ведь это наравне с углем, нефтью первые показатели, определяющие наше хозяйство и его оборонную мощь. Андрей пристально взглянул в глаза шофера. — И вот эта ржавчина на радиаторе, и вон те ржавые болты на колесах — все это непоправимые потери в нашем хозяйстве. Когда я иду по улице, — продолжал он, — и вижу проржавевшую водосточную трубу, мне хочется взять ведерко с краской и самому густо закрасить эти рыжие лишаи… Я иной раз думаю, что надо бросить все наши фокусы с аппаратами и заняться более полезным делом: поисками нового способа предохранения металлов от ржавчины, абсолютно надежного, не похожего на все существующие. Вот это, я понимаю, благодарная работа для исследователя. Сколько металла можно спасти!..

Андрей замолчал, потом встряхнул головой и, перекинув полотенце через плечо, быстро зашагал к реке. За ним отправился Сандро.

Шофер растерянно посмотрел им вслед, затем, как бы опомнившись, схватил тряпку и с ожесточением стал тереть никелированную решетку радиатора.

Я забрался в палатку, лег на разостланную кошму и стал бесцельно смотреть на туго натянутое полотно, просвечивающее желтоватым светом. На этом фоне, как на экране кино/проносились силуэты птиц и стрекоз, трепетали темные очертания веток.

На мгновение появился профиль шофера, и сразу же застрекотал — мотор, как своеобразная звуковая иллюстрация. Послышались неразборчивые голоса, как это бывает иногда в плохом кино, и на экран выплыл женский профиль. Хорошо были видны только лоб, нос и волнистые волосы, потому что нижняя часть лица закрывалась силуэтом стакана. Я видел, как постепенно убывала в нем вода.

Мелькнуло в воздухе красное пятно прозрачного платочка, которым женщина вытирала рот, и все исчезло. Слышался лишь рокот удаляющегося мотоцикла.

Несколько минут экран был пуст. Потом на нем появилось новое лицо, тоже мне незнакомое. Человек в широкой шляпе вытащил из кармана пробирку, посмотрел ее на свет и осторожно спрятал в карман.

— Где я могу видеть начальника экспедиции? — спросил незнакомец басом.

— Пожалуйста, он в палатке, — ответил шофер.

Я приподнялся на локте. В палатку, согнувшись, вошел человек в соломенной шляпе, какие носят обычно курортники. Просторный белый костюм подчеркивал его огромный рост и ширину плеч.

— Разрешите быть знакомым, — забасил он. — Омегин — ваш сосед. Сетую на свою фамилию: каждая девчонка на почте обязательно переврет и напишет «Онегин». А на самом деле моя фамилия Омегин. Видимо, назван в честь последней буквы греческого алфавита — омеги.

Я предложил ему сесть.

— Благодарствую, — сказал он, деловито размещая свое огромное тело на походном табурете.

— Наслышаны мы о вас и ваших чудесных аппаратах, — гудел Омегин. — Слухом, как говорится, земля полнится. Привычны мы к успехам советской науки, но я, грешник, хоть убей, не могу поверить, что такие аппараты существуют. Я даже по темноте своей не могу представить, на каком таком хитром принципе можно такую штуку соорудить? — Он выжидательно помолчал.

Несомненно, что у меня не было намерения сразу же рассказывать о принципе действия нашего аппарата, поэтому Омегин, не дождавшись ответа, вздохнул и спросил:

— Ну, как успехи? Чай, всякие органические и неорганические ископаемые находите в земле?

Помню, я отвечал немногословно и даже несколько настороженно, хотя был уверен в полезности этого человека для наших поисков. Я сказал ему, что мы занимаемся в основном металлом, что ищем рубидий и до сих пор безрезультатно. Рассказал о том, как неподалеку от лагеря обнаружили огромный пласт железной руды. По этому случаю я должен поехать в город и дать телеграмму.

— Наверное, пришлют сюда изыскательскую партию для пробного бурения, закончил я.

— Опять железо, опять медь, теперь еще рубидий! — недовольно воскликнул гость и пожал плечами. — Все силы брошены на то, чтобы искать металл. Не понимаю я этого одностороннего увлечения. Нельзя же забывать и другие материалы.

Признаться, меня удивило это странное заявление. Я никогда не мог себе представить, что широкое использование металла в нашей жизни можно называть «односторонним увлечением».

— Металл — самый прочный из материалов, — говорил я, чувствуя, что вряд ли тут нужны доказательства. — Мы им пользуемся на каждом шагу.

— Вот именно на каждом шагу, — буркнул Омегин. — Это оттого, что мы с вами не умеем хозяйничать. Пора понять, что сейчас на смену железному веку идет новый век…

В этот момент у входа в палатку появились Андрей и Сандро. Они уже выкупались, и на их мокрых волосах, как мельчайшие бриллиантики, сверкали капельки воды.

Омегин не заметил моих друзей, так как сидел спиной к выходу. Он поднял палец вверх и торжественно произнес:

— Настал век… пластических масс! — Ударив себя кулаком по колену, странный гость горячо продолжал: — Они уже давно были испытаны в самых ответственных деталях машин: из пластмассы делались шестеренки, подшипники, части автомобилей и самолетов. Сейчас всюду, где только нужен дешевый, легкий или, скажем, прозрачный материал, применяются пластмассы.

— Ну, а турбины, цилиндры двигателей или, например, металлорежущие станки тоже будут делаться из пластмассы?

— Конечно, нет, — рокочущим басом возразил Омегин и опасливо посмотрел на скрипевшую под ним табуретку. — Во многих случаях металл незаменим, этого я не отрицаю, — продолжал он. — Но если металл нужен для двигателей и резцов, для деталей, где нужна особая прочность и противодействие высокой температуре, то давайте только для этой цели и использовать металл, будем беречь его. Зачем, скажите пожалуйста, нужно человеку совать в рот ложку из нержавеющей стали, когда имеется великолепная пластмасса, прочная и красивая, как слоновая кость?. Он даже закрыл глаза от удовольствия и умиротворенно добавил: — Вот приходите ко мне. Здесь неподалеку находится моя, так сказать, резиденция. опытная станция Главхимпрома, — там вы увидите, как можно обойтись в жизни без металла.

Из-за широкой спины гостя выглядывали удивленные лица Андрея и Сандро.

— Знаете что, дорогой коллега, — решительно сказал Омегин. — Будьте моим добрым союзником!

— То есть противником металлов? — переспросил я, не в силах сдержать улыбку. — Думаю, что и без меня у металла достаточно врагов. Одна ржавчина чего стоит! Только полчаса назад я прослушал довольно убедительную лекцию моего товарища на тему «Коррозия — заклятый враг металлов». Так что же вы мне предлагаете? — в шутку спросил я у гостя.

Но он, видимо, не хотел ее принимать и снисходительно смотрел на меня, как бы говоря о неуместности иронического скептицизма, когда разговор идет о серьезных вещах.

— Оставьте металлы! — небрежно махнул он рукой. — Помогите мне искать новую смолу для пластмассы, если ваши аппараты на это способны. Где-то здесь поблизости залегает совсем особенная горная смола, а я не могу ее выследить.

— Видите ли, товарищ Онегин… — осторожно начал я.

— Омегин, — мрачно поправил он.

Я извинился и сказал ему, что задание нашей экспедиции согласовано с Институтом редких металлов, но Омегин не дослушал.

— Опять металлов! — загромыхал он басом, уже не сдерживая своей досады. Да знаете ли вы, что можно сделать из этой смолы, которую я предлагаю вам искать?

Он быстро вытащил из кармана оранжевый диск, затем геологический молоток и передал их мне.

— Вот, — закричал он, — бейте, колите «хрупкую пластмассу», можете греть ее и морозить, травить кислотами и щелочами, строгать и пилить. Она не ржавеет. Она… — тут Омегин остановился и закончил почти шепотом: — она вечная. Из нее можно памятники делать. Помните стихи? — Он привстал и с чувством продекламировал: — «Металлов тверже он и выше пирамид». Разве это не мечта о пластмассе, мой молодой коллега? Как вы думаете?

Омегин усмехнулся и грузно сел. Табуретка жалобно пискнула и покачнулась.

— Разве это материал? — пренебрежительно сказал гость, придерживая покосившуюся ножку. — Из пластмассы можно сделать такое кресло, которое будет в десять раз прочнее и в десять раз легче этой колченогой табуретки.

— И в сто раз дороже, — не удержался я.

— Ну, это еще как сказать, — возразил Омегин. — Погодите годик, другой, тогда увидите. Ну, колите, бейте ее, — вдруг вспомнил он о переданном мне образце пластмассы.

Я неловко стукнул молотком по диску. Он остался целым, не было даже царапины. Не успел я положить молоток на место, как из-за спины моего гостя просунулась голая волосатая рука, взяла молоток и со всего размаху стукнула по кружку.

Омегин изумленно взглянул на меня.

— Сандро Беридзе, — услышал он за спиной голос нашего техника и с некоторым смущением пожал протянутую руку. Так оригинально представился гостю Сандро.

Кряхтя и вздыхая, Омегин повернулся, чтобы посмотреть на него, и увидел у входа в палатку уже не одного, а двух невольных свидетелей своего горячего выступления в защиту пластмассы.

— Омегин, — хмуро поклонился он, пожимая руку Андрею. — Значит, металл будете искать? — спросил наш сосед, уже обращаясь ко мне.

Он поднялся во весь свой огромный рост, касаясь головой верха палатки.

— Да, до тех пор, пока не выполним свою задачу.

— Не одобряю, — лениво бросил Омегин и медленно вышел из палатки.

Мы с интересом рассматривали пластмассовый диск, оставленный неожиданным гостем. Он был зеркально-блестящим, легким, от удара звенел, как металл, и походил на странное небьющееся стекло. Действительно, можно было поверить, что этому материалу принадлежит большая будущность.

Снова на полотняном экране палатки появилась огромная шляпа Омегина.

— Простите, коллега, что я вам надоедаю, — сказал он, останавливаясь у входа. — А где это все-таки найден рудный пласт, о котором вы говорили? Если, конечно, не секрет?

— В двух километрах отсюда.

— А по какой дороге? Направо или налево?

— Направо.

— Так ведь там же моя опытная станция! — в отчаянии воскликнул он и снова исчез.

Андрей рассмеялся.

— Вот энтузиаст! Ненавидеть ложку только за то, что она сделана из металла! Это уже чудачество, — сказал он с досадой.

— А знаешь, мне нравятся такие люди, — возразил я Андрею. — Они всегда одержимы какой-нибудь большой идеей. Именно такие люди и двигают творческую мысль. Вот это человек! — восхищался я. — Абсолютная последовательность. Он не терпит никакого металла. Наверное, способен разорвать в клочки рецепт врача, если тот пропишет ему железо от малокровия.

— Нет, дорогой, на малокровного он совсем непохож, — со смехом сказал Сандро и вышел из палатки.

Ему еще нужно было проверить укладку багажа, так как настало время собираться в дорогу.

— Этот энтузиаст «пластмассового века» пришелся тебе по вкусу, — с усмешкой сказал Андрей.

Он угадал. Мне нравились в нашем соседе его настойчивость и уверенность в своей правоте. Я решил поближе познакомиться с Омегиным и даже готов был искать его горную смолу. Все это я высказал Андрею, на что он не замедлил выразить свое недовольство.

— Узнаю любвеобильное сердце и довольно странные принципы, — иронически заметил он. — Ты всегда утверждал, что при первом знакомстве надо думать о каждом человеке как можно лучше. Ты восторженно наделяешь его самыми лучшими качествами, а потом, если он оказывается совсем не таким, как ты предполагал, глупо и растерянно спрашиваешь себя: «Как же это так получилось? Ума не приложу!»

Андрей даже передразнил меня, но, как известно, на друзей редко обижаются, поэтому я просто не обратил внимания на его не очень добрую шутку.

— Да, это мой принцип, — согласился я. — Зачем я буду заранее скверно думать о человеке? Какое я на это имею право? Но вот ты, Андрей, чересчур настороженно относишься к людям.

— Ничего не поделаешь, печальный опыт многотрудной жизни, — усмехнулся он. Не везет. Иному человеку одни ангелы встречаются, а мне слоны. Обязательно ногу отдавят. Причем я даже не могу на них сердиться: все это не со зла.

Он замолчал, смотря на бабочку, застывшую на горячем от солнца полотне.

Должен сказать, что настроение Андрея мне было понятным. Перед самым отъездом ему не повезло с одним изобретением. Впрочем, о нем вы уже знаете. Я говорю об аккумуляторах Ярцева. На технической конференции, которая происходила у нас в институте, выступил начальник лаборатории аккумуляторного завода и довольно убедительно, в резких выражениях, буквально уничтожил изобретение Андрея. Как ни старались другие выступавшие смягчить эту не очень справедливую оценку, данную аккумуляторам Ярцева, все же у многих остался неприятный осадок и тем более у самого изобретателя.

Но не это определяло настроение моего друга, а совсем иное, о чем я и хотел с ним поговорить.

— Сколько лет ты знаешь Валю? — спросил я.

Андрей вздрогнул и сурово ответил:

— Давно. Но какое это имеет отношение к вопросу об «одержимых»?

Помню, я обнял его за плечи и стал горячо убеждать, что он тоже одержим манией недоверчивости. Он не доверяет даже самому себе. Сомневается в своем чувстве к Вале. Все время испытывает его, как бы взвешивает, проверяет чуть ли не на счетной линейке. Причем происходит это не из-за того, что Андрей расчетлив по натуре, совсем нет. Он просто боится, не за себя, а за Валю, что она ошибется в нем и испортит свою жизнь на долгие годы.

Все это я ему сказал по-дружески и по-деловому, так как давно уже наблюдал за не совсем обычными взаимоотношениями своих подчиненных, что подчас вредило нашей лабораторной работе.

Может быть, не совсем тактично я вмешивался в сугубо личные переживания инженера и лаборантки, но, во-первых, мне надоели их страдающие хмурые лица, а во-вторых, я злился и никак не понимал, какие еще выдуманные препятствия могли стоять на пути к их общему счастью.

Впрочем, вы знаете Валин характер. Он многому мешал.

— Все-таки Валя по тебе скучает, — сказал я Андрею. — Письма шлет. Ждет, беспокоится.

— Еще бы! — горько усмехнулся он. — Спорить не с кем.

Как от сильного порыва ветра, закачалась палатка. Ворвался Сандро, протягивая мне ржавый болт.

— Ехать нельзя: все лопнули.

Андрей взял болт и внимательно осмотрел его свежий излом.

На железе выступили темно-красные пятна, похожие на капли запекшейся крови.

Что-то новое и неизвестное встретилось на нашем пути.

Наклонившись друг к другу, мы рассматривали ржавчину странного вида, словно кристалликами покрывшую болт.

— Удивительно! Просто удивительно, — говорил Сандро, растерянно разводя руками. — Все болты на передних колесах разъедены. Ехать нельзя! А болты новые. шофер недавно менял. Обыкновенная ржавчина так не разъест.

В моем воображении мгновенно возник силуэт человека в огромной шляпе, рассматривающего пробирку. «Чепуха какая», — сразу отогнал я эту мысль. Однако спросил:

— Кто был около машины?

— А это мы сейчас узнаем, — с загадочной улыбкой ответил Сандро.

Он взял аппарат, стоявший в углу палатки, включил и поднес к нему диск из пластмассы, оставленный Омегиным.

— Пусть понюхает!

Сандро медленно вращал ручку настройки, щелкая переключателями при переходе на другую серию индексов. Наконец ему удалось определить индекс пластмассы, вернее — ее примесей, оставшихся после прессовки кружка.

— СК-448, - сказал Сандро.

Андрей с обычной своей методичностью занес индекс в тетрадь.

— Сейчас проверим, какой гость бродил у нашей машины! — торжественно заявил Сандро и нетерпеливо выбежал из палатки.

Андрей рассмеялся и пошел вслед за ним. Меня тоже заинтересовали опыты нашего техника. Еще бы, новое применение аппарата! Но в это мало верилось.

Когда я вышел из палатки, то увидел, как Сандро, низко опустив чемодан, медленно водил им по траве. Я с понятным вам интересом наблюдал за нашим техником. Использовать прибор для разведки ископаемых в таком необычном применении может только он.

Впрочем, чего тут греха таить, не менее интересное применение я когда-то нашел для «Всевидящего глаза».

Ползая с аппаратом по траве, Сандро напоминал комического сыщика из старого детективного фильма.

Неожиданно луч на экране метнулся вправо.

Сандро приподнялся и, глядя на экран, как на компас, быстро пошел в ту сторону, куда указывал луч. Я, не отставая, шел за техником и из-за его плеча видел, как постепенно луч вырастал. Наконец, Сандро уперся в переднее колесо автомашины.

Андрей поднял валявшийся на земле обломок болта и поднес его к аппарату. Луч готов был выпрыгнуть за пределы экрана, с такой силой он устремился к болту.

— Как хочешь, но факты — упрямая вещь. Этот болт трогал человек, который держал в руках пластмассу, — заявил Андрей. — Я не знаю, чему верить, то ли аппарату, то ли здравому смыслу. Выходит, что наш «СЛ-1» доказывает возможность существования научного фанатизма.

Мне было, признаться, не по себе. Опять аппарат, как нарочно, толкал нас на всякие нелепые умозаключения. Причем тут фанатизм? Нельзя же всерьез поверить, что поборник «века пластмасс» решил над нами «весело подшутить», показав на практике, сколь хрупки и ненадежны металлические детали.

— Болты могли лопнуть на полном ходу, — будто угадывая мои мысли, сказал Андрей. — Тогда нам бы пришлось продолжать испытания «в царстве теней». Стоит ли после этого думать о каждом впервые встретившемся человеке так уж восторженно, как это рекомендуете вы, дорогой Виктор Сергеевич?

Как я уже говорил, Андрей никогда не упускал случая, чтобы съязвить. Правда, это он делал по-дружески, однако в тот момент я был не на шутку раздосадован и его иронию счел неуместной.

Нашему технику не терпелось как следует освоить аппарат. Он переключал его на разные индексы, ходил с ним возле машины, обнаруживая то нефть, то каучук, то хром, то свинец, десятки разных органических и неорганических соединений, из которых был создан автомобиль.

— Рубидий! — вдруг изумленно проговорил Сандро. — Здесь где-то есть рубидий… Я поставил на него индекс.

Андрей подбежал к тому месту, куда указывал синий луч, наклонился и поднял осколок какой-то породы.

— Да это лепидолит! — воскликнул он, протягивая мне розоватый камень.

Я был ошеломлен. Рубидиевая руда у нас в лагере? Мы ведь тысячи раз проверяли здесь свои аппараты и ничего не находили.

— Кто мог принести сюда этот осколок? — спросил я у друзей.

Сандро удивленно взглянул на меня и снова занялся аппаратом. Он наклонился над экраном и вдруг увидел в траве кусочек яркого шелка.

— Еще одна новость, — сказал он вполголоса, разворачивая перед нами красный платок. — Ай, как хорошо пахнет!

Я вспомнил светлый экран палатки, взмах прозрачного платка в руках незнакомки. Не она ли обронила кусок рубидиевой руды? Кроме нее и Омегина, в лагере никого не было.

Опустившись на колени, Сандро разглядывал следы на примятой траве.

— Здесь проезжала другая машина, — растерянно заметил он. — Но почему я вижу следы только одной пары колес?.. Скажи, пожалуйста!

— Не ищи, Сандро. У нее всего два колеса, — пояснил я, — это просто мотоцикл.

— Мотоцикл и был, — подтвердил шофер. — Тут барышня одна проезжала, останавливалась, камеру подкачивала.

— А какая она собой? — спросил Сандро, поднимаясь.

— А такая, — ответил шофер, — обыкновенная.

Сандро с восторгом и завистью взглянул на аппарат. Мне показалось, что он потрясен его неожиданными возможностями. В. самом деле, почему ему, Сандро, не поручают испытать «СЛ-1»? Не месторождения лепидолита отыскать, не минерал, а просто-напросто найти человека, который знает, где скрывается эта рубидиевая руда.

Он повернул ручку индексов, на минуту задумался и с живостью обратился к Ярцеву:

— Андрей! Скажи, пожалуйста, духи «Тубероза» — это какая цифра? Наверное, у нас в книжке есть. Я помню, Валя записывала.

Ярцев посмотрел на меня с улыбкой, пожал плечами и, заглянув в книгу, сообщил индекс туберозы.

Сандро поставил ручки прибора, как требуется по инструкции, настроил на индекс, подсказанный Андреем и несколько раз обошел с аппаратом вокруг машины.

— Так и знал, — объявил он, с укоризной глядя на шофера, — ваша «обыкновенная» всю машину захватала своими лапками, надушенными «Туберозой». Я этот запах на всю жизнь запомнил. Не ошибусь. Пока мотоциклистка тут возилась, водитель, я так думаю, дремал под деревом.

— А я что? Я ей и не препятствовал, — с обидой сказал шофер. — Пусть интересуется. Машина наша новой марки, сибирского завода, здесь еще таких не видали. А девушка ничего, обходительная: все расспрашивала, зачем мы приехали, да сколько нас, да как фамилия начальника, да что делаем…

Нас удивил рассказ шофера. Даже Сандро возмутился.

— Ну, а ты рад стараться. Все подробности выложил?

Шофер рассердился.

— Да что вы за дурака меня считаете? Я этих любопытных страсть как не терплю. Я ей прямо сказал, что нас семь охотников, а нашего начальника зовут Кузьмой. А она все не унимается, спрашивает, а чья, дескать, эта машина? А сама так и норовит в нее залезть. Тут уж я ей такое сказал, что она вскочила на свой мотоцикл и мигом ускакала.

На нашем небольшом совете мы наметили план дальнейших действий.

Испытания откладывались до тех пор, пока не будет отремонтирована машина. Я предложил выяснить с помощью «СЛ-1», кто оставил у нас в лагере кусок породы, которую мы безуспешно искали. Мы с Андреем решили воспользоваться любезным приглашением Омегина и отправиться к нему в гости. Ведь лепидолит мог обронить и он. Сандро должен был попробовать найти мотоциклистку. Несомненно, кто-то из них знал, где находится месторождение рубидиевой руды. Правда, я сомневался, чтобы по запаху на дороге можно было отыскать человека. Для этого «СЛ-1» не предназначался. Мы никогда об этом не думали.

Андрей инструктировал Сандро.

— Тщательно учитывай интенсивность запаха, направление ветра, характер почвы. Помни, — говорил он, — что это научные испытания, а не веселая прогулка.

У Сандро блестели глаза от радостного волнения.

— Ай, спасибо! — воскликнул он. — Сейчас будем пробовать. Ну, Сандро, везет тебе… Давайте скорее чемодан! Надо торопиться, иначе я эту рассеянную девушку, теряющую платочки, тоже потеряю.

Попрощавшись с нами, он взял аппарат и, наклонившись над экраном, быстро зашагал по дороге к мосту.

— Не увлекайся, Сандро! — крикнул я вслед. — Возвращайся скорее!

Но он уже не слышал меня.

Андрей приготовил свой мотоцикл и к заднему щитку пристегнул ремнями второй аппарат. Этим нехитрым приспособлением мы пользовались для ближних разведок.

Я вскочил на багажник. Мотор затрещал, и мотоцикл вынес нас на дорогу.

Мчались мы в облаке пыли. До боли чесалась шея от колючих песчинок, точно обдували ее из пескоструйного аппарата. Я не мог даже на секунду отнять руку, чтобы поправить воротник и защитить себя от песка, так как нужно было крепко держаться.

Вдруг мотоцикл резко затормозил, — я чуть было не перелетел через голову Андрея.

Он соскочил с седла. Я увидел идущую в сторону от дороги тропинку.

— «Наш сосед», вероятно, живет в том леске, куда ведет тропинка, — заметил Андрей, поворачивая мотоцикл. — Как этот медведь называл свою берлогу? «Опытная станция Главхимпрома»?

Я не совсем понимал цели нашего визита. Узнать о месторождении рубидиевой руды? Но ведь Омегин и сам бы сказал об этом. Ведь ему известно, зачем мы сюда приехали. Если же мы хотим полюбопытствовать насчет странной коррозии болтов, то это неудобно и щекотливо. Он может обидеться.

— Ты хоть подумал о том, что мы будем говорить хозяину? — спросил я Андрея. — Глупо подозревать его в странных шуточках. Дескать, не вы ли, товарищ Омегин, проводили опыты с болтами нашей машины?

Андрей виновато посмотрел на меня.

— Нет, надо полагать, что подобные вопросы выясняются несколько иначе.

— А все-таки? Не искушен я в дипломатических тонкостях. Научи, пожалуйста.

— Ну… прежде всего выясним некоторые детали путем наводящих вопросов.

— А дальше?

— Там видно будет. Разве можно в таких случаях составлять подробный план действий?

— Ну, смотри, как бы нам не испортить все дело. Здесь нужен народ поопытнее, чем мы с тобой.

Андрей ничего не сказал, видимо соглашаясь со мной.

Мы снова заняли свои места на мотоцикле и помчались по тропинке. Начинался редкий лес.

Я раздумывал об испорченной машине и сильно досадовал. Мы не могли ехать дальше продолжать испытания. Я укорял себя, что не послушал Валю. Может быть, она была права, предлагая нам ждать окончания монтажа «СЛ-3» и только тогда выехать на испытания. Она считала, что именно этим «карманным» прибором, работающим контактным способом, можно найти рубидий. Мне не совсем нравился «СЛ-3». При поисках ископаемых его обязательно нужно прикладывать к земле или к породе, которую хочешь обследовать. Кроме того, «СЛ-3» настраивался заранее только на один запах. В данном случае на запах одного из соединений рубидия, часто встречающегося в породах. Маленький, буквально карманный «Усилитель запаха», который так нравился Вале, отличался сравнительной простотой. В нем не было всасывающего компрессора — его мы заменили электрическим подогревателем для активизации запаха, — не было диска анализатора и других сложных элементов. Поэтому и чувствительность этого прибора была меньше, чем у «СЛ-1».

В тот день, когда мы с Андреем ехали к дому Омегина, я особенно много думал об этом приборе, живо представляя себе его небольшую коробку с дырочками. Тут же я мысленно дорабатывал указатель интенсивности запаха, напоминающий термометр. В то время он не совсем точно отмечал процент содержания металла в руде, что меня очень беспокоило. Однако прежде всего нужно было что-то придумать для увеличения чувствительности аппарата. Помню, что тогда я решил попробовать добавить еще одну лампу в усилителе. Я, как и многие конструкторы, думаю над своими приборами не только в лаборатории, но часто и в дороге, стараясь использовать бесцельно пропадающее время.

Мне не пришлось тогда как следует обдумать новые усовершенствования в «СЛ-3».

Андрей сделал крутой разворот, и наш мотоцикл остановился около небольшой усадьбы, обнесенной белой узорчатой изгородью, вырезанной, точно из слоновой кости.

Ярцев толкнул меня в бок. На воротах висела прозрачная табличка: «Опытная станция Главхимпрома». Стараясь не показать в данном случае неприличного любопытства, Андрей подошел к ограде, осторожно потрогал ее завитки и одобрительно заметил, что сделать решетку столь тонкого рисунка, пожалуй, нельзя ни из какого другого материала, кроме как из пластмассы.

Мир без металла

Не знаю, насколько был прав Омегин, доказывая, что можно обойтись без металла чуть ли не во всех отраслях нашего хозяйства, но во всяком случае после посещения «Опытной станции Главхимпрома» я убедился, что «век пластмассы» действительно не за горами.

Думаю, что об этом надо рассказать подробно.

Не успели мы с Андреем войти в ворота, как хозяин уже спешил нам навстречу. Он с любопытством взглянул на аппарат и широким жестом пригласил нас в дом.

Мы поднимались по лестнице, сложенной, как я подумал, из прозрачного розового мрамора. Хозяин стукнул по ступени каблуком:

— Вот если бы древние греки строили свои храмы не из недолговечного мрамора, а из того материала, что у вас под ногами, до нас дошли бы их архитектурные творения, не тронутые временем.

— Ну, еще неизвестно, что будет с вашей пластмассой, скажем, через сотню лет, — возразил Андрей.

— Вот для этого и выстроен опытный домик. Нам надо знать, как переносят новые материалы жару, холод, дожди, не старятся ли они от времени. Вы, наверное, спросите, почему, мол, поставили дом в этом районе? А вот почему. Климат здесь резкий. Морозы бывают приличные, да и солнышко поджаривает. Испытывать пластмассы надо как следует, без всяких скидок на особенности этих новых материалов. Тут у меня их десятки сортов. Я за ними наблюдаю и произвожу различные опыты. Внизу у меня большая лаборатория.

Я обратил внимание на стены вестибюля. Они были сделаны из знакомой мне пористой пенопластмассы. Этот новый материал не пропускает ни жары, ни холода, совершенно звуконепроницаем, очень легок, в два раза легче пробки. Из него можно делать не только стены, но и лодки, которые никогда не потонут, обувь необычайной легкости, даже одежду.

Плитки из разноцветных пластмасс служили как бы облицовкой нижней части дома Омегина. Они были пронумерованы и, видимо, тоже испытывались, как и все другие элементы этого сооружения.

— Покорнейше прошу взглянуть на дверные петли, — сказал Омегин, останавливаясь у входа. — Наверное, думаете, железные? Смотрите внимательнее. это тоже пластмасса.

Мы вошли в вестибюль, где нас встретил приятный полумрак, подчеркивавший необычайную голубизну стоявших вдоль стен прозрачных колонн. Дневной свет проникал в самую их толщу, поэтому они казались светящимися, как бы повисшими в воздухе.

Прозрачная лестница вела на второй этаж. Поднимаясь вверх, мы испытывали необыкновенное ощущение: под нами была твердая, но почти невидимая опора.

Открылась дверь, темно-синяя, как вечернее небо. Мне представилось, что мы входим в какой-то сказочный замок. Но мы вошли… в столовую.

Снопы солнечного света падали сквозь прозрачный огромный купол. В круглом зале не было ничего прямолинейного, острого. Мягкими округлыми линиями, совершенством спокойных форм здесь отличалось все: мебель, окна, рамы картин.

Я приподнял стул из белой пластмассы, он оказался удивительно легким.

Хозяин дома постучал по его ножке.

— Совсем недавно мы научились делать тонкие и прочные трубки из пластмассы, — говорил он. — Причем они так же хорошо изгибаются, как и металл. Теперь смотрите, встречали вы когда-нибудь такую прочную мебель? — Он с размаху бросил стул на пол.

Стул высоко подпрыгнул, но остался цел.

Мы осматривали диваны, кресла, какие-то тумбочки, своими очертаниями повторяющие плавные линии самой комнаты. Все они были светлыми и создавали неповторимую гамму голубых, зеленоватых и бледно-желтых тонов.

Я видел кресла очень легкие и удобные, из мягкой пористой пластмассы, похожей на губку. На ножках мебели я заметил номера: видимо, каждая вещь в этом пластмассовом доме тоже проходила длительные испытания.

— А почему окна прорезаны в виде иллюминаторов, как на корабле? — спросил Андрей.

— Материал определяет архитектуру. Мы пока еще строим наши дома из дерева или камня, поэтому изготовление круглых окон и рам требует довольно большого труда в обработке столь прямолинейного, если можно так выразиться, материала. А для пластмассы это самая выгодная форма. Легче всего сделать именно круглую прессформу, так как ее можно выточить на токарном станке. Вы представляете будущее подобного строительства? — с увлечением продолжал Омегин. — Если нам удастся найти надежную пластмассу, которая бы стоила так же дешево, как строительные материалы, вроде пенобетона, то мы можем буквально прессовать, штамповать такую «массовую продукцию», как маленькие дачи, железнодорожные будки и так далее. Уже сейчас выгодно делать из пластмассы кузова автомашин и даже вагоны.

Мы прошли в кабинет. Пользуясь гостеприимством хозяина, заглядывали в каждый шкафчик, на каждую полочку. Всюду лежали вещи только из пластмассы.

— Когда я проектировал этот дом, — говорил Омегин, — то поставил себе задачу: ни одного куска металла для бытовых надобностей. Металл нужен только технике, да и то лишь там, где он действительно незаменим.

— Например?

— Ну, скажем, в электрическом моторе, в осветительных проводах, в электролампочках, холодильниках, утюгах, пылесосах и другой домашней технике. Здесь этого ничего нет.

— Одну минуту, я вас сейчас уличу в некоторой неточности, — сказал Андрей улыбаясь. — Вы утверждаете, что в этой комнате нет ни одной металлической вещи?

— Готов держать пари!

— Хорошо, — Андрей подошел к письменному столу, взял ручку с пером и поднес ее хозяину.

— Ну и что же? — спокойно спросил тот.

— А перо?

— Из пластмассы. Очень прочное и к тому же нержавеющее. Писали же раньше гусиными перьями. Правда, мы здесь придумали специальное перо, трубчатое, по мере его стирания о бумагу оно выходит из корпуса ручки. Смотрите, как хорошо пишет, мягко, не царапает.

Широким росчерком Омегин поставил свою фамилию на листке блокнота, сделанном тоже из пластмассы.

Сколько ни шарил я среди десятков безделушек, расставленных на письменном столе, я не нашел ни одного металлического предмета. Даже замки на ящиках стола, которыми заинтересовался Андрей, были тоже из пластмассы.

Я водил рукой по стенам, украшенным тисненым цветным рисунком, рассчитывая найти хотя бы гвоздь, но безрезультатно. В стенах кое-где торчали заранее вделанные крючки из белого материала, похожего на фарфор.

Вдруг Андрей поднял голову и рассмеялся.

— А часы?

— Тоже штампованные из пластмассы.

— И шестеренки?

— Совершенно верно.

— Вы проиграли пари, — торжественно заявил Андрей. — Не будете же вы всерьез утверждать, что в ваших часах даже пружина не металлическая?

— Буду и совершенно серьезно.

— Ну, это уж просто из упрямства! — Андрей снисходительно улыбнулся.

Хозяин быстро повернулся к стене, снял большие круглые часы и, открыв заднюю крышку, сказал:

— Смотрите, Фома неверующий!

Мы во все глаза глядели на необыкновенную белую пружину, свернутую в тонкую спираль. Она была видна сквозь прозрачные шестеренки.

— Неужели из пластмассы? — Андрей удивленно покачал головой.

— Нет, до этого мы еще не дошли, — с сожалением сказал Омегин. — Это керамическая пружина, иначе говоря — фарфоровая. Сравнительно давно наши ученые открыли в некоторых сортах керамики замечательные свойства упругости.

— А знаешь что? — обратился ко мне Андрей. — Не так уж плох будущий мир без железа.

Омегин подсмеивался над нами, доказывая, что наш чудесный аппарат, о котором он уже слышал, мы используем не по назначению.

— Подумаешь, какая великая ценность — рубидий, — говорил он. — Этот металл имеет крайне ограниченное применение, вроде какого-нибудь таллия, его солями травят мышей.

Ярцев не стерпел такой несправедливости. Он прежде всего упрекнул энтузиаста «пластмассового века» в необъективности и сказал, что нам нужны все металлы, в том числе и таллий, который применяется в разных сплавах, в некоторых специальных фотоэлементах, медицине и так далее. Затем мой друг стал доказывать, причем не без оснований, что рубидий чрезвычайно ценный металл. Так же, как и цезий, он применяется в фотоэлементах. А фотоэлементы, как известно уважаемому товарищу Омегину, совершенно необходимы для нашего хозяйства, говорил он. Они автоматически сортируют изделия по цвету и по объему, сами включают уличные фонари. Применяются в автоблокировке, станкостроении, химической и текстильной промышленности. Без фотоэлементов невозможно звуковое кино, телевидение, многие оптические приборы, даже в нашем аппарате «СЛ-1» стоят два фотоэлемента. Невозможно обойтись без этих зеркальных колбочек. Кроме того, рубидий и цезий — металлы, которым принадлежит будущее в открытии новых путей использования внутриатомной энергии.

— Поверьте, что только ради этого можно заниматься поисками рубидия, закончил Андрей.

— Сдаюсь! — воскликнул Омегин и комично взмахнул руками. — Когда мне говорят об атомной энергии, реактивных двигателях, радиолокации, телевидении и ультразвуке, то есть о самых модных и самых интересных достижениях техники, то я покорно поднимаю лапы вверх. Тут уж мои скромные пластмассы пасуют, хотя их и считают чудом современной химии. Мне однажды довелось приобщиться к весьма занятным делам. Познал всю прелесть буквально фантастической техники мощного ультразвука.

— Оказывается, у вас разносторонние интересы, — заметил Андрей.

— Ерунда, — отмахнулся Омегин. — Дальше способа изготовления пластмасс дело не пошло.

Он рассказал, что ему приходилось иметь дело с мощными ультразвуковыми колебаниями, которые он применял для молекулярного размельчения пластмасс в жидком состоянии. Этот метод позволил ему получить особенно стойкие и прочные материалы. Их мы видели в «доме без металла».

Я спросил у Омегина, в каком институте он занимался подобными опытами, так как мне были известны многие работы в области ультразвука.

Хозяину дома не хотелось вспоминать о прошлом, это я почувствовал по тону его разговора, однако он назвал мне один из крупнейших исследовательских институтов, где проводилось комплексное изучение новых строительных и поделочных материалов, необходимых для нашего хозяйства.

— Эх, молодежь! — со вздохом сказал Омегин. — Позавидуешь вашей любознательности, оптимизму. И жизнь хороша, и наука светла и безоблачна, и все в ней вы видите, будто на ладони. Как говорится, не клевал вас жареный петух. — Он поморщился, словно не желая вспоминать о каких-то неприятностях, но ему все же хотелось высказаться, и он продолжал, тяжело опускаясь на тонкий стул: — Бывают иной раз в нашей, так сказать, строго научной жизни весьма забавные конфликты. Года три сидишь над решением наисложнейшей задачи, ночами не выходишь из лаборатории, можно сказать, высохнешь, как вобла…

Тут Андрей с усмешкой взглянул на меня, видимо не совсем принимая это сравнение.

— Начинает что-то получаться, — продолжал Омегин. — Ты, конечно, на седьмом небе, к тебе уже ходят с цветами и поздравлениями. Ты глупо ухмыляешься, дескать спасибо, пустяки, мол, мы еще не на то способны. В общем. пребываешь в райском блаженстве. Вдруг в одно прекрасное голубое утро разворачиваешь технический бюллетень, где печатаются аннотации на изобретения, и видишь, что какой-то щуплый паренек-техник, скажем, из Тьмутаракани, предложил наипростейший способ решения задачи, над которой ты пыхтел три года. После этого твое изобретение кажется бездарной чепухой вроде зонтика для собак. Беспокойное дело — изобретательство. Лучше уж служить сторожем пластмассового дома, — и Омегин криво усмехнулся.

Ярцеву не понравился этот разговор. Он запальчиво возразил:

— Вы опровергаете законы развития советской науки. В нашей стране редко встретится такой ученый, который бы не радовался успеху молодого изобретателя, даже если этот смелый новатор, пусть из Тьмутаракани, полностью опровергает устаревшие труды своего учителя. Иначе и быть не может.

Омегин, вытирая лоб, с усмешкой смотрел на моего друга.

— А я разве этого не понимаю? Слова-то, они очень хорошие, да и выводы тоже. Ну, а если по-человечески? — иронически спросил он. — Поверьте, что я сделан не из железа и даже не из пластмассы. Врачи утверждают, что у инженера Омегина есть, правда, расширенное, но вполне человеческое сердце. Природа довольно щедро наградила меня такими неприятными свойствами людского характера, как злость… зависть, наконец чувство обиды… К сожалению, я испытываю его до сих пор.

— Почему? — удивился Андрей.

— Вопрос поставлен прямо, — сухо сказал Омегин. — Но, извините меня, очень наивно. Идемте завтракать.

Он распахнул дверь в столовую.

Зеленоватый, словно лунный, свет падал на белоснежный стол.

Взглянув вверх, я увидел, что, пока мы отсутствовали, купол изменил свой цвет. Из белого стал ярко-зеленым, как абажур настольной лампы.

— Будьте столь любезны, объясните нам эти чудеса светотехники, — с подчеркнутой вежливостью обратился Андрей к хозяину дома.

Я почувствовал, что задето самолюбие моего друга. Он не хотел простить Омегину его ответа на вполне естественный вопрос, который, по мнению не совсем вежливого хозяина дома, выглядел наивным.

Однако тот, наверное, уже позабыл об этом и стал с увлечением рассказывать:

— Пластмасса, из которой сделан купол, пропускает ультрафиолетовые и инфракрасные лучи. Сейчас слишком жарко. Вот и понадобился зеленый экран.

Самодовольно улыбнувшись, Омегин вытер шею платком и подошел к стене, где повернул какую-то ручку.

Купол постепенно начал светлеть, сначала внизу, потом все выше и выше, пока в комнату не ворвались яркие солнечные лучи.

Он снова повернул ручку. По куполу снизу вверх побежала прозрачная синева. Над нами засияло ночное небо.

Омегин действовал, будто осветитель в театре. Он демонстрировал всю свою светотехнику. Помню, как оранжевым парашютом повис купол над головой, чтобы через минуту расцвести бледной сиренью.

Это был совершенно необычайный калейдоскоп красок.

— Прозрачный купол, как вы понимаете, вещь приятная, — рассказывал хозяин. Солнышко светит прямо на лысину, хоть загорай. Но иной раз хочется посидеть в холодке. Делать шторы, — он поморщился, — значит пыль собирать, да и хлопотно закрывать ими купол. Прямо скажу, не конструктивное решение. К тому же тряпки плохо защищают нас от тепловых лучей. Вот я и придумал устроить в толще прозрачной пластмассы капиллярные каналы, в них под давлением сжатого воздуха нагнетается цветная жидкость. В зависимости от положения ручки, вверх поднимается то зеленая, то синяя, то оранжевая жидкая «штора»… Впрочем, прошу к столу.

По-видимому, Омегин жил в своем пластмассовом доме не один. В наше отсутствие кто-то накрыл стол и все приготовил к завтраку.

Украдкой я наблюдал за Андреем, который придирчиво рассматривал сервировку в надежде отыскать на столе какой-либо металлический предмет. Но его усилия оказались тщетными: ложки, вилки, даже ножи были сделаны из совершенно особого материала зеленоватого цвета, очень твердого и чем-то напоминающего нефрит.

Андрей уже попробовал остроту ножа, после чего смущенно разглядывал порезанный палец.

Граненые графины, бокалы, похожие на хрустальные стаканы с опаловым блеском, тарелки, сделанные словно из перламутра, — все это было из пластмассы.

Омегин набил табаком трубку и не спеша вытащил из кармана плоскую цветную коробочку. Андрей оживился, я тоже: колесико у зажигалки могло быть только стальное…

Хозяин нажал кнопку — вспыхнуло голубое пламя. Выпустив кольцо дыма, Омегин подшутил:

— Я заметил, как вы сейчас насторожились, думали: «Вот поймаем!» И все же наш спор выигрываю я, потому что эта зажигалка без камня и колесика, она химического действия: соединение двух капель разных жидкостей вызывает вспышку. Теперь-то вы, надеюсь, убедились, что у меня в доме ни кусочка металла?

— Не знаю, — недоверчиво заметил Андрей. — Может быть, в толще пластмассы скрыт железный каркас. Я хоть и не строитель, но мне трудно представить себе междуэтажное перекрытие, — он постучал по полу каблуком, — без балок. Я знаю, что бывает армированная пластмасса с железной сеткой внутри. Может быть, и здесь…

— Смею вас уверить… — начал Омегин, но Андрей его перебил:

— Выходит, что у вас и в лаборатории нет металла?

— Ну, это совсем другое дело, — недовольно сказал Омегин, видимо не желая говорить о своих работах, но потом, как бы извиняясь, заметил: — Знаете, скучно человеку моего склада быть только хранителем этого дома-музея, вот я понемногу и вожусь с кое-какими опытами.

— Значит, все-таки не бросили изобретать? — не без ехидства спросил Ярцев.

— Куда мне! — Омегин застучал по столу короткими толстыми пальцами. Укатали сивку крутые горки. Я уж лучше погляжу на вас, молодых. Завидно, конечно, но что поделаешь? Каждому свое. Один строит дом, а другой его сторожит.

Все это Омегин говорил с чувством горечи и сожаления. Создавалось впечатление, что ему тяжело было вспоминать о своих прежних работах.

Я не понимал Омегина. Меня раздражала его манера разговаривать, подчеркнутая снисходительность к молодым, плохо скрытая зависть и в то же время стремление как-то принизить себя.

Чувства мои были противоречивы. Я не мог не заметить в Омегине вдумчивого и страстного ученого, преданного своей научной идее, человека знающего и талантливого. Несмотря на свой скептицизм, он горел желанием найти «горную смолу» и создать новые виды пластмасс.

Мне хотелось узнать Омегина поближе, поэтому я осторожно спросил его о характере опытов, которые могут производиться в лаборатории пластмассового дома.

Он ответил уклончиво, говоря только об испытаниях стойкости пластических масс, где многое решает время.

— Я помню, — рассказывал Омегин, — задолго до войны ученые придумали прекрасную пластмассу для радиодеталей — она называлась «полистирол». Ее электрические свойства и механическая прочность были идеальны. Многие американские и европейские фирмы выпустили приемники с деталями из полистирола. Из него были сделаны ламповые панельки, каркасы катушек, переходные изоляторы. Все было хорошо, приемники работали, но вдруг через два года лампы стали вываливаться из панелей, катушки лопаться. Новый материал не выдержал проверки временем. Теперь полистирол совсем другой.

— Вы не опасаетесь, что и ваш дом скоро рассыплется? — с улыбкой спросил Андрей и посмотрел себе под ноги.

— Не бойтесь, мой друг, — в тон ему ответил хозяин. — Мы теперь стали умнее. В наших лабораториях мы заставляем пластмассы искусственно стариться, причем за очень короткое время.

Андрей сказал о металле, который может жить века, если к нему относиться по-хозяйски.

Но Омегин рассердился.

— По-хозяйски, по-хозяйски, — повторял он. — Прежде всего надо навсегда уничтожить коррозию. Плохо мы этим делом занимаемся. Ходим вокруг да около. Тут нужны решительные меры… Широкий фронт работ.

С этим не мог не согласиться Андрей, но беспокойный дух противоречия заставил его вновь возражать.

— У нас есть прочные сплавы, многие из них совсем не окисляются, — сказал он. — Трудно представить себе даже мало изученный металлический сплав, который бы рассыпался в порошок, как ваш злополучный полистирол.

— Коротка память у моего молодого коллеги, — забасил Омегин, и его круглые щеки затряслись от негодования. — Точно такая же история, как и с полистиролом, произошла в свое время с магниевым сплавом, который назывался «электроном». Он был необыкновенно легок и прочен, из него даже собирались строить самолеты, наделали много разных аппаратов, но через некоторое время они также рассыпались в порошок, превратились в магнезию, которую врачи прописывают как слабительное. Вот вам и хваленый металл! Зато новые сорта специальных пластмасс, — их я вам уже показывал, — очень стойки. Они не подвержены действию щелочей и кислот, даже очень сильных. Не то что, например, железо. От капли кислоты оно мгновенно ржавеет и лопается.

Мы с Андреем переглянулись.

— Так вы и над металлами проводите свои опыты? — с подчеркнутым равнодушием спросил Андрей.

— Конечно. Я должен знать все достоинства и недостатки тех материалов, которые будут заменяться пластмассами.

— Значит, вам нужно проверять свойства металлов, например, в части их сопротивляемости коррозии? — допрашивал Андрей. — Думаю, что это вы делаете, не ограничиваясь пробирками, а детально исследуете ржавчину на поверхности готовых изделий, предположим, на железной ограде, на машинах?

— Вы прекрасно представляете себе мой творческий метод, — согласился хозяин, попыхивая трубкой.

Тут я не удержался и сказал, что на болтах нашей машины вдруг появилась странная коррозия, причем настолько сильная, что некоторые из болтов лопнули.

Омегин насмешливо взглянул на меня.

— Еще одно доказательство того, что мы не умеем пользоваться металлом.

— Простите, пожалуйста, — сказал Андрей, протягивая Омегину найденный в лагере кусок породы. — Вам никогда не попадался такой минерал?

— Что это?

— Рубидиевая руда — лепидолит.

Омегин взял камень, внимательно посмотрел на него, подкинул на руке и, отдавая его обратно Андрею, с улыбкой, проговорил:

— Как я люблю свой дом! Без железа и даже рубидия.

Андрею, видимо, показался несколько странным такой неожиданный поворот в разговоре.

— Да, но ничего не поделаешь, — с притворным сожалением заметил он. Совсем рядом с вашими владениями залегает пласт железной руды. Думаю, что через некоторое время вместо пластмассового дома здесь будет стоять… домна.

Омегин замахал на него руками:

— Да что вы в самом деле! Разве можно из-за этого переносить мою опытную станцию. Я так привык к здешним местам. — Он подошел к рычагу на стене и опустил его вниз. — Смотрите!

Сначала из купола, затем из наружной стены медленно убегала наполнявшая капилляры темная краска. Стена заметно посветлела, а потом, постепенно проясняясь, стала прозрачной, как глыба сверкающего льда.

Невольно вздрогнув, Андрей схватил меня за руку.

Впечатление было такое, словно, проснувшись в яркое солнечное утро, ты увидел, как исчезла, растаяла стена твоей комнаты и перед тобой открылись невиданные дали.

Я навсегда запомнил эти минуты, когда смотрел на чудесную картину: луга, серебристый ивняк, зеленовато-дымчатые холмы, сверкающая река, ее крутой берег с известковыми террасами. Все это я видел сквозь почти неуловимую дымку прозрачной стены.

Глядя на плывущие облака, Омегин мечтательно сказал:

— Конечно, жалко привычных мест, но все же не это главное. Небольшую работку я тут начал. Хотелось бы закончить до отъезда. Признаюсь откровенно, думаю заменить металл во многих частях машин.

Он вытащил из бокового кармана пробирку с прозрачной жидкостью. Наверное, это ее я видел на просвечивающем экране палатки.

— Здесь горная смола, которую мне удалось найти вон у тех холмов. — Он указал пробиркой вдаль. — Она войдет в состав новой пластмассы, и если я получу такой материал, о котором мечтал, то из него можно будет делать все, даже болты, не уступающие стальным. Сегодня я уже снимал их размеры. Целый час ползал возле вашей машины.

Сказка о двух петухах

Об этой сказке мы узнали от Сандро. Он подробно доложил нам не только результаты испытаний «СЛ-1» в поисках девушки, видимо потерявшей интересующий нас кусок руды, но и честно рассказал о всех своих встречах и приключениях.

Пока мы вели дипломатические переговоры с Омегиным, выясняя его отношение к осколку лепидолита и странным опытам, касающимся нашей машины, Сандро Беридзе занимался, как он считал, серьезнейшими испытаниями «СЛ-1», которые ему были поручены.

Он шел по дороге к городу и внимательно смотрел на экран аппарата.

Изредка Сандро останавливался, чтобы вытереть пыль с решеток у всасывающих рупоров и записать кое-какие данные, связанные с испытаниями.

До этих испытаний он не мог себе представить, что синий луч покажет ему не только направление, куда идти за мотоциклисткой, но и поведет его за ней по невидимой «запаховой дорожке».

Чемодан тянул нашего Сандро вперед, как собака, почуявшая дичь. Дрожащая синяя черта приказывала ему идти за собой. Сандро попытался свернуть с дороги и пройти перелеском, там было не так жарко, но черта резко дернулась в сторону и заставила шагать по пыльной дороге.

Как мне рассказывал Сандро, его в то время мучило странное название «Тубероза». Он старался представить себе, как выглядит этот цветок, и решил, что он чем-то должен походить на розу.

Солнце стояло уже высоко. День обещал быть жарким. Со лба Сандро катились капли пота, он ставил на землю тяжелый чемодан и вытирал лицо.

«Не дает ему покоя нежный запах тубероз», — повторял он привязавшуюся фразу. Он не мог вспомнить, откуда эта строчка, и, главное, не соглашался с ней. Нежного запаха нет в научной классификации. Сандро при мне читал инструкцию к аппарату, где говорилось, что запахи делятся на шесть классов: пряный, цветочный, фруктовый, смолистый, гнилостный и пригорелый. Это Сандро хорошо запомнил и дорогой определил, что тубероза попала во второй класс.

Следя за экраном, Сандро заметил, как синий луч вдруг дернулся, точно поплавок, когда клюет рыба. Сандро остановился и поднял глаза.

На крыльце небольшого домика сидел старик башкир в черной тюбетейке, с редкой седой бородой и, попыхивая трубкой, удивленно смотрел на него.

— Добрый день, хозяин, — низко поклонившись, сказал Сандро. — Я извиняюсь, вы не видели тут девушку на мотоцикле?

Старик не спеша, с расстановкой ответил:

— Зачем смотреть за чужими мотоциклами? Видишь, сколько своих. — Тут старик указал на гору трофейного лома, где лежали десятки покрытых ржавчиной машин.

Здесь были мотоциклы с остатками колес, сломанными рулями, разбитые броневики, обгорелые, заржавевшие танки. Все они ожидали своей очереди, чтобы в пламени плавильных печей очиститься от проклятого клейма паучьего креста и разлиться чистым металлом в изложницах. Здесь находился склад металлолома завода «Белогорсксталь», о чем и узнал Сандро, прочитав вывеску на двери домика. Внизу была прибита эмалированная табличка с надписью

«Экспериментальный цех».

Наш техник, как он сам потом признался, не представлял себе, что за эксперименты могли производиться с этим ржавым металлом спустя столько лет после войны. Он был уверен, что и старик сторож тоже об этом ничего не знает.

— Действительно большое у вас хозяйство, дедушка. За ним глаз да глаз нужен, — сказал Сандро, желая польстить старику. — У вас глаза, как у степного орла: все видят. Почему же девушку не приметили?

— Была здесь такая, камеру клеила. Тут гвоздей натыкано, как иголок на еже. Вот и напоролась. А кто ей велел у самых машин ехать? — ворчливо заметил старик, посасывая потухшую трубку. — Хорошая дорога вон там в стороне идет.

Сандро подошел к разветвлению шоссе, чтобы решить, в какую сторону идти. Старик не заметил, куда свернула девушка.

Луч прибора вел себя довольно странно. Он отклонялся как в одном, так и в другом направлении. Ясно, что в этом случае нельзя было узнать, по какой дороге поехала мотоциклистка.

Сандро свернул к сторожке, присел на ступеньки крыльца, раскрыл блокнот, чтобы записать свои наблюдения, и задумался. Как же решить, куда идти, вправо или влево.

Сторож искоса наблюдал за хмурым парнем, наконец поправил спадающую тюбетейку и участливо спросил:

— Девушку ищешь, а куда ходить не знаешь?

Техник молча кивнул головой и вытащил из кармана карту. Он хотел знать, куда ведет шоссе. Потом он признавался нам, что в те минуты его уже ничего не радовало. Ему надоели испытания, надоело бежать по следу, будто он не человек, а собака на охоте. Правда, вскоре он отбросил эту мысль. Все, что Сандро начинал делать, доводилось им до конца. И в этот раз он не мог отступиться, если взялся за серьезные испытания. Надо было только решить, по какой дороге идти.

Старик лукаво поглядывал на задумавшегося парня. Наконец сказал:

— Девушку твою найти — непростое дело. Она — как ветер. Вот две дороги, указал он на них сухим пальцем. — Куда пойдешь? Послушай сказку про двух петухов. Сказка тоже совет дает…

Тут я должен заметить, что эту сказку мы услышали в исполнении Сандро. Он представлял ее в лицах, с мимикой и жестами, причем мы искренне смеялись и даже на время позабыли обо всех наших злоключениях.

Вот что рассказал хитрый старик, сидя на крылечке своей сторожки.

— Давно это было. У старого башкира жили два петуха: черный и белый. Башкир бедный был, кушать надо, петуха резать надо. Какого зарежешь? Белого зарежешь — черный скучать будет, черного зарежешь — белый будет скучать. Пошел башкир к самому старому, самому мудрому старику во всем улусе.

«Скажи, какого петуха резать надо?»

Много думал ученый, мудрый старик, час думал, другой час думал. Книги смотрел, Коран читал, потом сказал:

«Иди домой, а завтра с солнцем приходи. Мне еще нужно древние египетские письмена прочитать. Книги санскритских мудрецов смотреть. Там я, наверное, найду тебе ответ».

Высоко поднялось солнце на небе. Приходит башкир к мудрецу и видит, что тот все еще книги читает. Спать еще не ложился.

«О мудрейший, какого петуха резать надо?»

Мудрец опять долго думал и потом сказал:

«Черного резать надо».

«Но тогда белый скучать будет».

«А черт с ним, пускай скучает!»

Так заканчивалась легенда о мудром философе.

Хитро ухмыльнувшись, сторож спросил у Сандро:

— Какую же дорогу выбирать будешь?

Сандро рассмеялся, обеими руками пожал сухую ладонь старика и, взяв чемодан, зашагал по шоссе.

Направляясь в город (который, судя по карте, был километрах в трех, за невысокой горой), Сандро думал о двух петухах, о том, как иной раз бывает трудно сделать выбор между двумя какими-нибудь вещами. Пожалуй, в таких случаях следовало бы вспоминать мудрую сказку о двух петухах.

Вскоре Сандро увидел белеющие здания города, выросшего здесь, на Урале, совсем недавно. Само название — Белогорск — городок получил от большой известняковой горы, у подножия которой он находился. Такие селения быстро возникают при крупных промышленных стройках, затем развиваются по мере роста самого предприятия. Даже при своем зарождении они носят уже черты большого советского города.

Сандро вышел на перекресток широких асфальтированных улиц, обсаженных молодыми елями. Милиционер в белом кителе и белых перчатках указал направо, затем повернулся на каблуках и плавным движением вытянул руку в сторону главной улицы.

Но что было самым удивительным — синий луч точно повторил жесты милиционера: скользнул сначала вправо, потом влево и, наконец, вытянулся в сторону главной улицы.

Растерявшись, Сандро стал вертеться вместе с чемоданом, но синий луч, как бы в нерешительности, покачивался и дрожал. Милиционер уже подозрительно поглядывал на танцующего человека, который не знает, что делать с чемоданом.

Вдруг Сандро вспомнил о двух петухах и, не задумываясь, свернул направо.

Пройдя несколько кварталов, он невольно остановился возле огромного розового здания. Широкая мраморная лестница вела к порталу, украшенному величественными колоннами. По фасаду здания тянулся орнамент из чугунного литья. Решетки балконов, карнизы, балюстрады были также отлиты из чугуна.

Нашего любознательного техника не могло не удивить, что из такого материала, как чугун, были сделаны изумительные по тонкости отделки листья и цветы. Он, как и все, много слышал о знаменитом каслинском литье, известном во всем мире, которое производится на Урале в городе Касли. Однако в украшении нового здания Белогорска каслинцы буквально превзошли самих себя. Сандро долго не мог оторвать взгляда от этого чуда художественной отделки.

Он тогда не без основания решил, что Омегин с его пластмассой, из которой, как он говорил, можно делать все, должен был бы позавидовать такой тонкой работе, выполненной из неподатливого и грубого чугуна. Видно, все материалы хороши, — если они используются с толком. В будущем мире, который мы строим, найдут себе применение и металлы, и пластмассы, и стекло, и новые не виданные еще материалы, созданные советскими учеными.

Сандро вышел на бульвар. Сквозь весеннюю зелень просвечивало яркое голубое пятно искусственного пруда. Подойдя ближе, Сандро увидел маленький островок. На нем сильная струя фонтана взлетала метров на двадцать вверх и рассыпалась мириадами алмазных капель.

Фонтан бил из центра скульптурной группы, изображающей мальчиков-пловцов, приготовившихся нырять. Скульптура была выполнена, видимо, из какой-то особой, нержавеющей стали. Под дождем фонтана фигурки мальчиков блестели, словно облитые ртутью, что очень удивило Сандро, так как он не заметил на поверхности металла никаких признаков окисления. От воды скульптура даже не потускнела.

Луч на экране начал проявлять признаки беспокойства. С каждым шагом увеличивалась светящаяся черта, пока не коснулась края экрана.

Сандро поднял голову. Луч привел его к живой изгороди из цветущего кустарника, за которым на небольшом возвышении, под цветным тентом летнего кафе стояли тонконогие столики.

За одним из них сидела весьма миловидная девушка в спортивном костюме с эмблемой «Динамо».

И, как ни странно, синий луч упорно указывал на спортсменку.

Считаю своим долгом пояснить, что «СЛ-1» не мог обладать столь большой точностью в определении направления запахов, как представлял себе наш молодой техник. Аппарат хорошо чувствовал запахи на земле, на вещах, он мог определить направление, откуда ветер принес тот или иной запах, но вряд ли синий луч прямо бы указывал на источник запаха, как об этом думал Сандро, разыскивая девушку, которая любит духи «Тубероза».

Во всяком случае, наш аппарат мог определить без ошибки присутствие тяжелых молекул «Туберозы» возле кафе, что и заставило Сандро остановить свое внимание на этом «научном объекте».

Он поднялся по ступенькам на террасу и, чувствуя, что интенсивность запаха «Туберозы» увеличивается возле правого барьера, направился к нему.

В кафе было мало народу. Девушка сидела за столиком одна и, позабыв о мороженом, рассматривала кусок блестящего розовато-желтого минерала.

У Сандро заколотилось сердце только при одной мысли, что он уже близок к цели. Девушка могла быть геологом.

Она спрятала камень и искоса взглянула на странного посетителя, который зачем-то направляется к ней и в то же время увлечен подробным изучением своего чемодана.

— Я извиняюсь, здесь не занято? — вежливо спросил Сандро и поставил чемодан на стул.

— Нет, — отрывисто сказала девушка, не поднимая головы от вазочки с мороженым.

— Я вам не помешаю? — слегка волнуясь, снова спросил Сандро.

Впервые в жизни он почувствовал себя таким навязчивым и бесцеремонным, но он был уверен, что девушка может рассказать ему о потерянном куске лепидолита. Сандро понимал, что дело касалось не только открытия месторождения рубидия, но и восстановления чести нашего аппарата.

Мы должны были выяснить, почему «СЛ-1» не чувствовал рубидиевых окислов, если есть в районе лепидолит, если кусок этого минерала валялся даже возле нашей машины.

Ради такого дела Сандро мог побороть свою нерешительность и расспросить у девушки все, что она знала о месторождении рубидия.

Это было не так-то просто. Незнакомка упорно молчала или отвечала односложно, нехотя. Сандро с трудом удалось выяснить, что она днем работает, а вечером учится в геологическом техникуме, что она любит спорт и, несмотря на занятость, выбирает для него время.

Но вот Сандро подошел к самому главному — спросил о лепидолите. Девушка недоуменно посмотрела на него. Вполне понятно, ей показался подозрительным столь активный интерес незнакомого парня к месторождению редкого и очень ценного металла.

Сандро тоже секретничал, ему не следовало говорить об «СЛ-1» и тем более рассказывать о наших испытаниях.

Он решил обойти этот скользкий вопрос, касающийся рубидия, и выяснить у студентки, не была ли она утром в нашем лагере.

Разговор начался о спорте.

— Простите меня, — говорил Сандро, — человек я приезжий, из Москвы, никого здесь не знаю. Но я тоже занимаюсь спортом. Увидел своего одноклубника и решил к вам подсесть.

— Вы, значит, из «Динамо»? — недоверчиво спросила девушка, подцепив ложечкой шарик мороженого.

Сандро не на шутку смутился. Собственно говоря, он никогда не был членом спортивного общества «Динамо» и всегда выступал под флагом «Молнии». К тому же занимался спортом, который мало интересовал девушек, — городками.

В этом он не мог признаться, боясь, что начатый с таким трудом разговор может наскучить незнакомке и она уйдет. Очень ей нужны городки!

Сандро пытался определить, может ли она быть мотоциклисткой. На вид ей лет двадцать пять, у нее волевое открытое лицо, сильные руки. Наблюдательный Сандро, который все больше склонялся к этому предположению, мог даже утверждать, что в еле заметных трещинках на ее ладони остались несмываемые следы масла от мотора.

Девушка спросила, каким спортом занимается Сандро.

— Видите ли, тут дело сложное… — нерешительно мямлил он. — Я все люблю: городки, футбол или, например, греблю…

— Как ходите? В шестерке, восьмерке, в одиночке? — заинтересовалась собеседница.

Городошник не имел никакого понятия об этом спорте.

— По-всякому, — ответил он, — когда какая компания подберется, иной раз столько ребят насядет, чуть лодку не перевернут. А я плавать не умею…

Девушка широко раскрыла глаза.

— Зачем не умею? — поправился Сандро, — кролем не умею, я больше на спине плаваю. Ну и вообще вольным, так сказать, стилем. Этими… как их, саженками…

Спортсменка нахмурилась, взглянула на часы и стала поспешно доедать мороженое. Это совсем не входило в планы Сандро.

— А больше всего я люблю мотоцикл! — выпалил он и уставился на незнакомку: какое это произведет впечатление?

Окинув его равнодушным взглядом, девушка ничего не ответила.

— Замечательный спорт! Очень интересный, — продолжал разглагольствовать Сандро. — Несешься, как ветер. Мотор рычит, вздрагивает. У него свой характер. Понимаете, я хочу сказать, что для меня мотор — как живой человек. Я никогда на него не сержусь, — уже позабыв обо всем, говорил Сандро, затронув свою любимую тему. — Если ты его знаешь и немножко ухаживаешь, он никогда не подведет.

— По-разному бывает, — неожиданно возразила спортсменка. — Иной раз засорится карбюратор, загрязнятся свечи или, скажем, в бензин попадет вода. За всем не углядишь.

Сандро сразу же вернулся к действительности.

— Вам тоже приходится возиться с моторами? — спросил он, чувствуя, что еще немного — и он узнает, была ли эта спортсменка у нас в лагере.

— Да, уж и натерпелась я от него! Помню как-то на соревнованиях на последнем километре чихать начал, — с не меньшим увлечением, чем Сандро, рассказывала она. — Смотрю, «Крылья Советов» меня обходят, а он все чихает. Потом «Молния» вырвалась, а он опять чихает, как простуженный. Ну, думаю, из-за его насморка все пропало. Вдруг он опомнился, чихнул в последний раз и уже не сдавал до самого конца. Две секунды я тогда выиграла.

Спортсменка вновь посмотрела на часы.

У Сандро не оставалось сомнений. Ясно, что она мотоциклистка! Теперь надо выяснить: не интересовалась ли она в то утро нашим лагерем? Сандро буквально торжествовал.

— Хорошо промчаться на заре. Понимаете, птички… роса… Замечательная прогулка…

Девушка молчала, уткнувшись в вазочку с мороженым.

— Кажется, я видел вас сегодня утром, — тоном следователя заметил Сандро.

— Где? — настороженно перебила его собеседница.

— Ну, я точно не помню, — сказал Сандро, наслаждаясь ее замешательством, своей проницательностью и, главное, успешными испытаниями «СЛ-1».

Он решил, что аппарат привел его к желанной цели. Еще немного — и станет известно, откуда девушка взяла осколок лепидолита. В том, что она была в лагере, Сандро уже не сомневался. Аппарат не солжет.

Откинувшись на спинку стула, он помешивал ложечкой мороженое, которое уже давно превратилось в молоко.

— Предположим, я вас видел у моста, — продолжал он, вспомнив мост неподалеку от нашего лагеря.

Девушка обеспокоенно посмотрела на него.

— Вы от них? — спросила она.

Тут Сандро растерялся. Не понимая странного волнения девушки, он не знал, что ответить. Ему пришла в голову невероятная мысль: видимо, она знала об испорченных болтах в нашей машине и имела к ним какое-то отношение.

— Простите мою ошибку, — смущенно сказала девушка. — Мотор был в порядке, и я не могла себе представить, что получится такая неприятность.

— Не понимаю, — перебил ее Сандро, — о чем вы говорите?

— Мне нужно было заранее проверить, не случится ли чего на предельной скорости.

Сандро открыл рот, потом снова закрыл, не зная, что сказать, так как девушка обезоружила его своим признанием.

— Я очень извиняюсь, — наконец вымолвил он. — Но при чем же тут наша машина? Испытания можно проводить и на своем мотоцикле.

Девушка с удивлением посмотрела на Сандро.

— Какие мотоциклы? Какие машины? Я же о моторной лодке говорю. Утром ездила к мосту… — Она потупилась и тихо добавила: — без разрешения. Мотор почему-то испортился. А сегодня вечером соревнования. Меня не хотят допускать к ним. Наши говорят, что доложат судейской коллегии. А вы разве не от них?

Потом она рассказала, что судьи должны были приехать еще вчера, что она не виновата, так как хотела испытать мотор на самых больших оборотах, и если это не получилось, то спрашивать надо не с нее, а с завода, который делает эти моторы, и вообще сейчас ей нужно спешить на работу.

Сандро уже не слушал ее. Он чувствовал себя в глупом положении. Аппарат вел его по ложному следу. Огорченный Сандро пробормотал что-то насчет жизненных ошибок и попросил показать камень.

Убедившись, что это не лепидолит, он подозвал официанта, молча расплатился и быстро вышел из кафе. «Ну и дурака же я свалял», — думал наш незадачливый помощник, растерянно шагая по улице.

Опять не зная, куда идти, Сандро остановился на перекрестке. Оказывается, не так-то просто найти человека по бегающей черте на экране. Сандро с укоризной взглянул на нее и поднял брови от удивления.

За углом улицы трещал мотоцикл. Ветер гнал бумажки по тротуару. Синий луч медленно пополз навстречу ветру. Треск усилился, и из-за угла выскочил детский самодельный автомобиль. За рулем сидел курносый веснушчатый парнишка лет двенадцати.

Его друзья мчались за машиной, провожая восторженными криками. Вероятно, этот автомобиль с мотоциклетным мотором сделали юные техники из местного Дома пионеров.

Сандро разозлился. «При чем же здесь тубероза? — думал он, глядя, как синий луч будто вздрагивает от ветерка, который приносил запах духов. Неужели индекс туберозы совпадает с индексом бензина?»

Что это не так, Сандро знал хорошо, но надо же как-то объяснить поведение синей черты.

В данном случае оно объяснялось довольно просто: за самодельной машиной шла кокетливо одетая девушка, которая, видимо, не имела никакого отношения к этим испытаниям.

Затем с аппаратом стало твориться что-то совсем непостижимое: синий луч указывал на каждую девушку, проходившую мимо.

«Издевательство! — искренне негодовал Сандро. — Вот тебе и универсальный прибор! Не удивительно, что мы до сих пор не нашли рубидия».

От огорчения он даже выключил аппарат. Долго Сандро ходил по городу, надеясь, что, может быть, какая-нибудь счастливая случайность натолкнет его на потерянный след.

Шагая по главной улице, он вдруг почувствовал сильный запах туберозы, точно весь воздух был насыщен этим ароматом.

Наш техник хорошо изучил инструкцию «СЛ-1», где упоминалось, что пахучие вещества обладают довольно крупными молекулами с большим удельным весом. Ему представилось, что они действительно тяжелые, — уж очень трудно дышать. Такой сильный запах можно чувствовать и без всякого аппарата, просто «невооруженным носом».

«Почему так нельзя сказать? — размышлял Сандро, смотря себе под ноги. Говорят же «невооруженным глазом».

Проходя мимо нарядной витрины парфюмерного магазина, он невольно задержался. Там висел яркий плакат.

«Получены духи и одеколон «Тубероза»! Очень стойкий запах!»

Сандро толкнул дверь. За прилавком стояла знакомая ему девушка — будущий геолог, а пока продавщица и спортсменка. Видимо, перерыв на обед в магазине кончился, и случайная знакомая Сандро была снова за работой. Здесь она ему показалась еще более приятной и миловидной, чем тогда, в кафе.

Почему-то смутившись, он молча подошел к прилавку и стал деловито рассматривать флаконы. Не хотелось, чтобы девушка подумала, будто он искал с ней встречи. Впрочем, Сандро ничего не имел против того, чтобы увидеть ее на соревнованиях, причем даже победительницей.

Девушка ему нравилась, хотя позже, в своем рассказе об испытаниях «СЛ-1», он это упорно отрицал.

Заметив нерешительность, с которой странный посетитель выбирает духи, она порекомендовала:

— Возьмите «Туберозу». Чудесный запах. Все спрашивают.

Сандро почувствовал, как в нем закипает злость. Эта девчонка смеет еще издеваться! Однако она ничего не знала о его неудачах, и под взглядом ее смеющихся глаз Сандро растаял и вдруг неожиданно для самого себя сказал:

— Попрошу образец. Для научного исследования.

Девушка снова — уже не в первый раз за сегодняшний день — удивленно посмотрела на Сандро, в глазах ее прыгали веселые искорки.

— Самый лучший подарок, — лукаво заметила она, заворачивая флакон в розовую бумагу.

Собственно говоря, этой «находкой» и закончились поиски Сандро в тот день, о котором я рассказываю.

Опустив голову и волоча чемодан, Сандро возвращался в лагерь. Почти совсем стемнело, когда он, сойдя с шоссе, вступил в мелкий перелесок и стал пробираться по тропинке. Голубая черта, ярко светившаяся в темноте, указывала ему обратный путь. Упорный техник решил продолжить испытания, желая проверить, остался ли еще запах туберозы на земле.

Флакон с духами пришлось выбросить, так как, несмотря на притертую пробку, запах все же проходил. Он был настолько сильным, что совершенно не давал возможности пользоваться аппаратом.

Стояла тишина, ветер слегка шелестел листьями. В такой вечер не хотелось думать о неудачных испытаниях. Перед глазами нашего Сандро вставало смеющееся девичье лицо…

Он шел, еле передвигая ноги. До лагеря было далеко.

Впереди, в листве орешника, мелькнул луч фонарика. Запрыгала неясная тень: кто-то прятался в кустах. Сердце в груди Сандро заколотилось от волнения. Ему показалось, что сквозь листья он различает даже руль мотоцикла.

В это время мы с Андреем вели технический спор, оценивая, каждый по-своему, результаты испытаний.

— По-моему, нельзя требовать от нашего аппарата, чтобы он отыскивал месторождение металла, признаков которого здесь нет, — недовольно проговорил Андрей и повернул выключатель. — Следует признаться, что испытания и поиски рубидия проходят пока неудачно.

С этим нельзя было не согласиться, и я промолчал, осматривая при свете фонаря наш мотоцикл.

Андрей, вынул из кармана потерянный мотоциклисткой платочек и аккуратно разгладил его на колене.

Из кустов вынырнул Сандро.

— А ну вас к черту с вашим аппаратом, — сконфуженно проговорил он, опуская чемодан на землю.

На железном кладбище

Меня удивила и обрадовала способность «СЛ-1» чувствовать запах на расстоянии в несколько километров. Ясно, что в данном случае запах «Туберозы» от платочка, с которым не расставался Андрей, был перенесен ветром. Навстречу ему шел Сандро с аппаратом.

Однако наш техник несколько иначе определял этот успех в испытаниях «по ветру». Он чувствовал себя обманутым: искал мотоциклистку, а «СЛ-1», как бы подсмеиваясь, привел его к нам.

Мы втроем шли через луг. Издалека доносилось кваканье лягушек. Воздух был насыщен запахами трав, цветов и реки. Я подумал, что, пожалуй, даже наш аппарат не смог бы проанализировать все запахи, которые приносил теплый ночной ветер.

Мотоцикл был испорчен: сломался болт у задней втулки. Опять болт, как тогда в машине… Я вел мотоцикл за руль, будто за рога, и он, как упрямый козел, то отставал, оттягивая мне руки, то толкал меня в бок. Мы надеялись подобрать подходящий болт на складе трофейного металлолома.

После посещения дачи Омегина мы решили продолжать поиски рубидия. Пробродили с аппаратом весь остаток дня, но никаких признаков редкого металла не обнаружили. Завели мотоцикл и пустились было в обратный путь. Но не проехали и двух километров, как мотоцикл испортился.

— Хорошо еще, что мы ехали медленно, — рассказывал Андрей, шагая рядом с Сандро. — Представляешь, вдруг в задней втулке лопается болт! А в месте поломки мы обнаружили то же самое…

— Что «то же самое»? — не понял Сандро.

Андрей вместо ответа осветил фонариком втулку колеса. Возле свежего излома как бы запеклась кровь.

— И на машине так же, — подтвердил Сандро.

— Точно болезнь какая-то, — мрачно сказал Андрей.

Сандро кисло усмехнулся.

— Это уж слишком. Я извиняюсь, металл — не живое тело. Разве можно про него говорить: заболел, заразился? Еще скажешь: насморк получил, простудился…

— Напрасно смеешься, — ответил Андрей серьезно. — Металл может и простудиться и заболеть. Такие случаи известны науке.

И он напомнил нам историю «оловянной чумы». Это случилось в прошлом столетии. Однажды из Голландии в Москву была отправлена большая партия олова. От низкой температуры и ряда других невыясненных причин олово в дороге «простудилось» и действительно «заболело». Когда по прибытии в Москву стали открывать вагоны, в них вместо металла оказалась серая порошкообразная масса. Все олово превратилось от «простуды» в порошок. Эту не изученную еще как следует «болезнь» называли «оловянной чумой». Причем выяснилось, что она заразна. На один интендантский склад, где в старину хранились оловянные солдатские пуговицы, случайно занесли эту «чуму», отчего все пуговицы «заболели» и рассыпались.

— Не думаешь ли ты… — начал было Сандро, но Андрей прервал его:

— Погоди! Кажется, мы пришли.

Перед нами выросла черная гора со странными угловатыми очертаниями. Зубцы неправильной формы вырисовывались на фоне ночного неба.

— Смотри, — прошептал Сандро, указывая вперед.

У подножья горы бегал голубоватый луч, он появлялся то здесь, то там, мигая, как болотный огонек.

Мы не спеша подходили к горе. Это был невысокий естественный холм, на его склоне громоздились груды железного лома. При свете луны уже можно было рассмотреть скелет грузовика с разбитым радиатором, голые ребра транспортера, смятые и сплющенные колеса, поднявшийся на дыбы растерзанный танк, чем-то напоминающий страшное допотопное чудовище.

— Кладбище… — прошептал Андрей.

— Нет, это падаль, — резко заметил Сандро, — железная падаль. Я был здесь днем…

Опять появился мерцающий огонек. Он мелькнул справа от танка с зубчатым, как у ихтиозавра хребтом.

Мы решили, что сторож с фонариком осматривает свое хозяйство, хотя время было позднее и вряд ли подобное усердие вызывалось особой необходимостью. Кому нужны обломки трофейных машин!

— Пойдем, друзья, на огонек, — предложил Сандро.

Андрей вцепился мне в плечо.

— Погоди! — прошептал он и указал на гору.

Я до сих пор не могу понять, это было в действительности или нет, но мне тогда почудилось, что скелет грузовика пополз вниз.

Огонек погас. Танк с зубчатой спиной вдруг исчез из поля зрения, словно провалился. Мы стояли, настороженно прислушиваясь. Доносились глухой скрежет и как бы придушенное лязганье железа. Звуки эти казались очень громкими в тишине спокойной летней ночи. Вдруг все стихло.

Я молчал, слыша рядом с собой прерывистое дыхание друзей. Мне думалось, что для одного дня вполне достаточно романтических приключений и без ожившего железа.

С подчеркнутым равнодушием, притворно зевая, я согласился на предложение Сандро идти на огонек.

Андрей обернулся, вероятно желая рассмотреть выражение моего лица.

Мотоцикл мы спрятали в кустах у дороги и двинулись вперед.

Стояла тишина, только откуда-то издалека доносилось стрекотание кузнечиков. Освещенные луной, неподвижно чернели силуэты танков и машин.

Совсем неподалеку от нас мигнул и погас короткий луч.

— Пойду вперед, — решительно сказал Сандро. — Сторожа найду.

Через минуту его светлая фигура растаяла в ночном тумане.

Мы устали, поэтому с радостью опустились на траву, ожидая возвращения Сандро. Я машинально, видимо уже по привычке, включил аппарат и с чувством досады заметил, что на шкале стоит индекс туберозы. Откровенно говоря, мне даже стало немного стыдно, — вместо поисков рубидия мы вдруг начали заниматься пустяками.

С досадой я повернул ручку шкалы и поставил ее на законное место, на индекс рубидия. Взглянув на светящуюся черту, я буквально раскрыл рот от изумления: черта указывала на присутствие рубидия, была направлена прямо на склад железного лома. Может быть, там, под ним, и находится месторождение этого ценного металла? Я знал, что рубидий обычно не входит в сплавы стали. Значит, он не мог быть в этом ломе, он — только в земле… Это необходимо проверить, причем немедленно.

— Андрей, пошли! — крикнул я.

Ярцев нехотя встал и побрел за мной.

Вы можете мне не поверить, но в ту ночь, путешествуя по складу металлического лома, я испытывал совершенно необычайное чувство, будто мне пятнадцать лет и я стал героем фантастического романа.

Нас окружал железный лес. Причудливо изогнутые куски металла преграждали нам путь, мы пробирались, как сквозь таежный бурелом, перелезали через упавшие деревья с вывороченными корнями. В ту ночь мы путешествовали среди разорванных, погнутых стволов танковых орудий, скелетов машин, продирались сквозь лианы ржавых канатов и проводов.

Андрей шел за мной и недовольно ворчал. Он никак не мог понять, зачем нужно ночью лазить в этом железном хламе, даже если под ним скрыты тысячи тонн рубидия. Надо было все детально рассчитать, промерить и взвесить, потом уже начинать поиски.

Мы пробирались сквозь железный кустарник из обрезков проводов. Кругом нас, куда бы ни направлял я луч фонарика, возникали, как омерзительные призраки, паучьи кресты свастики, белевшие на броне изуродованных машин и танков.

Я не мог освободиться от мысли, что на этом железном кладбище похоронен огромный человеческий труд, который мог быть направлен на созидание, а не на разрушение.

Как нельзя воскресить человека, погибшего в огне войны, так и не вернуть к жизни плоды человеческого труда, уничтоженные войной, — они исчезают навеки: тысячи машин, зданий, многие тонны металла… Войны постепенно разоряют нашу планету, уничтожая накопленные человеческим трудом богатства.

Глядя на поверженные танки, я думал о будущем планеты Земли. Ее счастье, что есть страна, которая заботится о судьбе мира.

Размышляя таким образом, я совсем позабыл о поисках рубидия и вдруг увидел, что светлая черта почти выползла за пределы экрана. Значит, здесь должен быть рубидий. Я взял Андрея за руку и вместе с ним спустился в развороченную снарядом дыру в крыше штабной машины.

Внутри железной коробки было холодно и сыро. Пол проржавел насквозь. Я поставил аппарат прямо на землю и, чтобы лучше видеть черту, погасил фонарик. В наступившей темноте ослепительно ярко горел тонкий голубой луч.

— Ну? — сухо спросил Андрей. — Что это значит?

Я указал ему на шкалу.

— Прекрасно вижу, — сказал он. — Индекс БС-435?

— Ведь это же рубидий!

Стараясь скрыть свою радость, я быстро включил фонарик и стал как бы ощупывать лучом бледные травинки, торчавшие из земли.

Среди обломков металла блеснула яркая кровавая капелька, около нее был рассыпан какой-то белый порошок, похожий на толченое стекло.

Андрей наклонился, поднял с земли осколок цветного стекла и сказал:

— Теперь все ясно. Смотри, — он пошевелил ногой стеклянную пыль. — Это рубидиевое стекло. Наверное, попало сюда от какого-нибудь прибора… Итак, ты нашел месторождение, годное для эксплуатации.

Мой друг явно издевался надо мной, оставалось только молчать. Нас опять постигла неудача. Стоило лазить в этом железном мусоре! Заметив мое огорчение, Андрей стал доказывать, что все идет к лучшему, так как мы теперь знаем, что наши аппараты исправны. Или по крайней мере один из них, обнаруживший рубидий.

Для меня это было слабым утешением.

— Чего вы от меня спрятались? — послышался над головой голос Сандро.

Мы молча вылезли из машины. Сандро вернулся ни с чем. Ему не удалось найти человека, который бродил по складу с фонариком.

На шкале аппарата Сандро стоял индекс туберозы.

— Черта указывала прямо на огонек, — смущенно пояснил он.

Не было никакого сомнения: Сандро опять искал мотоциклистку. Я пожалел, что разрешил использовать аппарат для подобных поисков.

Мы долго еще лазили среди железных завалов и, наконец, поняли, что кружим на одном месте.

— Заблудились! Скажи пожалуйста! — удивленно проговорил Сандро и обернулся ко мне.

Он стоял у лафета крупнокалиберной осадной пушки. Ее треснувший ствол, задранный вверх, напоминал старое дерево с темным дуплом.

Не успели мы опомниться, как Сандро, цепляясь за расщелины в ржавом металле, взобрался вверх по стволу.

Но и оттуда он не увидел ничего нового. Луч его фонарика освещал только груды изломанного металла.

Сандро спустился вниз и молча уселся на ржавый рельс.

Андрей злился:

— Но ведь это смешно — заблудиться в железном хламе.

Он вытащил из кармана компас, но, сконфузившись, спрятал его обратно в карман.

«Да, в железном лесу компас не поможет», — подумал я.

Сандро полез через разбитые каркасы к огромному танку, стоявшему невдалеке. Он надеялся с его башни увидеть дорогу.

Но когда он дотронулся до броневой плиты танка, чтобы вскарабкаться наверх, руки его прилипли. Броню покрывала какая-то липкая мазь. Сандро провел по ней пальцем, и в свете фонарика мы увидели полоску блестящего металла.

— Что такое? — удивился Сандро и написал на поверхности броневой плиты, покрытой бурой массой, букву «С». Она засверкала, как зеркальная.

Сандро спрыгнул на землю, поскользнулся и, падая, оттолкнул каркас легковой машины. Тут же сдвинулся с места, заскрипел еще какой-то ржавый металлический остов. По склону холма покатились, громыхая и дребезжа, крылья, дверцы, мосты разбитых машин, радиаторы, зазвенели, подпрыгивая, железные гильзы.

Мы спрятались под машинами. Железная лавина прокатилась мимо нас, и снова все затихло.

— Надо выбираться отсюда, — сказал Сандро, беспокойно оглядываясь, — и как можно скорее!

Он заботливо осмотрел аппарат, который, к счастью, не пострадал.

— Понимаешь, идея! — обратился ко мне Сандро. — Попробуем по запаху туберозы выбраться из этого чертова леса. Ты только не смейся. Я научно доказываю. Ведь Андрей шел все время со своим ароматным платочком. По этому следу мы и пойдем. Здорово я догадался!

— Фокусник ты, Сандро, — с ласковой усмешкой сказал Андрей. — Платок, значит, пригодился?

Я должен был вмешаться и сказать, что из затеи Сандро ничего не выйдет. Мешает платок, его нельзя выбросить, так как обязательно придем к нему обратно, а взять его с собой тем более нельзя.

— Вот еще одна задача, — рассмеялся Андрей. — Мы с самого утра сталкиваемся с непонятными вещами и попадаем в нелепейшие положения. Кто бы поверил, что трое взрослых заблудились вдруг на складе железного лома и не могли оттуда выбраться, потому что им мешал душистый платочек.

Я предложил сжечь платок или уничтожить его запах, вспомнив, что при соединении некоторых пахучих веществ запах полностью исчезает. Например, если налить в канадский бальзам несколько капель хлороформа, то вообще не будет никакого запаха — ни бальзама, ни хлороформа.

— Давай твою зажигалку, Сандро! — попросил я.

— Только не жечь! — предупредил Андрей.

Я смочил бензином платок и свернул его в трубочку. Показания на приборе стали еле заметными.

Сандро очень понравился этот опыт, и он повел нас через машины и завалы.

— Смотри, что с ним делается, — недовольно проговорил Андрей. — Дал ты ему аппарат, теперь пеняй на себя. Взяли с собой замечательного техника, а привезем домой «одержимого». Пропал Сандро!

Он сокрушенно покачал головой.

Я ничего не ответил, вспомнив, как часто поддавался подобным увлечениям. «В молодости всякое бывает», — подумал я и неожиданно почувствовал себя умудренным богатым житейским опытом.

Стараясь не потерять Сандро из виду, мы прошли еще несколько десятков метров и между грудами железного лома заметили просвет — невдалеке блестело под луной шоссе. Наконец-то мы выберемся из этого проклятого кладбища.

Сандро сидел на вершине горы из железных гильз, протягивая руку вперед. Я посмотрел в сторону, куда он указывал, и увидел темную фигуру. Перед ней светился фонарик.

Сандро неосторожно повернулся. Посыпались гильзы. Скатываясь вниз и ударяясь о броню, они гудели, как колокола. Огонек исчез.

Когда звон гильз замолк, мы услышали удаляющийся рокот мотоцикла.

Сандро утверждал, что синий луч не ошибся, он привел нас к девушке, которая потеряла в нашем лагере осколок рубидиевой руды и платок. Он даже советовал догнать ее, но у нас не было оснований верить его интуиции, да, кстати, и аппарату.

Посовещавшись, мы решили отложить поиски болтов до утра. Можно было пойти ночевать к сторожу, но он уже, конечно, спал, а мы не хотели беспокоить старика. Ночь стояла очень теплая, и Сандро предложил переночевать в леске, поблизости от склада железного лома. Так мы и сделали.

Я долго не мог заснуть, лежал, подложив руки под голову, глядя в ночное небо. Казалось, что землю покрыли огромным темным пологом, но яркий день, который наступит завтра, уже светился сквозь листву деревьев. Я вспомнил крохотные отверстия в нашей палатке — через них так же угадывалось утро; эти случайные отверстия были словно нарочно проколоты в странном сочетании, напоминающем созвездие Ориона. Часто, просыпаясь по утрам, я видел над головой, будто в маленьком мире, ограниченном палаткой, только звезды Ориона. А в ту ночь надо мной раскидывался огромный звездный мир, будто я видел его впервые. Не хотелось думать об испытаниях, о неудачах, о злоключениях прошедшего дня.

Нет, меня не интересовали загадки звездных островов Галактики, что светились серебряной пылью Млечного Пути. Я думал о Земле, о чудесах, с которыми мы встречаемся каждый день. И невольно мысль моя возвращалась к… «синему лучу».

Почему аппарат почувствовал запах рубидия в штабной машине за десятки метров от нее? По каким отпечаткам этого запаха мы пришли к нему? Их не могло быть. Значит, случайный ветерок поднял в воздух пыль разбитого рубидиевого стекла.

Как далеко может распространяться запах? Я взглянул на светлую дорожку Млечного Пути и вспомнил рассказ одного моряка. Они плыли в море, далеко от берегов, и вот однажды ночью почувствовали запах свежего сена. Откуда мог донестись этот запах? Только на другой день, придя в порт, моряки увидели, что на один из теплоходов грузили сено. Его запах чувствовался за многие десятки километров…

«Как много еще неизвестного! — думал я тогда. — Мы прекрасно знаем законы распространения радиоволн. А как распространяется запах? Это совершенно неизученная область».

Я засыпал, мысли путались. На мгновение, уже в полусне, вспомнил о девушке, потерявшей красный шелковый платок. Она ли это была на складе?.. Если так, то мы обнаружили мотоциклистку не по отпечаткам запаха на земле, а непосредственно по его молекулам в воздухе. Видимо, запах туберозы долетел до нашего аппарата.

Мои товарищи давно спали. Храп Сандро превращался в моем сонном сознании в звук удаляющегося мотоцикла. Больше я уже ничего не помнил…

Проснулись мы бодрыми, готовыми к любым испытаниям. Решили прежде всего пойти к сторожу и попросить у него болты для мотоцикла.

Шамсудинова — так звали старика — мы застали в плохом настроении. Его комната выглядела как после землетрясения. Оторванная дверь, разломанная на части кровать, вода, разлитая по всему полу…

Вот что нам рассказал Шамсудинов.

Он тихо и спокойно сидел на крыльце своего маленького домика, допивая остатки крепкого кумыса.

Солнце уже давно село. Только красное зарево над лесом напоминало о закатившемся дне.

День этот не был богат впечатлениями для сторожа Шамсудинова. Обычный, как и сотни других за последнее время. Редко кто бывал на складе трофейного металлолома. Только раз в неделю подъезжали сюда машины. Рабочие, тщательно сверяя номера по накладным, грузили сломанные мотоциклы, сплюснутые кузова и развалившиеся на куски танки. Так и в прошедший день сторож помогал отбирать железо на завод. За этот день, кроме рабочих, он видел только девушку с мотоциклом и парня с чемоданом.

Шамсудинов привык к одиночеству. Он допил кумыс, поднялся со скамьи и нетвердой походкой направился к двери, «Хорош кумыс, — подумал он, — так по жилам и переливается. Хорош. Ай, хорош!»

Он толкнул дверь, но дверь не открывалась, как бы припертая изнутри. Тогда сторож навалился на нее всем телом и вдруг вместе с дверью упал внутрь комнаты.

Лежа на двери и рассматривая ее сломанные петли, которые он только вчера смазывал маслом, чтобы не скрипели, Шамсудинов еще раз подумал: «Кумыс хорош! Вот какая сила!»

Надо было вставать, он поднялся на ноги и, нагнувшись над дверью взялся за ручку. Ручка оторвалась. Старик удивленно посмотрел на нее. «Нет, кумыс не хорош. Так весь дом сломать можно».

Он подошел к питьевому баку и, подставив кружку, взялся за кран. Кран не поворачивался. Шамсудинов рассердился; дернул ручку крана и отскочил. Сломанный кран упал на пол, вода фонтаном била из дыры.

Сторож схватил ведро, чтобы подставить под струю, но дужка повисла в руке.

Вода разливалась по комнате. Шамсудинов вспомнил, что под кроватью стоял сундук с праздничной одеждой, — она могла подмокнуть, — взялся за спинку кровати, чтобы отодвинуть, но железная дуга с хрустом лопнула, и сторож, поскользнувшись, сел на пол.

«Нет, кумыс не хорош, ой как не хорош!»

Он с трудом встал на ноги и, шлепая туфлями по мокрому полу, подошел к выключателю. Вспыхнул свет. Глазам представилась удивительная картина: кровать с отломанной спинкой, дырявый бак, ведро с отломанным ушком, ручка от двери и сама дверь, — как плот, плавающий в луже.

Вот примерно и все, что мог рассказать нам сторож о необыкновенных явлениях, которые впервые в жизни он наблюдал у себя дома.

Мы понимали, что мог разрушиться ржавый трофейный хлам, лежащий под открытым небом. С этим мы и встретились во время путешествия по «железному лесу». Но нельзя же было всерьез предполагать, что странная ржавчина нападает на домашние вещи.

Сандро посоветовал сторожу хорошенько выспаться.

Обиженный Шамсудинов молча указал на обломки кровати, кран, петли от двери, дверную ручку и ушко от ведра.

Я взял один из обломков и стал рассматривать. Сомнений не было: такая же красная ржавчина. Вспомнился рассказ Андрея об «оловянной чуме» и других болезнях металла. Я уже стал верить в невозможное и подумал о том, что в мертвом железном городе, где скопилось столько ржавчины, зародилась какая-то новая «болезнь» металла, особый вид коррозии, развивающейся стремительно, как чума.

Мы с Андреем переглянулись, как бы угадывая мысли друг друга. Но тут Сандро своим острым глазом заметил под столом зеленую бутылку.

— Это еще что за напиток? — спросил он, рассматривая ее содержимое на свет. Внутри были остатки какой-то маслянистой жидкости.

Шамсудинов объяснил, что этим «маслом» он мазал у себя в домике дверные петли и протирал все металлические предметы, чтобы они блестели.

Я взял у Сандро бутылку, открыл пробку и понюхал. Пахло азотной кислотой и как будто бы камфарой. Желая поточнее определить этот смешанный запах, я настроил аппарат. Пришлось довольно долго крутить ручки, пока, наконец, луч не указал на индекс ДЗ-577. Состав жидкости угадать было трудно.

Однако на этом я не мог закончить эксперименты и вылил несколько капель неизвестной мне жидкости на железный прут. Его поверхность сразу покрылась лопающимися желтыми пузырьками. Я согнул прут, и он треснул именно в том месте, где пузырилась необыкновенная ржавчина.

Сандро спросил старика, откуда он взял бутылку. Оказалось, нашел у себя на складе, где она стояла прямо на земле, среди ржавого хлама.

— Загадка «железной чумы» разрешилась довольно просто, — задумчиво проговорил Андрей. — Но меня все-таки смущает бутылка с таинственным снадобьем. Не слишком ли далеко зашли опыты современного отшельника из пластмассового дома?

— Зачем так говоришь? — обиженно возразил Сандро. — Причем тут наш сосед?

Андрей снисходительно взглянул на него.

— Не хочу утверждать ничего определенного, но ты, дорогой друг, не знаешь, на что способен человек с оскорбленным самолюбием. Ты бы послушал, что говорил этот непризнанный гений «пластмассового века»!..

Я не разделял подозрений Андрея. Смешно было думать, что Омегин способен доказывать преимущества своих пластмасс опытами по уничтожению металла. Как я говорил и раньше, странные, непонятные на первый взгляд, поступки следует прежде всего объяснять не какими-нибудь темными свойствами души, а, наоборот, стремлением к чему-то хорошему, к торжеству справедливости и добра.

Об этом я напомнил Андрею, но тот посмотрел на меня, как на наивного ребенка, и, видимо, остался при своем мнении.

Что таит земля?

Мы подобрали нужные болты к мотоциклу и пошли в лагерь. Но не успели мы добраться до реки, как начался сильный дождь. Буквально в несколько минут он промочил нас насквозь.

Когда мы пришли в палатку, дождь кончился.

После обеда, пока мои друзья занимались своими костюмами, я решил посмотреть, нет ли возле машины следов разъедающей жидкости, которой, как я предполагал, могли быть смазаны болты. Кто знает, не попало, ли «масло» Шамсудинова к нашему шоферу? Не повторил ли он печальный опыт хранителя трофейного металла?

Настроив «СЛ-1» на индекс найденного нами реактива, я прежде всего исследовал аппаратом детали машины. Никакого отклонения светящейся черты я не заметил. Не было следов реактива и возле машины. Вероятно, все смыло дождем.

Раздумывая над событиями последних дней, я рассеянно ходил по мокрой траве, потом вышел на дорожку, идущую от нашего лагеря к мосту. Мое внимание привлекли следы больших резиновых сапог и рядом следы собаки. Они были свежими и еще не успели наполниться водой.

Вероятно, здесь проходил какой-то охотник.

Случайно взглянув на экран аппарата, я, к удивлению своему, заметил, что голубая черта быстро растет, отмечая запах индекса ДЗ-577, то есть разъедающего реактива. Я заинтересовался, какой охотник мог бы применять этот реактив для протирки стволов?

Я быстро пошел по следам. Дрожащая черта на экране отклонялась вправо, указывая в сторону от дороги. Отбрасывая мокрые ветки кустарника, пробирался я сквозь чащу. Путешествие было не из приятных, за воротник лилась вода. Но что поделаешь, когда тебя ведет синий луч, обещая показать нечто интересное.

Так оно и получилось. Раздвинув ветви орешника, я увидел высокую плотную фигуру в черном дождевом плаще. Это был Омегин.

Мне не хотелось с ним встречаться, так как я вовсе не ожидал, что догадка Андрея окажется правильной. Изобретатель новых пластмасс производил какие-то опыты с сильнодействующими реактивами, разрушающими металл. Это было и непонятным и странным.

Спрятавшись в орешнике, я выждал, когда Омегин пройдет мимо, и возвратился в лагерь.

Неподалеку от палатки стоял незнакомый автомобиль. Это был низкий лимузин обтекаемой формы, необыкновенного золотистого цвета. Такого автомобиля я еще не видел. Подойдя к нему, я, если так можно сказать, с нежностью провел рукой по его полированным бокам и удивился, что это был чистый металл, ничем не покрашенный.

Золотистые головки болтов торчали вокруг колесной втулки. «Такие, вероятно, не заржавеют, даже если мазать реактивами», — подумал я с завистью.

— Изучаете, так сказать? — спросил кто-то совсем рядом.

Я поднял глаза и увидел невысокого толстого человека в охотничьих сапогах и с двустволкой в руке.

Он церемонно поклонился.

— Разрешите представиться. Коваль, инспектор здешнего складского хозяйства. Приехал пострелять немножко. Вижу, машина вам понравилась. Да, экземпляр редкий, прямо надо сказать — замечательный. Изготовлена по специальному заказу из металла нашей «Белогорской стали».

На правах вежливого хозяина лагеря мне пришлось объяснить, кто мы такие и что в этой местности делаем, после чего я попросил разрешения поближе ознакомиться с машиной.

Коваль рассыпался в любезностях. Ну как же! Он все прекрасно понимает. Мы с ним коллеги… так сказать, преследуем общую цель.

— Вы ищете металл, — сказал словоохотливый инспектор, — а я слежу за тем, чтобы его хорошо сохраняли.

Я с нетерпением поднес свой аппарат к блестящему колесу. Меня интересовали в первую очередь болты.

И — странное дело! — ни в болтах, ни в других частях машины аппарат не обнаружил ни малейших следов окислов железа. Металл, из которого была сделана машина, не имел запаха. Но этого же не могло быть! Любая железная или стальная вещь несет на себе хотя бы тончайшие следы коррозии. Даже нержавеющая сталь, когда ее нагревают при сварке, чуть-чуть ржавеет, так как в этом случае хром, добавляемый в сталь, чтобы сделать ее нержавеющей, частично выгорает. Я ничего не понимал. Не из золота же был сделан этот автомобиль? Я злился на себя, когда встречался с непонятными вещами.

При дальнейшем осмотре машины я вдруг заметил несколько тщательно заделанных швов электросварки.

— Что это за металл? — теряясь в догадках, спросил я Коваля.

Он пожал круглыми, как мячи, плечами.

— Изготовляет экспериментальный цех. Я, право, не специалист. Поговорите с нашими инженерами, если вы, так сказать, интересуетесь. Они часто на наш склад ездят, тут недалеко, к Шамсудинову.

Я не выдержал и совсем невежливо набросился на гостя:

— Значит, это ваш склад? Почему же там металл зря пропадает? Столько лет валяется без присмотра…

— Как так «без присмотра»? — обиженно проговорил инспектор, видимо задетый за живое. — Вы напрасно, так сказать, обвиняете наших честных работников. Шамсудинов вполне добросовестный сторож, не раз премированный. Вас удивляет, что железо лежит под открытым небом? Так это по особому распоряжению. Собрали сюда разный трофейный хлам и решили изучать, как сохраняется металл в естественных, так сказать, условиях. Ну и разные испытания там проделывают… Да вы уж лучше с инженерами поговорите.

Я подумал, что это надо сделать немедленно, но тут же снова поймал себя на мысли: опять интересуюсь не тем, чем нужно. Рубидий и только рубидий должен был интересовать меня.

Опять я занялся аппаратом и по привычке набрал знакомое сочетание: БС-435. индекс рубидия.

Взглянув на экран, я обомлел. Светящаяся черта резко выросла, указывая на кузов автомобиля. К какому бы месту машины я ни подносил аппарат, всюду был… рубидий.

Это было невероятно.

Ковалю наскучили мои опыты, и он, кивнув благосклонно головой, — дескать, изучайте, сколько влезет, — направился к опушке леса, держа наготове ружье.

Я подозвал Андрея и Сандро. Мое открытие не произвело на них того впечатления, какого я ожидал.

Сандро решил, что испорчен аппарат, а Ярцев мрачно заметил:

— Мы почему-то находим рубидий только в готовых изделиях. Насколько я помню, его никогда не добавляют в сталь.

Во всяком случае, Андрей об этом не слышал и привел пример: в нержавеющую сталь иногда добавляют ниобий. Даже доли процента этого редкого металла позволяют сваривать нержавеющую сталь без нарушения ее антикоррозирующих свойств.

— Ты не перепутал индексы? — спросил он у меня.

— Давай проверим еще раз.

— Ниобий… — бормотал Андрей, доставая записную книжку. — Пятая группа таблицы Менделеева. Порядковый номер сорок один. Вот, нашел! Индекс КС-200.

Я поставил как можно точнее указатель шкалы на этот индекс и поднес аппарат к машине Коваля. Синяя черта не шевелилась. Она замерзла, словно сосулька.

— Я говорю, аппарат расстроили! — убежденно заявил Сандро.

Из кустов выбежала низкая кривоногая собака. За ней шел Омегин.

Андрей недовольно поморщился и негромко сказал:

— Твой друг. Спроси у него, не забыл ли он у Шамсудинова бутылочку с милой этикеткой «Долой металл!»

Я промолчал. Мне было неприятно вспоминать о странных опытах Омегина.

Сандро хотел подзарядить аккумуляторы и пошел к машине, где у него находился зарядный агрегат.

Через минуту Сандро вытащил оттуда синий чемодан. В нем был аппарат «СЛ-2». Я не понимал, зачем Валя его положила, когда я твердо сказал, что эту игрушку не возьмем на серьезные испытания.

Даже не в лаборатории, а где-то на Урале мы опять столкнулись с упрямством нашей дорогой лаборантки.

Сандро поставил чемодан на траву и почему-то выразительно подмигнул мне. Затем вытащил из палатки «СЛ-2» и исчез между деревьями.

С противоположной стороны поляны вышел, видимо очень довольный собой, Коваль. Сбоку у него болтались две крошечные пичужки, пристегнутые к петлям охотничьей сумки. Странно, что мы не слыхали выстрелов.

Охотники познакомились.

— Тоже ружьишком балуетесь? — спросил я Омегина.

— Да так, иногда, — равнодушно ответил он и полез в карман за табаком.

Набивая трубку, он иронически спросил:

— Ну, как ваши успехи, молодые люди? Как рубидий? Не нашли еще?

Я ничего не ответил.

— Кстати, — не скрывая усмешки, продолжал Омегин, — я знаю место, где вы найдете лепидолит.

— Будем вам очень признательны за сообщение, — в тон ему заметил Андрей. Где же?

— На выставке «Горные богатства нашего района». Завтра открывается во Дворце культуры. Советую посмотреть.

Омегин либо смеялся над нами, либо просто хотел подчеркнуть, что рубидий действительно есть в этом районе.

Я настраивал аппарат, а Омегин насмешливо улыбался, раскуривая трубку.

— Надо полагать, что луч вашего аппарата сейчас укажет на меня, — сказал он, следя за моими манипуляциями. — Тем самым он обнаружит месторождение рубидия в моем кармане. Ох уж эти изобретатели!

С нарочито равнодушным видом я повернул ручку настройки.

И, словно в насмешку, в тот самый момент, когда указатель шкалы проходил мимо индекса рубидия, светящаяся черта вздрогнула, увеличилась и действительно указала на Омегина.

Я должен был сделать единственный вывод: рубидий находился не только на выставке во Дворце культуры, но и в кармане Омегина. Вероятно, он знал, где скрываются месторождения этого редкого металла, и даже взял пробу — куски лепидолита или другой какой-нибудь рубидиевой руды.

Меня удивляло, почему Омегин не сказал нам об этом, а только подтрунивал над нашими бесплодными поисками. Вспоминая замечания Андрея насчет оскорбленного самолюбия этого современного отшельника, я, к своему стыду, почувствовал, что мой друг по-своему был прав. Старая обида, видимо, не забывалась Омегиным — он ревниво относился к успехам молодых исследователей, поэтому держался с ними по меньшей мере странно. Впрочем, вполне возможно, что он не верил в наши аппараты. Я хотел думать о нем хорошо, гораздо лучше, чем заслуживало его поведение.

Омегин дымил трубкой и украдкой позевывал. У ног его виляла хвостом длинная приземистая такса. Казалось, сама природа подсмеялась над этим животным, вывернув ему передние ноги и прижав заднюю часть туловища к земле.

— Не по специальности собачку используете, товарищ охотник, — заметил Коваль. — Не по птице, а по лисице гонять ее надо. Для этого подобная собачка и сконструирована — лисьи норы разрывать.

— Ничего, у меня и такая пойдет. Универсальный тес. А вы без собаки ухитряетесь? Ну и как?

— Да вот сейчас двух взял тут в кустах, — небрежно промолвил Коваль. Потом, взглянув на меня, почему-то смутился и неестественно быстро заговорил:. Ну, пошли, пошли. Если идти, так сейчас.

— И мы с вами, — сказал я. — У нас тоже собака найдется.

Я решил во что бы то ни стало заставить Омегина поверить в наши аппараты. Показать ему все, на что они способны.

— Какой же породы ваш пес? — равнодушно спросил Омегин.

Я сказал, что такой породы вообще не существует и наша собака. единственный экземпляр в мире.

Омегин посмотрел на меня удивленно и недоверчиво.

— Как же ее прикажете величать?

— Да пока еще никак…

— На какую же кличку она отзывается?

— А она не отзывается.

— Глухая? — с насмешливым сочувствием спросил Омегин.

— Вот именно, глухая, поэтому и клички у нее нет, — подтвердил я. — Между собой мы этого пса зовем Мартыном.

Я подвел гостей к синему чемодану.

— Вот здесь и держим.

— Ну и конура! — рассмеялся Коваль.

Я открыл крышку. В чемодане лежал пластмассовый макет собаки.

Вытащив эту игрушку, я поставил ее на дорогу. Собака была сделана преувеличенно карикатурно: белая с рыжими пятнами, с большой головой и огромными ушами. Одно ухо было опущено, другое поднято вверх. Левый глаз косил. Морда с широко расставленными ноздрями — у самой земли, как будто собака к чему-то принюхивалась. Лапы ее были вытянуты, а между ними по всему брюху тянулись ленты рубчатых резиновых гусениц. На спине находились ручки управления.

Этой необычайной игрушкой в основном занималась Валя. Любительница оригинальной техники доказывала, что для демонстрации принципов действия «Усилителя запаха» надо сделать особую и в то же время очень наглядную модель. По вечерам с группой молодых, таких же, как она, лаборантов Валя разрабатывала «СЛ-2» — аппарат, которому была придана столь необычная форма.

Перед самым отъездом Валя попросила взять эту модель на испытания, но мы категорически возражали.

Мне казалось по меньшей мере несерьезным демонстрировать кому-нибудь такую игрушку. Однако Валя добилась своего и в самый последний момент положила Мартына в машину, видимо надеясь, что мы все-таки испытаем эту демонстрационную модель. Такая возможность представилась. Омегин не на шутку заинтересовался нашим Мартыном.

— Ну и черти! Ай да пес, умора! — Он раскатисто захохотал, так что с деревьев посыпались капли.

Я нажал пусковую кнопку на спине у собаки.

В ее глазах загорелись синим светом контрольные лампочки.

Загудел мотор, и игрушка ожила.

Подойдя к разостланной на земле скатерти с остатками нашего обеда, я взял кусочек булки, затем вернулся к собаке и поставил ручку шкалы на индекс хлеба.

Стоило отойти с хлебом в сторону, как Мартын, шлепая по дорожке резиновыми гусеницами, двинулся ко мне. Я водил куском хлеба по траве, и собака, меняя направление, все время бегала за мной.

— Хороший пес, умный, — говорил я, ласково поглаживая Мартына по блестящей спине.

Демонстрация продолжалась. Я выключил аппарат, затем провел куском хлеба «линию запаха» по траве и оставил его возле дерева. Нажал кнопку — Мартын вырвался из моих рук, побежал по дорожке запаха и уперся неподвижной мордой в кусок хлеба.

— Хлеба он не ест, — шутливо пояснял я гостям, — питается исключительно электроэнергией. Сегодня после охоты придется подкормить его аккумуляторы добавочной порцией.

— Занятная игрушка! — восхищенно промычал Омегин. — Наглядно. Ничего не скажешь.

Я видел, что Мартын произвел на него довольно выгодное впечатление.

— Это — демонстрационная модель «Усилителя запаха», — рассказывал я. Обычно такие приборы делаются в виде прямоугольных ящиков. Но наши хитроумные ребята решили сделать вот эту смешную модель и назвать ее «собачий робот».

Коваль рассмеялся.

— Можно сказать, блоху подковали.

— Считайте как хотите, — вмешался Андрей, — но, может быть, в этой забавной игрушке и есть что-то от своеобразного технического озорства наших предшественников — искусников мастеров-туляков.

— Как же движется ваша игрушка? — спросил Омегин.

Мне надо было рассказать о принципе работы всего устройства, поэтому я начал с того, что обратил внимание Омегина на широко расставленные ноздри Мартына. Через них засасывался воздух. Я объяснил, что запах, приходящий справа, попадает в правую ноздрю, а идущий слева — в левую. Затем используется обычное телемеханическое устройство. Грубо говоря, ток от правого усилителя попадает в электромагнит, который включает левую гусеницу, и тогда модель пойдет вправо. Так же работает и левый усилитель. Следовательно, где сильнее запах, туда и ползет аппарат.

— Эта механическая собака по тонкости чутья превосходит вашу, уважаемый товарищ Омегин, — сказал Андрей.

— Продемонстрируем, — предложил я. — На какую дичь настроить Мартына?

— Ставьте на тетерева, — поспешно сказал Коваль. — Уверен, что без тетеревиного петушка я домой не приду.

— Смело вы загадали, — заметил Андрей. — Обычно охотники редко бывают столь уверены.

— Ну, какие это охотники, — снисходительно сказал Коваль.

Я посмотрел в Валину записную книжку и поставил ручку шкалы на индекс тетерева.

В книжке с большой точностью были записаны индексы не только минералов, растений и разных предметов, но также и дичи, встречающейся в наших местах. Видно, Валя рассчитывала на испытания Мартына.

Я включил компрессор и мотор гусениц.

Мартын шумно втянул в себя воздух. Мелкие капельки воды, оставшиеся на траве после дождя, исчезли в его широких ноздрях.

Вдруг он вздрогнул и медленно двинулся вперед. Он прополз два или три метра, затем повернул и направился к Ковалю. Коваль смущенно отошел в сторону. Но Мартын снова подполз к нему.

Леди, собака Омегина, тоненько тявкнула и, дрожа всем телом, прижалась к хозяину.

— Так вот кто тетеревиный петушок, — Омегин широко улыбнулся. — Ну что ж, будем считать первый опыт натаскивания искусственной собаки на тетеревов неудачным.

— Нет, этого не может быть, обычно эта игрушка довольно хорошо работала, возразил Андрей, не без удивления глядя, как Мартын тычется носом в высокие сапоги охотника.

Коваль растерянно хихикнул, открыл свою сумку с бахромой и вытащил оттуда черноперую птицу.

— Не хочу порочить аппарат, совесть не позволяет, — скрывая смущение, сказал он. — Каюсь, повстречался мне тут недалеко от лагеря охотник, я и купил у него двух пичужек и тетерева. Не хотелось, как говорится, для первого знакомства в грязь лицом ударить — вот и обзавелся на всякий случай готовыми трофеями.

— Ну и собака! — загремел бас Омегина. — Учуяла, что в сумке лежит. Надо прямо сказать — здорово!

Наконец-то этот скептик по-настоящему оценил нашего Мартына.

— Может, к реке спустимся? — все еще виновато улыбаясь, предложил Коваль.

Я посмотрел в Валину книжку, поставил шкалу на новый индекс и поднял Мартына на руки.

Мы направились к реке.

Стоял один из тех погожих вечеров, которые так радуют любителей природы. Я до сих пор помню зеркальную гладь засыпающей реки и два медленно плывущих друг к другу солнца — на небе и в воде…

Я опустил модель в небольшую луговину, заросшую осокой.

— Смотри, чтобы в камыши не удрал, а то не найдешь, — предупредил Андрей.

Уже начинало темнеть. Мартын, чуть слышно шурша, полз по высокой траве. За ним шагал Омегин. Он держал ружье наготове, но, видимо, не верил, что с Мартыном можно охотиться всерьез. Ведь живая собака делает стойку, когда почует дичь. А «собачий робот» лишен этой прелести. Настоящая красивая стойка, с поднятой лапой, не предусматривалась конструкторами Мартына.

Вдруг Омегин вздрогнул. Мартын неожиданно остановился, и у него на хвосте зажглась красная лампочка.

Звучный хохот Коваля прогремел вместо выстрела.

Совсем близко, почти из-под носа Мартына, взлетела утка. Омегин вскинул ружье, громыхнул запоздалый выстрел, но птица уже исчезла.

— В таких случаях собака оборачивается и посылает охотника к черту, ехидно заметил Андрей.

— Мартын это может, — подхватил я. — Надо только поставить у него внутри маленький магнитофон, усилитель уже есть. А включаться все это будет от выстрела.

— Вполне осуществимо, — поддержал меня Андрей. — Нужны только микрофон и реле. От сотрясения воздуха микрофон пропустит ток в реле, оно включит моторчик, кассета с пленкой закрутится, и наш Мартын гаркнет басом: «Надо лучше стрелять, мазила!»

— Но ведь он будет гаркать так при каждом выстреле, все равно — убил охотник или не убил, — задыхаясь от смеха, говорил Коваль, ему, видимо, понравилась эта затея.

— И правильно сделает! — проворчал Омегин.

— Почему? — спросил Андрей.

— Потому что никакой уважающий себя охотник с вашей игрушкой не пойдет.

— Верю, — согласился Андрей. — Но докажите, почему?

— А потому, — как я и ожидал, пояснил Омегин. — Можно сказать, вся романтика охоты пропадает. Вместо хорошей собачьей стойки, из-за которой иной раз и ходит на охоту настоящий любитель, изволите видеть, красная лампочка на хвосте. Вы бы ему еще плакат сзади пристроили, чтобы он освещался вашей лампочкой. А. на нем надпись: «Целься вернее, добыча твоя».

— Ну, уж если так, то пусть сама собака и стреляет, — все еще смеясь, предложил Коваль. — Нажал у нее на спине кнопку с надписью «утка» и, так сказать, пустил в камыши. Смотришь, через час она приносит утку.

— И это можно сделать, — согласился Андрей. — Пристроим на спине дробовичок. Почует Мартын какую-нибудь дичь, подкрадется поближе, запах, как говорится, достигнет максимальной интенсивности, реле сработает, и дробовичок автоматически выстрелит прямо в цель.

— Нет, этого никак нельзя делать, — возразил я серьезно. — Слишком опасно…

— Отчего же? — удивленно посмотрел на меня Коваль. — Хорошая идея. Мне нравится.

— Нельзя, — убежденно повторил я. — Кое-кому тогда не поздоровится.

— Изобретателям, что ли? — попытался съязвить Коваль.

— Нет, охотникам, которые покупают дичь заранее и прячут ее в сумку. Весь заряд может попасть не по адресу. Вспомните, как вы бегали от Мартына.

Громкий смех нарушил вечернюю тишину. Смеялись все. Казалось, что смеялся даже Мартын, — на хвосте его мигала красная лампочка.

Я опустился рядом с ним на мокрую от вечерней росы траву и стал придумывать, какой бы еще показать интересный фокус, чтобы расположить к себе Омегина и вызвать его на откровенность. Вращая ручку шкалы, я невольно останавливался на индексе рубидия.

— Товарищ Омегин, — сказал я, — давайте еще раз попробуем, как наша модель… — Но я не закончил и удивленно оглянулся. Омегин исчез.

Андрей и Коваль остановились у темных кустов лозняка и о чем-то оживленно спорили.

Мне было до боли обидно, что нам никак не удавалось подобрать ключи к сердцу странного хозяина пластмассового дома. Он третировал нас, как мальчишек, а мог бы серьезно помочь в поисках или во всяком случае не скрывать от нас известные ему месторождения рубидия.

Скоро ли настанет время, когда уже никто не сможет сказать, что наш аппарат не нужен? Необходимо найти месторождения хотя бы для того, чтобы узнать, почему «СЛ-1» не чувствовал запаха рубидиевых окислов под землей. Если бы мы доказали практическую ценность нашего аппарата, то скоро начался бы выпуск первой опытной серии этих приборов.

Я думал об этом, возвращаясь в лагерь вместе с Андреем, и представлял себе новую конструкцию, совсем непохожую на прежние модели. Палка с рогулькой на конце. У разветвления рогульки — утолщение. Здесь укреплена стеклянная трубка. В ней бегает синий луч и указывает направление запаха. От палки идет резиновый шланг и провода. Шланг с проводами присоединен к аппарату, по своим размерам похожему на противогаз. В нем находится все хозяйство «синего луча». компрессор, втягивающий воздух, аккумуляторы, фотоэлементы, призматический диск анализатора и другие детали. Я уже думал о том, как все их спрятать в маленькую коробку.

Мы подошли к палаткам и убедились, что Сандро где-то бродит. По-видимому, поиски лепидолита завели его куда-то далеко.

Мы тоже решили не терять времени даром: остался один день до приезда комиссии.

Объяснив шоферу, где сможет нас найти Сандро, когда вернется, мы с Андреем углубились в лес. Мне пришлось тащить Мартына. Желание Вали исполнилось, и мы волей-неволей вынуждены были испытывать ее игрушку, — три аппарата лучше, чем два.

Места, где мы бродили с Андреем, были поистине живописны.

Представьте себе горы, покрытые темными соснами. Высокий, слоистый кряж. На его обрывистой стене вычерчены темные полосы, строгие, параллельные, как на огромном чертеже. А совсем рядом — золотистая гора с застывшим песчаным водопадом. Казалось, стоит только вымолвить неведомое волшебное слово, — и оживет застывший водопад, закипит песок и, все сметая на пути, понесется вниз лавина.

Андрей сосредоточенно и молча бродил в стороне, ни на минуту не отрывая взгляда от экрана. Мартын оттягивал мне руки, нести его было неудобно, а пустить на землю нельзя: он все время застревал в кустах.

Я устал и присел на бугорок. Вскоре ко мне подошел взволнованный Андрей.

— Нет, Виктор, я этому не верю! Что-то случилось с нашим аппаратом.

— В чем дело? Скажи толком.

— Я хотел проверить его на разных индексах.

— И что же?

— Аппарат нашел все: и уголь, и нефть, медь, олово, свинец…

— Ничего не понимаю! — возмутился я. — Так что же тебе нужно?

— Что нужно? — протянул Андрей, пристально глядя на застывший синий луч. Достать все это из земли. Я никогда не представлял себе вот так, воочию, насколько богата наша страна. Я, конечно, знаю о неисчислимых богатствах Урала. Но все-таки невозможно, чтобы здесь были почти все ископаемые, чуть ли не все металлы по таблице Менделеева.

— А почему бы и нет? — с неожиданной для себя горячностью возразил я. Что же здесь невозможного? Ведь это Урал!

Андрей растерянно пожал плечами и, посмотрев на окошечко шкалы, начал медленно вращать ручку призматического анализатора. В окошке замелькали цифры индексов.

— Ну вот, смотри, — сказал он. — Синий луч отклоняется на индекс НА-428. Он взглянул на таблицу, укрепленную в крышке, и пояснил: — Это медь, то есть окись, конечно. Теперь дальше… Кстати, ты знаешь, у меня такое впечатление, будто я сижу у радиоприемника и ловлю не станции, а запахи всех ископаемых этого района. Необыкновенное путешествие. Смотри, смотри! — взволнованно говорил он. — Синий луч отмечает ржавчину. Здесь огромные пласты железа. А вот индекс кобальта, ванадия…

— Все, кроме рубидия. А он здесь есть. И найти его — дело нашей чести. Сам понимаешь.

Андрей ничего не ответил. Он опустился на прохладную землю и смотрел сквозь зеленую листву кустарника на вечернее темнеющее небо.

— Помнишь, ты меня вчера спрашивал о Вале, — после недолгого молчания сказал Андрей. — Я тебе тогда не хотел говорить… Но сейчас… Она уже получила мое письмо. Как видишь, я решился!

— Ну?!

— Теперь жду ответа.

На полянку торопливо вышел Сандро. За ним с заливистым лаем бежала такса Омегина.

Сандро в изнеможении опустился на землю.

— Вот вы где! — еле выговорил он усталым голосом. — А меня замучили, совсем замучили. Невозможный народ!

— О ком это ты? — нетерпеливо спросил Андрей и взял у него аппарат, — Кто невозможный народ?

— Да все они… Археологи, ихтиологи… Иду я с аппаратом, а навстречу какие-то люди. Один из них увидел мой чемодан и говорит: «Очень приятно познакомиться. Профессор Касаткин советовал испробовать ваш «синий луч». Ну, я, конечно, интересуюсь: «А кто вы такие?» — «Комплексная экспедиция», отвечают. Бумаги показывают. Вдруг молодой такой, в очках, говорит: «Не стоит время тратить. Ничего не получится. Мне известно от директора Института редких металлов, что они все еще не могут выполнить их задания. Вообще дело сомнительное».

Мы с Андреем переглянулись.

— Ну и что же ты? — не вытерпел Андрей.

— Я сказал, что мне некогда. Мне и в самом деле некогда: к вам торопился. Зачем буду спорить? Вот найдем рубидий, тогда…

— Все же отпустили тебя археологи? — поинтересовался Андрей.

— Нет, не отпустили. Сначала просили искать скелет мамонта, потом заказы так и посыпались. Биологи замучили. Одному червяков каких-то надо найти, другому корешки, какой-то необыкновенный цветок, гриб, лишайник. — Сандро перевел дух. — Еще один захотел узнать, где тут выдра проходила и не могу ли я гнездо гадюк найти. Тут я просто не вытерпел… Зачем гадюки? Почему гадюки?

Андрей не мог сдержать улыбку.

— И после этого ты сбежал от них?

— Сбежал, — сознался Сандро.

Взгляд его остановился на «собачьем роботе». Сандро даже присвистнул от удовольствия.

— Вот хорошо! Значит, и Мартын здесь. Теперь у каждого из нас будет аппарат.

Он с радостью рассматривал его.

— А что, если таких Мартынов начнут выпускать в серийном порядке?

Сандро подозвал к себе таксу, почесал у нее за ухом и обнял ее.

— Ты скоро будешь безработной собакой. Понимаешь? Хочу с тобой прощаться. Ты долгие тысячелетия служила человеку. Честно и верно служила. У тебя было много специальностей. Ты выслеживала зверя и птицу, сторожила дом, находила по следу преступников. Во время войны даже мины искала. Что же, мы ценим все это. Но мы уже не нуждаемся в твоих услугах. Понимаешь? Не нуждаемся. Без тебя отыщем и зверя и птицу… Скоро и сторожа не потребуются. Воровать незачем будет. Расчет получишь. Но это ничего, — Сандро ласково посмотрел в глаза собаке, — ты останешься другом человека, верным и преданным другом. Согласна? Ну, дай же лапу…

Пока Сандро прощался с таксой, Андрей проверял настройку «собачьего робота», вертел ручку, словно искал нужный индекс. Вдруг Мартын сорвался с места и быстро зашлепал гусеницами прямо к таксе.

— Познакомьтесь! — весело крикнул Сандро. — Это Леди, а это Мартын.

Такса испуганно подпрыгнула и бросилась в кусты. Развернувшись, как маленький танк, Мартын понесся за ней. Собака выскочила на тропинку. Мартын не отставал.

— Андрей, какой индекс ты поставил? — удивленно спросил я.

— Туберозы.

Кипящий аквариум

Вспоминая эти дни, я должен сказать, что испытания наших аппаратов превратились в довольно странное занятие по распутыванию узелков и разгадыванию несуществующих тайн.

Особенности «Усилителя запаха» привели к тому, что мы стали искать рубидий далеко не научными методами. Все началось с той самой минуты, когда я увидел тень мотоциклистки на экране палатки. Дальше, как вы помните, были найдены сломанные болты в машине, затем кусок лепидолита. Мы осматривали дом из пластмассы, путешествовали по железному кладбищу…

Иной раз мне представлялось, что все это было сном. Я не мог понять, в чем же тут дело? Неужели все загадки объяснялись только случайными совпадениями.

Совсем стемнело. Я сидел в палатке и ждал возвращения Сандро, который пошел искать Валину модель. Я

боялся, как бы не потерялась эта, единственная в своем роде, игрушка, досадовал, что в работу нашей экспедиции опять вмешиваются всякие непредвиденные обстоятельства. Вместо серьезных испытаний мы занимались чепухой, вроде поисков демонстрационной модели, которая взяла и удрала за таксой, причем, как вы знаете, по следам, пахнущим «Туберозой».

Сандро долго не появлялся. Я решил пойти за ним.

Ничего не говоря Андрею, занятому обработкой результатов сегодняшних испытаний, я неслышно вышел из палатки.

Тусклые звезды робко выглядывали из-за облаков. Было совсем темно. Я включил фонарик и пошел по тропинке.

Раздвигая кусты и закрывая лицо от света, ко мне приближался человек. Он поднял голову. Старое, сморщенное лицо, чуть раскосые мигающие глаза показались мне знакомыми. Ну, конечно, передо мной был сторож железного кладбища.

Я спросил, какие дела привели его в расположение нашего лагеря.

Старик вынул изо рта длинную трубку и выпустил через нос облако дыма.

— Барышня дожидался, — ответил он неторопливо. — Зачем на склад без спроса ездит? Кусок железа взяла, повезла на мотоцикле. Почему не спросила? Почему потихоньку?

— Она должна сюда приехать?

— Зачем сюда? — удивился сторож. — Барышня поехала дальше, отвезет железо, поедет обратно.

— Куда отвезет?

— Почем я знаю куда? Два раза уже ездила. Туда по этой дороге.

Он махнул в сторону, где был домик Омегина, и, не прощаясь, скрылся в темноте.

Я не знал, что делать. Значит, и Омегин и мотоциклистка работают вместе. Она потеряла кусок лепидолита, а Омегин носит образцы рубидиевой руды прямо в кармане. Меня заинтересовали эти люди и, главное, их опыты. Снова перед глазами встали воспоминания вчерашнего дня: болты, покрытые кровавой ржавчиной, разговор с хозяином пластмассовой лаборатории, мотоциклистка на складе трофейного лома… Я старался понять, дать объяснение их опытам, но из этого ничего не получалось.

Занятый своими мыслями, я не заметил, как вышел на дорогу. Включил фонарик. Старик был прав: на песке темнела узорчатая линия — свежий след от мотоцикла. Он вел к лаборатории Омегина.

Какая-то непонятная сила заставила меня идти по этому следу. Вы не можете себе представить, сколько мучений испытывает исследователь, если ему не удается найти разгадку тех или иных научных явлений. Поверьте, что не пустое любопытство заставляло нас интересоваться Омегиным и его помощницей. От них зависела разгадка непонятных капризов нашего аппарата, который не хотел обнаруживать рубидиевую руду в земле и нашел ее только у хозяев пластмассового дома.

Луна скупо просвечивала сквозь рваные облака. В ее призрачном сиянии я заметил округлые очертания дома Омегина. Слабый свет едва теплился в иллюминаторах первого этажа. Я в нерешимости остановился у стены и в этот момент увидел Сандро. Он ходил вокруг дома с аппаратом.

Мне не хотелось, чтобы он встретил меня здесь, поэтому я притаился в кустах.

Из окна вырвался ослепительно синий луч. В тот же момент послышалось мощное рычание мотора. Синий свет то вспыхивал, то угасал, мотор угрожающе ревел; казалось, что хрупкие стены здания вздрагивали от внутреннего напряжения.

Не успел я по-настоящему поразмыслить над этими странными опытами, как мое внимание отвлекло появление весьма знакомой мне хмурой личности.

Из-за угла дома вышел Андрей.

Видимо, тайна пластмассового дома, а вместе с ней и загадка рубидия не давали покоя всем членам нашей немногочисленной экспедиции.

Я решил наблюдать, что будет дальше.

Рука Андрея тяжело опустилась на плечо Сандро. Он испуганно обернулся.

— Зачем ты здесь? — понизив голос, строго спросил Ярцев.

Сандро виновато потупился.

— Понимаешь, никак Мартына не найду. Может, он к Омегину приполз.

— Этого еще недоставало! — рассердился Андрей. — Надо было следить.

Сандро сконфуженно приподнял чемодан и наклонился над экраном.

Синий свет снова вспыхнул в окне. Загудел мотор.

— Ты понимаешь, что все это значит? — спросил Сандро и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Я хотел проверить, нет ли в стенках этой пластмассовой коробки железного каркаса. Не верил я тебе, что такой дом можно построить. И что же выяснилось. Вся эта коробка будто напихана доверху железом. — Он рассмеялся: — А ты говоришь — «мир без металла»…

Свет в окне неожиданно погас. Через несколько минут Сандро и Андрей подошли к зданию поближе.

— Тебе не удалось заглянуть в окно? — вполголоса спросил Сандро.

— Ну, знаешь, мой милый, любопытство тоже имеет свои пределы.

— Зачем любопытство? Ничего тут плохого нет. Если бы опыты Омегина были секретны, то нас бы и близко сюда не пустили, — убедительно доказывал Сандро. А так мы вправе разрешить наши сомнения… Я, например, уверен, что здешний хозяин производит опыты с металлом и, главное, что ему известны месторождения рубидия. Почему он нам об этом не скажет? Почему? Мы же его просим. Все шуточками отделывается.

— Да не кричи ты! — остановил его Андрей. — Услышит.

— Ну и пусть слышит. Не наш это человек, если все от друзей скрывает. Собака на сене.

Сандро недовольно огляделся по сторонам, поплевал на руки и вскарабкался на узорчатую ограду, пытаясь заглянуть в круглое окно. Но тут же спрыгнул и разочарованно заметил:

— Стекло матовое, ничего не видно.

В этот момент свет в окнах мигнул, и снова в таинственной лаборатории загудела какая-то мощная установка.

Андрей и Сандро обошли вокруг здания.

— Видал, какая техника! — удивился Сандро, указывая на огромные шары, укрепленные на стене здания.

От них шли цветные пластмассовые трубы к окнам и внутрь помещения. По-видимому, это были резервуары с цветной жидкостью, которая заполняла стены и купол здания.

Сандро приподнялся на носки.

— Тут какая-то рукоятка. Может быть, окно отпирается?

— Осторожно, — предупредил Ярцев.

Но было уже поздно. Сандро дернул за ручку, как за тормозной кран.

Тихо зашипел выпускаемый из баллона воздух. И вот темные стены постепенно начали снизу светлеть. Они становились почти прозрачными, словно за ними поднимался театральный занавес. Похоже, что уже приоткрывается тайна этого странного дома.

Занавес дополз почти до половины стены. Я видел ярко освещенную комнату, вероятно лабораторию.

— Довольно, Сандро, — прошептал Андрей, не отрывая глаз от прозрачной стены. — Закрывай кран.

В лаборатории, заполненной колбами и аппаратами, склонились над столом три фигуры. Благодаря особенности преломления света в прозрачной стене они были в радужных ореолах и двигались словно в сетке из разноцветных нитей.

В одной из фигур я сразу узнал широкоплечего Омегина в белом халате. Другая, в синем комбинезоне, по-видимому, была мотоциклистка. С третьим человеком я не встречался.

Люди, работающие в лаборатории, не заметили, что стена стала прозрачной.

Омегин поднял с пола длинный предмет, завернутый в темную ткань, наверное, этот сверток привезла мотоциклистка.

Темное покрывало соскользнуло на пол. По характерным очертаниям можно было узнать кусок рельса.

Все трое склонились над ним, как врачи над больным, будто они готовились к трудной операции.

Омегин взял пробирку, взболтнул несколько раз и вылил ее содержимое на кусок рельса. Трудно было рассмотреть, но мне определенно показалось, что обломок сразу покрылся красной, похожей на киноварь, ржавчиной, такой же, как тогда на болтах.

Затем хозяин лаборатории взял рельс и положил его в камеру, откуда лился синий дрожащий свет. В лаборатории потемнело.

Незнакомка вышла из комнаты. За ней — Омегин.

Андрей и Сандро быстро спрятались за домом. «Черт знает, в какое неудобное положение можно попасть», — подумал я, затаив дыхание.

Открылась дверь у подъезда, и оттуда вышли Омегин в белом халате, с трубкой во рту и девушка в комбинезоне, шлеме и очках.

— Так помните, — услышал я голос Омегина: — Завтра в пять утра. Обратите внимание на волковские карналлиты. Инструкции вы получили. Напоминаю: будьте осторожны, не подходите к окнам дворца! — и передавая ей темный чемодан, предупредил: — Не разбейте!

Девушка пристегнула чемодан к багажнику, завела мотоцикл и помчалась по направлению к городу.

Омегин некоторое время смотрел вслед мотоциклу, исчезнувшему в темноте, затем резко повернулся.

Около ступенек, уткнувшись носом в землю, стоял Мартын, как бы ожидая дальнейших распоряжений. Он, по-видимому, где-нибудь застрял в траве, но благополучно выбрался и теперь пришел по следу.

Омегин вынул трубку изо рта и развел руками.

«Неужели он увидел собаку?» — с тревогой подумал я. Нет, хозяин смотрел на прозрачные стены своей лаборатории.

Хлопнула дверь. Послышался стук сапог по лестнице. Омегин ушел. Сандро выбежал из укрытия, схватил Мартына и снова спрятался. Почти тотчас же возвратился Омегин в сопровождении помощника. Они огляделись по сторонам. Указав помощнику на цветные баллоны, Омегин подошел к крану. Коричневый занавес начал медленно опускаться.

На ступеньках Омегин оглянулся и вместе с помощником скрылся в доме. Я видел теперь сквозь прозрачные стены только нижнюю часть лаборатории. Вот появились ноги Омегина. Он нервно шагал из угла в угол.

Сандро лег на землю, вероятно, стараясь рассмотреть приборы и узнать, для какой цели они служат. Но было уже поздно. Темная жидкость заполнила все капилляры, занавес опустился до конца.

Я не стал дожидаться своих друзей и решил, не теряя времени, ехать в город. Надо было во что бы то ни стало узнать о волковских карналлитах. Инструктируя свою помощницу, Омегин упоминал о них, причем, как мне было известно, в карналлитах часто содержатся соединения рубидия.

Несмотря на позднее время, я надеялся застать кого-нибудь в геологическом управлении, где обычно консультировался по разным вопросам, связанным с нашими испытаниями.

Шофер уже починил машину, я взял на всякий случай аппарат и сел за руль.

Мне не повезло — в управлении никого не было. Вы понимаете мою торопливость. Знаешь, что вот-вот приедет комиссия, а у тебя ничего не получается. Я помчался на «Белогорсксталь», чтобы там ознакомиться с рецептом нержавеющей стали, в которую почему-то входил рубидий. Золотистый лимузин Коваля, сделанный из этого сплава, представлял для меня неразрешимую загадку.

Мне думалось, что на заводе знали, откуда им поставлялся рубидий. Не из волковских ли карналлитов?

К сожалению, разумные мысли приходят не всегда вовремя. Я приехал на завод тоже очень поздно — лаборатория была закрыта. Решил дождаться утра и, оставив машину, отправился побродить по городу.

Шагая по опустевшим улицам, я на всякий случай включил аппарат. Совершенно неожиданно синий луч, установленный на индекс рубидия, почему-то показал на металлическую балюстраду. Она блестела в свете уличного фонаря.

Я пригляделся: это был тот же золотистый сплав, который удивил меня в машине Коваля. И здесь был рубидий… Я пошел к центру города, не выключая аппарата.

Голубая черта указывала то на одно, то на другое новое здание. Из золотистого металла делались литые украшения, ограды, решетки и даже фасонные водосточные трубы. Мне представлялось, что я попал в сказочный золотой город.

«Неужели сплав с примесями рубидия так дешев?» — подумал я. Уж очень щедро его применяли в этом городе. Однако на соседней улице я не встретил ни одного здания, отделанного золотистым металлом. По-видимому, эти блестящие решетки и трубы были установлены для опыта только на новых зданиях одной улицы.

Пройдя несколько кварталов, я очутился возле сияющего огнями Дворца культуры.

Об этом прекрасном здании восторженно рассказывал Сандро. Действительно, было на что полюбоваться!

На тумбе у входа в клуб висела афиша. Она шевелилась от ветра. Я подошел к ней и прочел: «Дворец культуры. Торжественное открытие! Концерт. Бал».

Стоя с чемоданом у афиши, я почувствовал себя растерявшимся пассажиром, вышедшим на незнакомой станции.

Но что же делать дальше. Все перепуталось. Тысячи загадок, ошибок, нелепостей. Почти с ненавистью я взглянул на аппарат.

Светился экран. Словно издеваясь надо мной, подмигивал синий луч. «Так тебе и надо! А ну-ка посмотри». Луч дернулся и указал вправо.

Из-за поворота выехала необыкновенная машина с огромным медным цилиндром и черным блестящим, как крышка рояля, прожектором.

Широко раскрытыми глазами я смотрел на этот цилиндр, где дрожал красноватый отблеск уличного фонаря. В кузове машины, около прожектора стоял Андрей.

Загадки продолжались.

Хлопнула дверца кабины, и на тротуаре появилась знакомая фигура с дымящейся трубкой.

От удивления я даже присел.

Это был Омегин.

Но прежде чем продолжать рассказ о том, что случилось далее, я хотел бы возвратиться к Сандро, который, как вы помните, оставался возле пластмассового дома.

Сандро окончательно убедился в том, что Омегину и его помощнице известны месторождения рубидия. Волковские карналлиты. Омегин советовал обратить на них внимание, когда давал инструкции мотоциклистке. Сандро считал, что с ней надо поговорить откровенно. Если чудаковатый эгоист Омегин способен скрывать от молодых изобретателей известные ему месторождения, то какой смысл это делать девушке, которая, надо полагать, не так уж нетерпимо относится к своим друзьям, по общему делу. Должна понимать их.

«А что, если встретиться с ней во Дворце культуры завтра в пять утра?». подумал Сандро. Ему понравилась эта мысль. Он решил объясниться с девушкой начистоту. Его также интересовало, что она будет делать во Дворце культуры. Опять какие-нибудь странные опыты?

Обойдя вокруг дома, Сандро заглянул в кусты возле ограды, но Ярцева нигде не было. «Наверно, зашел к Омегину», — подумал Сандро и обиделся: почему Андрей ничего не сказал? Так друзья не поступают.

Но делать было нечего: Сандро вздохнул, поднял чемодан, взял под мышку Мартына и зашагал в лагерь.

Тащить два аппарата было трудно. Мокрые ветви больно хлестали по лицу.

Подходя к лагерю, Сандро услышал треск мотора. Это шофер проверял мотоцикл.

Наш техник удивился, что я уехал в город. Но это как нельзя лучше способствовало его планам. Он самостоятельно, без моих указаний, решил встретиться с помощницей Омегина.

До пяти часов утра времени было много — можно отдохнуть.

Сандро растянулся на кошме и долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к плеску реки.

Как потом он мне рассказывал, за эти часы ему удалось почти полностью продумать новый вариант «Усилителя запаха» для количественного анализа сплавов на расстоянии. К сожалению, из-за каких-то пустяков изобретение не получилось, и хмурый, невыспавшийся Сандро вскочил на мотоцикл и помчался в город во Дворец культуры.

Мелкие камешки больно били по ногам, взлетали перед фарой, вспыхивая, как алмазные искры.

В рассветном тумане город казался голубым. Сандро свернул влево, проехал одну или две улицы и остановился около знакомого ему здания Дворца культуры. Парадный подъезд был закрыт.

Он зашел со двора и взглянул на часы. Рано, всего лишь половина пятого.

«Интересно, — подумал он, — эта неуловимая девушка вовремя приходит на свидания или запаздывает? Нет ли ее сейчас здесь?». Сандро подошел к служебному входу и, включив аппарат, стал обследовать ступеньки. Синий луч дернулся и застыл.

За спиной послышалось осторожное покашливание. Сандро оглянулся. Перед ним стоял человек невысокого роста, в полувоенном костюме и щегольски начищенных блестящих сапогах.

— Будем знакомы, — вежливо сказал он, но в голосе его слышалась скрытая насмешка. — Кудашов — комендант здания. Осмелюсь спросить, чем вы изволите здесь заниматься?

В нескольких словах Сандро рассказал ему о задачах экспедиции, добавив, что в здании он должен встретиться с сотрудницей Омегина.

— Что же, очень хорошо, — радушно сказал комендант. — Милости просим сегодня вечером.

Сандро сделал нетерпеливое движение.

— Да нет, мне именно сейчас надо поговорить с ней.

— Ни в коем случае! — отрезал комендант. — Имеется категорическое приказание: никого до десяти часов утра не впускать. Исключение сделано только для этой женщины.

Сандро огорчился не на шутку. Если он ее не встретит, они разойдутся, то где же после этого искать сотрудницу пластмассовой лаборатории? Ведь не мог же Сандро обратиться с этим щекотливым делом к самому Омегину. Дело осложнялось еще и тем, что, вероятно, к вечеру должна приехать комиссия.

Видя замешательство незнакомого юноши, комендант уже более мягко сказал:

— Напрасно вы так расстраиваетесь, молодой человек. Я и сам не имею права сегодня входить туда. Категорически запрещено. Понимаете? Чтобы ни одна душа! Вот только женщине и разрешили…

Он дал какие-то указания сторожу и ушел.

Недовольно поглядывая на сторожа, Сандро несколько минут постоял около входа. Надо было на что-то решиться…

Вполне дисциплинированный представитель нашего института, уважающий порядки, установленные для посетителей театров, клубов и других общественных мест, техник Сандро Беридзе убедил себя, что он не нарушит инструкции, если этим утром проникнет в клуб. Во всяком случае, ничего преступного он в этом не видел.

Сандро спрятал во дворе мотоцикл и пробрался в здание по пожарной лестнице. Сначала он попал на чердак, затем быстро сбежал вниз лестницей служебного хода.

«Начну снизу, — решил он, останавливаясь в вестибюле, — не может быть, чтобы я ее не нашел. Тем более по запаху туберозы».

Везде горел свет. Видимо, электротехники пробовали вечером освещение, да так его и оставили включенным, получив приказ немедленно покинуть здание. По широкой лестнице из зеленоватого камня спускалась голубая бархатная дорожка, словно водопад скатывался по порогам.

Празднично сияли люстры с хрустальными подвесками. Вот-вот грянет музыка и сами собой распахнутся двери в огромный, наполненный нарядными гостями зал.

Сандро не был особенно восторженным романтиком, но вся эта обстановка, пышное убранство дворца, таинственная тишина невольно настраивали его на торжественный лад.

Он подошел к дубовым дверям. За ними увидел зал со строгими колоннами, будто сделанными из омегинской пластмассы. Свет ослепительной люстры отражался в зеркале блестящего паркета.

Пройдя весь зал, затем еще какие-то комнаты, Сандро забрел в кабинет техники, где стояли стенды с образцами опытных изделий завода «Белогорсксталь», прошел шахматную комнату и очутился в коридоре. «Странно, подумал он. — Куда же могла скрыться сотрудница омегинской лаборатории? Или ее совсем здесь не было?»

Он приоткрыл массивную дверь и снова увидел колонны и люстры. Не было никакого сомнения, что здесь он уже проходил. Но Сандро интересовало: проходила ли по этому залу девушка в комбинезоне? Он может узнать это, пользуясь аппаратом. Щелкнул переключатель. На экране заметалась синяя светящаяся точка, постепенно вырастающая в линию. Она резко увеличилась и указывала в правый угол зала, Сандро взглянул на шкалу. Рубидий? Странно.

В углу стоял столик из тонких блестящих трубок. Сандро дотронулся до него. Столик сдвинулся с места, словно был сделан не из металла, а из камыша. Приподняв столик, Сандро убедился, насколько он легок. Но Сандро не мог понять, почему в сплав, из которого сделан столик, входит рубидий. Он вспомнил наставления Андрея о необходимой точности при испытаниях и еще раз внимательно проверил установку шкалы. Индекс стоял неточно. Взглянув в записную книжку, Сандро понял, что аппарат указал на присутствие в сплаве не рубидия, а родственного ему металла — цезия. Эти металлы встречаются часто в одних и тех же месторождениях — карналлитах.

За последнее время он познакомился с технологией металлов, узнал, что цезий добавляется к магниевым сплавам, отчего сплав делается твердым, как сталь, и, главное, не коррозируется. Замечательный сплав будущего! Сандро с уважением погладил голубоватую поверхность легкого столика. Наверное, он был сделан на каком-нибудь опытном заводе. Может быть, здесь, во Дворце культуры, стол испытывается на действие времени, так же как Омегин проверяет временем свой прозрачный дом.

Сандро повернул ручку шкалы, еще не зная, на какой индекс ее поставить.

Вращая ручку настройки, он обнаруживал множество редких металлов, применяемых теперь в технике. Луч указывал на огромные фарфоровые вазы, стоящие у окон зала. В составе их керамики — редкий металл цирконий.

Луч привел к радиатору отопления. Радиатор был выкрашен краской из солей титана, то есть обычными титановыми белилами.

Даже в искусно замаскированных противопожарных установках применялся редкий металл галлий.

Снова неожиданно резко метнулся луч, указывая на зеркало. Сандро считал, что обычно зеркала покрываются хромом или серебром. Но на шкале «СЛ-1» индекс был совсем другой. Техник посмотрел в записную книжку — индекс соответствовал редкому металлу индию. Им раньше покрывали отражающие поверхности прожекторов и зеркала телескопов. Дошла очередь и до обычных зеркал. Сандро взглянул на себя в это необычайно яркое зеркало, и хотя остался не очень доволен своим усталым видом после бессонной ночи, но по достоинству мог отметить исключительную ясность изображения.

Он увлекся испытаниями.

Встретился хорошо известный ему индекс, которого пришлось упорно избегать, так же как и некоторых других материалов, при конструировании «СЛ-1». Он соответствовал бериллию. Из сплавов этого металла делают контактные пружины для разных электро- и радиоприборов, они особенно были знакомы нашему технику.

Удивительное путешествие продолжалось.

Сандро поднялся на третий этаж.

«Техническая библиотека»,

— прочитал он вывеску.

В библиотеке вдоль стены тянулись витрины, сделанные из металлических трубок и стекла, где были разложены иностранные журналы. Сразу бросилась в глаза голубая обложка. На ней был нарисован огромный болт, покрытый ярко-красной ржавчиной и перечеркнутый крест-накрест двумя жирными линиями. Сандро взял журнал. Этот рисунок ему многое напомнил. С трудом переводя мало понятные ему слова, Сандро прочел:

«Величайшее достижение американской техники», «Навсегда уничтожена коррозия металла».

Захлопнув дверь библиотеки, Сандро снова вышел в коридор. Никого не было. Стояла абсолютная тишина.

Над площадкой широкой лестницы висела прозрачная хрустальная доска с золотой надписью:

«Бельэтаж, левая сторона».

Сандро огляделся, представил себе примерно, какую часть дворца он уже обследовал, и, перешагивая через две ступеньки, поднялся вверх.

В зрительном зале было почти темно, горела только одна лампа. Смутно вырисовывались пустые ряды кресел.

За барьером третьего яруса медленно двигалась темная фигура.

Сандро побежал вверх. Лестницы во дворце показались ему нескончаемыми. Осмотрел первый, второй, третий ярусы. Нигде никого. Наконец поднялся на узенькую площадку.

Сквозь стеклянные двери светилась надпись из неоновых трубок: «Кафе». Это был выход на крышу.

От ветра распахнулась широкая дверь. Как огромные водяные лилии в черной воде, белели круглые мраморные столики. Высокая колоннада поднималась к небу.

Сандро снова побежал вниз. Мелькали золотые надписи:

«Балкон», «3-й ярус», «Бельэтаж».

Откинув тяжелую портьеру, он остановился: здесь была гостиная с мебелью, обтянутой зеленым шелком. Мягкий ковер во весь зал, пушистый, как свежий газон, радовал глаз весенней зеленью.

Огромный круглый аквариум стоял у окна. В воде отражались бронзовые вазы с цветами. От пола до потолка, почти во всю стену, синело окно. Оно было открыто, и легкий ветерок скользил по воде, оставляя на ее гладкой поверхности еле заметную рябь. По сторонам от окна — высокие пальмы, с перистыми листьями под потолком. Праздничную обстановку зала дополняла необыкновенная люстра из сотен стеклянных цветов: голубых колокольчиков, бледных лилий, синих анютиных глазок, маков и желтых тюльпанов.

Красные и золотые рыбки с бледными прозрачными хвостами плавали в зеленоватой воде аквариума, освещенной изнутри слабым рассеянным светом.

Сандро задержался в этом зале. Он заметил, как вдруг заколыхалась тяжелая портьера у окна. Осторожно подойдя к окну и положив руку на металлический каркас аквариума, он хотел было приподнять зеленый бархат занавеси. Железо каркаса вдруг стало горячим. Сандро отдернул руку. Со злостью распахнул портьеру. За ней никого не было.

Он подул на обожженные пальцы, и в нем опять заговорил экспериментатор. Можно ли успокоиться до тех пор, пока не выяснишь этого неизвестного явления.

Снова дотронулся до каркаса, но ничего не почувствовал.

Пожав плечами, Сандро взялся за бронзовую ручку окна. Острая боль, будто коснулся он раскаленной плиты, заставила его вскрикнуть.

Чудеса какие!..

Он притронулся еще раз — никакого впечатления.

«Нет, такие сказки мне совсем не нравятся, — думал Сандро, помахивая обожженной рукой. — Надо приложить что-нибудь холодное», — и прикоснулся к стеклу. Приятная прохлада успокаивала боль. Вдруг и стекло стало горячим. Сандро снова отдернул руку.

Вода в аквариуме кипела, выплескиваясь через край. Золотые, красные и вуалехвостые рыбы трепетали на поверхности, будто варились в сказочной ухе для гостей дворца.

Кипение прекратилось сразу.

Ни одного пузырька не поднималось со дна. Сандро не мог удержаться и сунул руку в аквариум. Вода оставалась холодной, а на поверхности плавали мертвые рыбы.

Сандро покачал головой и, все еще под впечатлением увиденного, подошел к двери в соседний зал. Случайно взглянул на стеклянную табличку: «Постоянная выставка. Горные богатства нашего района».

Он открыл дверь и прежде всего увидел стеклянные витрины, укрепленные на подставках из блестящих изогнутых трубок.

Возле одной из витрин стояла фигура в синем комбинезоне. Это была мотоциклистка. Низко наклонившись, она что-то рассматривала…

Осторожно, чтобы она его не заметила, Сандро подошел к окну, закрытому темно-синим занавесом, откуда было удобнее наблюдать за тем, что ее интересовало. Тут Сандро случайно зацепил оконную раму.

Девушка вздрогнула и обернулась.

В тот же миг зазвенели стекла в окне и какая-то страшная сила ударила Сандро по затылку. Он закричал. Острая обжигающая боль электрическим током пронеслась по телу. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и Сандро потерял сознание.

Опыты Омегина

Да, именно об этих опытах я и хочу рассказать для того, чтобы вам было ясно дальнейшее развитие событий.

Случай с нашим техником Сандро Беридзе, тот, о котором я только что упоминал, был тесно связан с испытаниями установки Омегина. Впрочем, разрешите начать с того самого момента, когда возле Дворца культуры я увидел подъезжающую машину с медным цилиндром.

Вы помните, — из нее вышел Омегин.

Протягивая руки и широко улыбаясь, он направлялся ко мне.

— Вот теперь и я могу показать вам опыты… — басовито пророкотал он.

— Какие? — нетерпеливо спросил я.

— Одну минутку… — Омегин подозвал коменданта. — Машину поставьте во дворе.

Он взял меня под руку и, шагая вслед за машиной, продолжал прерванный разговор:

— Итак, вы спрашиваете о моих опытах? Я, дорогой коллега, понимаю, что спросили вы не из любопытства. Мы с вами занимаемся общим делом. Вы ищете металл, а я, по силе возможности, защищаю его от коррозии. За последнее время врагом своим считаю обыкновенную ржавчину.

Трудно было этому поверить.

— Вы занимаетесь защитой металла?

— А почему вас это удивляет? — все так же весело спросил Омегин. — Я хочу идти по двум путям: замены металла, где это возможно, и сохранения его от гибели, то есть от ржавчины.

— Каким же образом вы это делаете? — спросил я.

И Омегин рассказал подробно.

Еще во время войны был изобретен советскими инженерами реактив, названный ими «уникод». Он уничтожал ржавчину на железе и применялся для очистки оружия, если оно долго пролежало под снегом или в воде. Омегин вместе со своим коллективом работал над усовершенствованием реактива. Еще в Москве он изобрел два состава, которые не только уничтожали ржавчину, но и предохраняли от нее металл. Реактив номер один полностью снимал ржавчину, а реактив номер два как бы закреплял на металле его зеркальный блеск. После этого никакие сырость и вода на него не действовали.

В пятом секторе склада трофейного лома, отведенном для опытов Омегина, он покрывал этим составом танковую броню, разорванные орудийные стволы, детали автомашин и другие металлические предметы, изготовленные из самых различных марок стали, в том числе и таких, в состав которых входят молибден, хром, кобальт и другие металлы.

Исследователи из пластмассового дома хотели установить, как влияет разработанный ими состав на различные сорта стали. Через некоторое время на поверхности металла появлялась характерная для этих опытов красно-бурая ржавчина.

— Товарищ Ярцев рассказал мне о ваших ночных похождениях на складе, улыбаясь, говорил Омегин. — Вы там видели, что под бурым налетом ржавчины скрывался совершенно чистый, словно отполированный до зеркального блеска металл. Сознайтесь, это вас сильно удивило? — спросил он.

Я вспомнил, как Сандро написал пальцем на танковой броне букву «С». Под липкой мазью светилось зеркало.

Мне пришлось сказать, что мы многому удивлялись и особенно тому, как эта зеркальная сталь, предохраненная им от ржавчины, через некоторое время лопалась и распадалась на куски. Так было и с болтами у нашей машины. Тут же я высказал предположение, что шофер взял их из очередной партии лома, доставленного на завод «Белогорсксталь» для переплавки.

— Совершенно верно, — спокойно согласился Омегин и посмотрел на горизонт:. Скоро светать начнет… Как у вас там, готово? — крикнул он кому-то в машине.

Я рассердился. Омегин явно пытался увильнуть от ответа.

— Что «верно»? — переспросил я. — То, что сталь лопается, или то, что шофер воспользовался болтами, покрытыми вашим составом?

— И то и другое, — так же невозмутимо ответил он. — Но, должен вам сказать, сталь после обработки нашими реактивами не лопается на куски, как вы говорите. Процесс дальнейшего разъедания металла под действием реактива номер один нейтрализуется реактивом номер два, которым мы потом покрываем металл. Вот он-то и создает прочную защитную пленку на металле. Вы, вероятно, видели в городе фонтан с купающимися мальчиками? Он обработан по нашему способу. Вода совершенно не действует на эти стальные скульптурные фигуры.

— Я достаточно хорошо познакомился с действием вашего снадобья, — не скрывая своего недовольства, говорил я. — Вы знаете, что произошло в домике сторожа?

— Нет. А что такое?

— Ваш реактив, который, по-видимому, вы беспечно оставили на пятом секторе, сторожем использовался для смазки дверных петель и других железных предметов.

Омегин был явно обеспокоен.

— Вот как? Догадываюсь, к чему это привело… Да, помню, кто-то из моих сотрудников оставил на складе флакон с реактивом, но я не придал этому особого значения.

— Напрасно. Кстати, может быть, подобной рассеянностью отличается ваша сотрудница, увлекающаяся мотоциклом?

Омегин чему-то усмехнулся и, повернувшись к машине, спросил:

— Павел Андреевич! Готово?

— Одну минуту, Алексей Константинович, — ответил из машины человек, одетый в синюю рабочую куртку.

— Что так долго возитесь? Надо было перед выездом проверять, а то вот на охоту ехать…

Он не договорил. Человек в синей куртке спрыгнул на землю, потянул за собой толстый, черный кабель, намотанный на барабан сзади кузова, и скрылся в подъезде.

— Начнем! — крикнул Омегин, включая рубильник.

Загудел трансформатор, голубым светом вспыхнули колбы мощного выпрямителя. Сквозь отверстия в цилиндре стали видны раскаленные аноды генераторных ламп.

Я с большим вниманием следил за тем, что происходило.

Подошла другая машина, по-видимому, с сотрудниками лаборатории Омегина.

Они быстро разбежались по своим местам, как орудийный расчет, готовый к бою.

Двое из них застыли у медного цилиндра, третий устанавливал черный прожектор, направляя его куда-то вверх.

Я смотрел на розовое здание дворца, выплывающее из утреннего тумана, как огромный фантастический корабль.

Тонкий пронзительный свист прорезал тишину. Над машиной мгновенно выросла высокая прозрачная колонка, будто сделанная из голубого стекла.

Вдруг колонна закачалась, скользнула по крыше дворца и исчезла.

Луч солнца прорвался из-за горизонта, заблестел на мраморных колоннах, уходящих далеко к небу.

Кто-то тихо потянул меня за рукав. Передо мной стоял Андрей. Под мышкой он держал Мартына. «Зачем он привез эту игрушку?» — подумал я.

— Мне надо тебе что-то показать, — проговорил Андрей.

Он явно был чем-то встревожен.

Мне очень не хотелось отрываться от наблюдений за опытами Омегина, но Ярцев потащил меня за рукав.

— В чем дело? — спросил я, когда мы вышли в ворота и свернули в маленький сквер.

Андрей поставил модель на дорожку, густо посыпанную желтым песком, и нажал кнопку. Мартын медленно пополз по песку. На мгновение он остановился и затем шмыгнул в неглубокую канавку сбоку от дороги. Его раздутые ноздри уперлись в землю.

— Кому это нужно? — недоумевающе спросил я. — Нашел время заниматься игрушками!

— А что ж мне оставалось делать? — с обидой возразил Андрей. — Хотел проверить некоторые участки в окрестностях города. Да не тут-то было! Вы захватили оба аппарата и, словно в насмешку, оставили мне Мартына. Очень хорошо с вашей стороны!

— Постой, а разве Сандро в лагере нет?

— Шофер говорит, что он уехал часа два тому назад.

— Неужели опять гоняется за мотоциклисткой? Вот чудак!

Андрей махнул рукой.

— Не в этом дело. Смотри! — Он указал на Мартына. — Настроен на индекс рубидия. Мы искали рубидий в лесах и горах, а он себе спокойно лежит в самом центре города. Сейчас проверим.

Он побежал во двор к машине, вытащил из кузова лопату и, возвратившись ко мне, стал разрывать землю. Через несколько минут лопата стукнулась обо что-то твердое, и мы увидели блестящую, совершенно не тронутую ржавчиной водопроводную трубу золотистого цвета.

— Ничего не понимаю! — в недоумении проговорил Андрей, вытирая пот со лба.

Я тоже был обескуражен.

Как вы помните, я находил рубидий в водосточных трубах, в балконных решетках, всюду, но только не в земле.

— Не будем торопиться с выводами, — сказал Андрей. — Рубидий должен быть и в породе. Проверим в другом месте.

Он взял Мартына, оттащил его от канавы и через несколько шагов снова поставил на дорожку. Мартын немного пробежал и уперся носом в землю уже в противоположной стороне дороги.

Там мы нашли точно такую же трубу.

Андрей разочарованно вздохнул. Опыты не удались. Впрочем, за последнее время это нас уже не удивляло.

Возле машины с черным прожектором хлопотал Омегин. Залезал в кузов, смотрел там на какие-то приборы и выпрыгивал оттуда с ловкостью юноши.

Я помню, как он ходил вокруг нее, потирая руки и любовно поглядывая на черный прожектор. Откровенно говоря, мне стало даже завидно.

Ярцев попросил мой аппарат, для того чтобы убедиться, не ошибся ли Мартын.

Пришлось сознаться, что разрядился аккумулятор. Мой друг помрачнел, как всегда при упоминании о его аккумуляторах, взял Мартына под мышку и пошел к машине с черным прожектором.

Испытания продолжались. Омегин озабоченно смотрел на пульт с приборами.

Вдруг он привстал, повернул прожектор и включил какой-то рычаг.

Загудел трансформатор, задрожали в зеркале цилиндра неясные изображения людей.

Голубой луч скользнул по зданию дворца. Вместе с лучом на свободу вырвался, как я предполагал, мощный поток неизвестной мне энергии.

Луч метался по чугунным балконам, барельефам, упирался в украшенные металлическим литьем колонны, как бы стараясь опрокинуть их. Тонкая белая пыль, словно туманом, окружила здание.

Омегин выключил генератор, чтобы дать охладиться черной поверхности прожектора. Когда осела белая пыль, прекрасное здание дворца стало еще ярче и светлее, будто омылось голубым очищающим лучом.

Андрей поставил Мартына на землю, сунул руку в карман, вынул оттуда тонкую книжку в зеленом переплете и передал мне:

— Посмотри, какой он железоненавистник.

Я взял книгу и на обложке прочел: «А.К. Омегин. Новые методы защиты железа от коррозии».

— Кто же вы по специальности: химик или металлург? — обратился я к автору.

Он не спеша сошел со своего дирижерского пульта, поднес руку к прожектору и, как бы про себя, сказал:

— Долго остывает, нужно придумать какое-нибудь охлаждение.

Потом ответил на мой вопрос. Выяснилось, что Омегин уже давно занимался исследованием металла. Сначала работал над созданием защитного покрова от коррозии, применяя поверхностную закалку в поле высокой частоты. Но, как он говорил, этот способ не дал положительных результатов. Затем, не оставляя своих забот о сохранении металла, Омегин увлекся вопросом заменителей и стал изучать пластмассы. Одновременно он продолжал разрабатывать проблему защиты металла от коррозии.

— Мы не хотим, чтобы наши мосты и другие стальные конструкции, в которые люди вложили столько труда, — басом гудел Омегин, — как короедом, подтачивались рыжей проказой. — Он вытащил из кармана трубку и закурил. Проходят века, и железо постепенно разрушается. До нас дошло не много изделий из этого металла. Раньше люди не умели его сохранять. Не то что сейчас.

Он рассказал нам о двух способах, разработанных в его лаборатории, причем заметил, что наиболее эффективен последний.

— Любая металлическая конструкция, обработанная при помощи этого аппарата, — тут Омегин похлопал по медному цилиндру, — навсегда становится свободной от болезни, именуемой коррозией.

Я слушал Омегина и с удивлением наблюдал за Мартыном. Он медленно развернулся, подполз к инженеру вплотную и уткнулся ему в ноги.

Омегин поднял глаза, и я почувствовал в его взгляде упрек и сожаление. «Какие несерьезные ребята!» — наверное, думал он.

Я был смущен и поспешил объяснить Алексею Константиновичу, что мы с ним занимаемся общими делами: у него испытание нового аппарата, у нас то же. И ничего, что наша модель похожа на игрушку. Работает она надежно. Нам нужен рубидий, и мы его, конечно, найдем.

— Вероятно, в своих поисках горной смолы вы встречали карналлиты или лепидолит? — спросил я. — Почему вы об этом не говорите нам? Больше того, — я продолжал наступать, — мне кажется, что сейчас в одном из ваших карманов лежит кусок минерала, в состав которого входит рубидий. Смотрите, наш Мартын все время около вас крутится…

— Что вы пристали со своим Мартыном! — проворчал Омегин, но тут же рассмеялся.

Мартын помчался в глубину двора. Торопливо шлепая гусеницами, он догонял пожилую женщину. В руках она держала разрисованный фарфоровый чайник, из которого шел пар. Женщина уже свернула к жилому корпусу, но, вероятно, услышав за собой странное шлепанье гусениц, быстро обернулась.

На лице ее отразилось удивление, затем страх, и женщина, расплескивая чай, со всех ног побежала к двери.

Мартыну словно больше ничего и не нужно было. Он, как живой, самодовольно и лихо развернулся, выключив левую гусеницу, затем остановился и уперся блестящим носом в лужицу дымящегося чая.

Я подбежал к нему. На шкале стоял все тот же индекс рубидия. Мне было непонятно: при чем же тут чай? Почему модель пошла по этому запаху?

Андрей поднял Мартына и смущенно посмотрел на дверь, где скрылась испуганная женщина.

— Может быть, наши аппараты просто не чувствуют рубидия, — хмуро заметил он. — Наверно, запахи этих окислов очень слабы. Вот тубероза — это другое дело.

— Надо проверить усилители, — раздраженно оборвал я Андрея. — Сейчас Мартын и туберозы не почувствует. Гоняется за всеми, как обыкновенный дурашливый пес.

— Нет, этого не может быть, — Андрей повернул ручку шкалы на спине модели. — Сейчас проверим…

— Скорее ко мне, молодежь! — крикнул Омегин. — Да бросьте же вашу собаку. Включаю на полную мощность!

Андрей понес Мартына к машине.

Возле нее стоял человек в щегольских сапогах и с любопытством смотрел на наши опыты. Андрей недоверчиво покосился на него.

— Ничего, ничего, — заметил Омегин, — это здешний хозяин — комендант дворца. Можете смело доверить ему свою игрушку.

Я в волнении шагал по двору. Гудела установка Омегина. Да, его успехам можно было позавидовать. Нас же встречали одни только неудачи. Рубидий всюду… Какая насмешка!.. Я подошел к воротам и вдруг во дворе среди кустарника заметил желтый обод колеса. Это был наш мотоцикл. Значит, Сандро где-то здесь.

Тонкий, высокий до боли в ушах свист прорезал воздух. Омегин повернул ручку на пульте. Голубой луч пополз с этажа на этаж, осторожно обходя окна и балконные двери. Омегин слегка повернулся назад, прислушиваясь к гудению мотора. Голубой луч скользнул вправо, и оконное стекло со звоном рассыпалось в прозрачную стеклянную пыль.

Я подбежал к машине. Омегин нахмурился и сердито махнул рукой.

— Вот досада! Комендант нас за это не похвалит. Вы, конечно, понимаете, что сам луч, который сейчас выдавил стекло, невидим. Но для того, чтобы избежать таких неприятностей, — он указал на разбитое окно, — пришлось соединить невидимый луч с цветным прожектором. Иначе бы ни одного стекла не осталось.

Омегин снова повернул прожектор.

Из-за угла здания к нам бежал пожилой человек в темном пальто с золотыми позументами. Я обратил внимание на золотые буквы «Д.К.», блестевшие у него на петлицах. По-видимому, это был швейцар из Дворца культуры.

— Товарищ Кудашов, — звал он коменданта, — надо подняться наверх. Там кто-то кричал… Как бы беды не было.

Омегин резко выключил рубильник и спрыгнул с машины. Прекратилось гудение трансформатора — синий луч погас.

— Как же так? — прошептал Омегин. — Я предупреждал ее… Нельзя подходить к окнам.

Вдруг я вспомнил о Сандро. Наверно, он был в здании.

— Что могло случиться? — спросил я также шепотом.

Омегин указал на прожектор.

— Ультразвук. Может быть смертельным.

Помню как Омегин; Андрей и я бежали по коридорам дворца. Андрей на ходу доказывал, что невероятно получение столь огромной мощности ультразвука, которая бы представляла опасность для человека. Два круглых плафона у входа в бельэтаж, как желтые глаза тигра, зло смотрели на нас, не предвещая ничего хорошего.

«А вдруг это кричал Сандро? — думал я. — Если что-нибудь с ним случилось, то его надо искать именно на третьем этаже, где синий луч разбил окно. Сквозь стены ультразвук проходит уже ослабленным. Это не страшно».

Во многих комнатах окна были открыты. Значит, требовалось обследовать весь дворец. Мы распределили между собой секции здания. Мне досталось правое крыло.

Я ходил по лекционным залам, гостиным. Заглянул в читальный зал, но нигде не видел ни одной живой души.

Странно выглядел этот пустой дворец в яркое солнечное утро, освещенный желтым светом электрических ламп.

Обойдя верхние этажи правого крыла здания, по стенам которого ползал луч ультразвука, я почему-то успокоился и решил, что Сандро, видимо, все-таки успел уйти из дворца до испытаний установки. Мы договорились с Андреем и Омегиным после проверки здания встретиться в гостиной на четвертом этаже. Скоро я был уже на месте.

Подойдя к окну, я приподнял тяжелую бархатную портьеру. На полу стоял квадратный ящичек из пластмассы с металлической решеткой и двумя круглыми циферблатами. Такие приборы я видел в машине Омегина. Они отмечали интенсивность ультразвуковых колебаний, проходящих сквозь стены.

Я открыл дверь в соседнюю комнату. Там никого не было. Перешел в следующую…

Опять гостиная. «Может быть, здесь я должен встретиться с Омегиным и Андреем?» — подумал я и, приподняв тяжелую портьеру, увидел зеленый, как луг, ковер, шелковую обивку кресел, угол аквариума, стеклянные яркие цветы люстры. Совсем низко над водой висел лиловый колокольчик.

Распахнул портьеру пошире и в смущении остановился. В глубине гостиной, на фоне светло-зеленого гобелена, стояли две фигуры.

Это был Сандро и таинственная мотоциклистка.

Из двери напротив вышел Андрей. Он в изумлении посмотрел на девушку и вдруг радостно протянул ей руки. Она бросилась к нему.

Ну конечно это — Валя. Вряд ли кому-нибудь другому так бы обрадовался Андрей.

Загадки и ошибки

Мы расселись в мягких креслах и этот утренний час решили посвятить разгадке всех «тайн» и ошибок.

Разговор начала Валя. Удобно свернувшись в кресле, она прежде всего рассказала, что примерно через неделю после нашего отъезда, во время налаживания нового портативного аппарата, нашла более сильные запахи рубидиевых соединений, чем те, которые были нами записаны. К сожалению, она не могла установить этого точно без дополнительной проверки на наших аппаратах.

Валя порылась в кармане комбинезона и вынула оттуда маленькую стеклянную баночку с притертой пробкой.

— Вот наиболее распространенное рубидиевое соединение, — сказала лаборантка. — Оно имеет совсем другой запах и встречается не только в лепидолите.

— Проверим, — тут же решил Сандро и взял из рук Вали баночку.

Он включил «СЛ-1», настроил его на старый индекс рубидия и заявил:

— Никакого впечатления, настройка не соответствует.

— Итак, это наша первая ошибка, — отметил я, загибая палец. — Мы поехали не с тем индексом, поэтому целая неделя поисков пропала даром.

— Узнаю свою молодость, — покачав головой, сказал Омегин. — Не то еще бывало.

Валя продолжала рассказывать. Посоветовавшись с товарищами и узнав, что отъезд комиссии задерживается, она решила вылететь к нам. В городе никто точно не знал, где мы находимся. Приехала в наш лагерь, но шофер сказал, что в палатках живут охотники. Она не сомневалась, что найдет нас, но не хотелось напрасно терять время, поэтому занялась поисками рубидия.

— Ты искала рубидий? — удивился Андрей.

— А почему бы и нет? Ведь со мной был новый аппарат «СЛ-3». Вы ему мало доверяете, а я считаю, что он наиболее пригоден для геологических изысканий.

— Зачем так говорить, Валя! — смеясь, перебил ее Сандро. — Удобнее всего Мартын: он сам ищет.

— Ну и что же? Нашел?

— А твой?

Валя замялась и почему-то покосилась на Омегина:

— Пока ничего стоящего внимания не найдено, но я надеюсь.

— А мы? — опять перебил ее Сандро. — Мы тоже надеемся.

— Дорогой товарищ Беридзе, разрешите мне договорить, — недовольно сказала Валя. — Вы можете взять слово в конце заседания.

Сандро удивленно взглянул на нее, но Валя уже продолжала:

— Неподалеку от города я нашла несколько кусков минерала, очень похожего на лепидолит. Я, конечно, не была в этом уверена… Вы же знаете, какой я геолог… Аппарат не показал присутствия рубидия. Я не могла понять, чья это ошибка, — моя или аппарата. Надо было сделать химический анализ минерала. Меня направили в лабораторию к Алексею Константиновичу. Рубидия в этой породе не было. Пришлось снова продолжать поиски.

— Неужели за два дня ты ничего не могла узнать о нас? — недоверчиво спросил Андрей.

Валя отрицательно покачала головой, хотела что-то сказать, но покраснела от смущения и отвернулась.

Она не умела лгать, поэтому чистосердечно покаялась. В первый день Валя действительно искала нас, а потом, когда ей попался минерал, похожий на лепидолит, увлеклась испытаниями и позабыла обо всем. Хотела доказать нам, что только простенький аппарат «СЛ-3» может найти рубидий. Омегин сказал, что мы находимся неподалеку, и Валя хотела немедленно мчаться к нам, но потом решила подождать дня два. Возможно, ей повезет, и тогда мы убедимся в преимуществах новой модели.

— Но ведь Алексей Константинович мог выдать вас, — заметил я.

Валя рассмеялась.

— Ну, нет. Он обещал не говорить вам раньше времени.

— Вот как! — воскликнул Андрей. — Целый заговор…

Омегин снисходительно улыбнулся.

— А что тут плохого? Она хотела самостоятельно проверить новый прибор. Валентина Николаевна — дочь моего старого друга, помню ее еще девочкой.

— Вот теперь многое становится понятным, — сказал я. — Сначала вы ей, а потом она вам начала помогать! Видимо, так?

— Услуга за услугу, — согласилась Валя. — Я считала своим долгом…

Андрей не мог скрыть легкой обиды:

— Узнаю Валю. Начала экспериментировать из чувства долга, да так увлеклась, что и о нас забыла.

Валя вспыхнула, исподлобья посмотрела на Андрея.

— Зачем вы так?

— Дорогая Валентина Николаевна, — обратился — к ней Сандро, — вы сама вызвались расставить аппараты во дворце?

— Конечно, сама, — ответила она и рассказала, что ей очень хотелось побывать во Дворце культуры, где была открыта выставка горных богатств района, да заодно и проверить, нет ли в выставленных минералах следов рубидия. Алексей Константинович советовал ей обязательно исследовать карналлиты, найденные около деревни Волково.

Валя нашла их, но, к сожалению, процент содержания рубидия в этой породе оказался ничтожным. Она хотела проверить еще некоторые образцы, но помешал Сандро. Пришлось довольно долго приводить его в чувство.

— Однако я до сих пор так и не знаю, что со мной случилось, — сказал Сандро. — Кипящий аквариум, обжигающий металл, потом этот удар по затылку. До сих пор в голове звенит…

— Счастливо отделались, молодой человек, — заметил Омегин. — Это значит, что мощность моей установки не так уж велика, как я думал. — Он помолчал и добавил: — Теперь я не знаю, осталась ли в здании коррозия или нет.

Андрей поднялся с кресла.

— Сейчас проверим, — сказал он, потирая руки. — Посмотри, Валюша, индекс ржавчины.

Валя достала записную книжку, перелистала странички и назвала нужный индекс.

Наблюдая за экраном аппарата, Андрей пошел вдоль стен.

Омегин объяснил Сандро сущность тех явлений, которые выглядели чудесами. Впрочем, и нам было многое непонятным. Он напомнил, что под действием ультразвука вода кажется кипящей, оставаясь вместе с тем совершенно холодной. Он говорил, что тонкие металлические части аквариума и даже стекло вибрировали с частотой ультразвука. Когда Сандро прикасался к ним, то чувствовал ожог. обычное ощущение, знакомое всем, кто работал с ультразвуком.

— К сожалению, меня не предупредили о том, что в здании есть аквариум, посетовал Алексей Константинович. — Рыба погибла.

— Но разве ультразвук может уничтожить коррозию? — спросил я. И получил примерно такое объяснение.

Оказывается, Омегину удалось установить, что при некоторых ультразвуковых частотах и одновременном подогреве высокой частотой полностью распадаются молекулы окиси железа. Достаточно сообщить окружающей среде колебания такой частоты, чтобы в молекулах окиси возникли какие-то, пока еще недостаточно изученные, резонансные явления, приводящие к разрушению этих молекул. Таков был второй способ борьбы с коррозией.

— Мне рассказывал профессор Стукалов, он работает с ультразвуком, что в его лаборатории творятся чудеса, — вспомнила Валя. — Он может приостановить скисание молока, он старит сыры и вино, стерилизует жидкость, размельчает до совершенно невероятных пределов частицы вещества…

— Все это верно, я сам пробовал, — отозвался Омегин, вглядываясь в полумрак коридора, где скрылся Андрей. — Но ультразвук размельчает не только эмульсии, он полностью разрушает и кровяные шарики. Вот почему я так боялся, что кто-нибудь может попасть в сферу действия ультразвука.

В комнату вошел Андрей и торжественно поставил чемодан на ковер.

— Я проверил этажи, где прошла «дезинфекция» ультразвуком. Никаких следов ржавчины. Ваши аппараты, Алексей Константинович, освободят нас навсегда от этой рыжей плесени!

— Да, — согласился Омегин, — но и ваши аппараты могут много сделать в этой области. Я не знаю другого более простого способа определения коррозии металла, чем ваш. Как можно определить ржавчину под краской, внутри изделия, в закрытых местах сложных машин? Как найти ее в ферме моста, в строительной балке, внутри железобетонной конструкции? Только ваш аппарат может сделать это.

Я вздохнул и развел руками:

— Так-то оно так… И все же испытания наших приборов не дали нужных результатов. Не получилось!

Сандро беспокойно заерзал в кресле.

— Почему не получилось? Зачем так говоришь?

Я подтвердил, — ведь мы не выполнили основного задания, потому что «синий луч» пока еще неопытен и часто указывает ложную дорогу.

— Мне думается, что это вы, Виктор Сергеевич, идете сейчас по ложной дороге, — запальчиво воскликнула Валя.

Ее лицо покрылось красными пятнами, губы дрожали. Валя еле сдерживала себя,

— Мы вместе с вами почти два года работали над этими аппаратами, продолжала она. — Мы добились многого, потому что знали: идем по правильному пути. И вдруг первая неудача — и вы опускаете руки!

— Неправда, — возразил я. — Но надо иметь мужество признаться в своих ошибках. Наши аппараты недоработаны, вот и все. Они не должны допускать ошибок, иначе им никто не будет верить. Разве можно верить аппаратам, которые показывают, что весь город пропитан солями рубидия, что из рубидия изготовлены машины, решетки, водосточные и даже водопроводные трубы? Чепуха!

Андрей нахмурился, взял аппарат и подошел к оконной решетке.

Омегин проводил его взглядом и улыбнулся.

— Постойте, друзья, не горячитесь, — заговорил он, набивая трубку. Давайте рассудим, отчего это могло быть. Вы встречали рубидий в опытных изделиях лаборатории завода «Белогорсксталь». Там создан неокисляющийся металл золотистого цвета, который совсем ненамного превышает стоимость обычных сталей. В этот сплав добавляется ничтожное количество солей нескольких редких металлов. Может быть, и рубидия?

Я возразил Омегину, зная, что магниевым сплавам придает свойства стали и защищает их от коррозии другой, родственный рубидию металл — цезий.

— Да, цезий здесь тоже есть, — отозвался Андрей. — Поди сюда.

Я подошел. Андрей покрутил ручку настройки.

— Видишь, в решетке не только рубидий, но и цезий… Смотри, его индекс совсем рядом. Ты знаешь, что мне кажется?.. — задумчиво проговорил он.

— А именно? — нетерпеливо спросил я.

— Вероятно, ты прав. Надо еще работать над аппаратом. Он недостаточно избирателен. Несовершенный радиоприемник принимает одновременно несколько станций. Так и синий луч одинаково реагирует на запахи, похожие друг на друга. Смотри!

Андрей еще раз повернул ручку настройки.

— Как трудно отличить цезий от рубидия! Точности нет, я всегда об этом говорил.

— Точность есть, — упрямо сказала Валя. — Я убедилась в этом при испытании «СЛ-3». Наши аппараты способны отыскивать даже совсем малоизученные металлы. Уверена, что с помощью синего луча будут найдены и металлы, еще не открытые, но предсказанные великим Менделеевым, — мечтательно добавила она.

— Да, Валентина Николаевна, — сказал я, отходя с чемоданом от окна, мечтать мы с вами умеем, а вот аппарата своего еще не изучили как следует. Мы не знаем всех его особенностей и капризов. Вот, к примеру, объясните: почему синий луч, установленный на рубидий, указывает сейчас на Алексея Константиновича?

Омегин улыбнулся, раскуривая трубку.

Немного подумав, Валя попросила у Алексея Константиновича его трубку. Тот удивленно вынул ее изо рта и передал Вале.

Наша пытливая лаборантка решила сделать опыт, для чего отнесла трубку к окну и положила на подоконник.

— Теперь смотрите, куда указывает луч.

Мы наблюдали за мерцающим экраном. Синяя черта вытянулась в сторону окна.

— Все понятно! — торжествующе воскликнула Валя. — Мы забыли, что в листьях табака имеются следы рубидия. Соли рубидия высасываются этим растением из почвы. Они встречаются также в чае.

Ярцев захохотал:

— Так вот почему Мартын бегал за женщиной с чайником! Как он ее напугал, бедную!

— Удивительный аппарат.

— Удивительный, — забасил Омегин, похлопывая себя по коленям. — Я очень доволен, что наконец-то с меня сняли подозрение, будто я прячу у себя кусок рубидиевой руды.

Андрей добродушно взглянул на Омегина.

— Собственно говоря, мы уже давно догадались, что странная ржавчина, которая разъедала многие металлические предметы вокруг нас, явилась результатом ваших необычных опытов.

Он достал из кармана зеленую книжечку и протянул ее Сандро.

— На, учись, как побеждать врага!

— Ржавчину? — спросил Сандро, взглянув на обложку.

Он быстро просмотрел чертежи и, ни слова не говоря, бросился к двери.

— Куда ты, Сандро? — окликнула его Валя, но он уже скрылся.

Мы переглянулись.

Через несколько минут техник возвратился с журналом в ярко-голубой обложке.

— Вот здесь! Что вы на это скажете? — Сандро развернул журнал и передал его Омегину. — Почитайте, может быть, я ошибаюсь…

— Этот номер я еще не видел. — Омегин пробежал глазами страницу и со злостью закрыл журнал. — Вот уж не думал, что скромные результаты моей ранее опубликованной работы будут приписаны другому. А вот он и сам. Полюбуйтесь.

Я посмотрел на портрет. Заурядное одутловатое лицо с квадратным подбородком. Большие очки, голый череп. Этот человек нисколько не напоминал взломщика сейфов. Его методы присвоения чужой собственности оказались более простыми.

Сандро смотрел на портрет, словно изучая его.

Мы еще долго сидели в мягких креслах зеленой гостиной Дворца культуры.

— Итак, подведем итоги, мои молодые друзья, — сказал Омегин. — Прекрасна и увлекательна романтика поисков. Чего вы только не нашли вашими аппаратами! Уголь, нефть, железо, кобальт…

— Все, кроме рубидиевой руды, — вздохнул Андрей.

— Валя хотела найти ее под стеклом витрины, да и то я помешал, — грустно улыбнулся Сандро.

— Нет, Валя искала не только на витрине, — возразил я, — а там же, где и мы, но не нашла ничего, хотя и располагала индексом наиболее распространенного соединения рубидия.

Я высказал мнение, что аппараты требуют проверки в нашей лаборатории, где мы должны еще заняться увеличением их избирательности, и что не следует терять времени, дожидаясь комиссии. Надо немедленно возвращаться в институт.

— Возвращаться? — воскликнул в замешательстве Андрей. — Возвращаться, не выполнив задания?..

— Нельзя, — поддержал его Сандро. — Надо искать. Днем искать, ночью тоже искать.

— А как же испытания «СЛ-3»? — с подчеркнутой твердостью спросила Валя.

С горечью и волнением смотрел я на своих друзей. «Может быть, в самом деле, попробовать еще поискать по новому индексу?» — думал я, но мало верилось, что Валя смогла его точно определить, тем более таким аппаратом, как «СЛ-3».

— Не сердись, Валюша, — говорил я как можно мягче, объясняя упрямой лаборантке, что если мы не могли найти рубидия более совершенными аппаратами, то что можно сделать простеньким «СЛ-3»? Он предназначен только для быстрого количественного определения содержания металла в руде. — Вы же пробовали искать даже с новым индексом и ничего не нашли, — убеждал я Валю.

— Неправда, нашла! — неожиданно заявила она. — Не верите? Вот!

Валя вынула из кармана баночку с притертой пробкой, подала ее мне и отошла к окну.

Сандро подбежал к ней.

— Где, где нашла? — допытывался он.

Валя не отвечала. Она, видимо, колебалась, не зная, что сказать.

— Если нашла в соседней комнате на выставке, — говорил Сандро, — то этого еще мало.

Валя передернула плечами.

— Нет, не на выставке. В земле.

— Дайте-ка мне этот загадочный минерал, дорогой друг, — обратился ко мне Омегин. — Может быть, я подскажу, где его искать.

Он взял баночку и начал внимательно рассматривать желтоватые осколки.

— Рубидиевая руда?

Валя кивнула головой.

— Найдена в карьере около моей лаборатории?

Валя молчала.

— Разрешите ваше молчание считать подтверждением?

Вздохнув, наша лаборантка робко взглянула на Омегина.

— Алексей Константинович, — чуть слышно прошептала она, — пласт проходит под самым домом и дальше на целый километр. Я все проверила.

— Почему же вы не сказали? Поздравляю! — Он крепко пожал Вале руку. Завтра же начнем рыть шурфы, проверим все как следует. И, может быть, скоро на месте моего маленького «мира без металла» начнутся разработки ценнейшего металла, найденного вами!

— А как же дом? — спросила Валя. — Я знаю, как вам дороги эти места. Вы же сами сказали, что не можете расстаться с ними. Я поэтому и хотела сравнить минерал, найденный около вашей лаборатории, с образцами на выставке. Может быть, такая же порода есть в других местах. Тогда бы все осталось на месте. Она смущенно улыбнулась. — Если говорить откровенно, я из-за этого и не хотела встречаться с друзьями, пока не найду залежей рубидиевой руды в другом месте.

— Видали вы это странное существо? — возмутился Омегин, обращаясь к нам, словно призывая в свидетели. — Ради чего вы хотели заставить меня сидеть на этом скрытом под землей богатстве? Дом? Да его можно построить в любом месте. У меня единственная просьба к вам, мои молодые друзья: найдите вашим аппаратом какое-нибудь местечко, куда бы я мог перетащить свою лабораторию. Условие такое: под ней не должно быть никаких металлов, никаких полезных минералов, ни угля, ни нефти — ничего. А то снова появятся такие же, как вы, искатели и заставят меня еще раз переезжать.

— Вы хотите, чтобы мы нашли такое место здесь? — спросил я.

— Конечно, здесь, на Урале.

— На Урале? — переспросил Андрей. — Ничего не выйдет. Здесь нет таких мест. Это я могу сказать совершенно точно. Сами понимаете: нет в мире земли богаче уральской.

Омегин почесал затылок.

— Да, это задача!..

— Алексей Константинович, дорогой, — горячо заговорил Сандро, — переезжай к нам на Кавказ. Будешь спокоен. Найдем такое место.

— Есть еще хорошие места и в Сибири, где я работала на ионосферной станции, поезжайте туда, — предложила Валя.

Я тоже посоветовал:

— А лучше всего к нам под Москву. Построите себе лабораторию около нашего института. Надо полагать, что под ним нет ни железа, ни нефти, ни рубидия. Правда, мы не проверяли, — предупредил я.

— Вот в том-то и дело, — подчеркнул Андрей. — Мы еще не достаточно хорошо знаем недра своей родины. Например, говорят, что геологи изучили не больше десяти процентов Сибири. А что таится в землях Подмосковья на глубине, ну, скажем, в две тысячи метров? Мы этого тоже не знаем.

— Но скоро узнаем, — уверенно сказал Омегин. — Все узнаем, дорогие друзья!

Он взял меня под руку и, понизив голос, спросил:

— А как насчет… горной смолы?

— Найдем! Ручаюсь вам.

Валя и Андрей вышли на балкон. У них, видимо, нашлась иная тема для разговора.

Я смотрел на горы, покрытые лесом, на легкие облака и думал: «Чего только нет в уральской земле…»

Мы пройдем с синим лучом по горам Урала и составим карту наших подземных складов. Именно складов. Потому что скоро мы точно узнаем, где лежит железо, олово, медь, хром и рубидий.

Как у хорошего хозяина, будут лежать они до поры до времени. Мы станем заботливо ухаживать за нашими кладовыми, отводить горные потоки, чтобы они не размыли защитный покров. И это будет продолжаться до тех пор, пока нам не скажут: «А ну-ка, где там у вас марганец? По плану новой пятилетки нам его потребуется столько-то миллионов тонн. Сколько в ваших кладовых?» И тогда мы ответим: «В кладовой номер четыреста сорок его столько-то тонн, в шестьсот двадцать первой его больше на пятьсот двадцать две тонны…»

Я уже представлял себе схемы расположения этих складов. Мы должны найти их. Что может быть благороднее этой задачи — искать скрытые в недрах богатства?

Издали я смотрел на своих друзей. Они смеялись, оживленно размахивали руками, указывая куда-то на далекий горный кряж.

Эти люди казались мне новыми аргонавтами, нашедшими золотое руно, но им не нужно было пересекать море на утлых кораблях.

Неисчерпаемые богатства, которые таила природа, они нашли на своей земле.

1947–1951