Предписание Н. В. Буссе от 1 марта 1854 года. — Наше положение в Петровском. — Посылка Разградского вверх по Амуру. — Спуск по Амуру людей под начальством генерал-губернатора. — Мой отъезд из Петровского для следования вверх по Амуру. — Мои распоряжения А. В. Бачманову. — Наши силы в Приамурском крае. — Высочайшее повеление от 22 апреля 1853 года. — Послание в Пекин от 16 июня 1853 года. — Путешествие Н. Н. Муравьёва и торжественные встречи. — Моё путешествие вверх по Амуру и затем в залив Де-Кастри. — Донесение Бошняка. — Моя встреча с генерал-губернатором 14 июня 1854 года. — Спуск нашей флотилии по Амуру.
Положение моей жены в эту зиму было гораздо лучше, чем в предыдущие, ибо в прекрасной и образованной женщине Елизавете Осиповне Бачмановой она нашла и приятную собеседницу и помощницу; её общество оживляла кроме того, и супруга нашего священника, Екатерина Ивановна Вельяминова.
Хотя в эту зиму мы и не ощущали, как в предыдущую, никакого недостатка в продовольствии, но последствия первой ужасной зимы в пустыне имели влияние на здоровье моей жены и в особенности на нашу малютку — Екатерину. Между тем 2 апреля у нас родилась вторая дочь — Ольга; жена не в состоянии была кормить ее, а кормилицы не было. Это ещё более усиливало болезнь матери.
12 апреля я получил с нарочным высочайше дарованную мне награду — орден Владимира 3 степени. Генерал-губернатор, препровождая мне её, писал, что государь остался весьма доволен моими решительными действиями и занятием главного пункта острова Сахалина — Тамари. Одновременно Н. Н. Муравьёв указывал, что команды, назначенные для укомплектования по штату экспедиции, вероятно спустятся по Амуру из Сретенска. Ввиду этого обстоятельства, полагая, что просьба моя об организации постов в устьях Уссури н Хунгари придёт уже после отправки людей вниз по Амуру из Сретенска, я сейчас же командировал вверх по Амуру Разградского. Ему было поручено, достигнув устья реки Хунгари, принять меры для обеспечения безопасности сплава в связи с тем, что широкий Амур ниже устья Уссури течёт среди множества островов, почему следование здесь на непаровых судах не только затруднительно, но и опасно. С Разградским я предписал начальнику отряда, который должен был следовать с этими судами, оставить в устье Уссури 30 человек, а в устье Хунгари 10 человек со всем тем довольствием, запасами и материалами, с каковыми эти люди сплавляются. Затем с остальными людьми остановиться в Мариинском посту и ожидать моего прибытия в него. По исполнении этого поручения Разградский должен был возвратиться в Мариинский пост не позже 20 мая. Начальнику Мариинского поста А. И. Петрову предписано было в то же время поставить пост в Де-Кастри и, по возвращении Разградского, сдать ему оба поста — Мариинский и в Де-Кастри — и следовать в Николаевское для наблюдения за работами.
В Петровском 15 апреля было получено посланное с гиляками донесение Д. И. Орлова с реки Тумнин о том, что часть оленей и запасов достигла Императорской Гавани и что смертность между командами ослабевает.
4 мая прибыла почта из Аяна; с ней генерал-губернатор уведомлял меня, что он сам спускается по Амуру с людьми как для комплектования экспедиции, так равно и для подкрепления Петропавловского порта; что люди, назначенные для подкрепления Петропавловска, должны отправиться туда из залива Де-Кастри; что для перевозки этих людей в Петропавловск В. С. Завойко предписано к 15 мая прислать суда в Де-Кастри и, наконец, что он со всеми командами к 20 мая будет в Мариинском посту, почему предписывает и мне быть там к этому же времени.
Залив Счастья 4 мая был еще покрыт льдом, когда на берегу в горах начиналась распутица. Дабы достигнуть к назначенному времени Мариинского поста, необходимо было к 10 мая быть в Николаевском; добраться же до него в то время, и то с большой опасностью, можно было только верхом на оленях; а оленей, кроме четырёх, прибывших с почтой, около Петровского не было; этим же последним необходим был отдых по крайней мере в продолжение четырех дней; поэтому я не мог выехать из Петровского ранее 8 мая. Отправляясь в путь, я сделал единственному офицеру, остававшемуся в Петровском, А. В. Бачманову, следующее распоряжение: при первой возможности прислать в Мариинский пост 10-весельный катер. Прибывающим на петровский рейд иностранным китобойным судам, а равно и всему местному населению объявлять, что по Амуру следует к нам вооружённая флотилия с войском. Последнее распоряжение я счёл необходимым сделать потому, что хотя Н. Н. Муравьёв и не уведомлял меня о разрыве с западными державами, но личное его прибытие и необходимость в подкреплении Петропавловска давали мне, повод думать, что этот разрыв вероятно уже последовал.
Положение наше в это время на нижнем Амуре было таково: в Петровском находилось 25 человек при 25 кремневых дрянных ружьях, выбранных из остававшихся в Охотске; в Николаевском 30 человек при 30 таковых же ружьях и двух- и трехфунтовых пушках, из которых могла стрелять только одна; в Мариинском посту 8 человек с такими же ружьями, а на Александровском, посту (Де-Кастри) 10 человек при таких же ружьях и одной трехфунтовой пушке. Пороху во всей экспедиции состояло 1 1/2 пуда (24 кг) и снарядов для упомянутых трёх орудий на 25 выстрелов на каждое. Вот в каком положении застала нас война на нижнем Амуре. На все делавшиеся мне предложения сосредоточить в случае войны в Николаевском все силы для борьбы с неприятелем я постоянно отвечал, что следует не сосредоточивать эту ничтожную горсть, но, напротив, рассредоточить, потому что банки лимана и пустынные прибрежья края составляют самую надёжную его защиту. В описываемое время я вовсе не беспокоился в этом отношении, а заботился только лишь о том, чтобы исполнить упомянутый план мой, то-есть при помощи постов, раскинутых вдоль побережья Приамурского и Приуссурийского краёв, привлечь неприятеля к его блокаде. Кроме того я считал необходимым уменьшить численность людей на Сахалине, предварительно раскинув их по постам из шести и пяти человек, и, наконец, после доставки людей и продовольствия на зимовавших в Императорской Гавани судах и на транспорте «Байкал» (он должен был притти в залив Де-Кастри) на все посты в Приуссурийском крае и на острове Сахалине, ввести затем эти суда в реку Амур. Ввиду вероятной возможности прибытия неприятельской эскадры в Татарский пролив, я был вполне уверен, что вся эта операция может быть окончена гораздо ранее прихода сюда неприятеля, так что с его появлением оба берега Татарского пролива будут уже обставлены нашими военными постами, с единственной целью привлечь неприятеля к их блокаде. Для обеспечения этих постов необходимо было занять устья рек Хунгари и Уссури и предупредить об этом Н. Н. Муравьёва ранее прибытия его в Мариинский пост, для того, чтобы там были оставлены люди. Ввиду этого я спешил поскорее выбраться из Петровского, дабы заблаговременно встретить Н. Н. Муравьёва, надеясь при этом, что в исполнении моих распоряжений препятствия не представится. Вот те надежды и цель, с которыми я отправился из Петровского 8 мая. Но все они были противоположны мнению, сложившемуся тогда у людей, которые шли туда располагать нашими действиями.
Внезапная решимость высшего правительства дозволить генерал-губернатору сплавить людей по Амуру, считавшемуся в то время китайским, последовала таким образом:
Важные результаты деятельности Амурской экспедиции и благосклонное внимание, оказанное ей императором Николаем I, давали надежду Н. Н. Муравьёву на успех его постоянных стараний, что будет, наконец, разрешено плавание по Амуру. Ввиду этого генерал-губернатор приказал Петру Васильевичу Козакевичу сделать промеры реки Шилки, чем была доказана возможность организации на этой реке пароходства. Проект об организации пароходства в 1853 году был высочайше утвержден и в том же году на Шилкинском заводе был заложен 60-сильный пароход «Аргунь», который строился под руководством Петра Васильевича корабельным инженером Шарубиным173. Вместе с этим в том же году начали делаться постепенные приготовления к сплаву по реке Амуру. Ожидаемый разрыв с западными державами понудил генерал-губернатора прибыть в Петербург для обсуждения различных мероприятий по защите вверенного ему края в случае открытия военных действий. 22 апреля 1853 года Н. Н. Муравьёв докладывал Николаю Павловичу о важности исследований, произведенных Амурской экспедицией, доказавших по точному смыслу Нерчинского трактата несомненные права наши на реку Амур. Исследования в Удском крае, произведённые экспедицией подполковника Ахтэ, ещё более подтверждали факты, добытые Амурской экспедицией, относительно направления границы нашей с Китаем (вопроса, возбуждённого и решённого {Все тексты, выделенные отсюда и ниже особыми шрифтами (курсивом или в разрядку) принадлежат Г. И. Невельскому. (Прим. ред.). } на месте Амурской экспедицией). Река Амур должна принадлежать не Китаю, а России, докладывал генерал-губернатор и представлял императору, что для подкрепления Петропавловска необходимо разрешить сплав по реке Амуру, ибо через Иркутск, Якутск и порты Охотского моря нет никакой возможности доставить в Петропавловск ни продовольствия, ни оружия, ни войск. Государь император, выслушав доклад Муравьёва, признал всё это основательным, и того же 22 апреля 1853 года повелел: н_а_п_и_с_а_т_ь о_б э_т_о_м П_е_к_и_н_с_к_о_м_у т_р_и_б_у_н_а_л_у; п_р_е_д_л_о_ж_е_н_и_е ж_е М_у_р_а_в_ь_ё_в_а о с_п_л_а_в_е п_о р_е_к_е А_м_у_р_у з_а_п_а_с_о_в, о_р_у_ж_и_я, п_р_о_д_о_в_о_л_ь_с_т_в_и_я и в_о_й_с_к р_а_с_с_м_о_т_р_е_т_ь в О_с_о_б_о_м к_о_м_и_т_е_т_е. Во исполнение этого повеления 16 июня 1853 года правительствующий Сенат направил письмо Пекинскому трибуналу внешних сношений следующего содержания:
"По существующим трактатам граница от реки Горбицы к востоку, положенная до верховья реки Уды, должна итти Хинганским или Становым хребтом гор, а от верховья реки Уды — тем же хребтом, до моря протяженным, таким образом, что все реки, текущие по южную сторону этого хребта, должны состоять во владении Китайского государства, а реки по всем прочим направлениям, текущие из этого хребта, — во владении Российского государства. Но, так как на всём этом пространстве пограничные знаки не поставлены {Из письма видно, что правительство вследствие моих разъяснений, убедилось в ошибочности донесения Миддендорфа, что будто бы найденные им при следовании от Охотского моря в Забайкалье столбы, или груды камней, составляют пограничные знаки, поставленные китайцами. На основании этого сообщения и была образована экспедиция Ахтэ для определения по этим столбам границы с Китаем.}, то поэтому и приглашается китайское правительство прислать своих уполномоченных для постановления этих знаков ввиду разграничения пространства до моря, оставшегося до усмотрения неразграниченным".
Этот акт весьма знаменателен в истории Приамурского края; он составляет первый краеугольный камень, положенный Амурской экспедицией в основание к признанию края за Россией. До этого времени на всех правительственных и частных картах, во всех учебных заведениях и во всех, как мы видели, актах объяснялось, что граница наша с Китаем идет к Охотскому морю, к Тугурской губе, то-есть весь Приамурский край считался как бы бесспорно во владении Китая. Благодаря этому акту, вытекающему единственно из исследований, произведённых Амурской экспедицией по изучению направления Хинганского хребта и рек, берущих из него начало, правительство впервые признало неправильность принимавшейся им до того границы с Китаем и тем сознало, что река Амур должна принадлежать не Китаю, как до этого оно было твёрдо убеждено, а России. И так, возбуждённый и разрешённый Амурской экспедицией пограничный вопрос не остался бесследным; разрешение его и составляло одну из главных миссий Амурской экспедиции.
По прибытии Н. Н. Муравьёва из-за границы в С.-Петербург Особый комитет приступил к рассмотрению его предложения относительно сплава по Амуру; после прений в Комитете было решено: плыть по реке Амуру. Император Николай I, утвердив это решение, лично прибавил Муравьёву: ч_т_о_б_ы п_р_и э_т_о_м н_е п_а_х_л_о п_о_р_о_х_о_в_ы_м д_ы_м_о_м.
После этого Н. Н. Муравьёв тотчас же отправил М. С. Корсакова курьером в Иркутск, с поручением ускорить распоряжения по амурскому сплаву. Вскоре после отъезда Корсакова, в феврале 1854 года, Николай Николаевич выехал из Петербурга, и еще по льду переехал озеро Байкал. Вся Сибирь встрепенулась при вести об открытии плавания по Амуру, которого она ожидала более 160 лет. "Генерал-губернатора Николая Николаевича Муравьёва, — пишет Свербеев, сопутствовавший ему в качестве дипломатического чиновника, — везде встречали с восторгом, давали в честь его обеды, сочиняли стихи и песни".
По прибытии генерал-губернатора в Шилкинский завод на водах реки Шилки уже красовался невиданный до сего времени в Забайкалье пароход «Аргунь» и 76 грузовых баркасов для экспедиции. Горное ведомство сделало в честь торжества блестящую иллюминацию.
14 мая 1854 года после напутственного молебна перед древней иконой божьей матери, вынесенной из Албазина, и при салюте из албазинской пушки, флотилия начала спускаться по реке Шилке174. Впереди всех на своей лодке плыл генерал-губернатор. "Запестрели перед нами берега Шилки, — говорит Свербеев, — оглашаемые громкими криками ура! Мы быстро неслись по ней, чтобы достигнуть реки Амура. Заводская пушка приветствовала флотилию, и население Шилки бросало шапки вверх и кричало ура! Это были радостные, восторженные и единодушные пожелания открытия пути по реке Амуру.
"18 мая, в 2 1/2 часа пополудни, флотилия вступила в воды реки Амура. Все встали на лодках, сняли шапки и осенились крестным знамением. Генерал-губернатор, зачерпнув в стакан амурской воды, поздравил всех с открытием плавания по реке; раздалось восторженное ура, и суда понеслись по гладкой поверхности Амура. Таким образом, после двухвекового промежутка времени, патриотическими усилиями и настойчивостью Н. Н. Муравьёва снова появилась флотилия на водах амурских". "Вместе с разрешением сплава по реке Амуру из С.-Петербурга, 4 февраля 1854 года, был послан лист Пекинскому трибуналу внешних сношений, в котором излагалось, что отныне по всем делам о разграничении земель генерал-губернатору разрешено установить непосредственные сношения с китайским правительством. Вследствие этого, для предупреждения китайского правительства о нашем сплаве по Амуру, генерал-губернатор 14 апреля послал первый лист свой в Пекин с полковником Заборинским; но последнего не пропустили, и этот лист тогда был отправлен через Кяхту обыкновенным путем. В нём излагалось следующее:
"Вследствие полученных генерал-губернатором повелений, он с надлежащим числом войск плывёт на судах по реке Амуру для подкрепления наших постов в низовьях реки и в наших приморских владениях и спрашивает, к какому времени и куда именно будут высланы уполномоченные от китайского правительства для определения границ".
Эти факты также весьма знаменательны в истории Приамурского и Приуссурийского краёв. Они составляют второй краеугольный камень, положенный Амурской экспедицией в основание к признанию края за Россией, — ибо:
а) Разрешение плавания и самое плавание по реке Амуру генерал-губернатора никак не могло бы последовать, если бы исследованиями, произведёнными на транспорте «Байкал» в 1849 году, а вслед затем Амурской экспедицией, не был открыт путь из Татарского пролива через пролив Невельского в реку Амур и Охотское море; то-есть если бы этими исследованиями не были рассеяны вековые заблуждения, принимавшиеся за непреложную истину, и не было фактически указано, что река Амур составляет действительно артерию, связывающую Восточную Сибирь с океанами;
б) Разрешение на плавание и самое плавание по реке Амуру, осуществлённое генерал-губернатором, никак не могло бы состояться, если бы Амурской экспедиции, в противность ничтожной цели, с которой она была снаряжена в 1850 году, не было дано государственного направления и если бы, несмотря на ничтожность имевшихся в её распоряжении средств, неимоверные трудности, опасности и лишения, экспедиция эта не решилась, с поднятием российского военного флага в устье реки Амур, занять его и торжественно объявить всем иностранным судам, подходившим к берегам этого края, что Амурский бассейн и прибрежья Татарского пролива составляют российские владения. И, наконец,
в) Разрешение на плавания и самое плавание по Амуру, осуществлённое генерал-губернатором, никак не могло бы состояться, если бы Амурская экспедиция, при несоответствии данных ей повелений, не открыла бы и не заняла бы военными постами главные пункты Приамурского бассейна, к которым затем и смог генерал-губернатор направиться со своей флотилией вниз по Амуру; пункты, из которых только и оказалось возможным заблаговременно послать подкрепления в Петропавловск; наконец, пункты, в которых только и оказалось возможным приютить и спасти Японскую экспедицию, команды, имущество и суда Петропавловского порта от преследования в несколько крат сильнейшего неприятеля, — притом в минуту, самую для нас критическую.
В то время, когда генерал-губернатора с его спутниками с восторгом провожали из Забайкалья и они с полным комфортом и всевозможными средствами для безопасного плавания спускались по Амуру, я, с неимоверными усилиями, через горы, по снегам и воде, верхом на оленях, а большей частью пешком, пробирался из Петровского в Николаевск. Оттуда на байдарке с двумя казаками я проследовал в Мариинский пост, из которого 16 мая, на той же байдарке и туземной лодке, вместе с Разградским отправился далее вверх по Амуру с целью личного ознакомления с рекой, по которой должна была следовать с генерал-губернатором наша флотилия. Кроме того я хотел ознакомиться с устьем реки Хунгари, близ которого следовало поставить наш пост, и встретить генерал-губернатора, чтобы лично объяснить ему главную цель занятия нашими постами устьев рек Хунгари и Уссури.
24 мая я с Разградским прибыл к устью Хунгари. Там о спуске нашей флотилии ничего слышно не было. Осмотрев устье этой реки и самую реку на пространстве около 20 вёрст и назначив место, где должен быть поставлен наш пост, 27 мая я отправился далее вверх по Амуру, заготовляя на пути по селениям лоцманов из местного населения для обеспечения безопасных условий плавания спускавшихся с генерал-губернатором судов. 4 июля мы достигли селения Оуля Куру, приблизительно в 500 верстах от Марийского поста. От этого пункта плавание вниз по реке без проводников делается весьма затруднительным, а поэтому, а также для того, чтобы не слишком удаляться от Мариинского поста, куда ожидалось прибытие из Петропавловска наших судов, и наконец, чтобы дать отдых людям, я здесь остановился, чтобы ожидать генерал-губернатора; по означенному им времени прибытия в Мариинский пост он давно уже должен был быть здесь. Вечером 5 июня приплыл ко мне на туземной лодке нарочный из Мариинского поста с уведомлением, что в залив Де-Кастри пришли два транспорта из Петропавловска и винтовая шхуна «Восток» из Императорской Гавани, от адмирала Ефрема Васильевича Путятина, по поручению которого командир шхуны «Восток», капитан-лейтенант Воин Андреевич Римский-Корсаков уведомлял меня о разрыве с западными державами и о том, что у него имеются важные бумаги от адмирала, которые он должен передать лично мне. Вследствие этого я приказал Разградскому ожидать здесь генерал-губернатора. Я оставил Разградскому письмо, в котором убедительно просил Н. Н. Муравьёва оставить посты в устьях рек Уссури и Хунгари. Я писал Николаю Николаевичу, что при наступивших военных обстоятельства: такие посты делаются уже крайне необходимыми, как для обеспечения сообщения с Забайкальем, так и с Маньчжурией — местностями, откуда мы при военных обстоятельствах только и можем продовольствовав наших людей, могущих собраться в низовьях Амура.
Сделав эти распоряжения, утром 6 июня я на байдарке отправился обратно в Мариинский пост и оттуда 11 июня прибыл в залив Де-Кастри Здесь находились транспорты «Иртыш», "Двина" и шхуна «Восток» посланные адмиралом Путятиным из Императорской Гавани, и транспорт «Байкал», прибывший сюда, согласно сделанному мной в 1853 году распоряжению, с казенным провиантом для Амурской экспедиции из Петропавловска. Командир шхуны Римский-Корсаков передал мне требования Е. В. Путятина о снабжении его экспедиции продовольствием и теплой одеждой и денесения Е. В. Путятина генерал-губернатору. В заключение он сообщил мне, что Е. В. Путятин в Японии получил высочайшее повеление отправиться с судами своей эскадры к берегам Амура. Получив его, адмирал весной 1854 года послал из своего отряда корвет «Оливуца» для подкрепления Петропавловского порта, приказал корвету зайти сначала в Императорскую Гавань и дать знать о разрыве с западными державами. Корвет «Оливуца» около 20 апреля пришел в Императорскую Гавань и нашел экипажи зимовавших там судов «Иртыш» и «Николай» е самом слабом состоянии после болезни. «Оливуца» и зашедший туда же в исходе апреля корабль Российско-Американской компании "Князь Меньшиков" снабдили Крнстантиновский пост недостающими запасами и улучшили, таким образом, положение команды поста; после этого «Оливуца» направился по назначению. Транспорт же «Иртыш» и корабль "Князь Меньшиков", с состоящим при адмирале Е. В. Путятине капитаном 2-го ранга Константином Николаевичем Посьетом175, я послал в залив Анива на остров Сахалин, в Муравьевский пост, где они и соединились с зашедшим туда же по моему распоряжению транспортом «Байкал» (на пути следования из Петропавловска в залив Де-Кастри). Начальник Муравьёвского поста Н. В. Буссе, по предложению адмирала Е. В. Путятина, в котором между прочим было сказано: если оно не противоречит особым распоряжениям вашего начальства (то-есть моим), — снял Муравьевский пост, и К. Н. Посьет, разместив команду и имущество поста на упомянутых судах, отправился из залива Анива в Императорскую Гавань. Адмирал Путятин на пути из Японии в Императорскую Гавань на фрегате «Паллада» заходил в Корею и на южном побережье Приуссурийского края, близ корейской границы, открыл обширную, закрытую от всех ветров, бухту, названную им бухтой капитана Посьета, а далее к северу — бухту св. Ольги. Таким образом, сведения, полученные нами от населения реки Уссури, оправдались. 20 мая фрегат пришел в Императорскую Гавань в которой и сосредоточились: фрегат «Паллада», транспорт «Иртыш», шхуна «Восток» и корабли Российско-Американской компании: «Николай», и "Князь Меньшиков". Кроме того, там собрались все команды, снятые с Сахалина из Муравьёвского поста. Адмирал Путятин, находя Константиновскую бухту Императорской Гавани весьма удобной для защиты против ожидавшихся превосходных сил неприятеля, немедленно приступил к укреплению этой позиции.
Начальник Константиновского поста Н. К. Бошняк сообщил мне, что в продолжение зимы из 12 человек команды поста умерло 2 человека, из 48 человек экипажа транспорта «Иртыш» умерло: 1 офицер и 12 человек нижних чинов; из 26 человек экипажа корабля «Николай» умерло 4 человека; а всего из собравшихся внезапно и случайно в самую глухую осень на Крнстантиновском посту 84 человек от разных скорбутных болезней умерло 20 человек. Командир транспорта «Иртыш» лейтенант Пётр Фёдорович Гаврилов, и экипажи как этого транспорта, так и поста после перенесения страшных лишений и тяжелых болезней находятся еще в изнурённом состоянии, но поправляются. И далее: "Чем бы ещё могла кончиться эта печальная драма, если бы Вы не доставили в Императорскую Гавань значительного количества муки и крупы и если бы по получении сведения о таком совершенно неожиданном обстоятельстве, сосредоточении здесь 64 человека вместо 12, Вы не прислали бы нам, хотя и скудного, но единственно возможного количества необходимых запасов и оленины и если бы корвет «Оливуца», прибытие которого оживило всех, не снабдил нас запасами. По случаю болезни командира «Иртыша» П. Ф. Гаврилова командиром этого транспорта адмирал Е. В. Путятин назначил лейтенанта Н. М. Чихачёва".
Через несколько часов по прибытии моём в Де-Кастри я получил с нарочным уведомление из Мариинского поста о прибытии парохода «Аргунь» и о том, что вслед за ним идёт со своей флотилией и генерал-губернатор. Вследствие этого я немедленно из Де-Кастри отправился в Мариинский пост, а оттуда на байдарке навстречу генерал-губернатору, которого и встретил утром 14 июня в 7 верстах от Мариинского поста. Я немедленно сообщил ему о состоянии Амурской и Сахалинской экспедиций, о судах, собравшихся в заливах Де-Кастри и Императорской Гавани, и требованиях и распоряжениях адмирала Е. В. Путятина.
К полудню 14 июня 1854 года почти вся флотилия собралась у Мариинского поста. Этот пост состоял тогда из 8 человек матросов, проживавших в двух избах по 3 сажени (5,4 м) длины и ширины каждая. Я и все спутники генерал-губернатора, собравшись около него, поздравляли его с благополучным совершением плавания по Амуру, после почти 170-летнего перерыва в плаваниях по этой реке. Н. Н. Муравьёв передал мне благодарность государя и с тёплым сочувствием выразил и свою глубокую признательность за все действия и распоряжения мои, постоянно направлявшиеся к важной государственной цели, и сообщил мне такую же признательность от князя Меньшикова и министра внутренних дел Льва Алексеевича Перовского, бывшего постоянно первым защитником их как перед государем, так и во всех комитетах, назначавшихся по амурскому делу. Николай Николаевич при этом передал мне от Льва Алексеевича браслет для моей жены, разделявшей с нами все лишения и опасности, прося её принять подарок в знак его глубочайшего к моей жене уважения.
Спуск нашей флотилии от Усть-Стрелки до Мариинского поста, по рассказам спутников Н. Н. Муравьёва, совершался так:
Вступив в воды реки Амура 18 мая, флотилия 20 мая подошла к месту, где 165 лет тому назад существовал Албазинский острог, следы которого еще были видны. У этого пустынного холма, священного по преданиям, играла музыка на флотилии, на всех судах скомандовали на молитву, все встали и сняли шапки. В этом молитвенном приближении к месту древнего обиталища наших соотечественников, уже давно почивших, слышалось благоговейное почтение потомков к историческому пепелищу, драгоценному каждому русскому сердцу. После молитвы все вступили на албазинскую почву. "Что-то родное сказалось сердцу, когда мы вышли в долину, где жили русские люди, где они так долго и храбро отстаивали свои права. Первым движением каждого было подняться на остатки албазинского вала и подробно осмотреть его; первым взошёл на него Н. Н. Муравьёв. За ним мы все преклонили колена перед прахом почивших храбрых и доблестных защитников Албазина".
28 мая флотилия подошла к маньчжурскому городу Саха-Хальян-Ула-Хотон (Айгунь). Генерал-губернатор, остановившись на ночлег при устье реки Зеи, послал вперед на лодке чиновников Свербеева и Сычевского, которые передали исправлявшему тогда должность губернатора города Айгуни Мейреин-джангин Хуцумбу копию с листа, отправленного в Пекин. Губернатор города Айгуни не получил тогда еще от своего правительства известия о намерении русских плыть по Амуру и потому заявил о невозможности пропустить русскую флотилию мимо города. В то время, когда Свербеев и Сычевский откланивались Мейреин-джангину, к нему вбежал старик хафан (чиновник), встал на колени и с испугом сказал, что по Амуру, словно туча, идут русские суда, запрудившие всю реку, что у пристани остановилось большое судно и несколько лодок. После этого двое из высших маньчжурских чиновников, принятых генерал-губернатором на пароходе «Аргунь», желали только, чтобы русская флотилия поскорее миновала город. Затем генерал имел торжественное свидание с губернатором Айгуни на берегу, в особо устроенной палатке. Продолжая путь далее, флотилия 30 мая достигла устья реки Буреи, 2 июня миновала устье реки Сунгари, а 5 июня — реки Уссури, где и было получено от меня письмо, отправленное с гольдом еще до вскрытия реки, на имя начальника отряда, который должен спускаться по Амуру {Письмо это заключалось в моей просьбе, чтобы начальник отряда оставил. там пост.}. После ожидания окончания плавания по неизвестной реке, которая была в то время в таком высоком разливе, что баржа часто проплывала по верхушкам растущего на островах тальника, за который иногда задевал колесами пароход «Аргунь», 9 июня флотилия находилась в окрестностях деревни Маи, около 150 вёрст ниже устья реки Уссури. За неимением карты Амура длину реки измеряли по географической карте Азии и поэтому полагали, что флотилия подходила к озеру Кизи. В этот день внезапно налетел шквал, которым в несколько минут разбросало по берегу и потопило наши суда, так что в этот критический момент флотилия едва не потеряла весь свой груз. Два дня было затем употреблено для просушки провианта у низменного острова. К вечеру 10 июня на реке была замечена лодка, шедшая вверх под парусом, и в ней морской офицер. Все столпились на берегу около Н. Н. Муравьёва и с нетерпением ожидали известия. Еще лодка не успела подойти к берегу, как генерал-губернатор спросил офицера: далеко ли до Мариинского поста? Офицер отвечал: около 500 вёрст, что неприятно разочаровало всех ожидавших близкого конца плавания. Офицер этот был мичман Разградский; он донёс генерал-губернатору, что я вместе с ним ожидал здесь флотилию и надеялся, согласно уведомлению, встретить её здесь около исхода мая. Разградский передал от меня письмо, в котором, как выше объяснено, я убедительно просил Н. Н. Муравьёва оставить в устьях рек Уссури и Хунгари посты.
"До этого пункта, — говорили мне Н. Н. Муравьёв и все его спутники, — мы находили большую часть прибрежных деревень пустыми, жители бежали от страха; но отсюда вступили в страну, как бы давно принадлежавшую России. Навстречу к нам выходили гольды в сопровождении стариков, вроде старост, которые с любопытством на нас смотрели, приносили в изобилии рыбу и выставляли везде проводников (лоцманов), которых до этого времени мы нигде не могли достать. На этом пути явился маньчжурский купец со своими приказчиками и, бросившись на колени перед генералом, извинялся, что он производит здесь торговлю без разрешения русских, почему и просил выдать ему на это разрешение. Поэтому, — говорили мне спутники Н. Н. Муравьёва, — нельзя было не удивляться тому огромному влиянию, которое при ничтожных средствах и в столь короткое время приобрела Амурская экспедиция не только на коренных жителей этого края, но и на маньчжуров. Здесь-то ясно перед нами обнаружилась неосновательность санкт-петербургских воззрений и данных оттуда повелений ограничивать действия экспедиции какой-то землёй гиляков. Здесь мы оценили всю важность и справедливость Вашего донесения, что Нижнеприамурский край по праву должен принадлежать России, а не Китаю".
С прибытием в Мариинский пост Н. Н. Муравьёв объявил мне, что 350 человек, под начальством назначенного помощником губернатора Камчатки и командиром 47-го флотского экипажа капитана 2-го ранга Арбузова и инженерного поручика Мровинского, должны следовать в залив Де-Кастри, а оттуда на транспортах «Иртыш» и «Двина» в Петропавловск. Сотня конных казаков и горная батарея (четыре орудия) остаются в Мариинском посту, остальные же 150 человек должны следовать в Николаевский пост. "По высочайшему повелению, — сказал мне Николай Николаевич, — суда отряда адмирала Путятина: фрегат «Паллада» и шхуна «Восток», должны войти в реку Амур, почему все команды этих судов, а равно и команда Константиновского поста, должны зимовать в Николаевском посту; люди же Муравьёвского поста должны на компанейских судах отправиться в Ситху". Таким образом, в наших постах Мариинском и Николаевском, где помещалось только 35 человек, должно было зимовать около 900 человек.
После двухдневного отдыха, предоставленного командам, совершившим такое дальнее и утомительное плавание по совершенно неизвестной реке, было приступлено к переброске отряда Арбузова на пароходе «Аргунь» и гребных судах по озеру Кизи и далее через водораздел в Де-Кастри, а оттуда на транспортах на подкрепление Петропавловска; к отправке людей в Николаевский пост и к подготовке в нём помещений как для размещения их и команды фрегата «Паллада», так и к подготовке помещений на зиму для людей, остававшихся в Мариинском посту.