Парень-извозчик в дороге продрог,

Крепко продрог, тяжело занемог.

В грязной избе он на печке лежит,

Горло распухло, чуть-чуть говорит,

Ноет душа от тяжелой тоски:

Пашни родные куда далеки!

Как на чужой стороне умереть!

Хоть бы на мать, на отца поглядеть!..

В горе товарищи держат совет:

"Ну-ка умрет, - попадем мы в ответ!

Из дому паспортов не взяли мы -

Ну-ка умрет, - не уйдем от тюрьмы!"

Дворник встревожен, священника ждет,

Медленным шагом священник идет.

Встали извозчики, встал и больной;

Свечка горит пред иконой святой,

Белая скатерть на стол постлана,

В душной избе тишина, тишина…

Кончил молитву священник седой,

Вышли извозчики за дверь толпой.

Парень шатается, дышит с трудом,

Старец стоит недвижим со крестом.

"Страшен суд божий! покайся, мой сын!

Бог тебя слышит да я лишь один…"

"Батюшка!., грешен!.." - больной простонал,

Пал на колени и громко рыдал.

Грешника старец во всем разрешил,

Крови и плоти святой приобщил,

Сел, написал: вот такой приобщен.

Дворнику легче: исполнен закон.

Полночь. Все в доме уснули давно.

В душной избе, как в могиле, темно.

Скупо в углу рукомойник течет,

Капля за каплею звук издает.

Мерно кузнечик кует в тишине,

Кто-то невнятно бормочет во сне.

Ветер печально поет под окном,

Воет-голосит, господь весть по ком.

Тошно впотьмах одному мужику:

Сны-вещуны навевают тоску.

С жесткой постели в раздумье он встал,

Ощупью печь и лучину сыскал,

Красное пламя из угля добыл,

Ярко больному лицо осветил.

Тих он лежит, на лице доброта,

Впалые щеки белее холста.

Свесились кудри, открыты глаза,

В мертвых глазах не обсохла слеза.

Вздрогнул извозчик. "Ну вот, дождались!"

Дворника будит: "Проснись-подымись!"

- "Что там?" - "Товарищ наш мертвый лежит…"

Дворник вскочил, как безумный глядит…

"Ох, попадете, ребята, в беду!

Вы попадете, и я попаду!

Как это паспортов, как не иметь!

Знаешь, начальство… не станет жалеть!.."

Вдруг у него на душе отлегло.

"Тсс… далеко ли, брат, ваше село?"

- "Верст этак двести… не близко, родной!"

- "Нечего мешкать! ступайте домой!

Мертвого можно одеть-снарядить,

В сани ввалить да веретьем покрыть;

Подле села его выньте на свет:

Умер дорогою - вот и ответ!"

Думает-шепчет проснувшийся люд.

Ехать не радость, не радость и суд.

Помочи, видно, тут нечего ждать…

Быть тому так, что покойника взять.

Белеет снег в степи глухой,

Стоит на ней ковыль сухой;

Ковыль сухой и стар и сед,

Блестит на нем мороза след.

Простор и сон, могильный сон,

Туман, что дым, со всех сторон,

А глубь небес в огнях горит;

Вкруг месяца кольцо лежит;

Звезда звезде приветы шлет,

Холодный свет на землю льет.

В степи глухой обоз скрипит;

Передний конь идет-храпит.

Продрог мужик, глядит на снег,

С ума нейдет в селе ночлег,

В своем селе он сон найдет,

Теперь его все страх берет:

Мертвец за ним в санях лежит,

Живому степь бедой грозит.

Мелькнула тень, зашла вперед,

Растет седой и речь ведет:

"Мертвец в санях! мертвец в санях!..

Вскочил мужик, на сердце страх,

По телу дрожь, тоска в груди…

"Товарищи! сюда иди!

Эй, дядя Петр! мертвец встает!

Мертвец встает, ко мне идет!"

Извозчики на клич бегут,

О чуде речь в степи ведут.

Блестит ковыль, сквозь чуткий сон

Людскую речь подслушал он…

Вот уж покойник в родимом селе.

Убран, лежит на дубовом столе.

Мать к мертвецу припадает на грудь:

"Сокол мой ясный, скажи что-нибудь!

Как без тебя мне свой век коротать,

Горькое горе встречать-провожать!.."

"Полно, старуха! - ей муж говорит, -

Полно, касатка!" - и плачет навзрыд.

Чу! Колокольчик звенит и поет,

Ближе и ближе - и смолк у ворот.

Грозный чиновник в избушку спешит,

Дверь отворил, на пороге кричит:

"Эй, старшина! понятых собери!

Слышишь, каналья? да живо, смотри!.."

Все он проведал, про все разузнал,

Доктора взял и на суд прискакал.

Труп обнажили. И вот, второпях,

В фартуке белом, в зеленых очках,

По локоть доктор рукав завернул,

Острою сталью над трупом сверкнул.

Вскрикнула мать: "Не дадим, не дадим!

Сын это мой! Не ругайся над ним!

Сжалься, родной! Отступись - отойди!

Мать свою вспомни… во грех не входи!.." -

"Вывести бабу!" - чиновник сказал.

Доктор на трупе пятно отыскал.

Бедным извозчикам сделан допрос,

Обнял их ужас - и кто что понес…

Жаль вас, родимые! Жаль, соколы!

"Эй, старшина! Подавай кандалы!"

1858