Старый знакомый

У заместителя председателя совета города Зауральска товарища Костромского шёл приём посетителей. Секретарь, немолодая, раздражительная женщина, с безнадёжной грустью смотрела на обитую жёлтой клеёнкой дверь кабинета. В кабинете уже двадцать минут сидел посетитель, о котором она коротко доложила: «Инженер Головин». Фамилия эта не произвела никакого впечатления на товарища Костромского и она думала, что дело ограничится пятиминутным разговором.

Она была бы удивлена ещё больше, если бы увидела, что инженер Головин, удобно расположившись в кресле, почти фамильярно говорил товарищу Костромскому:

– Мне и в голову не пришло, что товарищ Костромской – это и есть тот самый студент, который проходил практику у нас, на Новоспасском заводе, пятнадцать лет назад! Нет, вы подумайте!

Заместитель председателя горсовета улыбался, он был приятно взволнован. Он вспомнил себя молодым, двадцатилетним студентом, беззаботным и весёлым.

– Ну и постарели же вы, товарищ Головин...

– Зато вы возмужали, Николай Алексеевич... Как сейчас вижу вас в Новоспасске, вас и ещё четверых удальцов – практикантов... «Орлы!» – как называл вас Андрей Андреевич, профессор Хлебников.

– Андрей Андреевич? Вот кто, вероятно, постарел! Ведь ему за шестьдесят... Да, не меньше! Вы с ним видитесь?

– К сожалению, редко. Слыхал, что он потерял сына, – вот какое горе!.. Тяжело в эти годы. Единственный сын!

– Да, действительно, горе... А вы к нам какими судьбами?

– Меня сюда привели печальные обстоятельства.

Тут на лице заместителя председателя горсовета появилось нечто вроде грусти. Он не так давно исполнял свои обязанности, но уже привык к тому, что посетители жалуются ему на свои беды, досаждают невыполнимыми просьбами. Вот и сейчас этот благообразный, приятный в обращении инженер Головин будет о чём-то просить.

«Так, так...» – подумал Костромской.

– Что же, может быть, сумеем как-нибудь помочь вам.

– Нет, помочь мне, к сожалению, невозможно... Дело в том, что я давно ищу каких-нибудь следов моей семьи – жены, дочери и свояченицы. Они в сорок первом году были эвакуированы из Ленинграда, вначале они ехали благополучно, дальше все следы теряются...

– Как же это может быть? – удивился Костромской. – Хотя, впрочем, поезд могли бомбить, в то время это бывало.

– Всё-таки меня не покидает надежда найти их, – продолжал Головин. – Вот ездил полтора месяца по вашим краям, объехал не один район. На работе мне пошли навстречу, однако командировка кончается, надо возвращаться.

– А вы где работаете? – из вежливости спросил Костромской.

– Консультантом при научном институте. По специальности я металлург, но сейчас я занят особым делом.

– Каким, коли не секрет?

– Подал проект, касающийся заменителей цветных металлов. Всё зависит от главка, выделена комиссия, жду решения...

– Чем ждать решения, связались бы сами с солидным заводом и начинали дело.

– Жалко оставлять Москву.

– Что же Москва? Москва с нами делится людьми. Почему бы и вам не осесть у нас? Вы не шутите с нами: город у нас не последний за Уралом.

– Я не слишком держусь за Москву, – сказал Головин, – завод «Первое мая» серьёзнейший завод, продукция его, можно сказать, скоро будет греметь по всему фронту...

– Ну, так чего же ещё? Хотите, я поговорю с Бобровым?

– Видите ли, дорогой Николай Алексеевич, – без особого энтузиазма, но с интересом заговорил Головин. – В Москве у меня всё связано с моей несчастной семьёй, всё напоминает о моём несчастье... Это обстоятельство заставляет меня подумать о переезде в ваш город. Здесь, вероятно, мне будет легче работать... Во всяком случае, я вам буду очень благодарен, если вы посодействуете...

– Непременно! Непременно! – поднимаясь, сказал Костромской. – А вы мне напомните по телефону или сами зайдите... Хоть завтра.

Они простились. Едва дверь закрылась за Головиным, Костромской протянул руку к телефонной трубке – позвонить Боброву, но задумался... «Серьёзный завод, слишком серьёзный, Головина я знал пятнадцать лет назад, встречался с ним не так уж часто... Напишу для проверки в Москву, тому же Андрею Андреевичу или в главк, всё-таки надо проверить человека...»

Пока он раздумывал, в кабинет рысью вбежал нетерпеливый посетитель в брезентовом пальто, и разговор зашёл о трамвайных неурядицах, о троллейбусной линии, которую надо пустить к Октябрьским праздникам, – словом, начался обычный день заместителя председателя горсовета.

В последующие дни Головин несколько раз напоминал о себе.

«Следовало бы всё-таки написать Андрею Андреевичу Хлебникову в Москву, – думал Костромской. – Профессор должен помнить инженера Головина по Новоспасскому заводу».

«Непременно надо ему написать», – решил Костромской, но дни перед пуском троллейбусной линии были горячие, и он снова забыл о Головине.

Между тем Головин пришёл опять. Костромской, почувствовав угрызения совести, принял его и хотел при нём составить телеграмму Андрею Андреевичу.

– Рекомендация Андрея Андреевича будет нелишней, – откровенно сказал он Головину.

– Родной мой, чего же проще! Так или иначе мне придётся съездить в Москву, уладить дело с главком; заодно привезу письмо Андрея Андреевича. Уверен, что он мне не откажет.

– Вот и превосходно! – обрадовался Костромской. – Так и сделаем.

И он тут же по телефону соединился с Бобровым и попросил его принять и выслушать инженера Головина. «Солидный инженер?» – спросил Бобров. «Солидный, – ответил Костромской, – будет рекомендательное письмо Хлебникова». Бобров назначил Головину день и час приёма.

– Спасибо, родной, – сказал, видимо, тронутый Головин. – Я как-то уже совсем настроился на переезд в Зауральск.

На следующий день на совещании в обкоме Бобров увидел Костромского и мимоходом сказал ему, что с инженером Головиным он обо всём договорился и что тот выехал на неделю в Москву – оформить свой переход на работу в Зауральск.