Где есть земля, там были, есть или будут люди; а где люди, тут, конечно, и любовь есть, сей приятный и непостоянный младенец беспрестанно гоняется за человеческим родом, он пробегает города, летает по домам, по садам, по театрам и в самые освященные места, будто тонкий пар, проникает; везде кидает стрелы, везде творит победы; но не останавливаяся в городах, посещает монастыри, пустыни, леса, забегает на паствы и отдыхает между поселян. Он подобен пчеле, посещающей благоуханные цветы и собирающей их соки для приятной себе пищи; он так же нечувствительно прикасается к сердцам, как она ко цветам; но последние от жала ее не увядают, а первые от стрел лукавого божка, чувствуя неизреченную сладость, тают и наконец совсем увядают. Есть сердца, кои долго сопротивляются сему приятному злодею, но сие супротивление несравненно жесточае наказывается после противу тех, кои без баталии уступают место сражения; есть также счастливые сердца, которые во всю жизнь свою чувствуют ту же сладость, которую первое прикосновение резвого младенца производит, но сии так редки и так неизвестны, что мы их только в романах читаем.
Пролетая Ерот небольшое селение, лежащее на брегу моря, остановился, увидя прелестную и молодую Лину, поющую со свирелью молодого Арканса. Арканс так же приятен и так же весел, как его подружка, они резвятся, поют, играют, свобода и невинность устроивают их забавы, и любовь сердцам их неизвестна. Ерот взглянул на них, пролетел сквозь их очи, коснулся сердцам их, сердца загораются, Арканс на Лину кидает пламенные взоры, Лина краснеет, потупляет прелестные глаза, а Ерот отдыхает между ими. Арканс прерывает молчание и трепещущим голосом говорит:
– Лина, я люблю тебя, так ли и ты любишь меня?
Лина прерывающимся голосом отвечает:
– Мне приятно быть с тобою, Арканс, но не знаю, отчего сегодня робею говорить и глядеть на тебя.
– А мне беспрестанно, Лина, хочется на тебя глядеть; ты так хороша теперь, так мила, что если бы я смел поцеловать тебя...
Между тем Лину Арканс целует, Лина слабо сопротивляется, Ерот перелетает от уст к устам и делает пламенными их поцелуи.
– Ах, Лина! – сказал, вздохнув, Арканс, – я умру, ежели ты не будешь любить меня, – и еще поцеловал ее.
– Я сама не знаю, люблю ли тебя, но мне так сладки твои поцелуи, так приятны, как в жаркий день жаждущему приятен прохладный источник; но источник утоляет жажду, а твои поцелуи умножают мои желания, я бы хотела всегда быть подле тебя, я бы никогда не рассталася с тобою, но я боюсь, что завтра ты не так нежно любить меня будешь.
– Нет, Лина, любезная моя Лина, я чувствую, что любить тебя буду вечно, поцелуй меня еще, пусть этот поцелуй запечатлеет нежность в сердцах наших.
Лина целует его с пущею горячностию; Ерот восплескал и полетел; любовники повторяют свои нежности и произносят клятвы вечно любить друг друга, в веселье протекает день, они с досадою расстаются, сговариваются завтра увидеться в роще на берегу моря, – еще до восхода солнца они встречаются, приятность весны, пение пробуждающихся птичек, благоухание цветов, шум дерев и тихое летание зефира горячность их возобновляют, нежности множатся, но Лина не перестает думать, что Арканс ее когда-нибудь любить перестанет.
– Ты переменишься, Арканс, – сказала она с горестию, – и льзя ли не перемениться тебе, когда все переменяется: посмотри на тишину моря, оно так тихо, как любовь наша, но зефир своим летанием его поколеблет, так равно и любовь твоя поколеблется.
– Посмотри, Лина, на восходящее солнце, – сказал Арканс, – оно вчерась сокрылось, но ныне с пущим сиянием возвращается к нам, так подобно и любовь моя к тебе если когда-нибудь потухнет, то с пущею силою загорится.
– Нет, Арканс, погляди на сей источник, он стремительно течет, струи его теряются в море, но они уже не возвратятся к своей вершине, так и любовь твоя ежели когда-нибудь ослабеет, то ослабеет вечно; оглянись на сии прекрасные цветы, они прельщают глаза твои, но завтра увянут, и ты на них не взглянешь; послушай приятного пения соловья, он утешает тебя, но скоро замолкнет, и ты забудешь его песни.
– Но не забудь, моя любезная Лина, ту песенку, которую я для тебя спою.
Лина садится под тению древес, целует Арканса, а он в объятиях ее поет.
Как зиме и лету
Перемены нету,
Так моей любви
И огню в крови
Премены не будет.
Арканс нежной Лины вовек не забудет.
Лина слушает его с восхищением, умножает свои ласки, повторяет его песню, эхо им отвечает, зефир разносит их голоса, и во всей роще раздаются сии слова: как зиме и лету перемены нету.
– Веришь ли, Лина, – сказал Арканс, – что я не переменюся.
– Верю, – отвечала Лина, – эта песня так мне приятна, что я беспрестанно петь ее буду.
Она начертывает песню на деревьях, пишет на песке, возвращаясь в дом свой, поет ее своим подружкам, они беспрестанно твердят слова сии, и наконец песня сделалась общею песнею всего селения. Лина время от времени умножает свою любовь к Аркансу, Арканс час от часу больше пленяется Линой, пролетают дни, протекают годы в любовных восхищениях. Арканс начинает чувствовать пустоту и скуку, он уже не так часто поет любимую Линину песню, находит случай, вымышляет нужду ехать в город; Лина тоскует, плачет, Арканс ее обнимает и обещает чрез несколько дней возвратиться к ней, он вырывается из ее объятий и уходит. Лина его кличет, но он не возвращается, она рыдает, слова останавливаются во устах ее, но первые движения горести миновались. Лина вымышляет, как бы сократить время разлуки, она вседневно ходит в свою любезную рощу, которая ей кажется наполнена их нежностями, призывает подружек, поет с ними Аркансову песню, ждет его, но он из городу не возвращается: прошел уже месяц, Арканса нет, Лина воздыхает и плачет, а между тем время проходит; красота Лины увядает, бледность покрыла лицо ее, глаза потеряли свое сияние, веселый нрав исчез, она уже не поет Аркансову песню, но томным голосом повторяет:
Как зиме и лету
Перемены нету,
Так моей разлуке
И жестокой муке
Перемены нету.
Подружки, желая угодить ей, вытверживают и сию песню и вместе с Линою плачут. Наконец Арканс возвращается к Лине, но горячая любовь его охладела, увядшие прелести Лины потушают и последние искры в его сердце; она примечает его холодность, напоминает ему его клятвы.
– Прочти, неверный, – сказала она, – начертанные слова на деревьях твоей песни: зиме и лету перемены нету, а ты меня более не любишь.
– Так, Лина, – сказал Арканс, – лето не пременяется, оно те же приятности имеет и теперь, как и прежде, но посмотрись в сей ручей, остались ли в тебе те приятности, которые меня пленяли, тогда была твоя весна и ты была прелестна, наступило твое лето, прелести твои умножились, и моя любовь столь была горяча, как летний знойный день, но осень твоя наступила, хлад ее разлился в мое сердце, оно охолодело, и я тебя оставляю. Ежели ты можешь возвратить красоты свои, если прежняя нежность и веселости оживят тебя и сделаешься ты подобна прекрасному лету, мое сердце опять загорится, и опять я стану петь твою любимую песню, а теперь прости, Лина, я более тебя не увижу.
Он с холодностию ее оставляет, смертная бледность Лину покрывает, она умирает и, испуская дух, слабым голосом успела сказать: «Зиме и лету перемены нету». Подружки ее по ней рыдают и рассказывают сельским жителям смерть Лины и последние ее слова. Сии слова твердятся в устах поселян, от них переходят в малые города, из малых в большие и, наконец, сделались общею пословицею, каждый, относя к своим обстоятельствам кстати, говорит: «Зиме и лету перемены нету»; вот источник, откуда сия пословица проистекла; сие должно быть вероятно, всегда женщины умели горячо любить, всегда мужчины были льстивы и переменчивы, всегда увядала красота лиц, и всегда за то любовницы теряли своих любовников.